tell me your problems

      Эскель открывает глаза и видит перед собой растрепанные каштановые волосы.       Он моргает раз, второй, третий, чтобы убедиться, что ему это не мерещится. И к сведению, это не так, просто Лютик, судя по всему, использует его как подушку, устроившись на кровати то ли на спине, то ли боком.       Поза выглядит не очень удобной, но Эскель пока еще недостаточно знает Лютика, чтобы спорить с этим. Поэтому он просто осторожно встает, собираясь надеть свои доспехи, но его внимание полностью возвращается к Лютику; тот издает сонный стон и сворачивается калачиком на постели.       Это выглядит намного очаровательнее, чем вообще имеет право быть.       — Геральт? — бормочет Лютик, зевая.       — Эм, нет, — отвечает Эскель.       Он не совсем уверен, что должен делать; Лютик выглядит таким растерянным. Сердце Эскеля внезапно пронзает жгучая боль.       Прежде чем он успевает сказать что-то еще — Лютик резко выпрямляется; его глаза широко раскрыты, а взгляд лихорадочно обшаривает комнату, пока не останавливается на Экселе. В этот момент резкий запах страха сменяется мягким облегчением.       Боль в сердце ведьмака утихает, когда он понимает, что Лютик каким-то образом успокаивается самим его присутствием. В компании Эскеля люди обычно испытывают страх или дискомфорт, поэтому он не совсем понимает, что в нем вообще может успокаивать Лютика — особенно его страх. И он понятия не имеет, как спросить об этом.       — Ты не он, — вздыхает Лютик, прижимая ладони к глазам.       Эскель неловко прочищает горло.       — Нет.       Они молчат какое-то время, прежде чем Лютик поднимает голову, натянуто улыбаясь.       — Нет, конечно же нет. Прости, я… я… я не знаю, честно говоря. Он… Мне так жаль, я не хотел. Это было просто… Я всего лишь… Ты… Пожалуйста, не уходи?       Во взгляде Лютика блестят непролитые слезы, и хотя Эскель не понимает мотивацию своих действий, — он немедленно срывается с места и садится с ним рядом.       — Я не уйду. Я же обещал, помнишь?       Эскель не успевает даже закончить предложение, когда чужие руки обвивают его шею; ведьмак прикладывает все свои силы, чтобы рефлекторно не отшвырнуть Лютика от себя. Вместо этого он обнимает барда одной рукой и ждет, пока тот перестанет паниковать и заикаться.       — Все в порядке, птенчик, — обещает Эскель; Лютик медленно вдыхает и выдыхает, повторяя успокаивающий ритуал снова и снова.       И все действительно в порядке, потому что, конечно, Лютик мог подумать, что проснулся с кем-то, с кем до этого просыпался на протяжении двух десятилетий. Не то чтобы Эскель когда-то был в похожей ситуации, но он вполне уверен, что сделал бы что-нибудь похожее; поэтому он точно не может винить барда.       — Мне так жаль, — в конце концов бормочет Лютик.       Эскель делает мысленную пометку никогда больше не пытаться выскользнуть из постели до пробуждения Лютика.       — Не стоит.       Лютик отстраняется, вытирая так и не пролитые слезы с глаз, и одаривает Эскеля гораздо более уверенной улыбкой, чем прежде.       — Спасибо, что не ушел, — говорит он, хотя Эскель, в той или иной мере, пытался сделать именно это.       — И мне жаль, что я разбудил тебя, — медленно отвечает Эскель. Лютик лишь качает на это головой, толкая ведьмака локтем.       — Это не так. Ну, точнее, ты вроде как и правда меня разбудил, но сейчас ведь уже не рано, так что я не могу тебя винить. К тому же, у тебя есть проблема с сиреной, которой нужно заняться, — тараторит он, вскакивая на ноги.       Эскель, немного сбитый с толку, остается сидеть на прежнем месте, пока Лютик накидывает свой камзол, а затем упирает руки в бедра и вопросительно приподнимает одну бровь.       — Ну? Разве ведьмаки не предпочитают завтракать в доспехах, — на тот случай, если кто-нибудь осмелится украсть у них еду?       — Что? Мы не поэтому не снимаем свои доспехи! — возражает Эскель, слегка обидевшись.       Он позволяет Лютику продолжать говорить со скоростью, близкой к скорости звука, пока они вдвоем спускаются вниз.       Вскоре им подают еду, и Эскель скрывает усмешку, когда обслуживающая их женщина пытается флиртовать с Лютиком. Он уверен, что если бы Лютик все еще не пытался унять ранее навалившуюся на него панику — она могла бы даже добиться успеха.       — Идеальное количество соли, — комментирует Лютик, когда она отходит от их столика.       — Почему ей об этом не сказал? — спрашивает Эскель, изо всех сил стараясь не рассмеяться.       Лютик моргает в растерянности.       — Кому?       — Женщине, которая очень явно хотела твоего внимания.       Лютик отслеживает взгляд Эскеля, и его лицо внезапно краснеет; он пожимает плечами в защитном жесте.       — На самом деле, я не заметил ее, — признается Лютик.       Это служит Эскелю напоминанием, что Лютик, вероятно, взаимодействует с людьми так же, как и дышит, — то есть делает это, даже не задумываясь.       Эскель разрывается: он одновременно впечатлен, удивлен, забавляется и слегка ревнует; кажется, Лютик всегда будет оставаться для него чем-то вроде загадки.       — Я заглажу свою вину перед ней позже, — бормочет Лютик; его голос полон раскаяния.       Эскель просто качает головой и продолжает есть. Они оба практически больше не разговаривают, пока их завтрак не прерывают. В таверну буквально вваливается женщина, чуть ли не падая на Лютика; она тяжело дышит и выглядит ужасно потрясенной.       Лютик, не колеблясь, тут же приобнимает ее одной рукой.       — Что случилось? — мягко спрашивает он, по-видимому, совершенно не обеспокоенный тем, что их прервали.       — С… сирена, о которой я говорила… — удается сказать ей.       — Кто на этот раз? — спрашивает Лютик, обмениваясь взглядом с Эскелем. Тому удается собраться с мыслями и уделить немного больше внимания деталям вместо размышлений.       — Мой брат, мой бедный брат, — всхлипывает женщина.       Лютик бормочет ей утешительные слова, и Эскель наклоняется вперед, ожидая, пока она немного успокоится.       — Как тебя зовут?       Услышав его голос, женщина поднимает глаза и дважды шмыгает носом, а затем глубоко вздыхает.       — Лилия.       — Я постараюсь помочь твоему брату, Лилия, — искренне говорит Эскель. Даже если все они прекрасно понимают, что ее брат, скорее всего, уже не вернется.       Лютик сразу воодушевляется.       — А это мой… прелестный ведьмак, о котором я тебе вчера говорил.       Эскель не упускает из виду заминку и на мгновение задумывается о том, как именно Лютик представил его Лилии. Но совсем недолго, потому что женщина кивает и начинает объяснять, как ее брат со своими друзьями пропал вблизи реки.       Как только она заканчивает, Лютик протягивает ей салфетку.       — Ты знаешь, мы не можем обещать, что вернем твоего брата, но я обещаю, что Эскель не допустит, чтобы то же самое случилось и с твоим мужем.       — Постарайся не выходить на улицу, хорошо? — советует Эскель.       Лилия кивает и горячо благодарит их обоих; она уходит, чтобы, вероятно, сообщить своему мужу новости. Эскель приподнимает бровь, глядя на Лютика, когда она оказывается вне предела слышимости.       — Ты вчера не спросил, как ее зовут?       Лютик фыркает.       — Прошу меня извинить за то, что не удосуживаюсь запоминать имена всех присутствующих в зале во время своего выступления.       Эскель посмеивается, вставая.       — Что ж, в таком случае нам стоит подготовиться.       Лютик встает следом за ним, хмурясь.       — Подготовиться?       — Ты не можешь просто так идти к сирене, будучи неподготовленным, — отвечает Эскель, как только они оказываются в своей комнате.       Лютик чуть ли не роняет лютню, которую только что поднял, и разворачивается к Эскелю, снова хмуря брови.       — И зачем мне идти к сирене?       О.       Ну конечно.       Эскель делает еще одну мысленную пометку бросить что-нибудь относительно тяжелое Геральту прямо в лицо, а затем улыбается Лютику.       — Ты хочешь остаться здесь или пойти со мной?       У Лютика буквально отвисает челюсть, и это действительно выглядит комично.       — То есть, я не обязан оставаться здесь? — спрашивает он с надеждой.       Эскель качает головой, а потом осознает, что это может запутать любого, кто, как минимум, не в состоянии читать его мысли.       — Не обязан. Но только если ты побежишь именно тогда, когда я скажу.       С яркой улыбкой и энтузиазмом в глазах Лютик кивает в ответ.       — Обещаю. Так когда выдвигаемся?       — Сирены наиболее сильны по ночам, поэтому наш идеальный шанс — застать ее врасплох в дневное время, — отвечает Эскель, проверяя свои сумки; он хочет убедиться, что у него есть все на случай, если что-то пойдет не так.       — То есть… сейчас? — спрашивает Лютик с детским ликованием на лице.       — У тебя есть что-нибудь, чем можно прикрыть глаза или уши, если придется? Еще один дублет, к примеру?       Эскель знает, что от воздействия сирены невозможно защититься ничем, кроме магии, но он определенно чувствовал бы себя немного лучше, если бы знал, что у Лютика есть какая-никакая защита. Он также все еще пытается понять, почему так рьяно желает, чтобы бард был в безопасности.       — Я скорее рискну быть съеденным, чем пожертвую одним из своих дублетов, спасибо большое, — качает головой Лютик.       Эскель вздыхает.       — Тогда тебе лучше остаться со Скорпионом, а я разберусь с сиреной.       — Очевидно, — отвечает Лютик; он убрает свою лютню в чехол и перекидывакт ремешок через плечо во время их разговора. — Ты готов?       Не он должен задавать этот вопрос, — думает Эскель, но все же кивает, хватая одну из своих сумок. Он следует вниз по лестнице за Лютиком; тот останавливается, прошептав что-то официантке. Она воодушевленно кивает, но ничего не говорит и исчезает прежде, чем Эскель успевает понять, что Лютик делает.       — Зачем ты берешь с собой лютню? — спрашивает Эскель.       Лютик выглядит слегка возмущенным.       — Я не собираюсь оставлять ее там просто так. Что если на меня снизойдет вдохновение, а ее не будет рядом? Что тогда?       Скорпион бьет Эскеля головой, прежде чем тот успевает придумать ответ, но Лютик просто ухмыляется и вытаскивает еще одно яблоко буквально из ниоткуда. Эскель начинает думать, что у него есть магические карманы, вшитые в одежду.       Он протягивает яблоко Эскелю, но тот поднимает руки над головой и кивает в сторону Скорпиона, подразумевая, чтобы Лютик угостил лошадь сам. Бард открывает рот, собираясь извиниться; Эскель понимает это по тому, как тот нервно переступает с ноги на ногу, но Скорпион принимает решение за них двоих, кусая яблоко в руке Лютика.       — Полегче, — выдыхает Лютик, поднимая другую руку, чтобы погладить лошадь.       Эскель почти совсем забывает о том, что делает, наблюдая за ними; нет никакого объяснения приливу тепла, которое захлестывает его с ног до головы, но, боги, как он рад, что Скорпион принимает Лютика.       — Ну что ж, пошли! — кричит Лютик ведьмаку, оборачиваясь через плечо на ходу. Эскель осознает, что снова надолго погрузился в свои мысли — что-то, что быстро становится его привычкой по мере того, как много времени он проводит с Лютиком.       Он берет Скорпиона за поводья и выводит ее из конюшни, а затем многозначительно прочищает горло.       — Лютик?       Лютик мычит в ответ и поворачивается на каблуках к Эскелю лицом; он хмурится, когда видит идущего рядом с лошадью ведьмака.       — Что ты делаешь? Она ранена?       Эскель хмурит брови в ответ, переводя взгляд со Скорпиона на Лютика.       — Нет, она в порядке. Что ты делаешь?       — Ты случайно не лишился рассудка, дорогой? Мы же идем искать сирену Лилии? Ну, сирена, по сути, не ее, но проблема ее, и так получилось, что проблема в сирене, так что это ее проблема с сиреной, и…       — Лютик. Я имею в виду, почему ты идешь пешком?       Выражение замешательства на лице Лютика вызывает у Эскеля желание одновременно рассмеяться и врезать Геральту еще разок-другой. Но поскольку ничего из этого не поможет ситуации в данный момент, он отбрасывает эти мысли и указывает на седло Скорпиона.       — Не хочешь поехать со мной?       — Но это же контракт, — возражает Лютик.       Эскель кивает.       — Да, поэтому я бы предпочел, чтобы ты был ко мне как можно ближе.       Это имеет смысл для Эскеля; но Лютик лишь прикусывает губу во время неловкого молчания между ними, а затем качает головой и складывает руки на груди.       — Я могу идти быстро. Я… я не буду тебя тормозить, если ты беспокоишься об этом. Тебе не нужно…       Как только Эскель убеждается, что Лютик не собирается продолжать, — он делает шаг вперед и кладет ладонь на руку барда, мягко улыбаясь.       — Когда я сказал, что ты можешь ехать вместе со мной — это было не разовое предложение.       — О.       Эмоции на лице Лютика сменяются одна за другой, и Эскель не уверен, что может точно дать определение каждой из них. Затем бард сияет и обнимает Эскеля за шею; от него буквально исходят волны счастья.       — Спасибо, — шепчет он.       — Не стоит, птенчик, — отвечает Эскель. Позже он пытается сосредоточиться на том, чтобы они оба не свалились со Скорпиона во время движения; а не на том, как приятно обнимать кого-то, кто желает этого так же, как и он сам.       Как и в прошлый раз, Лютик держится за само седло, а не за Эскеля, что на данный момент совершенно нормально — дорога не особо бугристая, поэтому Эскель решает, что если барду так удобнее, то у него нет причин жаловаться.       — Ты раньше часто сталкивался с сиренами? — спрашивает Лютик, как только они трогаются с места.       Эскелю требуется минута, чтобы вспомнить.       — Несколько раз.       Лютик немного меняет положение, устраиваясь в седле.       — Не будешь ли ты так любезен рассказать мне о них? Я видел только одну, но почти ничего не помню, чтобы написать полноценную песню.       Эскель слегка посмеивается.       — Конечно. Уверен, ты мало что слышал об их крыльях.       Позади него Лютик ахает так драматично, что на секунду Эскель переживает, что тот упадет. Но затем бард начинает стремительно тараторить.       — У них есть крылья? Ты точно говоришь правду? Я не могу поверить, что упустил такую роскошную информацию!       — Я абсолютно серьезен, — обещает Эскель.       Теперь они будто поменялись местами: Эскель рассказывает что-то вроде истории о последней сирене, с которой столкнулся, а Лютик же, в основном, молчит, лишь время от времени задавая случайные вопросы, которые приходят ему на ум.       Эскель почти огорчается, когда ему приходится остановить Скорпиона недалеко от реки, к которой они держали путь; но он не хочет стать жертвой иронии судьбы, дожидаясь нападения сирены, пока сам рассказывает историю о ее сородиче.       — Ближе тебе нельзя, — говорит Эскель барду, спешиваясь.       Лютик кивает с серьезным видом.              — Я никуда не уйду, обещаю.       Эскель кивает в ответ, а затем переводит взгляд на Скорпиона.       — Следи, чтобы она не убежала, — просит ведьмак, усмехаясь, когда Лютик возмущенно фыркает.       Кажется почти неправильным оставлять Лютика позади одного, но он доверяет Скорпиону даже свою собственную жизнь; и он действительно предпочел бы, чтобы ни Лютик, ни его лошадь не приближались к сирене-одиночке ближе, чем необходимо. Тем более, что сирена без группы — либо изгой, либо слишком самоуверенна.       — Эскель?       Он оборачивается, замечая, как Лютик снова прикусывает свою нижнюю губу. Мгновение спустя, бард мягко ему улыбается.       — Будь осторожен.       — Обещаю, — отвечает Эскель, возвращая ему улыбку.       Ведьмак дожидается от Лютика кивка и продолжает свой путь к реке, даже не пытаясь скрыть улыбку, которая отказывается сходить с его лица; в любом случае, в округе нет никого, кто бы мог его увидеть. Его лицевые мышцы не привыкли к таким частым и широким улыбкам, и он практически ощущает их напряжение. Но он совершенно не против изменить это.       Точнее, он не против позволить Лютику изменить это.