tell me your problems

      На обратном пути Лютик практически засыпает.       Эскель замечает это несколько раз: чувствует, как его дыхание выравнивается на мгновение, прежде чем он мягко кивает, снова просыпаясь. Он не понимает, почему Лютик не позволяет себе провалиться в сон, но вмешиваться не собирается, поэтому практически всю дорогу в город они проводят в тишине.       Как только они добираются до конюшни, Эскель прочищает горло.       — Лютик?       По-видимому, Лютик снова задремал, и, к сожалению, так крепко, что потерял равновесие и свалился с лошади на землю с характерным шлепком.       — Ооу, — стонет он, избавляя Эскеля от чувства вины.       В то же мгновение ведьмак спрыгивает со Скорпиона и протягивает Лютику руку, что, в каком-то смысле, бесполезно, потому что у Лютика закрыты глаза. Отойдя чуть назад, Эскель снова прочищает горло.       — Ты собираешься вставать в ближайшее время?       Лютик слегка посмеивается, глядя на Эскеля снизу вверх.       — Могу я сегодня остаться здесь?       Эскель хмурится, уставившись на барда.       — Ты замерзнешь.       — Я пошутил, дорогой, — смеется Лютик, заставляя себя принять сидячее положение и скрестить ноги. — Но приятно знать, что ты способен воспринимать меня всерьез.       Эскель не особо понимает, что это должно означать, поэтому просто возвращает Лютику улыбку и снова протягивает свою руку.       — Давай, поднимайся.       На этот раз Лютик принимает помощь, чуть шатаясь при попытке выпрямиться; у него занимает несколько секунд на восстановление равновесия, прежде чем он отпускает руку Эскеля, будто та обожгла его. Эскель демонстративно игнорирует странную грусть, которую ощущает у себя на сердце при этой мысли, потому что нелогично было предполагать, что Лютик вообще захочет держать его за руку.       — Ты разве не собираешься отвести Скорпиона в стойло? — спрашивает Лютик, приподнимая бровь.       Эскель усмехается.       — Тебе не обязательно указывать на то, в чем заключается моя работа, птенчик, — говорит он и делает в точности то, что предложил Лютик; он решает, что может забрать их сумки после того, как они пообедают.       Он предполагает, что Лютик тоже поставил еду в список приоритетов на первое место, потому что тот не произносит ни слова, пока они не заходят в корчму; бард сразу же выпрямляется и улыбается.       — Можем ли мы заказать ванну, милая?       Женщина за стойкой вскидывает брови, глядя на них, — наверняка потому, что они все еще мокрые с ног до головы, но кивает.       — Я попрошу поднять ее наверх. Не смейте намочить постель.       Лютик с серьезным видом кивает.       — Конечно, мы бы даже и мечтать о таком не смели, — обещает он, оставляя и женщину, и Эскеля гадать над двусмысленностью его слов.       В любом случае, Эскель следует за Лютиком наверх, и они оба, еле волоча ноги, входят в свою комнату. Лютик направляется прямиком к кровати, но затем стонет и решает прислониться к стене, сползая по ней вниз и вытягивая ноги вперед.       Эскель хмурится от этого зрелища, в который раз задумываясь, не ранен ли бард.       — Лютик, ты в порядке?       Лютик поднимает взгляд со странным выражением лица.       — Не считая того, что чуть не утонул?       Эскель фыркает.       — Не считая этого.       После недолгой паузы Лютик кивает.       — Да, я в порядке. Просто, эм… думаю о том, что рифмуется со словом «тонуть», и, наверное, я мог бы использовать слово «хмуриться», потому что ты часто это делаешь, — дразнит бард.       И под стать словам Лютика, Эскель сдвигает брови к переносице.       Что Лютик сразу же подмечает, мягко рассмеявшись.       — Видишь, опять. Продолжай в том же духе, и тогда мне, возможно, придется петь о приключениях хмурого ведьмака. Просто предупреждаю, но метафоры о хмуром выражении лица трудно понять правильно с первого раза, и тебе, скорее всего, не раз придется услышать в свою сторону что-то вроде…       — Я правда не горю желанием узнавать, — перебивает Эскель, не решаясь даже думать об этом.       Лютик озорно подмигивает ведьмаку и замолкает.       Как только он это делает, ужасный, горький запах чего-то разлагающегося наполняет комнату. Это важный знак для Эскеля, чтобы узнать у барда, чем тот расстроен. Но прежде, чем он успевает сделать это, Лютик ухмыляется, грациозно вскакивая на ноги.       — Давай, позволь помочь с твоей броней.       Эскель инстинктивно делает шаг назад, и Лютик колеблется; его улыбка меркнет на глазах.       — Или я могу не помогать, конечно. Это всего лишь один из вариантов, и я с легкостью приму его без обид. Я… эм, прости. Я пойду… проверю, что там с ванной.       — Подожди… — начинает Эскель, но дверь моментально закрывается за бардом; горький запах пропадает вместе с ним. Поэтому ведьмак просто вздыхает и, несколько неохотно, по очереди снимает с себя всю свою броню; он располагает ее в углу комнаты и ждет возвращения Лютика.       Он думает о том, как странно, что он так быстро привык находить пустую тишину слишком тревожащей. Он никогда не любил бессмысленный шум, но отсутствие Лютика заставляет его задуматься: насколько ему нравится тишина в качестве альтернативы?       Он не уверен, сколько времени тратит на то, чтобы усомниться в своих прежних предпочтениях, но, в конце концов, голос Лютика доносится до их комнаты, когда он возвращается по коридору; за ним следуют две женщины. Они ставят дымящуюся от пара бадью на пол и мягко перешептываются с Лютиком, прежде чем уйти.       Улыбка Лютика снова тускнеет, когда он видит груду доспехов в углу, но бард в одночасье возвращает ее, не давая Эскелю сказать и слова, и указывает на бадью.       — Ну же, дорогой. Вода не будет вечно горячей.       — Не хочешь пойти первым? — тихо спрашивает Эскель.       Но Лютик только качает головой.       — Нет, нет. Я сварюсь заживо, а сварившийся бард вообще никуда не годится. Вода идеальной для тебя температуры, поэтому ты первый.       — Но…       — И, конечно, я без проблем вымою твои чудесные волосы! — перебивает Лютик, после закусывая губу, будто сказал лишнего. Эскель борется с желанием задать вопрос, но ждет, пока Лютик тихо выдохнет. — То есть, если ты, э-э, хочешь, чтобы я снова сделал это?       Если бы Эскель был бардом, он смог бы объяснить, как сильно ему этого хочется. Но вместо этого он просто кивает, и, к счастью, Лютик прекрасно его понимает.       Каким-то образом пальцы Лютика, скользящие по его волосам, ощущаются еще лучше, чем в прошлый раз. Еще едва только перевалило за полдень, но Эскель был готов уснуть прямо в ванне. Ничего в этом мире не успокаивало его так, как забота Лютика.       — Эскель?       Он слышит шепот Лютика, моментально понимая, что действительно почти уснул. Снова.       Слегка уязвленный, он прочищает горло и садится прямо.       — Спасибо.       Лютик корчит гримасу.       — За что?       — За то, что позволил первому принять ванну.       Но Лютик просто косится на него, будто он тупой.       — Ты ведьмак. Ты убил сирену. Естественно, ты первый принимаешь ванну.       Осознание, окаймленное чувством вины, собирается в желудке Эскеля.       — Подожди, что? — все, что удается выдать Эскелю, с недоверием глядя на Лютика. Потому что, конечно же он не может думать, будто не заслуживает горячую ванну в той же мере, что и Эскель, когда они играли относительно равную роль в этом контракте. Правда же?       Но это не тот разговор, который стоит начинать, когда он в буквальном смысле сидит голый в бадье, поэтому Эскель просто качает головой и встает, чтобы одеться. Он понимает свою ошибку только тогда, когда Лютик издает звук, очень похожий на писк, и вскакивает на ноги; его лицо пылает оттенками красного и розового.       — Я пойду, э-э, схожу… за мылом, — выпаливает Лютик, исчезая прежде, чем Эскель заканчивает чертыхаться.       И снова Эскель остается смотреть на закрывающуюся дверь. Он тяжело вздыхает и принимается одеваться, но это не особо спасает его от раздумий: как минимум, где Лютик собирается взять чистую и сухую одежду для себя?       Когда он обнаруживает, что его мысли возвращаются к новообретенному отвращению к тишине, он вздыхает и покидает комнату, надеясь, что Лютик не будет против его компании. Когда он не замечает Лютика ни за выступлением, ни за одним из столов, то направляется к женщине за стойкой.       — Вы не видели, м-м… барда, который был со мной?       Женщина вскидывает бровь, складывая руки на груди.       — И почему я должна отвечать, когда тебе потребовалось столько времени, чтобы попытаться найти его?       Эскель мысленно поражается тому, как Лютик сумел завоевать расположение этой женщины всего за один разговор, и вздыхает.       — Я не знал, что должен был. Он сказал, что сходит за мылом.       Она фыркает.       — Что ж, тогда он не справился.       Эскель напрягается.       — Он в порядке?       Оглядев его с ног до головы, женщина указывает себе за спину.       — Мы позволили ему остаться на кухне, там не особо шумно. Он выглядел так, будто не собирался самостоятельно возвращаться в комнату.       В мыслях Эскеля мигает сигнал опасности, и он, нахмурившись, направляется на кухню. Большинство людей расступаются на его пути, когда он движется к задней стене помещения, где Лютик забился в угол.       Достаточно громко выругавшись, Эскель опускается перед ним на колени, аккуратно отодвигая одеяло, которое кто-то накинул на барда сверху.       — Лютик? Лютик, ну же, пожалуйста, открой глаза.       Лютик стонет, нерешительно отталкивая руки Эскеля.       — Дай мне еще пару минут, и я буду в норме.       — Ты должен сказать мне, если что-то не так. Тебе нужен лекарь? — спрашивает Эскель, самостоятельно осматривая Лютика и хмурясь еще сильнее, когда не находит никаких очевидных травм. Какой прок от него может быть для этого барда, когда он даже не может сохранить ему жизнь и здоровье?       Лютик моргает, выпрямляясь, и качает головой.       — Нет-нет. Я в порядке. Я просто… я просто устал.       Эскель буквально чувствует, как его собственное недовольство усиливается. Он не может понять, почему Лютик настаивал на том, чтобы вымыть его волосы, хотя был настолько уставшим; разве все не должно было быть наоборот?       Кто-то издает странный звук недоверия позади него, и Эскель понимает, что сказал это вслух; он почти начинает сожалеть о всех своих выборах за всю жизнь. Почти, потому что сонная улыбка, которой одаривает его Лютик, стоит всех унижений мира.       — Нужно будет купить масла, если хочешь помыть мои волосы, — шепчет Лютик, зевая.       Эскель не совсем уверен, — то ли его сердце тает, то ли замирает, то ли совершает какую-то жуткую комбинацию и того, и другого, но он на целую минуту забывает всю суть ответа.       Всю эту минуту Лютик тихо посмеивается, наклонив голову вперед, чтобы прильнуть к плечу Эскеля.       — Я думаю, все дело в сирене.       Делая вид, что он не в восторге от того, что Лютик чувствует себя достаточно комфортно, чтобы снова опереться на него, Эскель пытается сосредоточиться на сирене.       — Она что-то тебе сделала?       — Пыталась меня утопить? — вкидывает Лютик, и Эскелю очень хочется броситься со скалы за то, что задал такой глупый вопрос.       — Прости, это был не очень хороший вопро… подожди. Она действительно пыталась. Но не могла даже заставить тебя замолчать, — говорит Эскель, в основном просто напоминая самому себе, потому что он очень даже уверен, что сопротивляться соблазну сирены должно быть невероятно тяжело.       Лютик поднимает голову с неким трудом.       — Я не очень хорошо умею молчать. Это было бы в ущерб моему кошельку, верно? Какая польза от тихого барда? Да и вообще, какая польза от барда ведьмаку? Ну, то есть… даже не беря в расчет ведьмаков, никто не захочет слушать тихого барда, когда они пьяны или… или… какое слово противоположно «пьяному»?       Эскель моргает.       Кажется, им многое нужно обсудить из всей этой болтовни Лютика, но в свое время и не в этом месте; угол кухни постоялого двора сразу после заказа на сирену явно не подходит по пунктам. Кроме того, сейчас его слишком сильно обуревает желание врезать Геральту, чтобы ответить на какой-либо из вопросов Лютика.       — Тебе нужно отдохнуть, — решает Эскель, притягивая Лютика ближе к себе, чтобы приобнять его за плечи: так он может взять часть его веса на себя.       Лютик хмыкает.       — Я думал, ты вымоешь мне волосы.       На этот раз Эскель встречается взглядами с парой людей, которые открыто посмеиваются, и качает головой, когда они расступаются перед ним с виноватым выражением лиц. Женщина за стойкой кивает им двоим, и вполне уловимо замечает, как сильно Лютик опирается на Эскеля; она вскидывает бровь в третий раз.       — Спасибо, — бормочет Эскель, потому что она выглядит так, будто этого ожидает.       Она выглядит немного удивленной, но одаривает его в ответ легкой улыбкой.       — Еда за счет заведения, если проголодаетесь перед отъездом.       — Вы очень добры, — успевает пробормотать Лютик быстрее Эскеля.       Подняться по лестнице оказывается довольно легко, потому что Лютик, похоже, восстановил достаточно энергии именно для этого; однако в комнате он начинает колебаться.       — Собираюсь намочить постель. Она сказала не сметь, — скулит он.       Эскель вздыхает, не в силах понять приоритеты Лютика.       — Она не будет зла, ты уже практически не мокрый.       И это так, хотя его одежда все еще близка к понятию сырой. Похоже, одеяло, которое ему дали, впитало в себя большую часть влаги, поэтому теперь он выглядит так, будто попал под небольшой дождь, а не искупался в озере.       — Она не будет злиться? — спрашивает Лютик, снова облокотившись на плечо Эскеля; едкий запах разложения немного ослабевает, когда его голос наполняется надеждой.       Эскель качает головой.       — Не будет, обещаю.       — Тогда мне нужно пару минут, — бормочет Лютик, чуть ли не падая на кровать, что доказывает, что ему нужно гораздо больше времени.       Эскель не может себе представить, какая сила воли должна быть, чтобы так долго противостоять чарам сирены и при этом быть способным отвлечь ее словами. На самом деле, это в принципе не должно быть возможным, но Лютик не похож ни на одного человека, которого ему доводилось знать.       — Не торопись, — отвечает Эскель, а затем хмурится. — Ты не собираешься для начала снять с себя все это?       Лютик корчит гримасу, которой удается передать, как сильно ему не нравится эта идея, даже учитывая, что он не открывает глаз.       Эскель ловит себя на том, что посмеивается над этим, и это, судя по всему, ненадолго выводит Лютика из состояния усталости. Он моргает, глядя на Эскеля, и прикусывает губу, прежде чем нерешительно прочистить горло.       — Ты не мог бы, э-э… На этот раз ты взял с собой спальный мешок?       Должен ли он был взять свой спальный мешок на этот раз?       Лютик жалобно стонет, видя замешательство Эскеля.       — Я имею в виду, дорогой ведьмак, где ты… Ну, я все еще мокрый, и я не хотел бы доставлять неудобства, потому что этого удостоиться может только Вальдо, и я…       — Лютик, мне без разницы, что ты все еще мокрый, — перебивает Эскель, но как можно мягче; он не хочет усиливать ужасный запах, который все еще витает в воздухе.       Лютик мягко улыбается.       — Так ты… То есть, могу ли я получить привилегию побыть с тобой еще разок?       Эскель понятия не имеет, как Лютику удается так хорошо владеть речью, когда его глаза практически слипаются. Но что он точно знает, — так это то, что он был бы полнейшим дураком, если бы пошел за своим спальником. Поэтому вместо ответа он просто ложится рядом с Лютиком, надеясь, что он ни в чем не ошибся.       Судя по благодарному взгляду Лютика, так и было.       — Спасибо, — мурлычет Лютик, прижимаясь к нему поближе; и находясь уже на волоске от того, чтобы провалиться в сон.       Эскель тихо выдыхает, когда их руки соприкасаются, но кивает.       — Поистине наибольшая привилегия на моем пути, птенчик.       Он все еще не уверен, что делать с этим темным, пахнущим разложением аспектом личности Лютика, но об этом им придется поговорить в другой раз; и хотя он сам не сильно устал и скорее надеялся на хороший обед, — было бы преступлением покинуть сейчас комнату, когда Лютик так явно нуждается в отдыхе и — хочет, чтобы он остался.       В конце концов, несвоевременный обед и влажная одежда — легкая плата за возможность позаботиться о своем любимом барде.