На нашей стороне

      Шатающаяся Катя — босая, с мокрыми волосами, в осевшей от влаги леопардовой шубе — шагает к ним, но ничего вокруг словно не замечает. Бросив на Дениса непонимающий взгляд, Макс срывается к Кате.       — Катька, что случилось? — он приобнимает ее, как смерть бледную и бездумно смотрящую перед собой. — Але, Катька.       Катя наконец поднимает глаза. Глядит так, будто видит впервые, и шепчет дрожащими губами:       — Не знаю.       Шуба мокрая насквозь. Стекающая вода оставляет следы на дороге. Что-то не то Денис наплел: не поменялись.       Максим со спешкой ведет Катю в дом, стремясь хоть что-то разузнать, а в ответ получает лишь всхлипы и невнятное бормотание. Перед тем, как открыть дверь, оглядывается на неторопливо идущего по двору Дениса. Прогуливается, сука.       В полутемном коридоре Катя, шатаясь и цепляясь за стены, скидывает на пол шубу и направляется в комнату.       — Где шмотки потеряла? — спрашивает Макс, скользя взглядом по обнаженному телу неприлично долго, и сглатывает. — Ты почему Денискину шубу напялила?       Обернувшись, Катя криво улыбается:       — Надо было пиздой светить на всю деревню? — и заходит в комнату.       Макс торопится переступить через шубу и войти следом. Катя падает на колени перед чемоданом, пытается расстегнуть мелко дрожащими руками, да пальцы не слушаются. На спине у нее совсем свежие царапины. Подхватив с дивана одеяло, Макс опускает его на подрагивающие плечи, укутывает Катю со спины и присаживается рядом.       — Катька, заболеешь.       Она продолжает дергать неподдающуюся застежку. Макс накрывает ледяную ладонь своей.       — Катька, е-мое.       Катя болезненно смотрит на него, сказать что-то собирается, но вместо этого вновь всхлипывает. Макс помогает расстегнуть чемодан. Глуша подступающие рыдания, Катя сразу же начинает в нем рыться, раскидывает вещи. Добравшись наконец до таблеток, принимается искать нужные.       — На берегу что-то, — сдавленно произносит она, прочищает горло. — Песка много.       — Да нахера ты поперлась туда? — Макс хватает за плечи, чтобы повернуть к себе. — Договаривались, блин, десять раз!       Слезы по щекам текут ручьем. Катя не слушает. Продолжает самозабвенно:       — В глазах. И Титов бешеный… загонял меня, а потом… не помню. Не знаю.       Макс до боли сжимает зубы. Думает: «Денич, ну че не сидится спокойно?»       С глухим ударом Катя отбрасывает очередную упаковку, всматривается в следующую. Она из дрогнувших пальцев выпадает.       — Мне так страшно никогда… — Катя опирается ладонью о пол и хрипит: — …не было. Прыгал возле меня как шизик, я… Орал что-то, смеялся. Титов.       Она заходится прерывистым рыданием. Знобит ее до стучащих зубов. Очередная банка таблеток летит в сторону, гулко ударяется о пол. У Макса кровь в ушах шумит. В венах — бурлит ощутимо.       — К-как во сне, не наяву… Нереально. Как под утро снится.       Он убирает упавшие на ее лицо влажные волосы, обнимает за плечи. «Блять», — только и думает.       — Лучше бы я в Москве тогда сдохла.       Замерев, Катя рвано ахает, а после высыпает все из косметички резким движением. В попытке отвлечь Макс отмечает:       — Аптеку открывать можно.       Но она не улыбается. Кажется, что не слышит вовсе.       — А потом я в речке будто… и тихо. Я чуть не… — Катя замолкает, прикусив губу.       Даже плакать прекращает. Шмыгнув носом, она вскидывает подбородок и мотает головой.       — Этого не было.       Катя роется в куче таблеток, поднимает одну из баночек и пытается открыть крышку скользящими пальцами. Макс выхватывает и, открыв с хрустом, отдает. Она сыплет на дрожащую ладонь целую горсть, собирается ко рту поднести, но Макс резко цепляется за запястье.       — Да куда столько?!       Таблетки рассыпаются по полу. Катя не обращает внимание.       — Но почему я мокрая?.. Где моя одежда?.. Почему мне так плохо… Я не…       — Очухалась? — слышится позади.       Обернувшись, Макс встречается взглядами со стоящим в дверях Денисом — расслабленным, с Катькиной шубой в руках. А Кате похуй, будто не было только что рассказа этого и отчаяния во влажных глазах. Приступ гнева со стремительностью выжигает желание помочь и разобраться с причиной такого состояния. Хочется Денису нос его кривой с размаху подправить, чтобы выл, блять, и думал в следующий раз, что вытворяет. Тварь такая.       Словно двадцать минут назад Макс в вечном признании не ему клялся.       Он резко тянет Катю наверх, укутав поплотнее одеялом, усаживает на диван и направляется к Денису — горит потому что. Не думает даже, что Катя за таблами ринуться может: по виду ее ясно, что не до них. Ни до чего теперь. А Максу до Дениса со сквозящими в чертах безразличием и насмешкой дело есть — срочняк конкретный, на чувства пробирающий отнюдь не возвышенные.       Вцепившись в плечи, Макс выталкивает Дениса из комнаты, захлопывает дверь и придавливает к стене. Видит, какой долей разумности глаза из-под челки сверкают — ожидаемо нулевой, — и не пугается. Страшит лишь желание кулаком по морде заехать. Макс бычит тотчас же:       — Это что за хуйня? Денич, ты вкрай оборзел вообще? Как объяснять будешь, а?!       Денис бычит в ответ:       — А говна пожевать не хочешь? Я за чужие траблы в башке не отвечаю.       — Какие, сука, траблы? Ты что натворил, блять? Титов, блять, берег. Че с ней такое, а?! Че ты сделал?!       — На хуй тебе с такими вопросами не пойти? Че ты на меня накинулся? Дальше, блять, бредни слушай! Скептик ссанный нашелся.       — Даже если пиздеж это все, хули ты там, невинный такой, фигурируешь, а? Че, Дэн, слабо правду в лицо сказать?       — Да нахуй ты со своей правдой доебался? Честный охуеть просто!       — Ты давай, блять, не ссы, говори. Недосказанность твоя знаешь где уже? Давай, блять, правду-матку! С Катькой что наделал?       — Слепой что ли, блять?       — А ты, блять, глухой?       — Живая твоя Катька: не ходят здесь трупы, не бойся. Ты ваще как, башкой думаешь? Нахуй она мне нужна? Или что, совсем крыша поехала? Думаешь, я пиздеть буду после того, как Арина, сука, все растрепала? Дебил ты конченый!       — Дак че случилось с ней?! Все ты знаешь, блять, все! А мне гадать остается! Картишки б одолжил хоть для приличия, сука!       — А ты на меня не надейся, Макс! Я тебе не экстрасенс! Или за идиотками твоими должен следить? Кто они мне такие? Смотрел бы лучше, раз так трясешься! Кто тут еще ссыкло?!       — Че ты наезжаешь на меня ваще, а?       — Да пошел ты на хуй, дебил!       — Я спросил, блять, а ответить че, слабо? Сразу говно лить надо? Знаешь, сколько на работе наслушался? Мне похуй, че ты там оправдываешься, я правду хочу знать, а не выслушивать от тебя! Как я на Катькины слова реагировать должен? Тебя холить-лелеять? Не так работает, Дениска!       — Ну ты продолжай, блять, каждому слову верить. Продолжай! Все ж тебя пиздец как уважают! Ты ее поебал и бросил, че, думаешь, друзья теперь навеки? Подружка твоя? Таких на хую вертеть надо, а не бегать помогать! Герой ебучий. Геройствуй, давай!       — А ты не лезь, блять, в отношения наши! Это тебя не касается! Хули лезешь, куда не просят, а? Че, больше всех надо, кого я ебал? Ответить, что ли, сложно? Хули я выебоны все твои терплю, а ты как сука себя ведешь?       — Да ты меня заебал, дебил, блять! Ты вообще отбитый?! Нахуй ты лезешь ко мне со своими «веришь», «не веришь», а потом слушаешь первого встречного?! Она ж кроме правды — ничего, да?!       Просияв ядовитой улыбкой, Денис весь пыл убивает под корень. В словах его Макс находит пренеприятнейшую истину, успокаивается. В споре проигрывает с позором.       — Пиздец ты, блять, Дэн. Пиздец.       — Ага. А дальше что? Все равно щас побежишь к ней слезы вытирать, че, я не знаю?       — Ни хуя ты не знаешь.       — Клоун ты ебучий, Макс. Мне признаешься, а все равно слушаешь других. Тебе ж пиздеть никто не может. Ты ж у нас охуеть какой репортер на миллион. Людей, блять, читаешь. Как открытую книгу, да?       — Пизда. Рот свой паршивый закрой.       Денис в натуре слушается, пусть и продолжает лыбиться по-сучьи. Отходит от Макса, демонстративно бросает шубу на пол и разворачивается, чтобы уйти восвояси. Хотя вернется — и Макс примет.       Разумеется, себя он за слабость и предсказуемость презирает. Но к Кате возвращается. Обидно немного. Ну и хер с этим, значит. Макс перебесится, а Денису на последствия скандалов попросту похуй, как и на все окружающее в принципе. Стычки и раньше случались — всегда вывозили, ноу проблемс вообще. А вот Катька-то перепуганная вывезет?       Таблеток не наглоталась, пока Макс отношения выяснял, а значит: все за исключением трясущихся рук норм. Он распахивает окно, вдыхает наконец полной грудью, стянув безрукавку с толстовкой, садится рядом с Катей и оглядывает беспорядок на полу. Ничего говорить не хочет. Наговорился уже.       — Почему раскудахтались? — шепчет Катя, закутавшись в одеяло.       Макс молчит. Задается вопросом, почему она спокойная такая. Десять минут назад рассказывала о Денисе в красках, а теперь причину перепалки не понимает. Странная. Или Макс странный.       Ситуация неоднозначная: Катя в страхе одно утверждала, Денис в слабеньком адеквате — иное. Паникующим по-хорошему верить нельзя. При испуге что только не чудится. Катя с самого начала Дениса не взлюбила — из-за Максима, ясное дело, — потому вполне логичным кажется то, что именно он мог привидеться. Но логики ведь в Топях не отыщешь.       Заставив Катю улечься, Макс заверяет ее в том, что все нормально.       Ему стремно. Он тупит в стену, думает. Однако мысли, не успевая формироваться, утекают. Хероты этой, рефлексии, не хватает лишь. Макс знает, что ничего нового в голову не придет, да надеется хоть на небольшое просветление. Вот только что делать с ним, просветлением потенциальным, непонятно. Смысла по нулям — во всем.       С улицы вдруг слышится пронзительный крик. Наверняка снова кто-то из местных белку словил. Такое уже не единожды случалось, потому и испугало лишь в первый раз. Макс раздраженно вздыхает. Но внутри все равно расползается тревога.       А после вовсе накатывает заставляющий тотчас подняться ужас.       Потому что так истошно и протяжно кричал Денис.       Макс выбегает из дома и останавливается на крыльце. На видимой за листвой части дороги удаляющимся желтым пятном маячит алябьевский плащ. Все становится ясно, стоит заметить согнувшегося на земле в три погибели Дениса.       Без раздумий Макс бросается к нему. Расплывчато думает о том, что Алябьев, сука, сделал, и падает на колени. Прикрыв лицо руками, Денис мечется, едва волосы на себе не рвет, ноги сильнее подгибает.       Сердце от страха и непонимания у Макса колотится бешено. Под ребрами щемит от того, как Денис в истерике бьется.       — Дэн, че с тобой?! — Макс перехватывает его так, чтобы подтянуть к себе. — Че он сделал, Денич?!       Дениса бьет крупная дрожь. Уткнувшись в плечо, он лихорадочно цепляется за шею, обмякая в его руках, и продолжает сдавленно рыдать.       — Денич, блять…       Макс окидывает напряженным взглядом дорогу. До сбивающегося дыхания боится Хозяина заметить. До слез, сука, страшно. За себя, за Дениса.       Денис ведь храбрый пиздец, потому и догадки, чем напугать настолько можно было, не находится. Да и не до этого: страх все мысли вытесняет. Макс поглаживает по сгорбленной спине, губами касается волос.       — Дениска, ты че? Скажи, че такое, не плачь. Скажи, Денич…       Денис только сильнее, до боли, сцепляет руки.       — Макс… — хрипит он. — Не… бросай меня, Макс. Не бросай…       — День, тут я. Тут, — Макс прижимает его ближе. — Успокойся. Дениска, успокойся. Не реви.       Денис снова заходится рыданием. Макс смаргивает жгучие слезы, сжимает зубы. Впервые за проведенное здесь время пытается не заплакать. Хочет ужасно.       Отчаяние, с каким Денис жмется и ревет, пугает до жути. Чувствуя, как футболка намокает, Макс прикрывает глаза, повторяет бездумно:       — Дениска, тише. Не плачь. Тих, тих, ну… Успокойся.       — Я ослушался, — едва слышно шепчет Денис. — Пожалел… ради тебя…       Все остальное в тихом вое тонет. Макс продолжает водить ладонями по спине.       — Тише, Денич, тише. Успокойся, блин, не реви давай, нормально все. Тише, Дениска. Тише…       Себя не слышит почти — шумит все. Кажется, что вечность проходит, льется леденящей патокой, а ощущается все равно мгновениями.       Денисовы всхлипы и редкие слова, суть которых уловить не получается, отдаются эхом. Макс сорвано бормочет просьбы успокоиться. Себя бы утихомирить.       Он до цветных точек жмурится. Хочется, чтобы это все очередным сном или галлюцинацией оказалось, чтобы Денис так горестно не ревел. Чтобы это правдой не было.       Но ничего не пропадает, не тает как марево — а так, сука, хочется.       Спустя какое-то время в висках стучать перестает. Паника развеивается туманом, уступает место волнению. Макс распахивает глаза. Сквозь почти отступивший плач Денис глухо говорит:       — Обещал, что королем стану, если останусь.       К плечу неприятно липнет излишне влажная ткань. Макс хмурится, мягко оттягивает Дениса за волосы и оторопело выдыхает:       — Дэн…       Денис измученно, с непониманием глядит на него покрасневшими мокрыми глазами и, нервно облизнув губы, рвано выдыхает. Макс с беспокойством наблюдает за тем, как он подносит к лицу руки и размазывает дрожащими пальцами текущую из носа кровь.       Поднятую перед собой ладонь Денис разглядывает со сквозящей во взгляде мрачной печалью. Вспоминает словно что-то. Спохватившись, Максим поднимается, тянет его наверх.       — Денька, вставай.       Денис не реагирует. Шмыгает носом, заходясь кашлем, и опускает голову.       — Ща пойдем умоешься, — Макс поудобнее подхватывает его, чтобы помочь встать. — Кровь остановим. Давай, поднимайся.       Обессилено поднявшись на подкашивающихся ногах, Денис едва не валится на него, тихо всхлипывает. Макс успевает придержать за талию.       — Голову не запрокидывай. Пойдем.

***

      Макс открывает окно в душной хозяйской комнате. В последний раз был здесь несколько недель назад, когда Денис ранним утром грозился пустить орущего попугая на мясо. В итоге просто высвободили.       Окинув взглядом лежащего на застеленной кровати Дениса, Макс стягивает испачканную футболку, вытирает лицо чистой ее частью и отбрасывает в сторону. Он стаскивает с Дениса грязные кроссовки и, ободряюще похлопав по голени, выходит из спальни.       Бегло справившись о Катькином самочувствии и забрав оставленные в той комнате вещи, из своей Макс приносит полуразобранную дорожную сумку, переодевается, Денису шмотки находит. Нехер хозяйке в монастыре торчать — все, перепала хата москвичам.       — Денич, ну че там?       Уже успокоившийся и вернувшийся к привычному похуистичному настроению Денис отнимает от носа запятнанную тряпку. Кровь больше не течет.       — Файн, — вяло откликается он.       — Раздевайся тогда, вот шмотье тебе, — Макс кидает кровать футболку и спортивки.       Денис лениво переползает к краю матраса, поднимает штаны перед собой и оценивающе оглядывает.       — Макс, я в них утону.       — Гоняй тогда в дедовских своих. Ты всю пыль пособирал, постирать хоть надо.       — Давай потом, а?       Макс опускается рядом с Денисом, тянет за края футболки, чтобы помочь снять. Денис позволяет.       — Как чувствуешь себя, Денич?       Он ведет вздрогнувшими обнаженными плечами, отрешенно глядя из-под взлохмаченной челки на чистую футболку в руках Макса, и совсем тихо отвечает:       — Мне тогда от боли не помогал даже обезбол за десятку. Думал, что от нее скопычусь еще быстрее. Хозяин сегодня на пару секунд вернул. За то, что я не выполнил приказ.       — Бля, Дэн… — вздохнув, Максим бережно убирает волосы с его лба.       — Молчи, понял? — Денис поднимает на Макса сверкнувший болезненной решительностью взгляд. — Ни хуя мне твоя жалость не нужна.       — А я и не собираюсь тебя жалеть, — Макс отстраняется. — Одевайся.       Он устраивается рядом с улегшимся набок и поджавшим ноги Денисом, обнимает со спины и утыкается в шею. Денис придвигается вплотную, поглаживает по руке.       В наконец наступившем умиротворении Макс окончательно успокаивается. Слушая мерное Денисово дыхание, чувствует, как развозит после стресса и пробивает на трепет. Прикрыв глаза, Макс касается губами покрывшейся мурашками шеи и слабо усмехается.       После Катьки, лишенного смысла спора и заявившегося Алябьева так хорошо словно быть не может. Но оно есть. Есть исходящее от Дениса согревающее тепло, легкий, в кои-то веки не промозглый ветер из окна и безмятежная тишина. Однако это по-прежнему не в Москве происходит, а в пропащих Топях, где возникает на каждом углу ощущение присутствия Алябьева с топором.       Здесь, в спальне этой хозяйской, на чужой кровати — удивительно, если дед баб Нюрин не на ней душу богу отдал, — не возникает. Макс забывается в медленно подступающем желании заснуть и чувстве нежности к чуть поерзавшему и переплетшему пальцы Денису. Он вскользь о всяком думает: о Козлове и бензине, Эле, вчерашнем застолье, позорном разговоре с Иваном, неприятном сновидении у реки. Совершенно неважной чушью это кажется.       Важным, поистине значимым кажется лишь Денис. Макс упорно выбрасывает из головы ту картину во дворе, пытается о возникшей при взгляде на кровь печали во всегда лукавых глазах Дениса не вспоминать. Давно забытое, ничего кроме страданий не принесшее, ощутить страшно. Очевидно страшнее, чем не знать, как помочь.       Максиму даже думать об этом неприятно. Попросить прощения за то, что вспылил, хочется, но Денису извинения не нужны. Макс нужен — и он рядом будет, пока смерть, сука, романтично не разлучит. Никуда теперь не денется. И совсем не пугается ощущения того, что не желает.       Денис ему таким родным стал, будто не месяц знакомы, а вечность. Пару лет по крайней мере. Хотя кто ж знает, как здесь года текут. Может, и прошли уже пару лет эти, а Макс, в датах давно потерявшийся, не заметил. Как бы пугающе и запутанно для здравого смысла не казалось. Тут ведь дедлайнов нет. Лишь духовная разрядка.       Лучше духовной разрядки только секс или сон. После определенно выматывающих событий поспать хочется больше.       Сквозь накатившую дремоту Макс слышит негромкий голос:       — Я должен был завалить Катю.       Сонливость отступает. Не от вспышки гнева, как бывает по дефолту, а от разгоревшегося интереса. Макс и так догадывался. Не дебил же. Просто верить не хотел, будто надежда еще есть.       — Знаю.       Разомкнув объятие, он переворачивает Дениса на спину и приподнимается на локте. Взгляд пытается поймать, но Денис отводит глаза. Хотя ему не стыдно ничуть.       — Че ж не завалил? Думал, плакать буду?       — Она же подружка твоя.       — У тебя совести нет, какая разница? Зассал?       — Зассал.       — И че теперь делать?       Правду на этот раз Макс услышать не стремится, пусть и знает, что вряд ли получит. Горько как-то становится от ощущения этого, от бессилия и невозможности судьбу изменить. Бороться за свободу можно, а нужно ли? На том свете кристаллически похуй — гордым помер или в шавках. Ебучие Топи — только и всего.       — Ничего, — Денис протягивает руки к лицу Макса и, уложив ладони на щеки, наклоняет к себе и шепчет в губы: — Ничего не делать.       Макс целует первым. Без особого пыла, совсем целомудренно. И почти сразу отстраняется. Денис глядит в глаза с какой-то неясной, способной вызвать уныние тоской. Макс очерчивает большим пальцем контур приоткрытых искусанных губ, задумчиво проводит по нижней и признается:       — Мне стремно.       Денис с пристрастием начинает:       — Привы…       Макс приставляет палец к губам.       — Тшш, советы мне не давай. Привыкну, Дениска, куда ж денусь? Мы же в России живем. Думаешь, я не вник? Тут просто цепь укоротили.       Денис несильно хватается за руку, убирает ото рта, говорит вполголоса:       — Поэтому возникать не надо, — и, помолчав словно в нерешительности, добавляет: — Я ж без тебя, Макс… не хочу.       — Я без тебя тоже.       Денис слабо улыбается.       Спустя пару часов Макс с удивительно ясной головой просыпается от того, что замерз. Удивительно, что после такого внезапного стрессака пробуждение не дарит ощущение потери в пространственно-временном континууме, а усталость не давит на виски. Холод собачий царит в спальне из-за оставшегося открытым окна. За слабо колыхающейся занавеской проглядываются тусклые зардевшиеся сумерки. Дениса рядом нет, хотя он тоже задремал — видимо, ненадолго. Разомнув затекшие мышцы, Макс обнаруживает пропажу кофты и сиг с зажигалкой. Дениска.       Макс одевается и выходит на крыльцо. На перилах сохнет леопардовая шуба, над дверью приглушенно горит лампочка, а воздух как обычно пахнет листвой. И сигаретами — из-за смолящего на ступенях накинувшего капюшон ссутулившегося Дениса. Потрепав по плечу, Макс присаживается рядом — близко до соприкасающихся коленей.       — Поспал?       Денис кивает и возвращает сигареты с зажигалкой. Макс закуривает.       Он неторопливо обводит взглядом двор, покачивающиеся ветви деревьев и крыши соседних домов. В привычной непримечательности кроется неброская красота, в тлеющей с Денисовых губ сижке — истинная и до боли близкая. Дениса Макс разглядывает с теплотой под ребрами, а после по-свойски приобнимает. Прильнув ближе, Денис склоняет голову на плечо. Макс выдыхает дым в сторону.       — День, я тоже сдохну? Погадай мне на картах своих, расклад какой-нибудь сделай.       Денис тушит сигарету в консервной банке.       — Я завязал.       — Чего так?       — В одиночку этим лучше не заниматься.       — Так я ж с тобой.       — Ни хрена ты не шаришь, Макс.       Разбирайся Макс в делах этих полумистических, точно решился бы судьбу испытать. Даже после всего, чем она угостить успела. Теперь ни сети, ни расследования не хочется — спокойствия лишь.       Пределом мечтаний стало стремление не сгинуть от чужих рук. Макс позволил жизнь свою сломать, всю гордость уничтожить, оставить от свободолюбия смирившийся рабский лик. Макс русский, а значит скован по определению незримой властью государства. А в Топях просто цепь крепче и короче да правитель другой.       Максиму глубоко похуй. Только бы не завалили.       — А ты разве не сдох еще? — выпрямившись, Денис тычет пальцем в его грудь. — Здесь.       — Че говоришь, День? — Макс хмурится, перехватив за запястье, тянется, чтобы потушить сигу, и устремляет взгляд в помрачневшие глаза.       — Ты со мной спишь, на гелике разъезжаешь… мало? — Денис грустно усмехается и едва слышно заявляет: — Ты себя потерял, Макс.       Макс берет его лицо в ладони, притягивает ближе и говорит:       — Главное тебя, сука, не потерять.       — Не потеряешь, — серьезно откликается Денис, не сводя глаз. — Отвечаю.       — Только попробуй мне доотвечаться, — прикрыв веки, Макс коротко трется кончиком носа о его, прижимается лбом ко лбу. — Я тебя сам, блять, закопаю, Денич. Только попробуй…       Беспорядочную речь Денис прерывает ненастойчивым поцелуем. Жадно, с нетерпением Макс сминает его мягкие губы — до сбивающегося дыхания. Приоткрыв рот, Денис позволяет скользнуть языком внутрь и обвивает шею. А потом улыбается — они зубами сталкиваются — и слегка отстраняется.       — Какой же ты, Макс… конченый.       — Под стать своей ебланушке.       Макс снова целует, а после касается губами щеки, переходит к скуле и виску.       — Ты мне обещаешь, Денич? — бормочет он, продолжая осыпать лицо поцелуями. — Обещаешь?       — Слово тебе даю, — шепчет Денис.       Отстранившись, Макс крепко обнимает его, зарывается носом в волосы и на ухо тихо говорит:       — Ты здесь лучше всех.       — И ты, Максюш, — приглушенно отзывается Денис в плечо. — Зе бест.       Сидеть неудобно, но отпускать его Максу отчаянно не хочется. Кажется, что если отпустит, весь трепет пропадет, что вновь ничего, кроме пугающего, не останется.       Спустя пару минут Денис похлопывает по спине. Разомкнув объятия, Макс чмокает его в уголок губ. С легкой улыбкой Денис поднимается и протягивает руку.       Макс принимает, встает. Денис тянет на крыльцо.       — Погадать хотел? — спрашивает он и, не давая времени на ответ, переворачивает Максову ладонь. — Херня это, Макс. Лучше карт ничего не расскажет.       — А ты попробуй, — призывает Макс, наблюдая, как Денис подносит к лицу руку и всматривается. — Инфоцыганка.       — Ты значение слов вообще знаешь? — Денис проводит кончиками пальцев по линиям. — Гений.       — Ты давай языком не чеши, хиромант хренов.       — Видишь, линия жизни? Не сдохнешь ты.       Никакой уверенности это предсказуемо не вселяет, однако Максиму нравится смотреть на то, с каким увлечением Денис читает что-то свое непонятное.       В нем помимо глаз и синих штанов со стремными узорами еще и энергетика цыганская. Не такая, как у просящих ручку позолотить на вокзалах и в поездах, а какая-то жгучая, дурманящая, бесовская. Денис невесомо ведет кончиками пальцев по линиям и, вздохнув чуть слышно, прикусывает нижнюю губу. Макс заглядывается.       — Любовь зато, милый… — задумчиво произносит Денис, скользя по ладони. — Любовь одна на всю жизнь       — Милый? — улыбается Макс. — Че это ты, дорогой мой, окончательно вошел в цыганский антураж?       — Закройся, — закатив глаза, Денис отпускает руку.       Макс притягивает его к себе за талию, убирает челку вбок и, поправив капюшон, целует в лоб. Денис не сдерживает усмешку.       — Ты теперь на нашей стороне, — вдруг заявляет он. — Со мной.       — И что я буду делать? — помолчав, интересуется Макс.       Денис отводит взгляд.       — Ждать туристов, а там разберешься по ходу дела.       — Догадываюсь уже. Ты мне скажи: я почему в живых остался?       — Не начинай, Макс. Знаешь же.       — Да ни хрена я не знаю.       Денис раздраженно вздыхает, сцепляет руки за шеей и говорит:       — Не думай об этом, легче станет.       — Еще посоветуй огород вскопать.       — Тоже дело, а то что мы будем есть? — он склоняет голову набок.       Макс насмешливо усмехается.