Timeline

Юнги приходит сюда изредка — в момент, когда эмоциям нужно дать выход, когда их становится так много, что в себе их больше не удержать. Он давно здесь не бывал, так что даже престарелый владелец этого места и по совместительству его учитель был удивлён звонку Юнги. Он знал его ещё мальчишкой, а если быть совсем уж точным, — то их с Намджуном. Впервые Юнги попал сюда, когда ему было тринадцать — в возрасте, когда начинал бесить весь мир, когда юношеский максимализм порождал нескончаемые потоки агрессии, которые не хотелось выливать на людей и уж тем более — на близких. Здесь Юнги показали, как давать выход эмоциям, никому не навредив при этом из окружающих. Намджун до сих пор бывает тут дважды в неделю на интенсивных тренировках, что держат всё тело в тонусе. Юнги же с возрастом появлялся на пороге этого места всё реже и реже. Казалось, злости было меньше, он мог всё контролировать. С Чимином рядом всё было умеренно легко, со всем можно было справиться. И выход эмоциям Юнги давал уже в их постели: иногда позволяя себе слабость, иногда грубость, иногда — неоправданную нежность. Казалось, Чимин мог растворить для него всё, разбавить концентрацию нежелательных чувств, и тогда всё ощущалось сносным. Пока Чимин был рядом, внутри был покой. Юнги думал, это будет работать всегда, что именно эти любимые руки, эти родные глаза, это знакомое, такое тёплое дыхание — всё это будет его якорить, держать, заземлять. Но затем появился Тэхён — и мир для Юнги как будто сошёл со своей привычной орбиты. И Чимин больше не ощущался его местом тишины, его островом спасения. Поцелуи, секс, слова, обыкновенная близость, обыкновенное тепло его тела, взгляд, даже манера заботы, даже то, что не имело ничего общего с интимом, — уже не спасало Юнги от урона, какой нанесла нутру встреча с Ким Тэхёном. Сердце Юнги болит. Оно разбито. Но как такое возможно? Он уверен, что болит оно не от любви, потому что он не любит Тэхёна. Он не знает Тэхёна. Он не хочет Тэхёна. Он хочет прежнего себя. Прежнего Чимина. Он хочет свою жизнь до тех самых 3042:05:24:18:46:17, когда «мы вместе навсегда» ощущалось прочно, было чем-то фундаментальным. Ему бы хотелось, чтобы связь с Тэхёном не оказывала на него такого влияния, чтобы состояние Тэхёна не заставляло Юнги чувствовать себя виноватым, чувствовать, будто на каком-то из уровней он лежит с ним там же, на аппаратах, без желания цепляться за жизнь. Юнги бы так хотелось, чтобы всё внутри не сжималось в ком. Чтобы Чимина, как и раньше, было вполне достаточно, дабы чувствовать себя завершённым. Сердце Юнги болит. Оно так болит за мальчика, который не должен был что-то значить для него. Юнги не отводил ему роль в своей жизни, не выделял для него в ней место. Юнги ничего не планировал на его счёт, но, если бы Юнги ничего не чувствовал к нему, сейчас бы и не разрывалось всё внутри вот так. Глупо. Глупо отрицать и говорить, что Юнги ничегошеньки не чувствует, что нет этого спутанного комка ощущений, чьи ниточки болезненно дёргаются при упоминании его имени. Тэхён. Тэхён. Тэхён. Неужели так теперь будет всегда? Неужели его теперь будет так много во всём? — Не ожидал, что увижу Вас здесь, господин Мин, — поджарый мужчина под семьдесят учтиво кланяется Юнги, хотя это сам Юнги должен выказывать ему уважение — так он и делает, мягко остановив старика за локоть от поклона. — Я тоже не думал, что приду, учитель. Чимину никогда не нравился подобный способ справляться с эмоциями, но он и не запрещал Юнги, не ограничивал его волю. Юнги не избивал настоящих людей — только тяжёлую грушу, потому что все враги были у него в голове. Он никогда не проявлял физическую жестокость к людям, даже если иногда этого до одури сильно хотелось. По этой причине Намджун и привёл его однажды сюда — к человеку, что научил Юнги самодисциплине и умению справляться со своими бесами. — Я всё подготовлю, а Вы пока что разогрейтесь, — пожилой мужчина давно знает весь алгоритм действий, так что Юнги лишь остаётся кивнуть в благодарность, поджав губы. Если Мин Юнги пришёл сюда, значит, дела его совсем плохи. Он помнит каждое движение так, словно его обучали лишь вчера, долго и нудно заставляли прежде всего работать над правильным дыханием, перед тем как кидаться на боксёрскую грушу с кулаками. Раньше его раздражало и бесило даже это, единственное, чего он хотел, — просто избавиться от агрессии и колотить неживой объект, пока ему не надоест. Он не понимал, что правильное дыхание — чуть ли не фундаментальная основа. Лампочки в раздевалке не дают достаточно света, чтобы можно было рассмотреть каждый угол помещения, но на основные действия их излучения хватает. Юнги не надевает ничего из одежды, кроме спортивок на нательное бельё, его ноги босые, кожа голой спины реагирует на гуляющий и воющий эхом сквозняк. Разминка — важная часть, с которой он всегда начинал такие встречи. Отжимания, бег, скакалка, стойка на руках — уже эта рутина потихоньку успокаивала его, сколько он себя помнит. Сам бокс — забирал то, что ещё оставалось, от чего нельзя было так легко избавиться. Он помогал справиться с теми эмоциями, какие норовили разбить Юнги на осколки. Юнги не уверен, что всё это поможет ему на этот раз, что каждый удар, каждое напряжение его тела, ощущение физической усталости и боли отнимет ту, что принесла ему та ночь. Что принёс ему Тэхён. Его образ за закрытыми веками, его голос в голове, эти большие глаза, в которых существовала целая Вселенная… Его… Его Тэхён. Его Душа. Его Душа разрывает ему сердце. Боксёрские бинты скрывают вид погасшей, неподвижной метки. Серебристая чёлка быстро становится мокрой, липнет ко лбу; по виску стекает капелька пота. Юнги наносит удар за ударом, стараясь не забывать о дыхании и не забываться в своих мыслях. Ему наоборот нужно вынырнуть из них, вынырнуть из той пустоты, что пришла после инцидента с его соулмейтом. Учитель следит за его техникой со стороны. Ещё лет десять назад он составил бы Юнги хорошую конкуренцию, но, когда тебе за шестьдесят, здоровье уже не располагает к подобному уровню нагрузки на тело. Мышцы Юнги — сплошные канатные тросы, натянутые до предела. Кожа блестит от пота. Удар ногой с разворота корпуса. Тело, отвыкшее от подобных нагрузок, устаёт быстрее, чем разум находит своё умиротворение. Хреновее всего то, что сколько бы он ни бил грушу, какой бы сокрушительной силы удары ни наносил, кого бы ни представлял на месте неживого объекта, — это не помогает. Даже это — то, что всегда спасало, — уже ему не помогает, не развеивает тупую пустоту, не наполняет Юнги обратно чем-то, за что хотелось цепляться. Тэхён словно утянул его за собой. Вот только он и дышать самостоятельно без аппаратов не способен, а Юнги каждый вдох сейчас кажется чем-то практически непосильным, как будто в лёгких уже наслоилась тяжёлая груда стружки графия. Так должно быть? Это необходимо ощущать, когда теряешь свою душу? Врачи не могут обещать, что Тэхён проснётся, вернётся к ним. Вернётся к Юнги. Так или иначе, метка больше не отсчитывает время. Это могло бы означать полный разрыв связи, — как Юнги того и хотел, — но долгожданного покоя за этим не пришло. Не пришло ничего, кроме всеобъемлющей п у с т о т ы и чувства вины, которую даже не представляешь, как загладить. Удар. Но это ничегошеньки не меняет. Чимин всё так же звонит ему в беспокойстве. Юнги всё так же не знает, что должен ему сказать. Метка всё так же выглядит выцветшей. Внутри всё так же — без красок. А Тэхён — Тэхён всё так же без возможности самостоятельно дышать.

***

Наверное, вернуться в офис — не самая удачная идея, но вместе с тем Юнги не может придумать ничего лучше этого. Работа отвлекает, всегда отвлекала. К тому же, он не может позволить себе так долго не появляться в отделе, учитывая то, что некоторые из проектов его подчинённых вот-вот будут утверждены для реализации. — Признаться, я не ожидал, что ты сегодня придёшь в офис, — Сокджин стоит у панорамного окна в кабинете Юнги, пока сам Юнги пытается найти рукам какую-то работу в попытке реорганизовать своё пространство. — Или в ближайшее время. Юнги не мог не впустить его после нескольких аккуратных стуков. К тому же, друг ему бы сейчас не помешал. — Выглядишь хреново. — Намджун тоже мне это сказал в больнице, — Юнги пожимает плечами, стараясь звучать ровно, как будто ничего такого не произошло. Это так по-Кимовски, Господи, — разговаривать с Юнги вот так прямо, без прикрас. Судя по тону голоса и настроению Сокджина, он уже всё знает. — Сам-то что здесь делаешь? — Я не мог оставить Намджуна одного после случившегося с его секретарём. К тому же, утром здесь был разбор полётов, и под горячую руку нашего директора Ким попались все, — Джин совершает небольшой глоток кофе, чашку которого держит в ладонях. От Юнги также не успевает ускользнуть наспех брошенное «секретарём», как будто Ким-старший не может смириться со своей связью с Тэ. — Половину своего штата он уволил, другую — долго и гневно допрашивал о том вечере, когда они потащили секретаря Ким в бар. Кто-то проболтался о том, как его намеренно споили и подложили под какого-то мужика. Отсюда и объяснение наличия спирта в его крови, а ещё… А ещё некоторых из травм на его теле, что образовались в результате насилия. Челюсть напрягается. Юнги даже сам не замечает, как белеют его костяшки, сжавшиеся в кулак, но зато Сокджин отчётливо слышит их хруст и стремительно опускает на руки своего друга осторожный взгляд. — Выходит, ты — взаправду его истинный, — с придыханием невесело проговаривает старший из братьев Ким. — Почему ты не рассказал мне? Если не мне, мог бы сказать хоть Джуну. Мы — твои друзья, Юнги. Думаешь, мы бы стали осуждать? Ты, например, знаешь едва ли не все наши грязные секреты. Включая нашу с Джуном личную связь. Как будто это знание для кого-то что-то изменило бы. Юнги не хотел афишировать, не хотел лишнего внимания. Он не хотел, чтобы у его с Тэхёном связи было ещё больше влияния на положение вещей. — А вы с Джуном — его старшие братья, — практически монотонно, словно в упрёк парирует Юнги. — Хотя, лично ты называешь его как угодно иначе, даже будучи не в состоянии просто произнести его имя. Вы бы тоже могли мне сказать, кем он вам двоим приходится. Сокджин приоткрывает губы, чтобы ответить ему чем-то едким, потому что слова, на самом деле, укололи, пробили плотные латы холодной непоколебимости. — Никто из нас не был идеальным, когда речь шла о Тэхёне, — наконец Джин собирается с мыслью. — Мы тут не соревнуемся за приз в конкурсе «Главный мудак года». Мы все накосячили: я, Джун, ты, люди вокруг Тэхёна… Мы все его подвели. Мы все привели его туда, где он сейчас есть. И я не боюсь произносить его имя. Я банально чувствую, что не заслуживаю этого, Юнги. Я не заслуживаю даже называться его братом, ведь в период, когда Намджун так усердно трудился, чтобы заботиться о нём, чтобы обеспечить ему будущее, я предпочитал игнорировать сам факт его существования. Я ужасный человек, Юнги, и именно поэтому я даже не имею права элементарно звать Тэхёна по имени. Юнги понятливо поджимает губы и отводит от него ранее сосредоточенный, но теперь уже расфокусированный взгляд. — Я не хотел его, — голосит Юнги едва различимо; в пору даже переспросить у Сокджина, понятны ли ему его слова. — Я… Я не хотел нашей связи, а потому и никому о ней не рассказывал, кроме Чимина. Мы с ним… Мы планировали остаться вдвоём, объясниться со своими истинными, когда придёт день встречи. Я тогда ещё не знал, что буду сталкиваться с Тэхёном каждый день на работе. Я тогда ещё не знал, что Тэхён — моя Душа. Я не хотел его, я заведомо его не хотел, и когда встретил — расстаться было сложнее, чем я предполагал. Ты сам знаешь, что такое связь истинных… Да. Сокджину бы хотелось её не знать. А если и знать, то не с тем человеком. — Ты сам знаешь, как сложно этому противостоять. Мне казалось, это пройдёт — и я прекращу искать его взглядом, прекращу видеть всю Вселенную в его глазах. Я был честен и спокоен с ним, когда рассказал ему о Чимине, и, блять, Джин, я думал, что это вернёт всё назад, и всё снова будет хорошо. Я не хотел Тэхёна в своей жизни, я всеми правдами и неправдами гнал его из головы, из мыслей, но никогда не стремился причинить ему вред, всякий раз, что мы пересекались в офисе. Но знаешь, что? Ему хватало всего одного взгляда на меня, чтобы вся моя выдержка давала всякий раз сбой. Что-то во мне тянулось к нему, но я не хотел этого, я не желал этого. Даже в самые подсознательные моменты мой разум обращался к истокам нашей природы, и в них я тянулся не к Чимину. Я тянулся к своей Душе. Я тянулся к нему, к Тэхёну. Ты знаешь, что это такое. Ты знаешь, что больше ничего уже не будет способно заменить тебе то чувство, какое испытываешь, когда он рядом. Когда он смотрит на тебя, когда знаешь, что время на твоей метке — его. Ты знаешь, каково это. Сокджин рефлекторно обхватывает своё запястье — то самое, на котором неоновые цифры отсчитали уже целых тридцать лет с момента встречи с его истинным. По ним легко ориентироваться, когда у Намджуна день рождения. — Но я не хотел, чтобы с ним случилось то, что случилось, Джин. Я не желал ему зла. Я, блять, просто хотел спокойной жизни рядом с Чимином до конца своих дней. Таков был план. Мы обещали с ним друг другу… Телефон Юнги снова разражается новым входящим вызовом от Чимина, а Юнги ещё со вчерашнего дня просто не может найти в себе сил поднять трубку. Когда Юнги вернулся домой, Чимина там уже не было. Когда он ушёл, Чимин ещё не вернулся. Юнги не хотел пересекаться, он не был готов посмотреть ему в глаза. Он не был готов объясниться, почему сорвался в четыре утра к другому. Чимин бы его не понял, и часть Юнги не желает, чтобы Чимину хоть когда-нибудь пришлось пережить что-то похожее, дабы он понял Юнги в полной мере. — Я чувствую, что подвожу Чимина… Что моя часть нашего уговора трещит по швам. Что я уже не могу сказать, принадлежу ли полностью ему. Я обещал ему разобраться, обещал, что всё снова будет, как раньше. Я обещал ему, что наличие истинных ничего для нас не изменит, потом что мы любим друг друга, а это всё, что было важно, — рингтон всё не смолкает, вынудив Сокджина тоже посмотреть в сторону гаджета. — Сейчас я даже трубку не могу поднять, хотя и понимаю, что нам придётся поговорить. Я не знаю, что я должен буду ему сказать. — Он переживает за тебя, Юнги, — без намерения отругать, чуть более мягко сообщает ему Сокджин. — Он звонил мне и Джуну в попытке узнать, как ты и как Тэхён. Намджун выиграл для тебя немного времени, он сказал, что тебе нужно побыть одному, но так долго продолжаться не может, Юнги. Тебе нужно будет поговорить с Чимином. — А я если я не знаю, о чём говорить? — Тогда помолчи с ним. Насколько я помню, вы прекрасно умели друг друга поддерживать и понимать даже без слов. Сокджин опускает взгляд на люксовые часы у себя на запястье. — Мне пора возвращаться к исполнению обязанностей временного секретаря Намджуна. Юнги не может не заметить, что отношения между двумя Кимами стали чуть мягче и теплее после случившегося с Тэхёном. В иной ситуации, становиться секретарём собственного младшего брата, которого ненавидишь, стало бы для Сокджина чем-то сродни лишиться чести. — Но мы не закончили, Мин Юнги. Если тебе нужно с кем-то поговорить — мы с Намджуном рядом. В конце концов, Тэхён для нас тоже не посторонний человек. Юнги кивает, приняв к сведению предложение Джина. В кабинете становится тихо, как только он остаётся в нём один. Выдох, какой он делает, угнездившись в своём кресле, тяжёлый и усталый. На рабочей поверхности лежат несколько планшетов с информацией, какую Юнги ещё не просматривал, но он не уверен, что обладает достаточным количеством энергии в теле, чтобы сосредоточенно разобраться со всеми рабочими моментами. Он теперь уже даже не понимает, зачем он здесь. Возможно, это просто отсрочит его возращение домой и даст время подумать, что он должен будет сказать. Веки тяжелеют, смыкаются, как если бы ему хотелось спать. Юнги не способен сопротивляться воле своего тела, в конце концов, он почти не спал за прошедшие сутки. Конечности становятся ватными, их почти не ощущаешь. Миг — и сознание выскальзывает из призмы реальности. В сон он попадает быстро, как по щелчку. Здесь опять он кажется для всех невидимкой, судя по тому, как спокойно мимо него проходит маленький Чон Чонгук. Здесь опять он не способен никак повлиять на ситуацию, быстро оглядываясь, чтобы оценить обстановку и осознать, где это он, — и всё указывало на то, что это сырое, обшарпанное место — дом, в каком рос Ким Тэхён. Здесь снова его маленькая Душа, что буквально в одиночку справляется с жестокостью этого мира. Юнги наблюдает за тем, как Тэхён неумело ухаживает за их с Чонгуком сильно приболевшей мамой, как детские руки трясутся от страха, как он пытается звучать твёрдо и убедительно, заверяя расклеившегося младшего брата в том, что мама их не оставит, она поправится, и у них обязательно всё будет хорошо. — Она очнётся, вот увидишь, Чонгук-и. Женщина выглядит болезненно бледной, кажется, у неё сильный жар. Юнги на рефлексах тянется пятернёй в карман за своим телефоном со скоропалительной мыслью вызвать скорую помощь, но прибор здесь не работает — ни сигнала нет, ни реакции сенсора на прикосновение. — Эй! — он пытается ухватиться за плечо Чонгука, но пальцы проходят сквозь тело мальчика, напоминая Юнги, что здесь у него нет ни сил, ни власти. Что это сон. Сон, безумно похожий на настоящее несчастливое воспоминание. — Вызовите ей врача! — но никто из мальчиков его, как и ожидалось, не слышит. Тэхён снимает ткань с её головы, окунает повязку в таз воды со льдом, а затем кладёт обратно, надеясь, что это собьёт высокую температуру. — Мама так делала, когда ты болел, Чонгук-и. Надеюсь, это ей поможет… Чонгук, способный хорошенько вмазать кому-то, способный нехило ранить словами, делается слабым перед теми, кого он любит. Он ревёт возле маминой кровати, не имеющий сил взять себя в руки, пока Тэхён стойко и мужественно исполняет функции главы семьи. — Пойдём покушаем, я рис приготовил, — Тэхён кладёт свою руку на плечо младшего брата, но тот лишь гудит в нос: — Я не хочу. — Чонгук-и, мама будет недовольна, когда проснётся, узнать, что ты ничего не кушал. Мой рис, конечно, не такой вкусный, как у мамы, но я очень старался. Я и для неё приготовил. Когда она проснётся, должно быть, она тоже будет голодна. Чонгук утирает слёзы — такой весь мягкий и домашний. В нём едва можно узнать того дерзкого мальчишку, что с лёгкостью может надрать кому-то зад. — Она же проснётся, да?.. — неуверенно интересуется он у брата слабым и негромким голосом. — Она ведь нас не оставит? — Конечно, нет, Гук-и. Мама поправится, вот увидишь. Ей станет лучше. Чонгук шмыгает носом и берётся за ложку, запихивая непомерно большую порцию риса себе за щеку. Кажется, он вот-вот им подавится, но всё в итоге оказывается хорошо. Мальчик смаргивает влагу с длинных ресниц, взгляд кажется максимально невинным, уязвимым, доверчивым — эту сторону Чонгука, похоже, может увидеть далеко не каждый. — А ты? Ты меня не бросишь? Вопрос причиняет слишком много боли, и Юнги — в том числе. Он не дышит, просто наблюдает за тем, каким на самом деле сильным Ким Тэхён был ещё с детства. Этот хрупкий мальчик в очках, что не сдался, не опустил руки. Прекрасный старший брат. Прекрасный старший сын. Прекрасный, добрый человек. И, наверное, п р е к р а с н ы й с о у л м е й т. — Ни за что, Гук-и. Я ни за что тебя не оставлю.

***

Чимин не знает, что и делать. Он всё думает о том пустом взгляде Юнги, словно весь мир для него утратил краски, и даже сам Чимин в его глазах — тоже чёрно-белый. Юнги не отвечает на звонки, и даже то, что Намджун попросил дать ему немного времени, всё равно не делает на душе спокойно. На ней паскудно. Как будто это Чимин во всём виноват. Как будто нынешнее состояние Тэхёна — его рук дело. Он переживает за этого мальчика, несмотря на то, что они едва знакомы. За него переживает Юнги, как бы он это ни пытался отрицать. Намджун передал Чимину то, что ему самому сказали врачи: ситуация сложная. Ким Тэхён перенёс несколько серьёзных операций, и впереди у него далеко не последняя такая, но это до сих пор не даёт ему возможность самостоятельно дышать, и именно аппараты поддерживают в нём жизнь. Чимину искренне жаль, что это случилось с ним. Юнги как-то упоминал, что у него есть младший брат и мама… Должно быть, этим людям сейчас очень тяжело. Если бы у Чимина был адрес или хотя бы номер, он бы выразил им своё сочувствие, даже несмотря на то, что он для них — никто. Просто возлюбленный соулмейта Тэхёна. Он смотрит на экран своего смартфона, заглядывает в их переписку с Юнги, пытаясь понять, прочитал ли он хотя бы последние сообщения. Может, Чимин слишком давит на него со своими переживаниями? Может, Юнги просто не знает, как сказать ему перестать?

я надеюсь, ты в порядке

ну, настолько, насколько ты можешь быть в порядке

позвони мне, пожалуйста

я люблю тебя, что бы ни случилось

мы обещали со всем справляться вместе

ты помнишь?

мы — партнёры, Юнги

и я с тобой, что бы там ни было

я на твоей стороне

ты можешь поговорить со мной

ВСЕГДА

а если не хочешь говорить со мной, поговори хоть с кем-то

ты не должен проходить через всё это один

прошу, не замыкайся в себе

если одиночество — это то, чего ты сейчас хочешь, хорошо

просто ответь мне и дай знать, что ты в порядке

я переживаю за тебя

я знаю, что ты был дома, но ты ушёл раньше, чем я вернулся

я абсолютно ни на что не злюсь

очень люблю тебя и безумно скучаю

и жду дома

мы всё преодолеем

Чиминов монолог выглядит внушительно. Он прикусывает подушечку большого пальца, думая, стоит ли ему что-то написать в поддержку, как сообщения впервые за два дня становятся наконец прочитанными, а затем появляется и долгожданный ответ: Ёбо ♥: спасибо Ёбо ♥: я держусь Ёбо ♥: обещаю, что буду сегодня дома Ёбо ♥: я тоже по тебе скучаю и тоже тебя люблю Это всё, что Чимину сейчас нужно: знать, что Юнги живой и здоровый, и что он вернётся домой. А со всем остальным они справятся. Ведь справятся, да? — Господин Чимин, — Чиминов ассистент, Джисон, шумно стучится в двери, — образцы приехали. — Хорошо, оставь их на столе, я гляну. — У Вас всё хорошо? — обеспокоенно интересуется у своего босса работник. — Вы выглядите усталым, господин. — Просто сплю плохо в последние дни, — Чимин отыскивает в себе силы, чтобы выдавить улыбку. — Но не переживай. Всё будет хорошо. — Волнуетесь перед встречей? Встречей?.. — Ты о чём? — Чимин недоумённо вскидывает бровь. Стоит, наверное, пересмотреть расписание, составленное Джисоном. Сейчас так много всего происходит, что Чимин элементарно мог упустить что-то или забыть. Все его мысли сейчас с Юнги, даже если тот в эти дни не хочет Чимина рядом и не жаждет его поддержки. Всё нормально. Чимин понимает. По крайней мере, ему хочется думать, что он понимает. — О Вашем истинном, конечно, — Джисон мягко кивает на Чиминову метку, что виднеется из-под ткани подкатанного рукава серебристой рубашки. Чимина словно парализует от ответа. Истинный. Метка. Взгляд тут же нашаривает голубой неон на коже, каждую цифру которого знаешь наизусть. 3042:07:27:21:14:59. Это случится уже этим вечером. Уже сегодня Чимин обретёт своего соулмейта, своего истинного. Он и забыл. Все мысли заняли Юнги с Тэхёном, и Чимин совсем забыл о том, что тоже вот-вот встретит свою родственную душу, своего предначертанного, уготовленного ему самой Вселенной. — И впрямь… — выдыхает он шёпотом, осторожно оглаживая подушечками пальцев стойкие показатели неона метки. — Это случится уже сегодня…

***

Чонгук не может сказать, где он пропадал последние несколько дней. Если спросят — он был везде и нигде одновременно. Он посещал как общественные места, так и те, в которых находиться было весьма опасно. Таким был последний мутный и сомнительный бар, в котором он заказал выпивку. Пойло было отстойным, как и посетители, что отвратно и мерзко шутили над какой-то историей, где один их дружбан пополнил свой сексуальный список одним уродцем-очкариком, принудив того к близости. Чонгуку бы сидеть и не отсвечивать, но лишь знание того, что с его Тэхёном поступили так же, тоже вынудили, тоже сделали больно, — сносит Чонгуку чёртову крышу. Его не было рядом, когда Тэхён просил о помощи. Его не было рядом, когда чужие руки оставляли следы. Следующее, что он помнит, — то, как выливает своё пиво на голову рассказчика той омерзительной истории, в которой им подобное отношение к живому человеку показалось чем-то смешным, чем-то достойным героизма. Ублюдки. Какие же они ублюдки. Чонгук понимает, что пьян, что не в своём уме, что в нём сейчас слишком много эмоций, в нём горя через край, но с собственной улыбкой и смехом, что становятся иррациональной реакцией на то, как его бьют в ответ на вылитое пиво по лицу, он ничего не может поделать. — Щенок! Его толкают в стенку, пригвоздив к поверхности так же, как это в больнице сделал Ким Намджун. Да, тот самый, деловито и пафосно назвавшийся старшим братом его Тэхёна. У Тэхёна нет братьев, кроме Чонгука. Только Чонгук. Только они двое есть друг у друга. Они пообещали один другому ни за что не бросать. Тэхён пообещал ему. Тэхён ему обещал! — Тебе смешно?! Чонгуку не смешно вообще-то, он на грани того, чтобы совсем расползтись, но он всё равно смеётся после каждого удара — кряхтит и смеётся, даже если во рту уже солоно и чувствуется на языке привкус металла. Боль почти и не чувствуется, во всяком случае, тело не саднит так сильно, как что-то у него внутри, что-то, что будет поважнее его оболочки. Он плохо справляется с тем, когда с его близкими что-то случается. Когда их с Тэхёном мама сильно болела, он думал, что она не справится. Та эпидемия забрала с собой много жизней жителей обычных трущоб, которым качественная медицина была не по карману. У них с Тэхёном не было средств на лекарства, а того, что перечислял им их «благодетель» Ким Намджун, едва хватало на еду. Но Тэхён верил. Он верил, что мама вернётся к ним, что всё у них будет, как раньше, они трое выдержат всё. Ему так не хватает этой веры. Как бы ему хотелось вот так же, как Тэхён, молча и терпеливо идти к цели. Чонгук не такой. Он не по вере. Он не по терпеливости. Он со взрывным, импульсивным характером, склонен рисковать и влипать в неприятности, вот как сейчас: где его избивают трое, а затем под дулом пистолета угрожающего им бармена, что требует прекратить потасовку, Чонгука выкидывают на улицу, швыряют на мокрый асфальт под проливной дождь. — Попадись мне на глаза ещё раз, щенок, — размажу! «Щенок». Прозвище, что накрепко приелось, прикипело к Чонгуку за все годы его жалкого существования. Все они к Чонгуку относились так, словно он — маленький борзый говнюк, лезущий не в свои дела, а ведь всё, чего Чонгук хотел в жизни, — лишь защитить маму и Тэхёна. И Чонгук не справился. Не защитил. Не уберёг. Тэхён вот-вот его бросит. Истерический смех перерастает в злой оскал. Он пытается подняться, словно ещё не закончил, но конечности кажутся слабыми, неподъёмными. Слабак. Чон Чонгук — слабак. Щенок, которого так все не любят вокруг за дерзкий нрав, за наглое поведение и за то, как он буквально зубами вырывает способы сделать своего брата и маму счастливыми. Он больше ничего так сильно в жизни не хотел, как видеть их улыбки. — Я не щенок! — Только тявкни мне ещё раз — и я тебе челюсть сломаю, гадёныш. Такой мелкий, а сколько хлопот! Чонгук получает ещё несколько пинков в живот и по рёбрам — ничего такого, чего раньше он не получал, — и затем его наконец оставляют в покое. Он поджимает к груди колени, сжавшись в ком, и вот здесь улыбка наконец полностью отступает, уступая злым слезам. Его накрывает заново. Всё наваливается на его плечи с новой силой. Он едва перекатывается на спину, подставляя каплям дождя лицо, и те смывают с кожи грязь и кровь. Он пытается смотреть в чёрное небо, часто-часто моргая, а собственных слёз даже и не ощущаешь. Кашляя, Чонгук пытается доползти до навеса, чтобы укрыться от ливня; сил будто совсем нет. Прямо перед ним на кирпичной кладке соседнего здания через прожектор появляется 3D-голограмма транслируемых новостей. На весь экран показывают пойманного Лим Сумина, лицо которого вынуждает Чонгука в ненависти стиснуть саднящую челюсть. Почему? Почему, чтобы его поймать, понадобилась жизнь Тэхёна? Почему? Почему этот мир настолько жестокий, недобрый к Чонгуку? Почему он пытается отнять у Чонгука то, что он всеми силами старается защитить? В новостях говорят о том, что публичная экзекуция Лим Сумина будет совершена послезавтра на главной площади Сеула. Чонгуку даже всё равно, как это пройдёт, ведь явление на общественную казнь необязательно. Однако Лим Сумин виноват в том, что стало с Тэхёном, поэтому Чонгук не пропустит этого торжества. Этот ублюдок отправил Тэ в больницу, из-за него его братик сейчас там, в глубокой коме. Он виноват. И Ким Намджун виноват. И Мин Юнги. Мин Юнги тоже виноват! Все они виноваты! Все они привели Тэхёна к этому! Чонгук хочет мести, хочет крови, хочет справедливости. Он хочет, чтобы все ответили по заслугам. Ненависть и боль, и отчаяние захлёстывают его полностью, берут контроль над всеми остальными его эмоциями, становясь приоритетом, идеей фикс. Он ненавидит Мин Юнги. Если бы не он, Тэхён бы сейчас не был там. Он бы сейчас был жив и здоров. Если бы Мин Юнги не отказался от Тэхёна, всё бы сейчас было по-другому! Чонгук удивляется, как его телефон умудрился уцелеть после драки и лужи дождя, в которой Чон хорошенько прорыдался, отходя от боли. Много пропущенных от мамы, много сообщений от неё же. Он дерьмовый сын, он не такой, как Тэхён. Должно быть, ей сейчас необходима поддержка не хуже самого Чонгука, но он ничего не может поделать — он хочет отомстить, заставить страдать всех так, как сейчас страдает его Тэхён. Нужно будет мстить по одному: сначала этому Мин Юнги, а затем тому Ким Намджуну. Это всё они. Это их рук дело. Это рук дело и самого Чонгука, ведь он тоже хреновый брат. Он хреновый человек. Он тоже подвёл Тэхёна, не присмотрел, как следовало. У него нет сил, чтобы позвонить маме. Ему даже нечего будет ей сказать. Она только лишь ещё сильнее расстроится, узнав, что второго её сына хорошенько отделали в каком-то подпольном баре, угрожая ему пушкой едва ли не у виска, а затем выбросили на улицу побитой собакой. Нет. Таким он не может ей показаться. Он не может стать ей ещё одним поводом для отчаяния. Он звонит, наверное, единственному человеку, которого может назвать лучшим другом, — Югёму. Они не раз вытаскивали друг друга из разного дерьма.

мне нужна помощь

Ответ приходит незамедлительно: Югём: назови адрес, я сейчас буду

***

Вода ни горячая, ни холодная, она смывает с тела Чонгука остатки грязи и крови. Югём заботливо приготовил для него чистую сухую одежду и оставил на раковине аптечку. Чонгук смотрит на себя в зеркало, проводит инспекцию на предмет повреждений: разбитая нижняя губа, ссадины на щеке и над бровью — всё не так уж и плохо. На месте ударов по животу и рёбрам уже медленно формируются фиолетовые гематомы. Болит, но жить можно. Не то чтобы это всё было для него в новинку. — Ты там как, живой? — Югём методично и на пробу стучится к нему в двери. — Живой, — выдыхает Чонгук, давая ему гарантии в том, что он в порядке. — Я приготовил тебе горячий суп. Выходи, как будешь готов. У Чонгука нет аппетита, он не чувствует голода, но Югём делает для него так много, что отказаться будет невежливо. Югём не шикует, его хибара ничем не лучше той, в какой живёт сам Чонгук, но для Югёма же лучше оставаться здесь, прячась от Ока Закона. Не то чтобы он разыскивался за какое-то преступление, но, когда ты — подпольный хакер — лучший во всей Корее, по отнюдь нескромному мнению Чон Чонгука, — будет разумнее держаться тени. — Я слышал о Тэхёне… — Югём начинает неловко, наблюдая за тем, как вяло Чонгук ковыряет ложкой жижу в поданной тарелке. — Мне очень жаль. Как он? — Фактически, он мёртв, — односложно отвечает Чонгук. — Врачи не знают, придёт ли он в себя. Ему выращивают новые органы на основе его же клеток, но ни одна операция не может гарантировать того, что он вернётся к нам. — Дерьмо… — комментирует Югём, сложив на груди руки. — Гук, мне… — Знаю. Тебе жаль. — Как ты? — вопрос такой неуместный, неправильный, но в тоже время Югём не может его не задать. — Как будто я вот-вот потеряю самое ценное в своей жизни, — быстро проговаривает Чон, стараясь не вникать в суть собственных слов, чтобы их смысл не ранил его ещё сильнее. — Я благодарен тебе за беспокойство и помощь, Гём. — Ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, Гук. — Мне нужно кое-что ещё, — взгляд Чонгука тёмный, мрачный, злой, и уже по одному этому Югём понимает, что ничего хорошего ему от просьбы ждать не стоит. — Помоги мне найти адрес одного человека. — Кого ты ищешь? — Мин Юнги. Югём покидает небольшой обеденный стол и садится за свой ноутбук. Чонгук никогда не вдавался в то, как работают подобные механизмы поиска, какие алгоритмы задаёт Югём, чтобы на того или иного человека нашлась вся информация, какая высвечивается на двух дополнительных голографических экранах по обе стороны от ноутбука Югёма. Его пальцы работают быстро, когда он обходит несколько ступенчатых уровней защиты от взлома и проникает в базу данных корпорации Cypher Inc. Ким Югём водится с достаточно опасными и нехорошими людьми из теневого бизнеса, но это отнюдь не значит, что сам он является одним из них. Каждый пытается выжить. Именно поэтому Югём держит дома оружие — чисто для самозащиты. Он всякий раз благодарит какого-то там бога за то, что очередной день прожит без надобности его применять. Чонгук настороженно оглядывается, убеждается в том, что Югём увлечённо занят делом, не обращая на него внимания, и тихонько утаскивает под подол толстовки пистолет. — Система защиты у них надёжная, но не для меня, — хвастливо бурчит Югём, наблюдая за тем, как подбираются коды доступа к засекреченной информации, куда входят и досье на каждого из работников. — Я в тебе и не сомневался, Гём, — Чонгуку мерзко на душе от того, что приходится украсть оружие у лучшего друга, ведь знает, что в противном случает Югём ни за что бы не разрешил. Он против насилия, пока это не угрожает непосредственно жизни. Югём бы попытался остановить его, а это последнее, что Чонгуку нужно. Вдвойне неприятней делается о мысли что Югём доверчивый и немного легкомысленный, а Чонгуку так просто взять и обмануть его доверие. — Мне нужно знать, кто такой этот штрих, Мин Юнги? — Нет. — А если я всё-таки спрошу? Зачем ты его ищешь? Это же тот известный архитектор, да? Что у тебя с ним? Чонгук устало выдыхает, отвечая монотонно: — Личные счёты. Югём зависает на мгновение. Не нравится ему то, сколько ненависти проскальзывает в одной этой фразе. Чонгук не так часто просит его найти кого-то, а если уж и просит — дело совсем дрянь. — Чонгук, ты же не собираешься натворить какой-то херни? Ты сейчас не в себе. Ты едва стоишь на ногах после того, как тебя избили. Ты опечален тем, что произошло с Тэ, и я понимаю… — Не понимаешь, Югём. Ты ни хрена не понимаешь! — Не глупи, прошу. Ты не в себе… — взмаливается Югём тихим голосом. Он ещё никогда таким Чонгука прежде не видел: сломленным, обозлённым, сердитым, кажется, на весь мир. — Ты дашь мне его адрес или нет? Если нет, то я пойду. Я найду его любым способом, — и по тону его голоса можно понять, что он не шутит. Похоже, он будет готов пойти на что угодно, лишь бы найти адрес Мин Юнги. — Кто он для тебя? — Понятно, значит, ты мне его не найдёшь, — сухо, жёстким холодным голосом итожит Чонгук, уже принимаясь собираться. — Я найду его для тебя, если ты скажешь мне, зачем тебе он, — ставит ультиматум Югём. — Гук, пожалуйста… — Зачем тебе это? Вопрос заставляет Югёма сдавленно рассмеяться от удивления. — Может, потому, что я переживаю за тебя? Потому, что я часом ранее нашёл тебя в ужаснейшем состоянии — пьяным и избитым? Потому, что ты переживаешь не лучшие времена? Потому, что дорогой тебе человек находится на грани смерти? Потому, что у тебя взгляд серийного убийцы сейчас, а я, блять, твой друг, а друзья, типа, для того и нужны, чтобы быть рядом, когда приключается всякое? Уж не знаю, Гук. И впрямь, зачем это мне? Чонгук немного трезвеет от своей слепой ненависти — слова Югёма застревают где-то внутри, попадая именно туда, куда ими и целились. — Прости… — он слетает на шёпот в своём прощении. — Прости, Гём… Югём так и стоит, скрестив руки на груди, весь напряжённый и не на шутку задетый тем, что Чонгук мог допустить хоть на мгновение, будто ему абсолютно безразлична участь его лучшего друга. — Я знаю… Знаю, что ты переживаешь. Я просто… Я просто пиздец как раздроблен, Гём. Мне нужен Мин Юнги. У меня нет его номера, чтобы с ним связаться, но мне нужен он. Я обещаю не творить херни. Я просто хочу поговорить с ним. Югёму не обязательно знать, что «поговорить» Чонгуку будет мало. — Гём, пожалуйста. Прошу… Мне нужно… — Чонгук звучит хрупко, разбито, так, как будто Югём его единственная надежда. — Скажи мне, кто он для тебя — и я найду, — ультиматум остаётся прежним и повторяется он тем же обиженным и колючим тоном. — Для меня он никто, — наконец Чонгук решает ему признаться, совершенно обессиленный. Кажется, он вот-вот свалится, рухнет вниз. Он настолько опустошен, что нет энергии даже на спор. — Он — соулмейт Тэхёна, который от него отказался. — Чёрт… — сдаётся Югём, безрадостно и сочувственно выдохнув. — Гук… — Я обещаю просто поговорить с ним, правда. Просто найди мне его, пожалуйста. Если копнуть глубже и попытаться разобраться, Чонгук и сам не понимает своей жажды оказаться у Мин Юнги как можно быстрее. Что-то тянет его туда. Что-то зовёт его туда. Что-то, что гораздо сильнее всех его желаний и даже силы воли. Что-то, что сильнее самого Чон Чонгука. — Ладно, — Югём наконец соглашается прийти на помощь, ведь свою часть уговора Чонгук уже выполнил, и теперь дело остаётся за ним одним. — Дай мне минуту. Минуту Чонгук подождать ещё может, это некритично. Часы показывают ему, что время подбирается ближе к восьми вечера, но более ждать он не может. Ему нужно туда всеми правдам и неправдами. Попасть туда любым способом. Чонгук верит, что именно ненависть толкает его в спину, руководит им, и за всем этим он даже не чувствует слабой пульсации своей метки, даже и мысли не допускает о том, что вести его в квартиру к Мин Юнги может отнюдь не желание посмотреть ему в глаза, спросить счастлив ли он. Что всё это зов судьбы, натяжение нити Вселенной, что вот-вот свяжет его жизнь с чужим ему именем и приведёт к его собственной, своей Душе.

***

Юнги обещал вернуться домой, но до сих пор не имеет понятия, что скажет Чимину, когда они встретятся. Остаётся надеяться, что слова сами всплывут импровизацией в нужный момент, ведь такого никогда ранее не случалось, чтобы ему было трудно разговаривать с Чимином. Ему и не приходилось говорить с ним о ком-то другом, ему не приходилось раньше чувствовать подобное притяжение к кому-то ещё. Чимин предупредил, что может немного задержаться, но обязательно будет дома к девяти. Он спрашивает у Сандэй точное текущее время, и искусственный интеллект подсказывает, что до девяти остаётся всего ничего. Это хорошо. Всё же есть немного времени, чтобы подготовиться — Юнги ещё не знает, к чему именно, но настрой нужен определённо. По крайней мере, он может начать с того, что ему снятся тревожные сны, которые выглядят как чужие воспоминания. Он может начать с того, что всё это — происки связи истинных, и что ему необходимо будет больше времени, дабы со всем разобраться и полностью прекратить что-то чувствовать к Тэхёну. Нужно убедить Чимина в том, что Юнги не хочет этих чувств. Что он найдёт способ, как придерживаться их изначального плана. Они ведь хотели быть вместе навсегда. Это была их мечта. Юнги как раз достаёт из бара виски, когда Сандэй приятным женским голосом сообщает ему о том, что на пороге их с Чимином пентхауса стоит незваный гость. Юнги остаётся только нахмуриться в догадках, кого могло принести сюда в столь поздний час. — Выведи мне на экран трансляцию внешней камеры, — отдаёт он команду умному помощнику по дому, и уже через мгновение его электронные часы отображают сьёмку улицы в реальном времени объёмной голограммой, повисшей в воздухе. Синеватая проекция являет Юнги знакомое измождённое лицо, мокрое от дождя, с горящими, тёмными глазами, полными боли. Чон Чонгук вряд ли пришёл сюда с доставкой, ведь Юнги ничего не заказывал. Тем не менее, он здесь. — Впусти его, — коротко велит он искусственному интеллекту, и пока механизм щёлкает, пропуская в квартиру позднего визитёра, Юнги с тяжёлым вдохом наливает в огранённый стакан небольшое количество выдержанного элитного виски и залпом выпивает содержимое. Это будет тяжёлая встреча и, наверное, не самая приятная. — Здравствуй, Чонгук, — Юнги здоровается с ним даже раньше, чем молодой человек успевает появиться в поле его зрения. Шаг брата Тэхёна нетороплив, гримаса на лице полностью выказывает то, насколько он убит горем. — Я как раз открыл виски. Может, ты выпьешь со мной? Юнги ведёт себя непринуждённо, однако всё внутри него переводится в режим боевой готовности. — Я пришёл не для того, чтобы пить с тобой, Мин Юнги, — его голос жестокий, ледяной, пронизанный болью. Он весь ею ослеплён. — Тогда зачем ты здесь, позволь поинтересоваться? — Юнги говорит с ним всё так же вкрадчиво и спокойно, но взгляд осторожный, опасливый. Невооружённым глазом видно, что Чон Чонгук буквально на грани коллапса. Нужно выбирать, что говорить, чтобы не стать его детонатором, а иначе он вспыхнет здесь и сейчас. — Пришёл узнать, что ты почувствовал, когда ваша с ним связь разорвалась, — у Чонгука глаза на мокром месте, он едва справляется со злыми слезами. Что-то внутри Юнги отзывается тупой болью, но он вынужден взять себя в руки. — Если ты ожидаешь, что я скажу, будто это сделало меня счастливым, то ты зря пришёл, Чонгук. — Не. Ври. Мне, — брат Тэхёна ядовито процеживает каждое слово сквозь зубы, и именно здесь Юнги обнаруживает пистолет в его руке, чьё дуло направляется Юнги прямиком в лицо. Раздаётся раскат грома вслед за яркой вспышкой молнии, что подсвечивает их силуэты. Юнги судорожно сглатывает, но позволять чувству естественного страха захватить весь его разум он не может. — Я не вру. Я тоже его потерял, как и ты. — Не сравнивай нас! — огрызается Чонгук, его рука трясётся от каждого всхлипывания. — Я — его семья! А ты — никто! Ты отказался от него, помнишь? — Я всё ещё его истинный. И если ты хочешь знать, что я почувствовал в тот момент, Чонгук, я тебе расскажу. Это была такая боль, пережить какую я никому не пожелаю. Я словно ещё не мёртв, но уже и не жив. Я пустой без него. Это не сделало меня счастливым, как бы тебе ни хотелось отметить для себя обратное. Часть меня лежит там, с ним. Часть меня в нём, а часть его — во мне. — У тебя нет права называться его истинным! Ты отказался от него! Все вы! Только я был с ним рядом все эти годы! С ним всё было нормально, мой брат был живым, пока не появился ты! Пока не появился этот проклятый Ким Намджун! Чонгук смаргивает слёзы, что тут же обжигают его щёки. Он не опускает пистолет вниз, всё так же нацелившись им на лицо Юнги. — Вы отняли его у меня! Это всё ваша вина! — Чонгук, успокойся… — Успокоиться?! Это ты говоришь мне? — младший брат Тэхёна отпускает истерический смешок, скалясь от злых рыданий. — Мой брат там, в коме, а ты говоришь мне успокоиться? Он же твой истинный, твой предназначенный, тот, кто был обещан тебе самой Вселенной… И ты ещё говоришь мне успокоиться?! — Чонгук… — Не смей! Не смей, Мин Юнги! Ты не имеешь права! Ты знаешь, как он ждал тебя? Как любил тебя, ещё даже не зная, что ты — это ты? Ты хоть знаешь? Знаешь, как он лелеял в себе чувства к тебе даже после вашей встречи? Как тяжело ему приходилось смотреть на тебя и твоего избранника? Знаешь? Ты ни черта не знаешь, Мин Юнги!

***

Чимину неспокойно в сердце. Тревога разрастается чем-то ядовитым, растёт в геометрической прогрессии. Его ещё никогда в жизни настолько сильно не тянуло домой. Он по несчастливой случайности оставил на работе свой зонт, а потому по пути домой он вымок до нитки. Сейчас ему ничего более не хочется, чем горячего чая, горячего душа и таких же горячих объятий Юнги. Это тяжёлый день с не менее тяжёлым его окончанием, ведь Чимин эмоционально не готов к тому, чего не избежать. Он не готов встретиться со своим истинным. Всё это так не вовремя. Метку начинает жечь ещё в лифте — выходит, его соулмейт где-то здесь, в доме. Остаётся несколько мгновений, до того, как счётчик времени собьётся на нули и начнёт отсчитывать с первых секунд всё заново. Чимин не дышит, когда подносит ключ-карту к двери их с Юнги квартиры. О Господи… Неужели… — Юнги, я до… Чимин не заканчивает то, что начал говорить, обрываясь на полуслове. Юнги стоит в гостиной, с пистолетом, чьё дуло прижато к его голове, находящийся под прицелом молодого мужчины, ещё не знакомого Чимину. Миг — и гравитация словно исчезает, меняя свой фокус, смещается центр всей тяжести, как только их взгляды пересекаются. Эти глаза — заплаканные, полные боли, полные скорби — становятся центром всей Чиминовой сущности. Вселенная завязывает в узел ещё две ленточки судьбы, ведь отныне она у них одна на двоих. У Чимина и Чонгука. Пистолет выскальзывает из чужой дрожащей ладони, где на запястье импульсом отозвалась метка, и падает на пол. 3042:07:27:21:14:59. 0000:00:00:00:00:01. 0000:00:00:00:00:02. 0000:00:00:00:00:03.