На нашей стороне

      После мученического пробуждения на кухне во второй половине дня Макс никого не обнаруживает ни в доме, ни во дворе. Денис наверняка в монастыре до сих пор мается или, как бывает обычно, исполняет внезапно нарисовавшиеся приказы. Макс отрывками вспоминает, как добирался по предрассветным сумеркам с Катей через чащу. Катю по дороге рвало, а Макс ногами едва перебирал то ли из-за настойки, то ли из-за наваждения. Ничем не лучше алкашей местных. Чтобы избавиться от головной боли и прийти в себя после вчерашнего ни привычно леденящего умывания, ни нескольких залпом выпитых стаканов воды, ни поначалу не действующих Катиных таблеток не хватает. Чуть позже становится легче — Макс завтракает даже, — а после решает вернуться в монастырь за геликом и заехать к Козлову за бензином. Обещал же.       Пустая дорога словно застыла в ожидании чего-то зловещего. Так каждый раз кажется, стоит покинуть в одиночестве дом. Разыгравшаяся еще с ухода Эли паранойя толкает на неутешительные размышления. Максим всем нутром своим чует, что Катька, дура, на поиски ринулась сразу, как проснулась. Ни к чему хорошему это априори привести не может — проходили уже, знают. Им разделяться ни в коем случае нельзя, а все повторяют да повторяют. Зэков нет, а кто другой вылезти может — и все, поминай, как звали-то девчонок.       Правду Алябьев говорил: в Эле боевого духа хоть отбавляй, но дух этот обрекает на непродуманные глупости в отчаянной лихорадке. Перед тем, как уйти в гущу леса, Эля в сторону глядела и говорила с задумчивостью. Увидала кого-то? Под действием вкусной настойки и ментовской водочки ни Макс, ни Катя и мысли не допустили на это внимание обратить. А стоило. Обеих теперь не сыщешь. К Козлову обращаться почти бесполезно. Его русская ментовская натура никакой пользы обществу, хоть и деревенскому, почти отсутствующему, не несет.       Журналистской интуиции Макс доверять склонен, потому не надеется даже, что подружки на прогулку по живописным местам Топей умотали, а не затерялись где-то в лесу или в каких-нибудь развалинах. Кто знает, чем тут местные промышляют. До сих пор узнать не удалось. Мыслишки о снафф-муви и маньяках появились давненько. Раз зэки беглые нашлись, то и другие малосимпатичные слои населения право на существование имеют. У Ивана справиться о его деятельности и то не удалось. Что уж там: Макс только в общих чертах шарит, чем Дениска его милый занимается. Если Ариша из-за договора с Хозяином сидит днями напролет в хате с мамкой и копошится в дворовых зарослях, то остальные — загадка просто. Соня с баб Нюрой и отцом Ильей, видно, молятся беспрерывно, раз в монастыре прежний разгром. Судя по всему, окунулись от уныния в религию с головой и не думают, как вынырнуть, схватить вместо воздуха здравого смысла и реальности. А могли бы в дань чудотворности и реанимировать фасад подручными средствами, как Денис кроссы свои некогда белые.       Весь этот словно вечность тянущийся месяц — или год вовсе? — Макса не покидает напряжение. Бывают, конечно, проблески беззаботности, когда о мистической всячине и пропащих людях не думается, но редко. Мгновения эти он ценит. В Москве ценить было нечего. Теперь Макс словно одной ногой в могиле, хоть и не болен неизлечимо, как Денис когда-то, а все равно чувствует, что жизнь либо на железнодорожной станции кончилась, либо ее немного осталось. Хотя какая ж это жизнь в отрезанном от социума месте, вдали от всех благ? Спокойная, казалось бы, умиротворенная, скучная моментами. Однако надо всем стоит Хозяин с безграничной властью. Омрачает.       С выводами Макс поспешил: мозг если и поплавило, то незаметно. Ведет себя адекватно, Алябьеву в ноги не бросается, не бродит по деревне бездумно. Повезло или слишком рано?       Но на повестке дня все же не философия о культе личности, безоговорочной преданности и морали хозяинских поступков, а потерявшиеся, как сквозь землю провалившиеся Катя и Эля. Без них совсем худо будет. В том, что себя не накручивает, Макс уверен. Девчонки и раньше с утра вплоть до самого вечера пропадали, да тогда это такого волнения не вызывало. Эля даже причину столь долгих прогулок объяснила. Вдруг все же завладевшая Максимом паранойя вкрай охуела?       Во дворе монастыря, поодаль от согревшего душу при одном лишь взгляде гелика, криво припаркован ментовский УАЗик. Удобно как получается. Подойдя к тачке, Макс не замечает Козлова ни в ней, ни где-то рядом, поэтому решает пройтись, дабы отыскать ментяру. На территории хлама наблюдается меньше, чем в первое уже сном ощущающееся посещение. Значит, делают что-то Сонька с Денисом.       Обогнув монастырь, Макс ловит себя на мысли, что не заметил красных пятен на одной из стен, как в тот раз, когда наведался со всеми почестями к Денису. То ли закрасили, то ли показалось подгулявшему сознанию. Козлова нигде не видно. Вместо того, чтобы подождать у бобика с моря погоды, Макс направляется в монастырь поинтересоваться у кого-нибудь местонахождением мента.       В одном из полутемных коридоров до Макса доносится насмешливый голос:       — Эй, кудрявый, вчерашний день потерял?       Расслабленно усмехнувшись, Макс оборачивается и видит уверенно шагающую навстречу Лизу. Она бунтарка, какой до Топей была, пусть и погасшая давным-давно. Речь у нее до неприязни вызывающая и развязная. Заметно, что старшенькая: Соню не жалует, себя ставит выше нее.       — Козлова не встречала?       — Может, и встречала, — с нарочитой задумчивостью отвечает Лиза, подойдя ближе, и нахально улыбается. — Что мне за информацию будет?       — В детектива с батюшкой поиграть можешь. Здесь Козлов или нет?       Лиза разочарованно вздыхает. Скучно девчонке в оскверненном храме сидеть, игр хочется. Макс принимает немое предложение:       — А чего за ответ хочешь, Лиза?       — Тебя.       Он сдерживает нервный смешок. Разбежалась Лизочка. Еще в Москве, видно, распоясалась. И даже в таком святом месте приличия не обрела. Сонечке стыдно должно быть за сестрицу, раз у той совести ни грамма.       — Не много ли?       — В самый раз, — с прежней улыбкой произносит Лиза и протягивает руку к его лицу. — Своего Козлова без моей помощи не найдешь.       Грубо перехватив за запястье, Максим придавливает Лизу к потресканной стене.       — Постыдилась бы в таком месте, — наклонившись, сипит он, — тело свое предлагать.       — По-твоему, я не знаю, чем ты тут с леопардовым занимался? — Лиза вскидывает подбородок. — И что Соня не знает?       Макс шумно выдыхает через нос.       — Думаешь, никто его стоны не слышал? — продолжает она, не сводя глаз. — Наивный здесь ты, а не Соня.       Появляется желание ее задушить. Макс терпеливо ожидает развития событий.       — Тебе ведь неважно с кем, а я громче умею, — Лиза заходится высоким стоном, тотчас же приглушенным зажавшей рот ладонью.       — Ты че доебалась, сука? — шипит Макс в лицо. — Я про Козлова спросил — про Козлова ответила. Зачем цирк устраивать, идиотка? Внимания не хватает?       Лиза проходится языком по его пальцам и вдруг кусается. Воспользовавшись секундным оцепенением, меняется с Максом местами, чтобы толкнуть сразу же к стене и, на колени опустившись, припасть к бедру.       — Слушай, кудрявый, — начинает она, с вызовом глядя снизу вверх, — давай я тебе…       И в тривиальных порнографических канонах трется щекой о ширинку.       — Попробуй, — скалится Макс.       — Хотя, — протягивает Лиза, — если у тебя там как на башке, то я передумала.       Он тянет ее, лбом уткнувшуюся в бедро, за волосы наверх. Лиза морщится. Внезапно позади нее появляется Соня, которую раздраженный Макс не заметил.       — Что ты творишь? — с не присущей характеру враждебностью спрашивает она, злобно сверкнув глазами и положив ладони на плечи Лизы.       — Сестра твоя что творит? — парирует Максим, чувствуя, что они его прижали конкретно. Девчонки-то, сестренки.       Вместо ответа Соня тянется и неожиданно припадает к его губам своими — нежными и мягкими. Как в тот раз. Макс не успевает ни происходящее осознать, ни отстранить обеих — Лиза вгрызается в шею.       Макс отталкивает их, готовясь разразиться гневным потоком, но рядом никого не обнаруживает. Оглядывается в панике — лишь темень монастырского коридора. И церковная пустота.       Протяжно выдохнув, он проводит руками по лицу в надежде согнать дурман. В кои-то веки раздражать начинает то, что в мыслях кроме ебли нет ничего и что даже галюны к ней сводятся.       Однако Сонин поцелуй ощущается настоящим, отнюдь не причудившимся. И место на шее, куда Лиза впилась, горит будто.       Фантасмагорический бред. Макс не протрезвел со вчерашнего.       Кажется, что если хоть на минуту задержаться, то увидеть можно и сатанинский бал, булгаковский тот самый, и батюшку в петле, и зэков к собственным похоронам приодетых. Макс спешит к выходу, чтобы глотнуть наконец свежего воздуха и окончательно избавиться от наваждения.       После полутьмы дневной свет ударяет по глазам, ослепляет на пару секунд. Макс решительно направляется к гелику, желая убраться поскорее от разрухи этой проклятой. Тая надежду, он все же бросает взгляд на УАЗик и замечает внутри Козлова. «Оба-на», — думает обрадованно и, подойдя, стучит по окну. Встрепенувшись, Козлов торопливо прячет водку и жестом просит отойти.       — Капитан, обговорить кое-что надо, — говорит Макс, когда Козлов, поправив фуражку, скрещивает в ожидании руки на груди.       — Что на этот раз? — с неприкрытым недовольством отзывается он.       — Девчонок моих, Катю и Элю, не видел?       — Потерял что ль опять?       Макс кивает и коротко ведает о событиях ночи, наблюдая за реакцией Козлова, с задумчивостью поглаживающего усы.       Устало вздохнув по окончании рассказа, тот приоткрывает дверь машины и спокойно заключает:       — Через трое суток приходи, заявление напишешь.       — Ты сбрендил что ли, капитан? — вспыхивает Макс, схватившись за дверь сверху. — Какие сутки? У вас тут маньяки с собаками шастают, а ты мне подождать говоришь? Трупы искать вместе будем?       — А что ты мне предлагаешь, Максим?       Задумавшись на мгновение о том, что помощи от Козлова, как и предполагал, не дождется, раздраженный Макс отходит, небрежно отмечает:       — Не я тут за порядком следить должен. Милиционер, епта, — и, прежде чем уйти, сплевывает в сторону.       Ну и хер с бензином, значит.       Твердо решив, что приключений на сегодня достаточно, Макс по той же ухабистой дороге возвращается в деревню, а потом вдруг жмет на тормоз, сжимая до побелевших костяшек руль, и меняет планы. Надо бы к реке съездить, там побродить, следов каких поискать. Правы были привидившаяся Лиза или голос подсознания: наивен Макс до жути. Небось Катька к соседке на чаепитие пошла, хоть не случалось подобного, а он суетится уже.       Оставив гелик неподалеку от реки, сквозь густые ветви Макс идет к проглядывающемуся вдалеке берегу. Человеческих силуэтов не наблюдается. Лишь на причале что-то непонятное, что разглядеть с такого расстояния трудно. При свете дня река кажется местом недружелюбным и отталкивающим, отнюдь не чарующим. Ступив на скрипнувшие доски, в неясном предмете Макс различает Катькины кеды. И что они делают тут без Катьки? Вот бы еще не здесь найти, а где-нибудь в заржавелом холодильнике в соседнем дворе — во ржака. Нарастающим волнением плохое предчувствие оправдывает себя с каждой секундой.       Наклонившись, Максим рассматривает кеды и думает, что, может, не ее это. Вроде ее — бля. До слуха доносится всплеск воды откуда-то спереди. Макс поднимает голову и натыкается взглядом на сложившую на край причала руки юную девицу. Потемневшие от влаги рыжие волосы, прикрывая грудь, стелются по обнаженным плечам. Не перевелись нимфеточки в округе.       Девица склоняет голову, глядит на него заинтересованно и громко спрашивает:       — Потерял кого?       Говор у нее странный какой-то. Будь Макс строящим теории заговоров журналистом с рен тв, то на полном серьезе подумал бы, что это молдаванка пропавшая. Мысль ведь до предела абсурдная.       Подойдя, Макс опускается на корточки и хмурится. Девица похожа на ту, которая причудилась однажды на мгновение. Все-таки не причудилась.       — Ага, — медленно отзывается Макс, продолжая ее рассматривать. Красотка-то какая: личико ангельское, чистое, губы алые, чувственные, очерченные изящно, а светлые глаза глядят с хитрецой. — Подругу свою потерял. В розовой шубке такая, с темными волосами. Не встречала? Кеды вон ее стоят. А ты кто будешь, красавица? Не видел тебя в деревне.       — А я не из деревни, — польщенная комплиментом, девица довольно улыбается. — Да, пробегала тут такая. Искала будто кого-то. В лес вернулась.       — И где живешь-то, если не в деревне? — с усмешкой интересуется Максим, поняв, что нечисто тут все и что с этой ее помощью Катю отыскать не получится. Но с девчонкой разобщаться хочется: красотой и едва слышным акцентом притягивает. — Я не местный.       — Поняла, что не местный, — она снова улыбается, на этот раз жутко как-то, а вопрос о себе игнорирует словно нарочно. — Из Москвы?       — Из Москвы, — кивает Макс и слегка наклоняется. — Не холодно?       — А тебе? — девица подается навстречу.       — А че мне холодно должно б… — его встречный насмешливый вопрос обрывается — она тянет за край безрукавки и валит в воду.       Макс даже охуеть не успевает, не то что предотвратить, и когда глаза распахивает, готовый муть воды узреть, лишь обнаруживает себя на том же месте.       Никого.       Макс резко поднимается на подкашивающихся ногах, пятится и, чуть о Катины кеды не споткнувшись, панически смотрит по сторонам. Реально никого. Только ветви высоких сосен шумят от легкого ветра.       Схватив кеды, Макс едва ли не бегом возвращается к гелику.

***

      Желания зайти в дом, где предсказуемо встретит пустота, не находится. Макс уже вторую у забора курит, глядит перед собой бездумно. Ждать некого — Хозяина разве что. Вдруг подружаек блудных приведет.       Сначала Соня с сестрой привидившиеся, затем — чума та, блять, болотная. А если и с Козловым разговора не было? Раньше-то и галюнов особых не наблюдалось: так, тени по углам, звуки из хозяйской комнаты да сны больно реалистичные. А теперь вообще неясно, где правда, а где восприятие сбои дает. Макс закуривает третью, стараясь не думать о бредятине. То есть не думать вообще: чревато это разгоном тревоги по венам.       Вдруг услышав шаги позади, Максим оборачивается и скептически вскидывает брови, с сомнением разглядывая приближающегося Дениса. Тот иногда пропиздоны раздает, иногда — стиль, как сегодня вот. В плюшевой Катиной шубке-то. Вообще не смешно уже. Подойдя, Денис прижимается к Максу и тянется, чтобы коротко поцеловать в сухие губы.       — Че стоишь тут? — безразличным тоном интересуется он, удобнее устраивая по-свойски уложенную на талию Максову ладонь. — Полпачки выкурил уже.       — Денич, ты че, пришел зубы мне заговаривать? — повернувшись, Макс не глядя отбрасывает бычок и обвивает второй рукой. — Что ты с Катькой сделал?       — Че ты несешь, Макс? Мы шмотками поменялись. Ей моя шуба нравится, — Денис довольно усмехается и, обняв за шею, понижает голос почти до шепота: — Завидует: тедди-хуеди эти на один сезон. И на помойку.       — Да у вас тут один сезон уже лет тридцать длится.       Какой же диссонанс эта шуба вызывает. Пахнет духами — сладкими, приторными, Денису отнюдь не подходящими. От него исходит привычный запах леса и сигарет. Или это от Макса сигами несет?       — Макс, заебал, веришь? — Денис проводит пальцами по щетинистой щеке. — Правильно вас Хозяин постоянно поправляет. У нас, Макс, андестенд?       — Ради тебя, Дениска, — Макс ненавязчиво перемещает руки под шубу, — даже за речью буду следить.       — Хрена ты рыцарь.       — А ты сомневался?       Денис слабо улыбается в ответ. Милый пиздец. Или это сладость духов восприятие изменила до того сильно, что заставила обо всем плохом позабыть? Наклонив голову, Макс касается с нежностью Денисовых губ своими и сжимает руки на талии крепче. Денис коротко выдыхает в поцелуй и, податливо приоткрыв рот, прижимается ближе.       Каждое прикосновение отдается родным чем-то, согревающим. Макс считал, что по излишней романтике не тащится. А оказалось, что тащится, как и по остальному, что Денису по душе. Вот так нежданчик для цинизма во всех личных основах. Макс вообще не против: охуеть как нравится ощущать зарывшиеся в волосы пальцы, касаться горячих губ и языка, поглаживать через свою футболку худые бока и выступающий позвоночник. Первым разорвав поцелуй и устремив на Макса внимательный взгляд, Денис облизывает губы.       — Макс, что случилось? — тихо спрашивает он, продолжая перебирать кудри на затылке. — Ты целый час одну за другой, от тебя куревом несет на всю деревню.       — Да херня одна ночью приснилась, — получестно уклоняется Макс, решив не уведомлять о содержимом сновидения и монастырском дурмане. — А сегодня девка какая-то у реки привиделась. Рыженькая.       — Не подходи к ней даже, — Денис раздраженно вздыхает, скользит по шее к плечам, а после вовсе опускает руки. Макс вопросительно приподнимает брови — уточни, — заставляя закатить в привычной манере глаза. — Да к реке, блять.       — Сам же ходишь плавать, — бегло улыбнувшись, отмечает он.       — У меня галюны еще в Москве начались.       — Да не может быть все только из-за воды.       Денис пожимает плечами. По крайне осознанному, печальному какому-то взгляду ясно, что незнание искреннее. Тогда Максу и подавно не узнать.       — А все-таки девочка откуда? — любопытствует он, отпустив Дениса. — Сказала, что не из деревни.       — Девочка, — насмешливо хмыкает Денис. — Так показалась же.       — А если нет?       — Если нет, то ты все равно не поверишь.       — Я от тебя во все поверю, Денич, — обещает Макс, ласково убирая его челку.       — Да сука одна, — начинает Денис, ластясь едва заметно под прикосновения. — Я же рассказывал, что молдаване пиздец устроили. Она, дебилка, и устроила. Решила Хозяина утопить, в итоге сама утопилась. Водоросли теперь жрет, идиотка, — он замолкает на несколько секунд, а потом поднимает недобрый взгляд и язвит: — А че, на сеновал хочешь пригласить?       Макс саркастично усмехается:       — После тебя в очереди будет.       — На хуй сходи.       — Да че ты начинаешь-то сразу, Денич? — он мягко хватает Дениса за плечи, наклоняется, с настойчивостью напоминает: — Знаешь же, что мне только ты нужен. Каждый раз тебе говорю, а бестолку все, — притягивает ближе, и, уткнувшись в волосы, бормочет: — Почему не веришь мне, а?       — Я картам верю, — глухо откликается Денис.       Отстранившись, Максим аккуратно приподнимает его голову за подбородок.       — И мне поверь.       Денис переводит взгляд в сторону, пока Макс большим пальцем ведет по линии челюсти.       — Забыл: я ж не Хозяин. Нафиг мне доверять, да? — невесело усмехнувшись, он вздыхает. — Денич, я ж простил все, блять. Верить тебе хочу.       Молчание на мысли всякие подбивает. Макс неожиданно для себя жалеет вдруг, что в тему эту увел. От Дениса ведь чего угодно в глубинность важного хоть поверхностно затрагивающих разговорах ожидать можно. Однако Макс уверен отчего-то, наивно и дебильно, что с любым устроенным им пиздецом справится: это же Дениска его. В нем шизы не так много, как казалось поначалу.       — Ты как помешанный, блять, — спокойно отвечает Денис и, убрав руку с лица, укладывает ладони на щеки, чтобы притянуть совсем близко. — «Веришь», «не веришь» — да верю, Макс, понял?       — Понял, Денечка, — Макс крепко обнимает его, шепчет на ухо: — Я ж на тебе, сука, помешанный, — и слегка отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. — На тебе только, Дениска-редиска. А ты ревнуешь.       Денис молча прижимается к нему, пряча лицо на груди, и обвивает руками. Максу приятно до жути его касаться, тепло чувствовать, знать, что все это не на одну ночь. Неясно, как Денис с язвительностью своей извечной такой трепет вызывает. Максим же действительно людей умеет выбирать. Но на этот раз выбирал не он, хоть и казалось иначе.       — Ты не протрезвел что ли до сих пор?       Зарывшись носом в волосы, Макс усмехается и прикрывает веки, чтобы дорогу, пустующую и безнадежную, не видеть. Ведет ладонью вверх по спине, а затем начинает бездумно перебирать пряди.       Так спокойно и хорошо, что будто бы и не в Топях даже.       Медленно отстранившись, Денис проводит кончиками пальцев по кудрям у виска, плавно опускается к шее. Глядя в сторону, говорит:       — Карты любовь показали. И тебе. Тогда еще.       — Они что-то другое умеют показывать?       — Еблан.       Макс посмеивается и, мазнув напоследок губами по скуле, отпускает. Привычным жестом — двумя пальцами у рта — Денис просит закурить.       Коротко поцеловав в знак благодарности, Денис принимается дымить сижкой на легком ветру. Оперевшийся о забор Макс прячет сигареты с зажигалкой и лениво обводит улицу взглядом. Нового уже около трех десятилетий не наблюдается — все лихие девяностые стоят. Хорошо, что соседи, те немногие, что в живых еще, вынести что-то не пытаются. Потому что Макс-то лампочку тогда украл. Не курить же ночью в темноте.       Мысленно прокрутив разговор о рыжей, он хмурится. Все сходится — нечему сходиться, — если логику не учитывать. А ведь Макс ее во всем, кроме своих реакций и поведения, пытается отыскать. Безуспешно. Ну и хер с логикой этой: пропала уже потребность заявить об Алябьеве как о директоре химкомбината на всю страну.       А была ли вообще?       Раз рыжая мертвая, по-настоящему ласты склеившая молдаванка та самая, то кого Макс видел вообще? Видел ли? «Пиздец», — неутешительно думает он, задумчиво почесывая затылок. И никаких предположений в пределах разумного не находится, ведь в мистике упорядочить что-либо — дело заведомо гиблое. Она на то и придумана, чтобы вызывать исключительно непонятки с любопытством. Не придумана, как оказалось.       Или показалось.       — Че получается, леший тут тоже есть? — любопытствует Макс.       — Ага, — повернувшись, Денис бесстыдно улыбается. — Ты.       — Денич, да не угорай. Я серьезно спрашиваю.       Помолчав, он флегматично отзывается:       — Все есть. Надо только попросить хорошо.       Разницы нет, у кого просить — у Бога или у Хозяина, — ведь это по сути одно и то же. Понимание должно кровь в венах кипятить, заставлять негодовать и желать с режимом бороться, но у Максима оно вызывает смирение с судьбой. А че, он на Алябьева бычить и порядки менять пойдет? Голову бы на плечах сохранить, а остальное неважно. Не до справедливости сейчас. И вообще.       До всего в данный момент «не сейчас» после таких определенно в мозгу что-то перевернувших событий. Не хочется уже за Катькой рваться, правду искать, размышлять со скептицизмом о миражах и сновидениях. Херня все это полная. С начала было ясно, что тут либо холерная вода с химикатами, либо мистика в каждой беде виноваты. Теории, пусть и не рентвшные, Макс строить раньше любил, а потом похуй стало. Да хоть на всем вместе взятом вина лежит. Итог ведь один: выход из Топей только в мир иной. Тут за все хорошее максимум шубу сутенерскую с психологической травмой подарят. Хозяин подарит. Наградит, как самого послушного пса.       Максу шуба не нужна, но перед Алябьевым он стелиться будет с уважением. Жажда жить и не на такое пойти заставит. Гордость отставить нужно: одни проблемы от нее.       Еще раз окинув Дениса взглядом, Макс интересуется:       — Так а Катька-то где?       — Элю пошла искать.       — И ты отпустил? — опешив, спрашивает он.       — А я ей что, хозяин? — фыркает Денис и щелчком откидывает бычок. — Взрослая уже.       — Сука, Дэн… — выдыхает Макс, проводя пятерней по волосам. — Не сыщешь теперь.       — А с хуя ли ты за нее трясешься так, а, Макс?       — Не сейчас, блять. Вот вообще не время, Денич, для выноса мозга.       — Вон, смотри, — тихо произносит Денис, глядя куда-то за его спину. — Пришла твоя Катюша.       Макс резко оборачивается. И правда — пришла.