Однострочники по Космоолухам

Женя проснулся от тепла и тесноты в приятном коконе спокойствия и защищённости. Ещё было темно, из-за штор с улицы виднелся лишь тусклый полумрак, уже не ночь, но до настоящего рассвета далеко. Он не сразу понял, что именно не так. По внутренним ощущениям всё было правильно. И дыхание над ухом, и тепло тела рядом, и ощущение грозового дождя с привкусом озона и едва ощутимого железа, запах Джека... Джека? Ёпт! Женя дёрнулся, в ужасе просыпаясь окончательно и понимая, что не выберется из этих объятий, если не разбудит Джека. Они оба сцепились во сне, словно... словно два тантула в спячке в общей норе. Будто, чтобы сохранить тепло. Будто вокруг не хватает места. Они не только сплелись руками, Джек ещё и свои ноги умудрился просунуть между его бёдрами. Женя неловко подался назад, стараясь отползти, не разбудив своего гостя, но тот почти сразу стиснул его левую руку, зажимая её в тесном захвате. Женя рыпнулся и понял, что — нет, ничего не выйдет. — Джек, пусти, ты мне руку по самую шею отлежал! — зашептал он, хотя это было неправдой. Его правая рука обнимала подушку, и Джек лежал ухом на самом её краю, жарко дыша Жене в шею. — Джек! — чуть повысил голос Женя, и тот дёрнулся, задышав быстрее. Потом шевельнул ногами и сильнее сжал объятия. — Джек, пусти, кому говорят, — совсем уже смущённый и встревоженный, потребовал Женя. Так тесно он ещё ни с кем не спал. От этой тесноты ему делалось не по себе. А ещё... — Неа, н'пущу... — едва ворочая языком, ответил Джек, то ли во сне, то ли уже просыпаясь. — Дже-е-ек, — упреждающе протянул Женя, старательно отпихивая от себя его ноги. — М-м-м, — заявил Джек и уткнулся в его горло тёплыми губами. Поцеловал. Кажется, даже лизнул. Женя зажмурился, и в глазах полыхнули звёзды. Джек разжал губы и прижал их снова, чуть выше. Звёзд стало больше, они посыпались на Женю настоящими искрами, обжигая колкими иглами возбуждения. — Ты что творишь? — беспомощно спросил Женя, хватая ртом воздух, которого отчего-то стало не хватать. Джек налёг на него всем весом, переворачивая с боку на спину, прижался животом к животу, а бёдрами к бёдрам, и стало понятно, что именно он творит. — Да просыпайся ты уже! — потребовал Женя, наконец высвобождая свои руки и упираясь ими Джеку в грудь. Грудь часто вздымалась и опадала, и от этого не становилось легче, наоборот, Женя понял, что они дышат в унисон, часто и быстро, будто только что оба бежали наперегонки. — Да не сплю я, — шепнул Джек, склоняясь к его уху. Мурашки были тут как тут: ощекотали Женю вдоль шеи, пробежали по спине, заставив выгнуться. — А что тогда творишь?! — А что я творю? — Ты прижимаешься!! — Да? — и Джек прижался ещё. Да он издевается или что? — И... И трёшься об меня! — выговорил Женя самое страшное обвинение. — Ага-а, — подтвердил Джек, будто только что и сам заметил, что творит его тело без участия разума. Ха, как будто! — Мы же договаривались! — в панике напомнил Женя. — О чём? — Что только спим! — М-м... — А теперь... А теперь ты — вот! Он грешил против истины и понимал это. «Вот» было не только у Джека, Женя тоже испытывал полный спектр ощущений от тесного и жаркого трения под одеялом, и вставать у него стало примерно в тот момент, когда Джек уложил его на спину, а сам устроился сверху. — Ну и что? — спросил философски Джек — до сих пор шёпотом. — Ты же тоже хочешь. — Мало ли, чего я хочу! — тоже шёпотом, но более яростным ответил Женя. Потом опомнился, а чего они оба шепчутся, если уже проснулись и в модуле только вдвоём? И произнёс в полный голос: — Перестань. — Нет, — перестав шептать, ответил ему Джек. — Ты потом сам об этом жалеть будешь. — Чего? — Я хочу тебя, Жень, — сообщил Джек, одновременно отстраняясь от него и вжимаясь обратно, укладывая свой стоящий член подле его, сквозь два слоя одежды. Женя не выдержал таких жёстких аргументов и сквозь зубы придушенно простонал. — И ты хочешь, — констатировал Джек. — Мы жалеть будем, если сделаем это! — парировал Женя и попытался хотя бы отвернуться, продышаться, голову прочистить, хоть как-то уменьшить эту нахлынувшую тягу к физическому удовлетворению. Ему не хотелось погрязнуть в голой похоти. Всегда казалось, что секс должен быть более осмысленным что ли, более трезвым. Таким он всегда бывал у него раньше. Но от похотливых и жадных движений Джека рвало крышу, и остатки разума таяли, как снег на солнце. Ещё немного — и от Жени останется только лужица безвольно растёкшейся жидкости, которая испарится без следа... Тьфу, ёпт, о чём он только думает. — Перестань! — рявкнул он, подспудно желая, чтобы это — не переставало. Пусть он не останавливается. Если не остановится, то Женя не испытает этой неловкости, этого нечаянного стыда, ведь он был против, он не хотел, тогда и ответственность вся будет на Джеке, он один принимал решение сблизить их отношения на новый уровень, и потому вина, если что-то пойдёт не так, тоже будет на нём. — Не могу, — сообщил Джек. — Ты же хочешь, я чувствую. — Этим своим «чувствую» он в очередной раз прижал его «чувствительность», и Женя подумал, что скоро позорным образом накончает прямо себе в штаны. Слишком уж Джек двигался убедительно. Обычно его тело так сильно и быстро не возбуждалось. И вообще не реагировало на подобные ласки. Конечно, всё дело в том, что это Джек, — с досадой подумал Женя, — он сразу на него неправильно среагировал, с первой их встречи. Представил, как они вместе занимаются сексом. Правда не думал, что это будет так, в тепле одеяла, в темноте, тесно, интимно и настолько по-домашнему. И чего он сопротивляется, если действительно хотел с самого начала? — мелькнула следующая провокационная мысль. Джек как раз выдохнул сквозь сжатые зубы воздух, а Жене на грудь упала капля горячего пота, почти не ощутимая, но ощущаемая кожей. Он и сам вспотел, взмок от всей этой суеты и движений... Почему он отказывается? Потому что боится, что для Джека всё не серьёзно, быть может? Потому что не хочет, чтобы тот отдалился, когда их знакомство закончится? Не хочет окончания? — Эй, — потребовал Женя, — руки пусти! — и напряг плечи, стараясь вырвать их из чужой хватки. Не то чтобы Джек оказался таким уж силачом. Странное дело, просто тело Жени настолько охотно подчинилось ему, поддалось, что воля к сопротивлению сходила на нет. — Жень... — он действительно отпустил его, разжал пальцы, но лишь для того, чтобы огладить рукой шею Жени, нащупать подбородок и рот и в следующую секунду прижаться к нему губами. Это было похоже на удар под дых. Воздух застыл в лёгких, в глазах поплыли цветные пятна, сердце рванулось, будто с мясом вознамерилось выдраться у него из груди. Женя застонал раскрытым ртом, застонал в Джека, полностью и безоговорочно раскрываясь. Какое там «меня заставили, я не виноват», все измышления ссыпались с него, как шелуха. Он хотел. Ему это давали. Он наконец-то получал то, от чего так долго отказывался, так какого чёрта?! Женя закусил горячие губы, прерывая затяжной поцелуй и навязывая свой, яростный и голодный, сминая губы Джека в порыве невыразимой страсти, обхватил его голову, не давая отстраниться. Хотелось глубже, сильнее; Джек вскрикнул, втискиваясь в него всем, зашарил по его животу рукой, зацепил резинку штанов и так нужно, так правильно ухватил его горячей потной ладонью. Высвободил обоих, да, молодец, и тесно сжал. Жене ощутил, как пульсирует чужая плоть рядом, и в следующий миг эта пульсация охватила его целиком, начиная с губ и оканчивая поджимающимися яйцами. Сильнее, ярче — неостановимая и слепая волна нахлынула на него — от рук Джека, от его сорвавшегося в крике голоса, от... от него он кончил. Из-за него. И для него, наверное, тоже. — Джек... — выдохнул Женя, потеряв возможность мыслить и шевелиться. Поздно отрицать себя, поздно отказываться. Всё свершилось. — Жень... люблю тебя, — прошептал вдруг Джек куда-то ему в подбородок, и это такое безыскусное признание выбило из Жени последние точки опоры. — Ну... Ты... — он не мог найти слов в ответ. — И ты тоже меня любишь, — с поразительной самоуверенностью ответил за него Джек. — Х-хах... — Любишь-любишь, не сомневайся, — ещё самоувереннее заявил Джек, и от этого его захотелось стукнуть. Женя завозился, поднял руку, но вместо того, чтобы в шутку отвесить нахалу тумака по темечку, вплёл пальцы в растрепавшиеся волосы, прижимая его голову к своей груди. Между животами было липко и мокро, но это пока не беспокоило — пока Джек лежал на нём вот так, совсем без сил. Это казалось правильным; всё что угодно, разделённое одно на двоих показалось правильным: и порыв возбуждения, и бессильная усталость после, и приятная тяжесть лежащего поверх тела, и горячее дыхание. — М, щас... — пробормотал Джек и приподнялся на руках, потом сел, бесцеремонно откидывая одеяло. Женя всегда любил прохладу в комнате ночью, чтобы уютнее спалось, хотя сегодня и подрегулировал панель отопления. И всё равно, по сравнению с пододеяльной жарой, воздух спальни показался ему ледяным. Влажную вспотевшую кожу ожгло холодом. Женя втянул воздух сквозь зубы, а Джек ещё и футболку зачем-то с себя стянул одним резким рывком. Холодно же! Стянул — и принялся вытирать их обоих. Вообще-то, не своей футболкой, а той которую он ему дал, — напомнил себе Женя. Впрочем, никакого раздражения или досады это замечание не вызвало. Вытершись и откинув испачканную одежду в сторону, Джек опять укрыл их обоих одеялом, под которым теперь стало гораздо прохладнее. Впрочем, когда лежишь вот так в обнимку, всегда тепло... Женя смежил веки, не успев поблагодарить, но спать ему не дали. — Ух ты, — прокомментировал Джек, бесцеремонно щупая его между ног. Женя попытался свести их, но Джек вовремя вклинил колено меж его бёдер. — А кому-то явно хочется ещё! — Нет уж, не хочется, — беззлобно ответил Женя. — Да уж, хочется, — заспорил Джек, нырнув рукой под свободную резинку его домашних штанов. Женя и так бы смог заснуть, без всего этого. Тем более то, что возбуждён он остался один, — это казалось странным. Он вообще редко придавал значение реакциям своего тела. Само возбудилось — само и успокоится. А приходить в восторг по этому поводу, подобно Джеку сейчас, и вовсе показалось ему ребячеством. — Жень... Ну дай я... — Джек отвёл его сопротивляющиеся руки. — Да нафига? — Ну я хочу... Самым важным аргументом, лишающим его воли к сопротивлению, стало чужое желание, высказанное с категоричной непосредственностью. Женя тяжело сглотнул и уложил руки по швам. Ладно. Пусть. Пускай. Если хочет. Совсем немного. Джек. Это ведь его Джек. Женя всегда голову терял в его присутствии. И сейчас — он внезапно почувствовал себя таким... Таким стеснённым и неуклюжим оттого, что он по-прежнему возбуждён. И оттого, что Джеку чрезвычайно важно и хочется с этим разобраться. — Просто лежи, я сам всё сделаю, — сказал он, приподнимаясь и ныряя под одеяло с головой. Как в волну. Гибкий, сильный, с обнажёнными плечами... Женя нащупал эти плечи, вцепился в них задрожавшими пальцами, будто не веря, что сейчас не один, уставился слепым взглядом куда-то в сторону неплотно задёрнутой шторы, где из-под тёмно-зелёного постепенно нарастало бледное сияние утра. А Джек взял его в руку и потом в рот, и Женя не сдержал удивлённого вздоха, когда почувствовал, как головку облизывает упругий и горячий язык. Как ощупывают его пальцы и губы, как влажно он скользит, как щекотной вибрацией ввинчивается внутрь горловой стон Джека, прошибая его насквозь. Как можно брать в рот так глубоко и стонать при этом? Настолько нравится, да? Женя зажмурился и попытался отодвинуть Джека от себя, отодрать его цепкие пальцы, из последних сил хлопнул по плечу, а слов будто не было, будто кончились; он, словно Джек, тоже временно онемел, не в силах предупредить. Так и кончил беззвучно и беспорядочно сильно, вжимаясь затылком в смятую подушку, вытянувшись струной к светлеющему прямоугольнику окна. Опал обессиленный, вконец измученный жадными движениями языка, волевых сильных пальцев, жадных губ и голодного рта. Уронил расслабившиеся руки. Джек сумасшедший. Зачем он это всё... и до сих пор ещё продолжает... — Джек... — позвал он шёпотом, и всё наконец прекратилось, и его обняли — как будто горячий осьминог обнял — со всех сторон упруго и надёжно. На ум пришли не самые приятные воспоминания о встрече с finguntaria giantica, но ощущения были другие. Тогда Женя чувствовал раздражение и беспомощность, а сейчас — защищённость и довольство. Совсем не такие ощущения. Джек устроил подбородок на его плече, умудряясь лечь сбоку. — Теперь я тебя тоже буду любить… — буркнул Женя, — …если дашь доспать спокойно. Ответом ему был довольный смешок. Он, наверное, ещё и улыбается, — подумал Женя, но глаза, неизвестно когда закрытые, открывать уже не стал. Так и ухнул в глубокую прорву утреннего сна, самого сладкого и бесконечного. *** Поздним утром, когда в спальне уже посветлело от окна, он проснулся один с чётким осознанием того, что произошло ранее. Они с Джеком занимались сексом. Он два раза кончил. Второй раз Джеку в рот. Джек совсем безумный. Но сейчас его нет рядом. Женя не успел испугаться и что-то там надумать. Вспомнил, что за окном снежная буря, услышал порывы ветра, то и дело налетавшие на стены модуля, а потом и возню на кухне. Кто-то звякал тарелками, выставляя их на стол. Женя выпутался из одеяла — заботливо подоткнутого по краям — и пополз к краю кровати. Тут, конечно, очень хорошо, но пора вставать, так или иначе. Дневной свет был тусклым, не таким, как обычно. Женя прошагал в переднюю комнату и в окне вместо поляны и деревьев на дальнем её конце увидел только белое молоко. Буря играла вовсю. На это было даже холодно смотреть, и Женя машинально содрогнулся. А Джек наоборот даже занавеску отдёрнул, словно вид метели ему нравился. По модулю плыл запах сладких специй, выпечки и яичницы с колбасой. И кофе. Ух ты. — Доброе утро, Жень, — сказал Джек, разворачиваясь от плиты. — На завтрак запеканка и яичница. Не знал, чего тебе больше захочется. — Всего захочется, — тут же быстро сказал Женя. Ежеутренние бутерброды, которые приходилось самому себе нарезать спросонья, уже поперёк горла ему стояли. Джек улыбнулся и шагнул к нему — они оба шагнули друг другу навстречу, объединённые одним и тем же порывом, с глупыми и открытыми улыбками, — поцеловаться. — М-м-м, — прокомментировал Джек, и Женя опомнился от звяканья тарелок. Он сам наткнулся на стол, сдвинув его бедром. Тогда Джек обхватил его за пояс и прижал к более устойчивому разделочному столу рядом с мойкой. От духовки, в которой ещё стояла запеканка, парило теплом, чуть не обжигая ноги. Женя легко мог представить, как Джек подсаживает его на столешницу, как он раздвигает ноги, как двигаются они оба навстречу друг другу и своему общему удовольствию... — Сначала завтрак! — твёрдым голосом напомнил Женя, отстраняясь. И Джек, вот удивительно-то, — его послушался. Правда лицо состроил какое-то понурое. — Хочу твоей еды, — поспешил пояснить Женя. — Ты же говорил, что всю жизнь будешь для меня готовить. Ну вот. Начинай. — И не сдержался первый, расплылся в глупой улыбке опять. А Джек её подхватил.