На нашей стороне

      Предложение Кати свернуть направо оказывается проигрышным: даже спустя некоторое время выхода из леса не виднеется. Уж лучше в монастыре остались хоть на полу, хоть с батюшкой, чтобы не блуждать, Топи проклиная, и понятия не иметь, куда идти. Эля напряженно рассуждает о том, в какой стороне находится деревня, отвлекает Катю от начавшего проступать в нетерпеливых ответах беспокойства, а Макс с агрессией думает, что их волки нахуй съедят, если они не найдут сейчас же выход. Вот только живности тут не водится.       Если бы не ярко освещающая дорогу сквозь густые хвойные кроны луна, то сам черт со сломленной ногой о спасении молил — до того стремно. Зловещая атмосфера давит на поплывшее от алкоголя на восприятие, заставляет сознание тени за деревьями дорисовывать. Благо, ночь не морозная, а удивительно теплая для последних дней. Макс вечно забывает, что все тут удивительно, скатывается в ограничивающий реализм. А он тут русской литературе девятнадцатого столетия под стать — без официальных крестьян разве что.       — Смотрите, — Катя вырывается вперед, — это случаем не та яма с этими… как их там? Которую мы видели перед тем, как встретить мента? Вроде бы…       Отвлекшись тут же от раздумий, Эля вглядывается в темноту и кивает. Не дожидаясь ответа, Макс направляется туда, к первому отличительному знаку в однообразной травянистой бесконечности.       — Макс… — Катя хватает его за запястье.       — Что, Катя? — повернувшись, он резко одергивает руку. — Мы уже час беспросветно бродим.       — А если это какая-то другая?       — Точно та, — нетерпеливо уверяет Макс и идет дальше.       Катя с Элей догоняют его у маньяческой ямы с кольями. Заглянув вниз, он хмурится. На мгновение его одолевают сомнения: в непонятно для кого выкопанной ловушке пусто.       — Наверное, и вправду другая, — Эля озвучивает его мысли.       — Убрали просто, ловить некого, — уверенно говорит Максим. — Не заметила, что тут животных нет?       Про себя отмечает, что никого, кроме на нее набросившейся собаки, не было.       — Значит, озеро там, — он указывает налево. — А деревня…       — Нет, озеро в другой стороне, — возражает Катя.       — Че ты мне рассказываешь? Слева оно.       — Пойдем проверим, — сдается она.       На этот раз Макс из-за упрямства заводит куда-то не туда. Понимает, что ошибся и зря Катю не послушал, когда за редкими деревьями виднеется берег. Вопреки желанию развернуться и возвратиться обратно Макс шагает к озеру. Эля одергивает, говоря, что лучше к яме вернуться и пойти по указанному Катей направлению, но Макс отмахивается, пламенно аргументируя тем, что там легче будет сориентироваться.       Это не то место, где его Катька поцеловала и где измазанный кровищей Денис явился с заявлением о том, что порешал дело с Элиным обожженным. Здесь причал, камышей куча. Макс вспоминает, что неподалеку отсюда Алябьев их киданул. Далековато, значит, деревня.       Лунный свет стелется по водной глади сквозь опустившийся туман. А дышится свободно, легко настолько, что в душащую деревню возвращаться уже не хочется. Макс даже перестает ощущать вездесущее хозяинское давление, цепь пресловутую, словно ни ее, ни зэков, ни странных сновидений не существовало. Катя, видимо, то же самое чувствует, ведь подходит как завороженная к причалу и, оглянувшись на Макса с Элей, предлагает передохнуть. Переведя взгляд с озера, Макс соглашается и следует за Катей. Эля медленно догоняет их, останавливается в нескольких шагах.       — Мне нехорошо как-то, я отойду, — говорит она, глядя в сторону леса.       — Может, не надо? — обеспокоено отвечает Катя. — Я не хочу, чтобы как в тот раз… Я с тобой пойду.       Это отчаянно напоминает именно тот момент, после которого они почти на целый день пропали. Макс отгоняет воспоминание и необъяснимо плохое предчувствие, тающее под влиянием Элиного спокойствия.       — Зэков уже нет, — произносит Эля так, что становится ясно: слова даются крайне тяжело. — Все нормально. Я перепила.       — Мне одних поминок хватило, — наконец отзывается Макс. — Мы тебя не найдем, если далеко забредешь.       Эля смеряет его усталым взглядом, кивает и разворачивается. За удаляющейся темной фигурой Катя наблюдает с отрешенностью. Боится, что наступает на те же грабли и что Эля натворит снова что-то из ряда вон. Хотя и вправду опасаться нечего, потому что ни зэков, ни мужика обожженного нет давно. А никто больше зуб не точил.       Даже смешно от того, как Максим рвался поскорее в деревню попасть, а теперь хочет остаться у озера. Сна ведь ни в одном глазу. Полупрогнившие доски скрипят под ногами проходящейся туда-сюда Кати; Макс задумчиво рассматривает верхушки сосен на другом берегу. Казалось бы, обыкновенное зрелище для этой местности, пусть и откровенно красивое, а чувства вызывает непонятные. Поздно уже, надо бы домой возвращаться, а что-то здесь удерживает, завораживает до отсутствия мыслей.       — Нужно было у Козлова водки долгануть, да? — с усмешкой замечает Макс в попытке приободрить.       — Мне хватило, — Катя устало улыбается и опускается на землю. — Что-то совсем мне… совсем.       Макс тоже садится и, похлопав по карманам, достает сигареты. Выудив одну, зажимает губами и протягивает Кате жизнь повидавшую пачку. Развалится скоро, нужно намутить что-то.       Они перекидываются парой фраз, пока Макс поджигает сигареты, а после Катя вовсе ложится, блаженно выдыхая дым и прикрывая глаза. Поразмыслив, Макс снимает безрукавку, просит Катю приподнять голову, чтобы подложить для удобства, и устраивается рядом. На небе ни звезды, а светло все равно. Умиротворенно.       Курят молча. Катя вымоталась потому что, а Макс на душевную беседу не особо настроен. Хорошо вот так: в тишине, у озера. Даже ветви деревьев не шелестят. А насекомых и раньше не было. Странно — да и похуй, привыкнуть надо. К бесконечным сижкам и Денискиным перепадам настроения привык же.       Макса не покидает чувство, что стоило Дениса послушать и хрен знает куда не переться. Отсюда точно дорогу найдут, но и в гущу леса возвращаться особого желания нет. Чертовщины всякой вроде леших из русских сказок не наблюдается, а все равно тревожно как-то. Существуй они в Топях, Макс смирился бы окончательно со сдвигами в башке. А так проявляются в устройстве деревни отголоски логики, если причудившуюся однажды в озере рыжую девицу и прочие моменты во внимание не брать. Это что-то за гранью разума — в чушь мистическую поверить, однако здесь бесспорно что-то запутывающее есть. У Макса ни в голове, ни в заметках обоснуя не осталось.       — Никак не могу к Эле подступиться, — прерывает тишину Катя.       — А что у вас? — лениво интересуется Макс.       — Что у нас? — насмешливо фыркает Катя.       — Ты ее тогда поцеловала.       — Я и тебя поцеловала, что у нас?       Хуйня у них — роман, в дружбу переросший. Исход знакомства ясен стал сразу, как только промелькнула между ними в поезде искра. Катя тогда заигрывающе улыбалась, смеялась заливисто, задавала с хитростью в глазах вопросы с подтекстом. Максим на таких женщин падок. В целом на женщин падок. Он на курортные мутки рассчитывал с полной уверенностью в том, что по возвращении в Москву в буднях затеряются и лишь вспоминать будут, как трахались романтично на природе. А судьба иначе решила: в Топях оставила словно навеки, к непоняткам приковала.       Катя тихо вздыхает:       — Я никому никогда не нравилась.       — Че ты начинаешь?       — Меня никто замуж брать не хотел, — обьясняет она и добавляет срывающимся на шепот голосом: — А он… он меня по видеозвонку бросил.       Макс решает промолчать о том, что подцепленных в клубах потенциальных пассий в чс кидал раньше, чем они бы написали.       — Да пошел он на хер, Катька.       — А в итоге я пошла… Да и понимаю, почему не хотел никто: я старая уже, некрасивая.       — И дурная.       — Почему это?       — Херню несешь потому что, Катька.       Катя замолкает на несколько минут. Все, не будет Макс больше выслушивать нытье это незрелое, которым Катя в силу минувших в жизни событий частенько грешит. Но она вновь начинает:       — Я и тебе не нравилась. Только завидел свою школьницу, так сразу «Аривидерчи, без обид».       — Приворожила, — заявляет Макс. — Знаешь, сколько у нее там травок? Даже гадалки из тиктока охуеют.       — Ну а в Титове ты что нашел? — продолжает Катя. — Он же тебя меньше в два раза, сломать случайно не боишься?       — Тебя же не боялся, — небрежно отмечает Макс и приподнимается на локтях.       — А зря.       Он наклоняется и утешительно, без романтического подтекста целует ее в обветренные губы, почти сразу отстраняясь.       — Ты что?.. — растерянно шепчет Катя, бездумно проводя по ним пальцами.       — Красивая ты, Катя, красивая, — твердит Макс и ласково убирает прядь волос за ухо. Раздражения как не бывало — непонятно откуда взявшаяся нежность лишь. — И живая такая.       — А ты нет, что ли? — у Кати вырывается нервный смешок.       — Кто знает, — невесело усмехается Макс. Вдруг сам того не осознавая в посмертии чалится?       — Я знаю! — рывком поднявшись на колени, Катя шарит рукой в районе солнечного сплетения, наклоняется и, уложив голову на грудь, торопливо произносит: — Вот, слышишь? Стучит.       В резко обрушившейся на них тишине Макс прислушивается к собственному сердцебиению. И правда — стучит.       Осознав, видимо, что положение их границы личные перешло, Катя пытается подняться. Максим тянет обратно на себя, уложив ладони на щеки, и не сводит внимательного взгляда. Оперевшись о его грудь, она прикрывает веки и тихо выдыхает в нерешительности.       Упорно продолжает казаться, что все, кроме Кати — ее дрожащих ресниц, горящих неясным огнем глаз и лихорадочно цепляющихся за плечи пальцев, — фальшивка. Сновидение или галлюцинация — один хер. Или это Катя, для поцелуя все же склонившаяся, галлюцинация? Невозможно от этой их близости, напоминающей упорно юношество, так с ума сходить, но Макс подается навстречу, касается с непривычной осторожностью ее губ. Рвано выдохнув в его рот, Катя прижимается ближе.       В омут с головой бросаются оба — поехавшие просто. Тотчас же крышу рвет от запахов курева и вишневой настойки, терпкости поцелуев и овладевшего ими пыла. Как тогда, как в первый раз.       Макс устраивает Катю сверху, вынуждает наклониться, чтобы снова впиться в губы, и ведет ладонями от талии ниже. Катя не жалеет: кусается едва не до крови. Макс мог бы ее охуевшей назвать или приструнить шлепком по бедру как прожженных столичных девиц. Но Катя другая: она только под удары подставится с альтруистичным образом не вяжущимся мазохистским удовольствием — лишь бы понравиться.       Черта эта Максу кажется непривлекательной, но, когда Катя стонет едва слышно, становится глубоко похуй. Угождающая — и пусть, зато какая искушающая, на безумие подбивающая. И манящая.       Ощущается это бредом. А что-то внутри иное твердит, заставляет продолжать целовать и прижимать к себе. Оторвавшись от губ, Катя спускается влажными поцелуями ниже — к подбородку, линии челюсти, шее. Целует, кусает, опаляя кожу горячим дыханием, пьяно шепчет что-то. Макс скользит руками по спине и плечам в попытке скинуть спустившуюся шубу.       В висках стучит, сердце колотится — и вправду, живее некуда.       Катя внезапно отстраняется, выпрямляется, пытаясь отдышаться, но не поднимается. Макс проводит ладонями по бедрам, наконец переведя дыхание. Сталкивается взглядом с ее — жадным, пылающим, заставляющим за талию перехватить и перевернуть так, чтобы нависнуть сверху и вновь нетерпеливо поцеловать.       На мгновение чудится вместо Кати расхристанный Денис — жадный, горячий, как она. Или это Катя чудится. Желание это не сбивает.       Она обвивает руками шею, пальцами зарывается в кудри, а на поцелуи отвечает с лихорадочной страстью. Макс переходит от губ к подбородку, после — к нежной коже на шее. Пробравшись под одежду, ведет ладонью к вздымающейся груди, сжимает сквозь тонкое кружево белья. Катя прерывисто выдыхает, продолжая оттягивать до боли волосы у корней, и еще ближе, словно впаять хочет, пытается прижаться.       — Пусти, — шепчет она на ухо и игриво прикусывает мочку.       На просьбу Макс не реагирует, продолжая осыпать шею поцелуями, пока Катя несколько раз ощутимо не пихает коленом в бок. Отстранившись с неудовлетворенным вздохом, Макс перекатывается на спину.       — Хочу освежиться, — уведомляет Катя, поднимается и, тряхнув растрепанными волосами, добавляет с заигрывающей усмешкой: — С тобой, Максик.       Прикрыв глаза, он вздыхает, а после приподнимается на локтях.       — Застудишь себе все.       Катя вновь усмехается. Шуба безжалостно летит вниз, за ней следует и остальное. Максим смотрит на раскиданные вещи, поднимает плывущий взгляд на полуобнаженную Катю. Невольно улыбается, глядя, как она окончательно избавляется от белья, и тихо зовет:       — Катька…       Катя оборачивается, явно готовясь выслушивать уговоры в воду не лезть, и бросает вопросительно-безучастный взгляд. Провокаторша. А красивая все равно в сияющем так гладко стелющемся по стройному телу свете луны. Не из мира, блять, сего.       Макс сам себе выносит приговор:       — Меня подожди.       Поднявшись, он торопливо раздевается, скидывая шмотки в общую кучу. Казалось, что протрезвел чуток, а на деле только пьянеет от Катиных этих взглядов. Катя трет в ожидании острые плечи, устремив взор на сверкающую гладь.       Озеро это Макса тоже влечет, прям как Катя — нереальная такая. Ночная прохлада окутывает с головы до ног, заставляет кожу покрываться мурашками. Ему нипочем: он пылает изнутри от нетерпения. Картина перед глазами подернута словно туманной дымкой, а двигаться одновременно и легко, и трудно то ли потому, что алкоголя в крови уйма, то ли потому, что Катя чарующая такая. То ли потому, что Топи эти ебучие…       Макс со спины обнимает всматривающуюся в воду Катю. Нагими друг к другу прижиматься — момент интимнее некуда, но не смущает это ни капли. Они же любители одноразовых перепихов, которые оказываются не очень-то одноразовыми.       Макс наклоняет голову и касается губами подставленной шеи. Очерчивает большими пальцами выпирающие тазобедренные косточки и проводит ладонями по животу к ребрам. Накрыв груди, он дразняще потирает затвердевшие соски. Катя томно выдыхает.       Макс опускает руку к лобку, скользит ниже и, укусив за шею, довольно говорит:       — Мокренькая.       Катя лишь выгибается в пояснице, задевая стояк, и вздрагивает, когда Макс размазывает смазку и начинает двигать пальцами — проникает внутрь, ведет вверх, к клитору, по нему кружит. Запрокинув голову, Катя порывисто подается под прикосновения. Сорванными постанываниями Макс наслаждается без стеснения.       Она выпутывается из некрепких полуобъятий и, повернувшись, сцепляет ледяные руки за шеей. Прикрывает глаза, мелко дрожа, и притирается плотнее. Макс усмехается.       Воспользовавшись моментом, он подводит ее к самому краю причала, крепче сжимает талию и наклоняется к уху, чтобы произнести:       — Освежайся.       И валит их в воду.       Леденящие брызги летят во все стороны. Катя вскрикивает от неожиданности и безуспешно пытается вырваться из сильной хватки, пока Макс задорно смеется. Холод обволакивает, мокрые волосы неприятно липнут к лицу, но Катин пыл остынуть не дает.       Озеро оказывается не таким мелким, как предположить можно было. Дно илистое, противное — другого и не следовало ожидать. Макс подхватывает слабо брыкающуюся Катю под бедра, заставляя прижаться к себе вплотную, и заводит их еще глубже. Внимание на этом она не акцентирует, хотя это вполне резонным было бы, ведь ей, невысокой, совсем неудобно будет, если Макс отпустит.       Катя вплетает дрожащие пальцы в кудри, снова оттягивает до боли, и усмехается, когда он в отместку сильно сжимает ягодицы. Потеревшись о вопреки холоду крепнущий стояк, она закусывает губу, а после опускает руку под воду. Макс сипло стонет, когда Катя плотно обхватывает пальцами член и начинает водить вверх-вниз. Ощущается как на сухую, но Максу даже нравится. Бульварная смесь боли, наслаждения и пониманию не поддающегося еще чего-то запредельного.       Ему понимание не нужно: он впивается с неистовством в приоткрытые губы — кусает, целует, проталкивает язык в горячий рот. Катя возвращает руку на шею, расслабляется совсем, полностью доверяясь. Отстранившись, облизывает губы и перемещает ладони на плечи. Дышит загнанно, как и Макс, и проводит по груди.       Он издевательски улыбается, однако Катя в этом ничего предвещающего беду не видит. Очень зря.       Максим пользуется накатившей на нее безмятежностью: отпускает, от себя отталкивая так, что она с головой уходит под воду.       Схватившись за плечи и стремясь словно ко дну придавить, не дает выплыть, а после сам ныряет. Вода заливается в уши и ноздри, глаза тут же начинает жечь. Картинка темная, поплывшая — очертания лишь.       Катя пытается зацепиться за него, но Макс лишь резко прижимает к себе, притягивает за волосы и целует. Вода и в легких теперь — и плевать по-прежнему. Азарт и адреналин заглушают все остальное нахер не нужное.       Катя старается вырваться из его рук, слабо бьет, куда достает. Когда желание сделать вдох становится невыносимым, Макс тянет ее наверх за собой и наконец вдыхает.       Прохлада леденит кожу, легкие горят. Катя жадно глотает ртом воздух, убирая прилипшие к лицу и шее потемневшие от влаги волосы, а после с неподдельным возмущением смотрит на Макса. Тот откашливается, от воды отплевывается — не романтично ничуть.       — Ты утопить меня хочешь? — сорвавшимся голосом спрашивает она, заходится кашлем.       Вместо ответа Макс лыбится премерзко просто. А потом сгребает нахально Катю едва ли не в охапку, вынуждая ради удобства скрестить ноги на пояснице и обнять за шею, и тащит к берегу, где помельче.       — Трахнуть тебя хочу, — беззастенчиво отзывается он.       Катя криво усмехается, притирается плотнее и говорит:       — Чувствую.       И Макс чувствует: сводит внутри все жаром от желания, от потребности. Восприятие буянит так, что кажется все крайне нереальным.       У берега Макс валит Катю спиной на мелководье, в котором разглядеть что-то возможным не представляется, врезается коленями и ладонями в шероховатое дно. Поерзав, Катя болезненно сводит брови.       — Поцарапалась кажись.       — Заживет, Катя, — обещает Макс, склонившись над ней, мажет губами по ключицам, груди, твердым соскам и словно себя убеждает: — Все заживет.       Он требовательно разводит ее ноги, устраивается между, и встречается с Катей взглядами. Глаза у нее подернуты пеленой — гипнотизируют. Волосы развеваются по воде, истерзанные губы приоткрыты, мокрые ресницы дрожат — неземная, в безумие затянувшая. Она притягивает ближе, призывает к действию.       Макс входит в нее, не сдерживая хриплого стона, ощущает наконец обволакивающие узость и жар. Катя судорожно выдыхает, прикрыв веки, и откидывает голову. Двигаться Макс начинает медленно, размеренно. Она громко постанывает, водит руками по напряженным плечам и груди.       Сам себя не помнит словно: уже грубо, быстро толкается, бредятину какую-то хрипит, срываясь на глухие стоны, а Катя ногтями впивается в плечи до тягучей боли. Так хорошо, что аж плохо — или наоборот. От прокатывающегося по телу удовольствия перед глазами то темнеет, то звезды с чертями и прочей поеботой пляшут. Все-таки хорошо.       Проехавшись по шершавому дну, Макс оказывается вдруг перевернутым на спину — непонятно, откуда у Кати сил столько находится. Полностью под воду уходит, не успевая ни воздуха в легкие набрать, ни осознать, что происходит. Катя вдавливает пальцы в лицо, не давая возможности вынырнуть и вдохнуть хоть раз. Утопить будто хочет, продолжая двигаться рвано на члене.       На мгновение кажется, что вправду топит — тотчас темнеет все.       Из глубины истошно кто-то кричит. Макс распахивает глаза и видит густые предрассветные сумерки. Только-только начинает светать. С десяток секунд после пробуждения он пытается осознать, где находится.       Приподнявшись, оглядывается: мрачный малахит леса, водная гладь, причал, на котором и лежит рядом с сопящей Катей. Голова гудит, виски сдавливает, к горлу подступает тошнота — похмелье же.       Но Макс ведь только что с Катей неподалеку у берега трахался — до того реалистичным все казалось. Теперь только осталось понять, что явью было, а что сном. Макс и на трезвую голову не разберется. Катя в одежде, как и была, он тоже. Для достоверности Макс трогает волосы — сухие — и жмурится, силясь не взвыть. Вместо несуществующих волков. Заебали его сновидения, сюжетов кроме ебли не предлагающие. До того мерзко себя ощущает, словно изменил действительно Денису.       События вечера и ночи беспорядочно мелькают в мыслях. Хер с тем Иваном, а вот Эля… Нет ее поблизости. И тот разбудивший крик — вдруг ей принадлежавший?       — Кать, не спи, — сильно осипшим ото сна голосом говорит Макс, потрепав подругу по плечу.       Катя лишь сонно обнимает себя за плечи и подгибает колени. Максим тормошит ее, желая убраться поскорее от реки этой проклятой.       — Я на пять минуточек, — бормочет Катя, не торопясь хотя бы положение сменить, — глаза прикрыла…       — Уже светает, — встревоженно произносит Макс, встав и едва не потеряв равновесие. — Ничего не слышала?       Катя мотает головой, натягивая шубу в попытке укрыться.       — И Эли нет.       — Отошла ненадолго…       — Часа четыре уже прошло, Катька, — Макс тянет слабо сопротивляющуюся Катю наверх. — Живо поднимайся.       — Че… — она хмурится. — Какие четыре часа?.. Пять минут, сказала же.       — Затянулись пять минут твои, вставай.       — Встаю, — Катя недовольно вздыхает. — А где Эля?       — Говорю же: нет ее.       — Эли — что? — она резко поднимается, чуть не валится обратно из-за подкосившихся коленей, но Макс успевает перехватить за талию. — Нет, нет… Она здесь где-то, Макс. Не могла уйти без нас. Макс!       — Я нигде не вижу, — бесстрастно отвечает он, торопливо поднимая безрукавку, и берет Катю под руку, чтобы увести поскорее.       — Нет, она не могла снова… — Катя в панике оглядывается, готовая вот-вот заплакать. — Нет, я же предупреждала…       От непонимания Максу хуево настолько, что мысль Катьку прямо здесь бросить плохой не кажется. Однако он, сцепив зубы, только приобнимает ее.