На нашей стороне

      Банька тут отдаленно не похожа на столичные или подмосковные сауны, в которых Макс развлекался с прожженными девицами. В глубинке все по-старому, по исконно-русскому, навевающему желание на печь завалиться и пролежать тридцать три года — почти столько, сколько прожил уже. Расслабляться этим вечером Макс не планировал, да и девчонок в крайне непонятном состоянии одних оставлять не стоило, но шанс узнать что-то новенькое от разомлевшего в парилке Дениса терять не захотел. Себе как журналисту слово дал никогда от профессиональных обязанностей не отрекаться. Не может натуре своей, до новостей жадной, отказать, когда возможность такая появилась. Но обещал ведь Денису в болото это не лезть, их обоих уберечь, а теперь-то…       На развалившегося на лежаке Дениса Макс пытается не пялиться слишком откровенно. А скользит все равно бесстыдным взглядом по стройным ногам и худой заднице. В общем-то фиолетово: Дениска же сам позвал, многозначительно глазами сверкая. Точно не на партию в преферанс рассчитывал. Все равно играть не на что. На интерес только если.       — …так этот хрен бежать вздумал, — вздохнув, неторопливо продолжает Денис. — В лес. Чмошник тупорылый. Сколько лет живет, а все думает, что может спрятаться. Загонял меня пиздец.       — Так а че ты его, того? — лениво интересуется Макс.       Откисать рядом с Денисом, на соседней лавке в предбаннике, хорошо. От былого напряжения, вызванного появлением Алябьева и странным поведением Эли, почти ничего не осталось. Потрахаться бы еще, поужинать, и на покой можно.       — Если бы, — фыркает Денис и утыкается лбом в сложенные перед собой руки. — Мне после такого себя «того» хочется, а не ноунейма какого-то, — он замолкает ненадолго, а потом приподнимает голову и добавляет с неугасшей яростью: — Еблан, блять. Перешел дорогу Хозяину, а потом прячется, бегает, надеется на что-то. Ничему жизнь не учит.       — Реально еблан. А че он сделал-то? Я думал: все деревенские перед Алябьевым на коленях ползают, не?       — Ну дебил, говорю же. Нарушил какой-то их уговор во второй раз, —Денис задумывается на несколько секунд, после чего с раздражением говорит: — В первый отделался испугом, уебище. Мне казалось, его удар какой-нибудь хватит, сердечный приступ, че-то еще там, а нет, живучий, скотина.       — Охуеть у тебя веселье, — хохотнув, комментирует Макс. До этого столь подробным описанием его времяпрепровождения удостоен не был, быдлом недеревенским затесался. — В следующий раз с собой возьмешь?       Денис закатывает глаза и, помолчав с минуту, совсем утомленно произносит:       — А сегодня мы часа два в догонялки играли, я устал пиздец. Больше не пойду без тачки таких вылавливать. Нахуй надо.       — Так с Козловым на пару можно. И тачка будет, и шмотки не засрешь. Все по красоте.       — Да ты попробуй Козлова уломать, — Денис снова бессильно роняет голову на руки. — Таскать ему потом водяру и бензин. Еще для Мишки своего что-то выпросит.       — И где ты водяру с бензином достанешь? — любопытствует Максим, почуяв, что разговор вот-вот свернет в нужное русло. — Че, есть все-таки в соседних ебенях заправка?       — Так, — Денис поднимает заставляющий язык прикусить взгляд исподлобья, — ты опять за свое? Мы это уже обсуждали, Макс.       Обсуждали-обсуждали да дообсуждались до того, что Макс в бешенстве сначала во двор вылетел нервишки сигаретами успокаивать, а после Дениса едва ли не на крыльце нагнул. Того вопросы о тонкостях жизни в деревне бесят до зубовного скрежета, из себя выводят, а Максиму пальца в рот не клади дай да разузнать, что творится здесь. Сошлись на том, что помалкивать будет. Пока безуспешно.       — Пардон, Дэнчик, — тушуется Макс, протягивает руку и взлохмачивает влажные волосы.       Денис слабо улыбается в ответ. Спустя несколько минут говорит:       — Факап, конечно, сокрушительный. Но ему уже похуй. Валяется там возле бывшей зэчьей конуры, землю питает. Сука.       В натуре. И как Макс допустить мог мысль о том, что Денис дело не закончил и дров наломавшего хозяинского должника отпустил? Одним больше, одним меньше. Однако природный Денисов похуизм в делах этих щепетильных уступает место эмоциональности. Не то чтобы Максу его успокаивать своими методами не нравится, просто не хочется нервов этих всех. Клетки ж не восстанавливаются — в школе учились, знаем.       — Умница, Дениска, — нежничает Макс. — Релаксируй.       — Релаксирую, — недовольно пыхтит Денис.       На какое-то время воцаряется тишина — только для приличия, сродни тут не водившегося. Макс едва от скуки не тухнет. Поразмыслив над тем, о чем с первого шага в сторону бани мечтал, он наклоняется к Денису, заинтересованно один глаз приоткрывшему, и аккуратно убирает челку в сторону.       — Хочешь, дурь всякую из башки повыбиваю? — понизив голос, с ехидством спрашивает Макс и кивает на березовый веник.       У Дениса взгляд мгновенно загорается азартом, а искусанные губы растягиваются в предвкушающей улыбке. Только этого, сука такая, и ждал. Максиму это льстит, заставляет усмехнуться и хитро подмигнуть.       Мокрым веником вдоль выступающего позвоночника он ведет с нарочитой медлительностью. Взмокший Денис как-то напрягся, свел в ожидании резкого взмаха острые лопатки. Макс неторопливо оглаживает задницу и бедра для разогрева. Жарища и без того.       Первый хлесткий удар приходится на спину, как в бане и полагается. Потом-то ниже, понеприличнее, не по-дружески. Денис вздрагивает всем телом, на что Макс похотливо улыбается.       — Сильнее, — приглушенно просит Денис, уткнувшись в руки.       Максим незамедлительно слушается: а как же Дениску не послушаться, когда бедра так соблазнительно вскидывает? От того, как тело его на вполне обыкновенное действие отзывается, на Макса нахлынивают волны жара. Можно даже силу не рассчитывать: Денису все покрепче хочется, так, чтобы следы остались и мысли улетучились. Но Макс движения контролирует, наблюдает внимательно за реакцией.       Тишину прерывают взмахи веника, Денисовы охи-ахи и собственное тяжелое дыхание. От предвкушения затуманивается разум, а возбуждение разливается по внутренностям обжигающей патокой. Максим с Дениской как в семнадцать заводится — хорошо, что в штаны не кончает, ведь не отмылся бы перед собой от позора. Душно было изначально, а теперь ваще дышать нечем. Рассматривая Дениса с придыханием, Макс смахивает со лба влажные кудри. Тот, затянувшейся паузой недовольный, приподнимается на локтях и устремляет на Макса помутневший взгляд. Чувствительный какой: с полуоборота завелся. Как и сам Макс.       — Что, Дэнчик, посильнее? — угадывает он, многозначительно приподняв брови.       Денис кивает и вызывающе выгибается в пояснице. Макс криво ухмыляется, проводит веником от плеч ниже и, хорошенько замахнувшись, опускает на задницу. Денис жалобно стонет в голос — глаза застилает пеленой. Руки чешутся до кровавых следов отхлестать, чтобы садиться мог с попеременным успехом и вспоминал, до чего распущенность доводит.       — Устал, говоришь? — хрипло интересуется Макс, наклонившись и крепко схватив за волосы, чтобы глаза не прятал. — Что ж ты потек так быстро, а, Дениска? Я ведь ничего не сделал.       Денис поднимает влажный взгляд, облизывает заалевшие губы. И молчит. Куда дерзость и злость подевались — неясно. Но так даже лучше: у Макса от одного только непорочного какого-то, измученного вида стояк крепнет. И как у Дениса получается одновременно и глядеть невинно, и выгибаться развратно?       — Так может тебе спать пойти, м? — продолжает Макс, сдерживая рвущуюся наружу усмешку. — Сил набраться.       Денис качает головой, прикусывает губу и, чуть приподнявшись, демонстративно потирается о поверхность. Макс все же усмехается. Подумал было, что им сегодня как угодно вертеть можно, а Денис не упускает все равно возможности присущую натуре хищность продемонстрировать.       — Какой же ты, блять, — произносит он сквозь зубы, — пошлый.       Макс удовлетворенно улыбается, отпускает и выпрямляется. Денис облегченно выдыхает.       — А что, — издевательски протягивает Макс, водя веником по вновь напрягшемуся телу, — ты ща разомлеешь, я тебя на руках нести не собираюсь.       — Еще одно, сука, слово, — цедит Денис, подняв голову и поймав Максов взгляд сверкнувшим сталью своим, — и вынесут, нахуй, тебя. Вперед, блять, ногами.       Развеселенный угрозами, Макс посмеивается и, в мгновение посерьезнев, сильно ударяет по ягодицам. Простонав, Денис призывно вскидывает бедра.       Максим продолжает приходовать его веником, довольно лыбясь и прерываясь на то, чтобы дать отдышаться и сморозить между тем хуйню. От каждого резкого прикосновения березовых листьев к телу Денис дергается, шипит, а чуть позже начинает дрожать и срываться вовсе на тихий скулеж. Макс засматривается на то, как липнут к покрытой мурашками алеющей коже листья. И предвкушает, как Дениску прям на этом лежаке трахнет.       — Стоит от того, как тебя веником дерут, — с хрипотцой говорит он. — Не стыдно?       — А у тебя стоит от моих стонов, — парирует Денис и нарочно громко стонет.       Макс сжимает зубы, шумно тянет носом воздух. Денис ухмыляется и отворачивает голову. Неторопливо погладив голень, Макс нагло отводит ногу в сторону, заставляя тотчас же напрячься.       — Не смей, — предостерегающе произносит Денис, когда он медленно проводит веником по внутренней стороне бедра и поднимается выше.       — Не-а, Дэнчик, — с плотоядной улыбкой тянет Макс. — Сам же просил «посильнее» да «посильнее». А сейчас сдавать назад вздумал? Так дело не пойдет.       Не хотел бы — уже давно скандал закатил. А тут лежит смирно, подставляясь едва заметно под поглаживания. Макс с легким, несильным размахом опускает веник между ягодиц. Сорвавшегося на развратный стон Дениса даже от этого дрожь пробирает. Он подбирается как-то, задницу выпятив, и шепчет:       — Еще.       У Макса шумит в ушах кровь, отливает в лучших жанрах от головы. Во второй раз он бьет ощутимее, резче, заставляет протяжно в голос застонать. После нескольких ударов Денис вскрикивает — так, что сразу кроет.       — Чего хочешь?       — Еще хочу, — сорвано просит он. — Максюш, плиз.       Просьбу Макс выполняет незамедлительно: бьет не жалея по болезненно покрасневшей коже, хрипит пошлятину о том, какая же Денис сука до прикосновений жадная, вынуждает стонать до того громко, что кажется — с улицы слышно. Чувствует, как течет по спине и груди пот, знает, что Денис течет тоже — так ему происходящее нравится. И думает: «Еба-а-ать».       — Блять, — неслышно выдыхает Макс, силясь банный рейд не окончить раньше, чем Денис не скажет, что ему достаточно.       А Денису словно недостаточно. Он большего жаждет: ноги разводит сильнее, извивается весь, едва на четвереньки не становится — вот уже в натуре по-блядски. И почти воет — откровенно, развратно. Порнхабы охуели бы, увидь такую картину, нахуй, библейскую в бане русской. На славу попарились.       Слишком уж жалко скулит. Макс сдается, спешит отбросить веник в сторону. На глухой звук удара о пол Денис заинтересованно поднимает голову, тут же сталкиваясь с Максом взглядами. Глядит как-то удивленно. В поплывшем взоре что-то помимо желания разглядеть трудно.       — Почаще тебя драть что ли? — задумчиво говорит Макс, оглаживая алеющие следы на бедрах. — В баньке-то. Выгибаешься, Дэнчик, охуительно просто.       — Харе пиздеть, — отзывается Денис, недобро сверкнув глазами.       А самого от его низкого голоса мажет. Макс каждую деталь подмечает, а еще пиздеть во время секса любит. В целом любит.       — А что делать? — наивно интересуется он, желая до откровений довести.       И доводит моментально, ведь Денис, приподнявшись, уверенно требует:       — Меня трахай.       Макс расплывается в довольной улыбке, наклоняется к нему, хватает за подбородок и проталкивает в горячий приоткрытый рот два пальца. Денис сразу глубже, по самые костяшки, берет, а глаз не сводит — смотрит несокрушимо, гипнотизирует почерневшими карими омутами. Макс на какой-то момент даже дыхание задерживает: до того картина запредельная. По волосам поглаживает, пряди перебирает. У Дениса взгляд лихорадочно блестит, втянутые щеки горят. А Макс просто горит.       Он проводит пальцами по кромке зубов, по шероховатому небу, на язык давит, вынуждая губы приоткрыть, и добавляет третий. Выдохнув, думает, как хочет, чтобы они так же плотно вокруг члена сомкнулись. Макс вспоминает один из недавних вечеров: скамейка во дворе, Денис в одних лишь кроссах и длинной Максовой футболке — на коленях и с хуем его во рту. Денис тогда сам со страстью набросился и пригрозил, что хер откусит, если Макс хоть слово о том, что их увидеть могут, скажет. Ничего не оставалось, кроме как кивнуть и притянуть ближе, чтобы глубже взял. Все-таки больше Денису идет с кончей на щеках, чем со слезами.       — Рот у тебя, Дениска, блядский.       Денис скользит языком между пальцами, вылизывает старательно, покусывает иногда — сучью натуру демонстрирует. Причмокивает даже.       — Пошел бы ты не со мной в баню, а с мужиками, — вслух рассуждает Макс, — что бы было? Может, позволил бы по кругу себя пустить, м? Ты же у меня такой. Интересный.       Денис хмурится, с хлюпом выпускает пальцы изо рта.       — Я че, шваль, по-твоему? — сипло спрашивает он, медленно облизывает алые губы и томно продолжает: — Не позволил бы. Тебе только. Я только твой, понял?       «И Хозяина», — думает Максим, однако вместо того, чтобы озвучить, ухмыляется.       — Понял, — и выпрямляется.       Денис кивает, вновь утыкается в руки перед собой. Макс с нажимом проводит ладонью по пояснице, призывая прогнуться. Огладив бок, пробирается под живот, сжимает твердый член — Дениса аж подбрасывает. Макс обводит влажную головку, размазывая обильно выступившую смазку, но насладиться не дает: скользит выше. Коротко проскулив, Денис едва слышно бормочет:       — Ты тут единственный нормальный… — и заходится стоном, ведь внутрь Макс толкнулся сразу двумя пальцами, — …мужик.       Денис сжимается. Наклонив голову, Макс сплевывает между ягодиц, размазывает по краям слюну и просит:       — День, расслабься.       — Сука, я те ща расслаблюсь…       Просьбу все же выполняет. Макс разводит пальцы внутри, двигается рвано, быстро, ведь самому хочется уже. С Дениской играть круто, конечно, но реально не терпится. Денис тихо стонет, сам пытается насадиться. Надеясь, что без слез, Макс толкается глубже, давит. От очередного движения Денис вздрагивает и рвано выдыхает:       — Быстрее.       Пальцами трахать Макс продолжает совсем без нежности. Вновь наклонившись и сплюнув, проталкивает третий. Смахнув прилипшие ко лбу волосы, все шепчет и шепчет пошляцкую хуергу. Денис сдавленно постанывает, успевая матами крыть и давать указания. Даже такой уязвимый и беззащитный все равно власть над Максимом имеет — пиздец.       Дениса развозит конкретно. Сводя лопатки и силясь колени сдвинуть, он лихорадочно цепляется пальцами за деревянную поверхность, хнычет. Максу даже жаль его становится.       — Ножки раздвинь, Дениска.       — Да иди ты, — с пристрастием начинает Денис, но Макс как-то слишком удачно двигает пальцами, заставляя сорваться на скулеж: — на ху-у-й…       Однако колени послушно разводит. Сплюнув на ладонь, Макс опускает ее к члену, размазывает слюну, проводит с оттяжкой по яйцам. Стонет несдержанно, прикрыв веки, и вытаскивает пальцы.       — Макс…       — М? — пристроившись сзади, Макс опирается коленом между ног. — Нормалек, День?       — Да, — негромко откликается Денис, нетерпеливо потираясь о член, — не тяни, блять, давай.       Макс дает — едва ли не с разгона. Надрывно простонав, Денис жадно хватает ртом воздух. Макс замирает, чувствуя, как начнут вот-вот от напряжения подрагивать руки. Денис сжимается изнутри до легкой боли, хныканье не сдерживает— хоть бы не плакал. Он все такой же узкий, горячий — до багровой пелены перед глазами.       — Сука ты, — почти неслышно шипит Денис. Не плачет.       — Сам просил, — в попытке отвлечь Максим поглаживает напряженную спину, проходится пальцами по остро выступающим позвонкам. — Терпи теперь, че делать.       — Да замолчи ты уже, — Денис подается навстречу, — заебал…       Макс непроизвольно стонет, хватается за покрытые испариной бедра и начинает наконец размеренно двигаться. Еле сдерживает себя от того, чтобы резче вбиваться не начать — хочется пиздец. Тем более Денисовы постанывания, до хрипа сорванные, лишь на глубокие, хаотичные толчки подбивают.       Макса кроет так, что вскоре целомудренная размеренность сменяется резкостью. Кажется, что еще жарче стало — натуральный пожар. Дышать тяжело, сердце стучит бешено — ща сгорит.       В реальность возвращает очередной громкий стон Дениса. Тот прогибается сильнее, продолжая до побелевших костяшек за края цепляться. Макс ведет ладонями к талии, сжимает, натягивая плотнее на себя. Тряхнув волосами, Денис запрокидывает голову и протяжно стонет.       Его лица Максим не видит, но все равно знает, как кусает до крови губы и болезненно сводит брови. Как пылают щеки, ресницы слипаются от влаги, кадык дергается от каждого судорожного вдоха. Знает, какой Денис до охуительности открытый.       Макс чуть положение меняет — крайне удачно, охуенно даже, ведь Денис, вскинувшись, коротко вскрикивает, заходясь тотчас же сиплым стоном.       — Денич, сука, — предостерегающе рычит Макс. — Еще раз заорешь…       Фраза так и остается неоконченной — додумывай, Дэнчик, сам, если силы есть.       Денис в ответ мычит что-то, а после откликается:       — То что, блять?       И опускает руку под живот, но Макс, перехватив грубо за запястье, сам тянется к члену. Плотно сжимает пальцы, водит вверх-вниз, стараясь в одном темпе двигаться.       — Да ниче.       Макс до боли сцепляет зубы. Загнанно, рвано дыша ускоряется. Жарко-то как.       Ему хорошо — охуеть просто. Внутри Дениса, тесного и горячего, заебись откровенно. Стоны его вперемешку с матерщиной — услада, блять, мед.       Ощутимо дрожа, Денис кончает. Вымученно простонав, расслабляется, а Макс еще несколько раз проводит — шарит, каким чувствительным сразу после оргазма становится. В висках стучит от того, как сильно Денис изнутри сжимается. Макс спешит выйти, сам себя доводит парой движений, стонет утробно, ощущая, как прокатывается по телу горячая волна.       Оперевшись о стену, он выпрямляется, пытается дыхание привести в норму. Пол мягким ощущается, жара — неприятной, не соблазняющей уже. Отдышавшись, Денис с шипением переворачивается на спину и втягивает воздух сквозь зубы. Саднит, видно, все. Не стоило Максу с «еще» и «сильнее» этими на поводу идти. Он вытирает руки какой-то тряпкой, пока Денис старается поудобнее улечься.       — Больно? — интересуется Максим, опускаясь рядом.       Места на лежаке явно маловато, однако момент без традиционного отходняка терять не хочется. А Макс не для этого десять минут веником хлестал, едва не вывернув руку.       — Гуд, — разморенно улыбается Денис и, попытавшись устроиться удобнее, едва ли сверху не забирается. — Охуенно было, Максюш. Ток ты больше хуйню такую не неси. Про мужиков. Кринж пиздец.       — Да, загнул че-т, реально бредятина, — с веселой усмешкой соглашается Макс, тянется к истерзанным губам и, прежде чем поцеловать, произносит: — Прости.       — Извинения принимаются, — шепчет Денис в поцелуй.       Отстранившись, ласково гладит Макса по щетинистой щеке и взмокшей шее. Макс аккуратно, опасаясь задеть следы, укладывает руку на спину. Переборщил кажись. Вплетая пальцы во влажные кудри, Денис глядит на него из-под ресниц как-то неясно, без намека на безумие. Макс предпочел бы так вечность провести, но неудобно до жути. Пять минут полежишь — не разогнешься потом.       Дениса развозит быстро. Он зевает, закрыв глаза, и утыкается в шею.       — Э, але, — Макс слабо толкает его в плечо. — Денич, не спи.       — Отъебись, — полусонно шепчет Денис, недовольно поморщившись.       Макс вздыхает: таки придется на руках нести.

***

      Уж больно ситуация напоминает ту, после которой Денис с Аришей общаться перестали. Такая же приятно окутывающая спальню полутьма, неясно шипящее хиты девяностых радио и витающий в воздухе запах трав. Но на Максе в этот раз ни кофты, которую Ариша так нежно снимала, ни хотя бы футболки. А все равно жарко.       Невинно взирающая Аришка спереди прижимается, что-то шепчущий Денис — сбоку. Макс с осторожностью проводит ладонями по ее узкой талии, а она вдруг тянется на носочках и целует в уголок губ. Столь нерешительное прикосновение вызывает недоумение и дефолтный жар в подреберье. Скептически вздернув бровь, Макс поглядывает на Дениса. У того во взгляде из-под темных ресниц ни капли осуждения или ожидаемой ревности — блядство лишь.       Понимание в голову ударяет как ментовская водка: Ариша и Денис, искусители, задумали что-то. Очередную хуергу эзотерическую.       А Макс и рад повестись. У Ариши в прозрачно-голубых глазах на грех соблазняющая непорочность, доверчивость и привычная наивность. От того, как она в пояснице выгибается, прижимаясь вплотную, внутри сводит все жаром. Осмелев, Макс наклоняет голову и касается манящих приоткрытых губ своими. Бережно, мягко совсем — по-другому с Аришей нельзя.       Разорвав поцелуй, она робко улыбается, одной рукой поглаживает его плечо, а другой медленно притягивает Дениса за волосы. Убирает тонкими пальцами растрепанную челку вбок, скользит к шее и подается вперед, чтобы поцеловать.       Смотреть на это странно. Целуются они не спеша, поистине, сука, красиво. И словно не впервые. Наблюдая за ними с придыханием, Макс понимает, что остановиться будет кощунством. Да и не хочет прекращать.       Ариша отстраняется первой. Денис довольно усмехается, облизывает блестящие губы и, зарывшись в Максовы кудри на затылке, целует его жадно и ненасытно, совсем не так, как ее. Максим откликается без стеснения: кусает с напором за нижнюю губу, проскальзывает языком в горячий рот, чувствуя, как сжимается до легкой боли рука в волосах.       Когда они отстраняются друг от друга, Ариша с восхищением выдыхает и сразу тянет Макса за запястье к кровати. Даже мысли не возникает, чтобы прикосновениям ее нежным противиться. Он за Аришей на край света готов, только вот в Топях края нет.       Аришка усаживается на его бедра, грудью притирается. Что есть на ней этот топик, что нет — один хер, видно все, ощутимо. Стянув футболку, Денис устраивается рядом с Максом, впивается губами в шею, покусывает. Прерывисто выдохнув, Макс сжимает Аришкину талию. Не осмеливается глаза мозолящие шортики расстегнуть.       Жажда большего затуманивает разум. Ариша и Денис контрастные, не только интерес и возбуждение, а и упоение вызывающие. От несмелости Аришкиных прикосновений и дерзости Денисовых плавит нещадно. Макс успевает подумать, что это пиздец полнейший, а после Ариша совсем не невинно стягивает топик.       Дальнейшее проходит в овеянном сильным желанием тумане. Ариша только поначалу смущается, когда Макс опускается на колени между разведенных стройных ног и закидывает их на плечи. Она вздрагивает ощутимо, стоит ему снизу вверх смазку размазать и, наклонившись, мазнуть кончиком языка. С распустившейся косой, румянцем на щеках и размазанной алой помадой Арина жаждущая такая, неопытная, на чувства какие-то возвышенные пробирающая. Денис ее тихие стоны, срывающиеся иногда на нетерпеливое хныканье, заглушает поцелуями.       Он опускается на колени рядом с увлеченным Аришей Максом, оглаживает напряженные плечи и грудь, дышит горячо в шею, едва касаясь влажными губами. Максим отрывается, стремясь его поцеловать, но Денис, оказывается, после Аришки брезгует. Покачав головой, торопливо расправляется с ремнем, медленно проводит по низу живота, по густой дорожке волос, и дразняще проникает пальцами под пояс джинсов. Макса это почти подбивает от Ариши отстраниться, сказать, чтобы не издевался. Не успевает: Денис сжимает член через ткань, шепчет что-то на ухо, а после наконец расстегивает ширинку и пробирается рукой сразу под белье. Макс облегченно выдыхает — из-за Аришкиных стонов совсем неслышно.       Отнюдь Ариша, до невозможности внутри влажная и узкая, не целомудренная. На члене Макса уже не как святая целочка скачет, а стонет сладко, подстегивающе навстречу двигаться, схватившись за мягкие бедра. В приглушенном желтоватом свете она кажется еще более юной, не такой бледной, беззастенчиво чарующей, словно манящей в пекло. Ариша — огонь литературных чресел.       Но Макса в некий экстаз не ее болезненно сведенные брови и томные стоны приводят, а по-сучьи почерневший карий взгляд поодаль. Денис в этот момент откровеннее стонет, толкаясь глубже пальцами внутрь, зажмуривается и отворачивает голову. Красивый он до неприличия, одним лишь видом провоцирующий послать Аришу на хуй не в столь буквальном смысле. Однако она, изящно выгибающаяся, правильно до ужаса смотрится сверху на Максиме. В пизду Катьку, дев московских. Его только на хриплое «Ариш» хватает.       Происходящее таким нереальным и смазанным кажется, что Макс не сразу вместо нее Дениса на себе обнаруживает. «Сука», — думает и, иронично хуй забив, продолжает в горячее нутро подаваться и водить ладонями по взмокшему смуглому телу. В башке до того затуманено, что всякое мерещится: и не принадлежащие им тени на стенах, и шорохи откуда-то издалека, и еще что-то, видящееся обычно по ночам при высокой температуре. Обвив руками шею Макса и запрокинув голову, Денис выгибается в пояснице и громко, бесстыдно стонет. Почти в унисон с ласкающей себя Аришкой. На все им похуй — это и Максу передается, заставляет сосредоточиться только на окутывающем и снаружи, и изнутри лихорадочном тепле.       А после вдруг оказывается, что все — марево, тающее в мгновение во тьме.       Макс распахивает глаза.       Блять.       В ушах шумит, сердце бешено колотится как после кошмара. После эротических снов реакция организма обычно другая.       Предрассветные сумерки комнату светлее не делают, ничуть не обнадеживают и не вызывают желанную сонливость. Максим жмурится до цветных точек, а на обратной стороне век мелькают все равно картинки из сновидения. Из головы никак не выходят на хуе его прыгающая Аришка, пусть и не упора опускающаяся, раскрасневшаяся, мокрая, кусающая алые губы, и бросающий блестящие взгляды Денис, царапающий до крови плечи и грудь, успевающий в одну секунду улыбаться по-блядски, а в другую — глаза от удовольствия закатывать. Да сука. Каков пиздец.       Денис мирно сопит в его плечо. Неслышно выдохнув, Макс пытается успокоиться. Не хочет он Аришу, как во сне желал. Он тупо глядит в потолок, за реальность держась только благодаря Денису под боком. Идея перебраться в хозяйскую комнату с широкой кроватью прерывает лихорадочные мысли о приснившемся. Ощущать, как Денис во сне жмется, обвив руками и ногами, приятно бывает, но как-никак вдвоем на диване этом очень тесно и неудобно. На Аришкиной, сука, кровати в самый раз.       Ночью снова прошел дождь. Воздух в комнате спертый. Жарко, душно — Макс задохнется щас. Еще и горло от сухости дерет. Сон уж точно больше не наступит, не убережет от реальности. Макс решает проветриться. Словно так прояснится что-то.       Он аккуратно скидывает одеяло и, стараясь не разбудить Дениса, убирает его руку с груди и закинутую на бедро ногу. Осторожно поднимается, внимательно наблюдая за ним, тихо промычавшим и уткнувшимся сразу же в подушку. Макс накрывает его одеялом, замирает на несколько секунд, чтобы убедиться, точно ли сон не прервал.       Иногда Денис что-то на своем зачастую непонятном титовском бормочет. Недавно о маме что-то — единственное, что разобрать удалось. После его небогатого на подробности откровенного рассказа о прошлом Макс долго думал. Курил как обычно одну за другой и размышлял с напряжением над тем, как Дениска, болезнью измученный и в непонятках Топей заплутавший, вообще обосноваться смог. Максим помнит: утопиться пробовал. А кто ж спас? Почему не по плану пошло? На малейший намек о разговоре об этом Денис с отрешенностью закрывается. Максу его по-человечески жаль. Пускай сколько хочет пиздит.       Макс бесшумно одевается с вернувшимися о сновидении мыслями. Если Аришка снится, то точно нужно с ней перетереть, разузнать, почему с Денисом в контрах теперь. Максу это совсем не нравится: дуэт из них хороший был, пусть и пробирал поначалу на ревность. Подобрать надо будет удачный момент, когда Денис опять по своим загадочным делам убивать кого-то или бабки для Хозяина у должников вытряхивать пойдет. Пока вроде не собирается, потому и разговор подождет.       Время на разбитом экране телефона показывает начало шестого. Самое то для первой сигаретки. А ведь Макс себе обещал натощак не курить.       Залпом осушив излюбленный сссрский стакан, Макс оставляет последнее в совдеповской вазе яблоко Денису и направляется в темный коридор. В полумраке недолго рассматривает себя в грязном зеркале, безуспешно приглаживает взлохмаченные волосы и вдруг млеет: на шее засос.       Макс проводит пальцами по свежей отметине, хмурится, шепчет одними губами «Че за хуйня» и, тяжело вздохнув, выпрямляется. Вчера Денис прямо в баньке и вырубился, а до этого к шее не прикасался даже: не успел бы оставить. Желая проверить абсурдную догадку, Максим стягивает футболку. Не стесняется уже громко пророненного «Бля». На плечах следы от ногтей — натуральные, нахуй, полосы.       Зацепившись за одежду на вешалке, Макс отшатывается. Стремно становится до шума в ушах. Он поспешно натягивает кроссы, хватает безрукавку и вылетает из дома.       В тот раз, когда приснилась Ариша, а потом мамка ее поехавшая, Макс никаких следов не нашел, хотя казалось, что в кожу она впилась до крови. Это сновидением было, шиза сегодняшняя — тоже, потому что в жизни Денис сука та еще ревнивая, а Ариша цену себе знает.       Топи — местность определенно странная, но должны же, в конце-то, сука, концов, грани какие-то быть. Ни разум, ни глаза доверия не вызывают. Макс считал, что мозги поплавило нещадно после того, как он в Аришу по уши втрескался. Оказалось, что мелочи это все. Однако такого, чтобы приснившееся наяву обнаружить, чисто физически быть не может. Или все-таки может, как с покрывалом тем? Сижки реально не кончаются, следовательно, сны вполне в реальность перетекать могут — и наоборот. В том, что именно Ариша приснилась, тоже логика есть. Не на той ноте распрощались же.       Утренняя прохлада голову проясняет совсем немного. Умывшись ледяной водой, чтобы пресечь предательски накатившую усталость, Макс снова пытается пригладить волосы. Наплевав в итоге, устраивается на скрипнувших ступенях и достает сигареты. Зажав одну губами, чиркает зажигалкой и устремляет взгляд в мутную синеву неба. После первой затяжки жизнь ощущается не такой хуевой.       В мыслях знакомый бардак. Раньше Максим о всякой местной дичи в заметки писал, предвкушал, как в статьях будет по полочкам раскладывать. А теперь статей никаких не намечается. Никому не нужны уже — ему тоже. Хорошо на всем готовеньком жить, пусть и без инета со связью. Только вот скоро все готовенькое кончится. Святым духом как Денис в столице питаться придется и проситься к Соне на монастырские обеды. С понурым видом Макс стряхивает пепел с сигареты.       А че, может, подохнет он тут? Дружбанчик его закадычный из самой Москвы приедет, по всем знакомым обыскавшись, найдет разъебанный айфон и прозреет. Выбраться пожелает, избитому канону следуя, а не сможет — и все, зе энд оф хис стори ту. Макс криво усмехается: в неустанном темпе Москвы, в безликом однообразии будней все уже забыли и о его командировке, и о нем.       Чувств особых по этому поводу нет. Иногда Макс с жалостью задумывается о том, что быть могло, не поедь он сюда, но каждый раз себя одергивает: изменить ничего не выйдет. Да и сомневается в том, что хочет менять. В Топях бесспорно атмосфера угнетающая — депрессивнее, чем в питерской коммуналке, где однажды погостить не повезло, однако иногда даже весело бывает. Было классно чаи гонять с Аришей, с Катей в озере плескаться и читать вслух справочники по огородным делам, заводить с Денисом задушевные беседы после секса или во время думерского курения, херней маяться без мысли о том, что кровь из носу нужно к девяти в редакции быть. Из списка только встречи с Аришей пропали. Может, к лучшему: Макс однажды не сдержался бы и повелся на прикрытые безразличностью провокации.       Вдруг духовное просветление настало, а он до сих пор не замечает? Макс с Катей на пару проклинает деревню и округ, жалуется на отсутствие связи и хотя бы одного захолустного магазинчика, а все равно оба находят что-то, отчего желание утопиться гаснет, пусть и не доводит заведомо до блеска в глазах. Катька вон с улицы возвращается постоянно с цветочками, вытаскивает всех на речку несколько раз в неделю, готовит из говна и палок по заскриненным рецептам из инсты и разгребает хозяйскую библиотеку. Конфликт с Катей сам себя исчерпал после того, как Макс успокоил с ней Элю, попробовал шмотки от крови отстирать и, умаявшись смертельно, покурил поздней ночью на крыльце. Катя — женщина мировая просто. Ее обидеть — себя не уважать. Макс лично готов дать пизды тому, из-за кого она в Топях оказалась. Была бы возможность.       А Эля-то продолжает с настороженностью ко всему относиться. Видно, что единственная не получила духовной разрядки. Так старательно бежала от чего-то или кого-то, а дорога эта, ухабистая и долгая Москва-Архангельск, лишь ко дну привела. Эля теперь сама по себе. Уже и с продолжающей ласково интересоваться ее настроением Катей меньше времени проводит, варится в неутешительных мыслях — в самоненависти будто. Не доверяет ни другим, ни себе. Не сможет она самостоятельно из этого выбраться. Ей нужен кто-то, кого бездумно слушаться можно, кто на эшафот поведет, не получая ни слова против. Хозяин. Каждому нужен, Эля — не исключение. Скорее пример типичный. Ну, есть тут кое-кто — Виталием Алябьевым зовут. Закрывай, Элечка, глазки и башку подставляй — отрубит. Свободы жаждет, а против природы рабской не попрет. Хуевая какая-то природа.       Да и вся эта ситуация с Элей, с зэками, с Алябьевым — кромешный пиздец. Охуительный отдых в живописной деревне получается, насквозь чужой кровью и животным страхом пропитанный. Поначалу Макс пытался разобраться в том, как появилась в монастыре сестрица Сонечкина, как наткнулись Катя с Элей на зэков, как невыносимый Денис стал неприступной Арише френдом. Сейчас старается не задумываться. Все равно отмалчиваются, невзирая на то, что Макс профессионально подступаться умеет.       Об их прошлом расспрашивать уже не так интересно, как о прошлом Топей. Вот инфу о деревне Максим из-под пропитанной химией земли до сих пор готов рыть, да незадача: нечего рыть. Все существовавшие газетенки девяностых составили давным-давно компанию дровам в печах.       Вроде и смирился с туманной завесой тайн, а журналистский долг изредка по ночам изнутри грызет. Макс после уника десять лет назад наивным был до жути, честным — херовым журналистом, короче говоря. Пропагандировать здравому смыслу неподдающуюся чушь тоже научился, но ему независимости хотелось. Да в инете за независимостью Роскомнадзор следил, здесь — Хозяин. Равноценно.       Врать Макс научился быстро, а доебываться уже умел, но иногда в нем просыпалась совесть. Однажды, когда дедлайны горели адски, пожертвовал видосом с какой-то дрочащей азиаткой ради того, чтобы очередную желтушную статью закончить — личный успех. Хотя, может, это угрозы начальства были, а не совесть. На работу эту неблагородную, юношеские идеалы разрушившую Макс хуй клал, однако норм было, пока платили.       Недавно возникло ощущение, что дело до конца довести необходимо. Без аргументации — просто нужно. Кому и зачем — неясно. Макс головой-то понимает, что лучшим решением будет в загадки всякие не соваться и жить-поживать да добра наживать. А все равно продолжают посещать мысли, что наебывают его все, что полная лажа Топи эти ебучие, что можно с кем-то из столицы связаться, что фотки монастыря будут не только в фотопленке пылиться, а и в новостных пабликах с подписью «Сенсация» капсом.       Покачав головой в недоверии к раздумьям — диким каким-то, безразличию не соответствующим, — Макс тушит сигарету. Ну нахуй.       Послать в первую очередь хочет Хозяина со всем этим культом поклонения и боязни, потом можно и Сонечку с ее молитвами, в первые ночи мешавшими заснуть, а после разберется. Но сделать это невозможно, раз от одного вида хозяинского дыхание сбивается, во рту сохнет, а в голове набатом гремит: осторожнее. Как только повидал его вчера, сразу понял, отчего Денис в моменты, когда ситуацией не управляет, не выебывается. Попробуй рядом с шизоидом Алябьевым уверенность не растерять.       Макс зевает, чувствуя завладевшую им усталость, и трет ладони. Погорячился в рань такую без кофты выходить. Он склоняет голову набок, к потресканным перилам, и вглядывается в посветлевшее небо, пытаясь оценить, сколько времени прошло. Далеко не одну выкурил. Сейчас, пять минуточек посидит еще и вернется в дом… Там и время посмотрит, и к Денису обратно в теплую постель досыпать ляжет… И все равно, что бредятина приснилась. Это ведь ничего не значит. Максиму только Денис нравится.       Сквозь незаметно накатившую дремоту до слуха доносятся шорох шин по рыхлой земле, хлопки автомобильных дверей и непонятная возня. И кого это, сука, принесло в такое время? Ни сил, ни желания приоткрыть веки у Макса не находится.       Он пытается устроиться поудобнее, но сонливость в одночасье сходит на нет — спину простреливает болью. По глазам бьет яркий свет. Небо окончательно посветлело, солнца за тучами не видно. И сколько Макс так просидел? Болезненно сведя брови, он протяжно выдыхает.       Дедов тут дохуища, нужно у кого-то пояс из собачьей шерсти как хату в аренду взять. Резкая боль проходит быстро, уступает место внезапно облепившей тревоге от чьего-то присутствия. Крепко схватившись за перила, Макс поднимается и натыкается взглядом на припаркованный во дворе черный гелик. Даже присвистывает от удивления.       — Хуя се, — нахмурившись, шепчет Макс и, потирая ноющую поясницу, подходит к тачке.       — Проснулся, Максимка? — слышится позади насмешливый голос, от которого не леденеют почему-то на этот раз внутренности. Осмелел что ли?       Макс чуть было не огрызается «А че, не видно?», но быстро одергивает себя. Перед ним ведь не друг и даже не начальник — Хозяин. Обернувшись, Макс спешит культурно прокашляться и с вынужденным дружелюбием произнести:       — Доброго утречка, Виталий Вениаминыч. А чего это вы так рано?       — С первыми петухами, — серьезно отвечает Алябьев. Макс с напряжением ожидает, как тот очередную шутейку отмочит. — Я по делу, Максимка.       Петухи тут так и не обнаружились. Катьке до сих пор мерещатся, правда, но это ж Катька — че ей только не мерещится. А вот какие у самого Хозяина дела к обычному журналисту, не сумевшему ради огненного материала симпатиям к ведьме-нимфетке и дружку ее в сутенерском прикиде сопротивляться, — непонятно. Слишком уж Алябьев в этой адекватности подозрительный. Макс поглядывает на него из-под насупленных бровей.       — На поминки вас завтра в монастырь приглашаю.       — На чьи? — опешив, интересуется Максим.       — Как на чьи? — с напускным удивлением спрашивает Алябьев, хлопает мутными глазами из-под толстых стекол. Знал же Макс, что без представления не обойдется. — На ваши.       Он едва не отшатывается: бредовые слова до того сурово звучат, что не вызывают ни капли сомнения. Поржать, наверное, надо, но совсем как-то не до смеха. Еще сильнее нахмурившись, Макс вдруг охуевает от собственного бессилия, невозможности даже пожелать напиздеть или говном полить. Откуда у Алябьева над психикой столько власти? То, как Эля пред ним на колени беспрекословно опустилась, — жуть откровенная вообще. Максу тоже недалеко, видимо. Как же Алябьев это делает? Вряд ли тут курсы по психологии преподают. Химикаты химикатами, конечно, однако это дело совсем другое… психологическое, тончайшее.       — Да на зэчьи, Максимка, на зэчьи. Что ж ты подобрался весь?       — Поздновато вроде.       — А что, достойны эти твари традиций? — Макс отрицательно качает головой. — То-то и оно. Сам понимаешь все, святого не строй. Нам пока что отца Ильи достаточно.       От упоминания монастырского батюшки, чья комната так некстати располагается около той с легендарным столом, почти подкашиваются колени. Макс тут же оправдывает это и помутнение перед глазами резким подъемом, выкуренными натощак сигаретами и недосыпом. Червячок-подсознание изнутри жрет, твердит, что причины надуманные и что страх с тревогой исключительно в нескольких шагах находящимся Алябьевым вызваны. А червяки только в гнили водятся — ну, в душе его. Однако в могилу рановато. Поздно, если Топи — одна большая могила. Тогда уж хотелось бы первым сдохнуть, чтобы с хуепоебенью этой всей не сталкиваться.       Алябьев сегодня какой-то занятой, на юмор не настроенный. Крайне сомнительный мужик. Макс косится на него, кивает в сторону тачки и прерывает напряженную тишину интересующим вопросом:       — Ваш гелик?       — Твой теперь.       — Чего? — он все-таки отшатывается. Жалеет, что далеко от забора встал: сейчас и схватиться не за что.       — От меня подарочек, — Алябьев бросает ключи прямо в руки. Макс ловит на автомате и рассматривает в попытке понять, настоящие или нет. — А что, Максимка, думаешь, не достоин? Статейки забросил, к Аринке, потаскухе этой, не суешься. Или есть что скрывать? Дениску обижаешь?       — Скажете чего! — возражает Макс, решив не любопытствовать, почему тот об Арише так нелестно отозвался. — Помню же: яйца оторвете.       — Все вы, молодые, одним местом думаете, — покачав головой, снисходительно говорит Алябьев и бросает обыденное: — Катайся на здоровье.       На подробности он не расщедривается, вынуждает сознание генерировать перебивающие друг друга вопросы. Макс не знает, с чего начать. Стоит лишь молча, уставившись на гелик, и хмурится. На плечо вдруг опускается рука. Макс вздрагивает, кидает на Алябьева непонимающий взгляд не в силах отделаться от мысли, что его разводят. По сути уже развели, когда билеты на поезд забронировал.       — Сбежать попробуешь — убью, — преспокойно уведомляет Хозяин с легкой улыбкой. Макса едва не выворачивает.       — Понял, — лаконично отвечает он, растеряв окончательно все мужество и свободолюбие.       А вообще-то и так сбегать не собирался, ведь уяснил уже, что анрил это все.       Не то по-дружески, не то по-отцовски похлопав по плечу, Алябьев разворачивается и неторопливо направляется в сторону вдоль дороги.       — Ну ни хера себе — наконец вырывается у Макса. Он осторожно проводит ладонью по капоту, и, пока Алябьев не ушел слишком далеко, оборачивается, чтобы громко поинтересоваться: — А где бензин достать?       Вопрос остается без ответа, ведь того и след простыл.       Макс вздыхает. От непонимания и недостатка информации хочется взвыть.       Им овладевает напряжение. Что за клоунское представление? Какой ему, журналюге обыкновенному, хуями всех покрывающему, Гелендваген за просто так? Почему за попытку бегства обещает в гроб уложить, а с Элей ситуация без жертв разрешилась? Хотя, может, она пуще прежнего кукухой тронулась — тогда с жертвами.       Не в силах отделаться от ощущения, что тут абсолютно все нечисто, Максим еще с минуту разглядывает ключи. Словно пропадут, если вне поля зрения окажутся. В них мистического по нулям, в гелике после любопытного осмотра — тоже. Тачка себе как тачка, крутая бесспорно, но почему-то не порадовавшая.       Зацепившись за алябьевские слова об Арише и статьях, Макс подводит какой-никакой итог: такая подачка для того, чтобы смирился поскорее. Макс человек корыстный, с цинизмом смотрящий на мир, потому сразу понимает: его купили. Вот так — за крутецкий черный гелик. Но Макс готов был за откровенные образы Ариши продаться, а чуть позже за один лишь обращенный на себя цыганский взгляд карих глаз. Погряз Макс в дефиците отголосков привычной жизни, в радости от удовлетворения низменных потребностей, и выбраться не сможет. Теперь как местные: им ведь без света посидеть незазорно, только была бы водочка. Оказавшись отрезанным от социума без сети и связи, но довольным от знакомств с первой красавицей на деревне и местным решальщиком, он вдруг понял, что могло быть и хуже. А тут и кормят хорошо, и крыша над головой есть — отдельная комната даже, после того, как любого звука за окном пугающейся Катей переговорил, — и перспектива от скуки сдохнуть кажется маловероятной, и Ариша не такая уж и ведьма, какой приснилась однажды, и Денис не до конца поехавший. Привык потому что к отсутствию всего, чем жил и на что не обращал внимание, воспринимая как должное.       А с геликом так вообще сказка, а не жизнь. Хвастаться местным теперь не только прессом можно, а и тачкой. Может, девицы какие вылезут. До сих пор не верится, что Аришка единственная на весь округ красотка. Однако Макс уже никого цеплять не хочет: Дениски с головой хватает. Тот кого угодно заменить способен со своими этими многогранностью и неоднозначностью.       С интересом пошарив по салону, Макс думает, что в будущем бензин можно у Козлова достать. У того ж какие-то секретные махинации с Денисом. Максима, все всегда первым узнававшего, недосказанность раздражает до желваков на скулах, но Денисовы опасения он понимает. И не заметил, как страсть их и стычки из-за ничего другой характер приобрели.       Хотя запасаться бензином незачем: бежать же не будет. Последствиями чревато. По округе проехаться интересно будет. Макс подозревает, что она тут в прямом смысле слова бесконечная. Такого не бывает, как и не кончающихся сиг, внезапных исчезновений и следов из сна наяву.       С прежнем недоверием и сомнением побродив около тачки, Макс возвращается на крыльцо. Сует ключи в карман, достает вместо них сигареты и с тяжелым вздохом облокачивается о перила. Пару недель было тихо, спокойно, а теперь снова странности на повестке дня. После Эли с зэками стало ясно, что не кончится все просто так. Он до сих пор не может выбросить из головы картину с ней и Алябьевым.       Воздух свежий, еще по-утреннему прохладный, но пытаться погоду предугадать — дело гиблое. От созерцания клубов сизого дыма и части пустующей улицы вдруг отвлекает скрип двери. Обернувшись, Макс приветственно кивает. Денис улыбается уголком рта, поправляя накинутую на плечи шубу, и спешит прижаться к нему. Приобняв Дениса за талию, Макс мажет сухими губами по виску, улавливает привычный цветочно-лесной аромат волос. Сразу становится спокойнее, улетучивается желание бычить из-за странных следов.       — Дай, — чуть осипшим голосом произносит Денис, кивнув на зажатую в пальцах сигарету.       Макс давно просек, что его требования и просьбы в компромиссах не нуждаются. Поэтому вместо того, чтобы новую из многострадальной пачки достать, протягивает свою.       — Выспался? — интересуется Макс, пока Денис, прикрыв глаза, затягивается.       Выдохнув дым, он кивает, передает сигарету, склоняет голову на плечо и едва слышно отмечает:       — Ты рано встал.       — Сон идиотский приснился.       — О чем?       — Не помню уже, — врет Макс, а сам невольно прокручивает в голове соблазнительные картинки.       — Мне иногда Москва снится, — тихо говорит Денис, устремив взгляд вдаль.       Максим оставляет при себе то, что и так по сонному щебетанию догадался. Решив перевести тему, скользит ладонью с талии вверх по спине и спрашивает:       — Болит?       — Все нормально, — покачав головой, отвечает Денис.       Докуривают в тишине. Потушив сижку в консервной банке, он вновь льнет к Максу, зевает и лениво говорит:       — Че, все-таки решил тебе гелик подогнать?       — Тварь я продажная, Дениска, — помолчав с полминуты, откликается Макс.       — Зато с геликом, — беззаботно произносит Денис.       — Куда я на нем ездить буду? — Макс насмешливо фыркает. — Разве что круги наматывать.       — Прикинь, как будущие туристы обзавидуются.       — Будущие? А мы куда денемся?       Многозначительно помолчав, Денис вздыхает.       — Не слишком активно вы сопротивляетесь. Эля не в счет, с ней все с самого начала ясно. Может, Хозяин решил пожалеть, — бесцветно начинает он и добавляет приободренным тоном: — Молдаване прошлогодние — вот это пиздец был. Я тогда Козлову лобовуху выбил.       — А че было с ними?       — Говорю же: пиздец был, — словно вынужденно откликается Денис, но заставляющим повернуться рукам не противится — лишь усмехается лукаво. — Но тебе ничего не выбью, ай промис, Максюш.       Зачастую понимание в их отношениях со скоростью света катится в бездну — в какое-нибудь местное болото — стоит Денису ребячество проявить в неподходящей ситуации. Если несерьезность эта Максима напрямую затрагивает, он бычит тотчас же или вовсе срывается. Как поехавший, как Дэнчик.       — Денич, ты мне лучше скажи, — резко одернув безрукавку и футболку так, чтобы царапины на плече продемонстрировать, Макс с напором спрашивает: — Это что за хуйня?       Денис хмурится в непонятках, всматриваясь внимательно, проводит кончиками пальцев по коже и поднимает на него полный непонимания взгляд.       — У тебя что, от радости крыша потекла?       — Щас ты у меня потечешь, сюда иди, — рычит Макс, грубо перехватывает тонкое запястье и тащит за собой в дом.       — Ты че творишь, Макс?! — Денис пытается вырвать руку.       И эта, и другая попытка из хватки освободиться оказывается провальной. Хорошо хоть орать не додумался, а то проснется Катька не от мистических петухов. Денис шипит, прежде чем Максим останавливается перед зеркалом в полутемной прихожей, отпускает его и вновь одергивает одежду с плеча. Едва не выдыхает удивленное «Блять» и не отшатывается на ватных ногах.       — Ну? — выжидающе скрестив руки на груди, Денис кивает на отражение Макса.       На плечах и шее ни намека на кровавые отметины. Почти предсказуемо.