tell me your problems

      — Вы — бард Лютик, верно? — спрашивает незнакомец сразу же после их прибытия в Пену.       Лютик не медля кивает, вежливо улыбаясь.       — К счастью для вас, да. Кто спрашивает?       Эскель двигается в сторону стойл, чтобы оставить Скорпиона отдыхать; но даже после того, как незнакомец начинает говорить, Лютик сжимает ладонь Эскеля и тянет его на себя, останавливая. Ведьмак с легкостью мог бы высвободиться из хватки барда, но понимает, что не хочет этого, поэтому просто ждет, скрывая улыбку, чтобы не испугать незнакомца.       Нет никакой логической причины — да и какой-либо другой причины, если уж на то пошло — тому, как он привык к ощущению бардовских пальцев, переплетенных с его собственными. И все же, он смирился с данным исходом. Не то чтобы он жаловался.       — …и стоит ли мне расценивать это как согласие? — спрашивает мужчина.       — Конечно, было бы грубым упущением отказаться от столь любезного предложения, — спокойно отвечает Лютик, и Эскель тут же жалеет, что отключился от разговора.       Только когда они занимают места в углу таверны, Лютик расслабляется, прислонившись к плечу Эскеля, и откидывается на спинку стула.       — Что-то не так? — спрашивает Эскель, стараясь держаться как можно спокойнее, чтобы не пихнуть Лютика в бок. Он привык буквально сливаться со своим окружением, но на этот раз все иначе. Этот момент кажется чем-то драгоценным.       — Конечно же нет, — моментально отвечает Лютик и, к большому разочарованию Эскеля, тут же встает на ноги, выпрямляясь.       В голосе Эскеля определенно нет ни капли расстройства, когда он спрашивает:       — Ты куда?       Лютик наклоняет голову вправо, придерживая свою лютню с небольшой ухмылкой на лице.       — Мы же в таверне, дорогой, а я — бард. Думаю, ситуация говорит сама за себя.       Он бросается к хозяину таверны, прежде чем Эскелю удается подчеркнуть, что барду, вероятно, следовало бы для начала позаботиться о своем пустом желудке, а не ушах посетителей. Эскель без понятия, является ли это отличительной чертой самого Лютика или же всех бардов в целом, поэтому пока не акцентирует на этом внимание.       Очевидно, он сразу же жалеет об этом, когда Лютик начинает петь о том, как Эскель героически спасает целый континент от сирен, но он, честно говоря, начинает к этому привыкать. К тому же, не сводить глаз с Лютика, плавно перемещающемуся по залу, само по себе занятие приятное. Не то чтобы он не мог оторвать взгляда от барда, что за абсурд.       — Спой другую! С другим ведьмаком!       Лютик замолкает, закончив песню о пиратах или что-то в этом роде, и бросает взгляд на Эскеля, прежде чем кивнуть и начать «Чеканную монету» с непринужденной улыбкой. Эскель изо всех сил старается противиться желанию почесать кулаки о лицо человека, который заказал эту песню. В конце концов, она принесла пользу всем ведьмакам континента. В какой-то момент он задумывается, сколько времени понадобится Ламберту, чтобы начать жаловаться, что его списали со счетов.       Второй раз, когда Лютик прислоняется к плечу Эскеля, ощущается не менее драгоценным, чем первый.       — Когда тебе нужно снова отправиться в путь? — спрашивает бард, убирая лютню в чехол.       Эскель хмурится, подталкивая к нему одну из кружек с элем на их столе.       — Мы были в пути целый день, Лютик.       Бард кивает, но не двигается с места, прочищая горло после нескольких больших глотков эля, а после морщится.       — Ты говорил, что тебе нужно где-то быть.       — Никакой спешки, — говорит Эскель, и он даже не врет из вежливости. Он действительно держит свой путь на север, но до зимы еще столько времени, чтобы торопиться. Кроме того, его никоим образом не мотивирует путешествие в прохладную погоду, когда теплое дыхание Лютика касается его кожи.       — Ну что ж, тогда — рыба.       Эскелю требуется некоторый момент, чтобы понять, что это не своего рода ругательство, а отсылка к еде, которую Лютик незамедлительно отправляется заказывать, оставив Эскеля с лютней в руках. Честно говоря, это уже просто смешно: сколько раз бард успел ускользнуть за такой короткий промежуток времени?       — Пахнет вкусно, — честно говорит Эскель, когда Лютик возвращается с двумя тарелками в руках.       Бард ухмыляется в ответ.       — Что, я или еда?       Эскель зависает на долю секунды и пожимает плечами.       — Возможно, и то, и другое.       Лютик пихает его локтем в притворной обиде и снова усаживается рядом. Они больше не произносят ни слова, пока их тарелки не оказываются пусты. Не проходит и двух секунд, как бард зевает так сильно, что его глаза начинают слезиться.       Эскель тихо смеется.       — Нам пора двигаться в сторону корчмы.       — Но для этого нужно двигаться, — жалуется Лютик.       Вероятнее всего, это было шутливое недовольство, но Эскель не может ничего с собой поделать, хмурясь. Он размышляет, почему Лютик не попросил об еще одной остановке или что-то вроде небольшого пикника, пока они были в дороге, если он так сильно устал. Не говоря уже о том, почему бард решил, что выступление было хорошей идеей, если он уже тогда был готов провалиться в сон.       — Прекрати сейчас же или я действительно напишу балладу о приключениях ведьмака, который только и делает, что хмурится, — ворчит Лютик, тыкая его в руку.       Эскель улыбается, естественным образом прогоняя со своего лица хмурое выражение.       — Ты вроде говорил, что метафоры будут слишком сложны?       После этих слов Лютик садится ровно и смотрит на ведьмака, прищурившись.       — Значит, ты все-таки слушал. Это вызов, дорогой?       — Может быть, когда твои глаза не будут слипаться, — намекает Эскель, очень надеясь, что бард забудет об этом разговоре к завтрашнему дню.       — У меня не слипаются глаза! — спорит Лютик, но тот факт, что он снова прислоняется к Эскелю, явно не играет ему на пользу.       Эскель хмыкает.       — Как скажешь, птенчик.       Лютик подскакивает с места, пытаясь доказать свою правоту; руки барда покоятся на его бедрах, в то время как он сам смотрит на ведьмака с приподнятой бровью.       — Видишь?       Эскель подхватывает лютню и встает, кивая.       — Вижу. Теперь мы можем пойти в корчму?       Лютик комично приоткрывает рот, бегая взглядом между их теперь пустыми местами и Эскелем.       — Ты… Ты что… Ты сейчас обманом заставил меня?..       Эскель фыркает, не отрицая, но и не подтверждая обвинение барда. К счастью, корчма находится совсем близко, и им удается добраться до нее без каких-либо проблем; что, возможно, только потому, что их руки крепко связаны переплетенными пальцами, поэтому, даже если бы Лютик начал сонно шататься, ничего серьезного не произошло бы в любом случае.       — Скромно просим вас предоставить нам одну из ваших прекрасных комнат, если не возражаете. — Лютик улыбается хозяйке корчмы. Женщина, которая поначалу выглядела слегка скептически настроенной, быстро смягчается, когда рассматривает их повнимательнее.       — Только одну? — спрашивает она.       Лютик многозначительно кивает.       — Только одну! Нет никакой необходимости изнашивать спальные мешки, верно? — спрашивает бард по большей части для Эскеля, чем самой хозяйки.       — Верно… Вверх по лестнице, третья дверь справа, — отвечает женщина, протягивая ему ключи, и кивает Эскелю с намеком на улыбку, на что ведьмак с благодарностью кивает в ответ.       Лютик тянет его за собой и, как только они переступают порог своей комнаты, громко зевает, отпуская руку Эскеля. Он тут же падает ничком на кровать, раскинув руки в разные стороны. К тому времени, как ведьмаку удается вылезти из своих доспехов, бард еще раз тихонько зевает, и это, каким-то образом, звучит печально и мило в равной степени.       — Лютик, тебе нужно снять хотя бы обувь, — шепчет Эскель, изо всех сил стараясь не рассмеяться.       Лютик одаривает его таким взглядом, словно ведьмак объявил лютни вне закона.       — Ты уверен?       Молясь, что он не понял все неправильно, Эскель вздыхает и начинает стягивать сапоги барда самостоятельно. Тот поначалу напрягается, но когда понимает, что происходит — просто смеется, неловко снимая с себя дублет, чтобы внести свой небольшой вклад в общее дело.       — Если ты хотел снять с меня одежду, то мог бы просто попросить, — протягивает Лютик, но тут же снова зевает.       — К сожалению, я не говорю на языке зевания, — отвечает Эскель; на этот раз он действительно смеется, слегка подталкивая барда, чтобы улечься вдвоем как следует.       Лютик брыкается в ответ, — попадая, конечно же, лишь по воздуху, — прежде чем Эскель чувствует теплые руки барда вокруг своей талии. Ему требуется некоторое время, чтобы расслабить каждый мускул в своем теле; когда Эскель свыкается с мыслью, что Лютик снова будет играть эту странную, но отнюдь не неприятную роль одеяла, упомянутый бард уже спит. Удивительно, но ведьмак проваливается в сон следом за ним.       — Эскель?       Он просыпается мгновенно, инстинктивно сжимая оружие. Только вот в его руках не оружие, а чья-то талия. Лютик резко ахает, и Эскель буквально выпрыгивает из кровати, опираясь на ближайшую к нему стену. Он сжимает кулаки, не в силах совладать с собственным дыханием.       — Я понял, возможно, будить тебя твоим именем не самая лучшая идея, — через пару секунд говорит бард.       — Я обычно чутко сплю, — отвечает Эскель, испытывая истинное облегчение, что Лютик, кажется, выглядит больше удивленным, чем испуганным. Он не знает, что именно сделал бы, если бы Лютик его испугался.       Бард кивает.       — Точно. Кроме этого раза. Что, в принципе, не имеет большого значения, но будет, если я в ближайшие две минуты не доберусь до уборной.       Эскель даже и не осознает, что смеется, пока дверь их комнаты не закрывается с обратной стороны. И даже учитывая тот факт, что Лютик абсолютно точно не держит на него зла, сам Эскель не может отделаться от беспокойства. Настолько сильного, что он выскальзывает из их комнаты как раз в тот момент, когда бард возвращается, чтобы привести себя в порядок и направиться к стойлам вместо завтрака.       — Привет, девочка, — бормочет он Скорпиону, которая только нетерпеливо фыркает, когда обнаруживает пустые руки Эскеля. — Прости, я спешил, — добавляет он.       Ведьмак открывает рот, чтобы объяснить причину, но ей, кажется, все равно, потому что она наступает ему на ногу так сильно, что у него темнеет в глазах. Эскель чертыхается себе под нос и едва успевает отойти назад, чтобы она не повторила этот трюк снова.       — Необязательно ломать мне пальцы на ногах, чтобы помешать нам уйти, — сердито бормочет он.       — Ты уходишь?       О нет.       Эскель поворачивается на месте, ощущая, как воздух наполняется едким дымом и пеплом. Не в буквальном смысле… хотя, может и да, учитывая, насколько ужасающе силен запах боли.       — Лютик, я просто… — начинает Эскель.       Бард качает головой, медленно выдыхая.       — Мне не нужно… Не мог бы ты просто ответить на вопрос? Пожалуйста? Ты собирался уйти?       — Нет, — немедленно отвечает Эскель. — Нет, конечно же нет. Я бы не ушел. И Скорпион, судя по всему, тоже.       Теплый, свежий аромат разбавляет запах дыма, витающий в воздухе, и Эскель вздыхает с облегчением. Судя по всему, Лютик верит ему.       — Все в порядке? — в конце концов спрашивает бард, как будто ответ на этот вопрос зависит не от его собственных эмоций, а от того, что думает Эскель.       — Я не хотел, чтобы ты беспокоился, — честно отвечает Эскель. — Мне просто нужна была минутка.       Лютик кивает.       — Знаешь, я могу дать тебе целый день. Как насчет встретиться сегодня вечером в корчме? Да? Здорово, тогда увидимся!       Несмотря на всю пользу, которую приносят обостренные органы чувств, Эскель очень хотел бы получить вдобавок ускоренную обработку информации, потому что он устал от того, что слишком медленно осмысливает слова барда, пока не становится слишком поздно. Почти.       — Лютик, подожди!       Он недостаточно быстро реагирует, чтобы помешать барду покинуть конюшню, но, к счастью, на этот раз тот не исчезает в каком-нибудь переулке, а останавливается прямо перед Эскелем, сбивая его с пути. Когда Лютик не говорит ни слова, закусив губу, Эскель вздыхает.       — Я не знаю, о чем ты думаешь, но, скорее всего, все совсем не так. Я просто… забеспокоился.       — Из-за чего? — мягко спрашивает Лютик, нахмурившись.       Эскель прочищает горло.       — Из-за сегодняшнего утра.       Лютик хмурится еще сильнее.       — А что случилось утром? Ты что-то сломал или… ты сломал мою лютню? — вздыхает бард.       Эскель качает головой, совершенно сбитый с толку.       — Конечно же нет! Я… Зачем мне вообще это делать?       Пожав плечами, Лютик щипает себя за переносицу.       — Тогда почему ты так обеспокоен? Мы проснулись меньше часа назад, что еще такого ты вообще мог сделать?       — Когда ты разбудил меня, я… я подумал, что мог навредить тебе?       Лютик моргает. А затем еще раз. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но закрывает его, заходясь смехом.       — Серьезно? Дорогой, все в полном порядке. Это скорее было похоже на объятия чересчур восторженного ребенка. Совсем не больно. И это явно не то, из-за чего такому прекрасному ведьмаку, как ты, стоит расстраиваться.       Эскель вздыхает, мысленно проклиная себя за то, что его поведение было достаточно странным для того, чтобы его сравнили с восторженным ребенком. Он пытается противиться искреннему желанию сбежать и сосредотачивается на кое-чем другом, что его волнует.       — Что ты имел в виду под тем, чтобы дать мне день? — спрашивает ведьмак.       Лютик возвращает ему смущенную улыбку.       — Тот мужчина вчера? Ну, может, однажды я пообещал олдермену, что сыграю для него как-нибудь еще раз и, э-э, забыл? Оказывается, он не забыл. И он очень тонко намекнул, что закроет глаза на то, что прошло уже несколько лет, если я сыграю сегодня. Ничего важного, но это чьи-то именины, а я обычно посещаю их один…       О. Ну конечно, мало кто захочет присутствия ведьмака на их именинах, а если и захочет, то явно не его. Не то чтобы распугивание детей — часть праздничной программы.       — Мне бы не хотелось вмешиваться, — говорит Эскель после небольшой паузы.       Лютик снова хмурится, явно что-то обдумывая, но в итоге просто кивает.       — Да, в этом нет необходимости. Я закончу к ужину, и если ты не против остаться на еще одну ночь, то мы могли бы выдвинуться в путь завтра?       Эскель улыбается.       — Без проблем.       — Замечательно! Тогда увидимся, дорогой ведьмак! — Лютик ярко улыбается и на этот раз проносится мимо Эскеля, на мгновение сжимая его ладонь в своей.       Никогда у него еще не было такого сбивающего с толку разговора с утра пораньше. Он думает, что, возможно, мог бы понять Геральта, почему тот поначалу не хотел путешествовать с бардом, но… нет, одну вещь он все же понять не в силах: как можно считать, что все это тепло и доброта не стоят ни малейшего хаоса в его жизни?       Что ж, похоже, Эскель был настолько ошеломлен упомянутой теплотой и добротой, что ему понадобилось невероятно много времени, чтобы осознать, что он вполне способен провести день, занимаясь своими делами, а не лишь в ожидании Лютика. Способен и, на самом-то деле, очень даже обязан.       Видимо, этот день он проведет с местным утопцем.