Timeline

0000:00:00:00:00:04. 0000:00:00:00:00:16. 0000:00:00:00:00:38. Это уже не остановить. Обратного пути нет, да и сойти с этой тропы было невозможно с самого начала, просто потому, что такой и была проложена эта дорога. К нему. Им было суждено встретиться здесь, вот так, этим вечером. У всего находится более глубокий смысл. У того, что ещё такого, более весомого в аргументах, более важного в помыслах привело сюда Чонгука. Что тянуло Чимина домой. Тянули они оба. Приближали друг к другу. Юнги наблюдает за ними осторожно, как будто никто перед его лицом дула пистолета и не держал несколько вечностей назад. Ни Чимин, ни Чонгук не двигаются, они застыли на каком-то расстоянии друг от друга, накрепко сплетясь взглядами, не реагируя даже на злое потрескивание молний за окном. Тесный, плотный, интенсивный зрительный контакт заставляет Юнги почувствовать себя лишним в этой комнате. Он сам знает, каково это — когда впервые видишь его. Когда матрица мира отключает любые декорации, любых людей, чтобы фокус оставался лишь на одном нём. Когда других для тебя в эти мгновения больше не существует. У тебя есть только он. У него есть только ты. И вы с ним одни в своём мире. Это классика. Классическое чувство, когда впервые встречаешь истинного. Вселенная позволяет тебе заметить его, упрочниться в его глазах, завладеть частью его души, в обмен отдав добрую часть своей. Чонгук и Чимин связаны той же нитью, что Юнги и Тэхён. У них одно на двоих время. Одна на двоих Вселенная. Одна на двоих душа. 0000:00:00:00:00:42. 0000:00:00:00:00:59. 0000:00:00:00:01:15. — Нет… — Чонгук едва шевелит губами в слабом подобии шёпота. Прекрасный. Неземной. Созданный для него. Стоит всего в расстоянии нескольких метров. Хватай и беги — ведь он твой. Он твой по праву. Он твой, ведь так того хотела для вас Вселенная. Растрёпанные прядки холодного блонда, аккуратный нос с маленькой горбинкой, мягкие, нежные, наверняка очень тёплые персиковые губы, утончённый стан. А глаза — в них заземляешься с первой секунды, как только заглядываешь. Пушистые ресницы, розовые щёки… Связь соулмейтов отчаянно внушает разуму, что красивее него нет. Что только его одного должно желать сердце. — Нет… Никакой шёпот, никакое самовнушение не помогает в этот момент. Чонгук морально на коленях перед ним, перед своим истинным. Липкий ужас разрывает сознание пониманием того, что ему уже известно его имя. Известно, кто он. Чей он. Чей он по факту сложившейся реальности. Тэхён говорил Чонгуку о нём. Пак Чимин. П а к Ч и м и н. — Нет-нет-нет! — борьба с собой ещё никогда не давалась ему настолько тяжело. Ему так хочется подойти к нему, прикоснуться, нащупать на его запястье ту самую метку, что объединила их. Даже если это произойдёт под чётким взором Чиминового избранника — Юнги. Так хочется послушаться наития и прижаться к нему, позволить ему забрать часть твоей боли. Только он может. Природа постаралась сделать так, чтобы всё это было подвластно лишь одному человеку — тому, с кем ты делишь на двоих одну душу. — Нет! Но вместо того он собирает всего себя в кулак и принимается уносить ноги, как можно подальше от человека, что заякорил тебя в своих водах вечным пленником. Назад под капли холодного дождя, что остужают разум. Чонгук не поведётся. Не поведётся, ни за что! Судьба ему не указ! Чимин не успевает опомниться, как от присутствия Чонгука в их с Юнги доме не остаётся и тени. Лишь пистолет, что так и лежит на полу, напоминает Чимину о том, что он был здесь. Действительность превратилась в одно сплошное «всё случилось слишком быстро». Слишком быстро направленный в лицо Юнги пистолет соприкоснулся с полом. Слишком быстро этот мальчишка стал центром всей Вселенной Чимина. Слишком быстро к нему выросло что-то, чего Чимин не планировал. Слишком быстро Чонгук покинул его, не произнося ничего другого, кроме ужасающего «нет». Слишком быстро Чимин понял, что этот мальчик — Чонгук. Мальчик с молниями, с грозами в глазах, с самыми злыми и лютыми ветрами, с самыми буйными ураганами. И только Чимину подвластно видеть в них штиль, покой, мягкий бриз. Чонгук — море. Чонгук — океан. Чимин ни слова не сумел сказать ему, пока он был здесь. Оставалось лишь цепляться за его образ — сейчас весь Чимин слишком подвержен эйфории встречи с ним. Она через какое-то время пройдёт, ну а пока ему так сильно хочется броситься за Чонгуком в дождь… Вернуть его. Вернуть себе. Прижаться, задавить в своих же руках. Никуда не отпускать. Теперь Чимин понимает Юнги. Понимает, как это сложно — бороться, противостоять, запрещать себе хотеть, сдерживать порывы, запрещать желать. Чёрные мокрые волосы, крепкое телосложение, ссадины на ещё достаточно юном лице. Он молод, в нём столько сил, столько энергии и уже столько боли в тех его больших глазах. Столько тяжести. Столько неприязни, настороженности. Забрать бы всё это, чтобы в радужках считывалось лишь счастье. Чтобы море в его глазах прекратило топить Чиминовы корабли. Юнги ничего не говорит, ничего не спрашивает. Только бесшумно поднимает с пола пистолет, не снятый с предохранителя, и оставляет на столе рядом с бутылкой откупоренного виски. Он пьёт в тишине и не сводит с Чимина глаз, пока тот третирует взором входную дверь, словно Чонгук сейчас каким-то волшебным образом появится в ней снова. Опомнившись, Чимин быстрыми шагами добирается до Юнги и перехватывает из его рук стакан с небольшим количеством качественной выпивки и вливает в горло залпом. Нужно стряхнуть это наваждение. Нужно заставить его уйти. Зрачки у Чимина широкие, слегка нарушена моторика. Встреча с истинным очень похожа на приём лёгких наркотиков: мир вертится, исчезает, а тебе тепло, тебе легко и безмятежно. — Это… Это был… — Чимин спрашивает у Юнги так, как будто разум ему ещё не на всё ответил. — Это был Чон Чонгук? — Да, — ответ Юнги короткий и тихий. В нём нет радости, но нет и злости. Чимин пьёт ещё немного — заглушить полнейший эффект неожиданности. Он был максимально неподготовлен к Чонгуку, настолько же, насколько и сам Чонгук к нему. — Что… Что он делал у нас дома? С оружием в руках? — Полагаю, он винит меня во всём, что стало с Тэхёном. Это действительно объяснило бы всё. — Но это, получается, не единственное, что сегодня привело его на порог нашего дома, — продолжает Юнги, задумчиво уставившись на дно гранённого стакана. — Это было ваше место встречи. Вам было суждено встретиться сегодня здесь. Чимин чувствовал Чонгука рядом столько раз, и этим вечером он впервые встретил его. — Хочешь поговорить об этом? — осторожно предлагает Юнги, подняв на возлюбленного взгляд. Чимин рефлекторно касается пальцами метки. Она сияет слабым неоновым светом, цифры живые и с каждой секундой их становится всё больше. — Я… Я не знаю… Возможно, если бы у Чимина была возможность нормально встретить Чонгука, обменяться с ним парочкой слов, поговорить в спокойной обстановке, сейчас о нём можно было бы поговорить и с Юнги. — Я не знаю, Юнги… — Всё хорошо. Что бы ты сейчас ни чувствовал, Чимин. Всё… Всё хорошо. Я проходил через то же самое, помнишь? — Голова шумит и тело покалывает… — Чимин делится с ним симптоматикой своего состояния. — Я знаю. Всё хорошо, это пройдёт, — Юнги решается обхватить его предплечье. — Тебе нужно принять горячий душ, ты весь вымок. — Он… Он едва не убил тебя… Он целился тебе в лицо… — голос Чимина дрожит. Он не имеет понятия, до чего Чонгуку морально пришлось опуститься, чтобы принять решение пойти на это. Он был совсем один в своей боли, в своей скорби, в своей ненависти на весь мир. Чимину хочется закрыть его собой от всего плохого, что есть на этой Земле. — Но он не убил, и я более чем уверен, что снова он на это не пойдёт. — Как ты можешь это знать? — Чимин делится с ним своими тревожными мыслями. Грудина сейчас так и раскалывается от моральной дилеммы. «Из-за тебя, — думает Юнги, но вслух этого не проговаривает. — Он не пойдёт на это из-за тебя. Потому что знает, кто я для тебя». — Чонгук — не убийца. Он импульсивный, неуправляемый, неотёсанный, грубый, вальяжный, но не жестокий. Его сердце мягкое, заботливое и очень хрупкое. Он ранимый и обидчивый, отчаянный, склонен к крайностям, но в то же время он очень чуткий и крепко стоит за тех, кто ему дорог. — Откуда ты знаешь? Юнги понимает, что настало время поделиться с Чимином секретом. Объяснений феномену он пока не нашёл, и это до сих пор не прекращается. Оно приходит к Юнги всякий раз, стоит ему зажмурить веки и уйти в сон. — Я… Я вижу сны… — вступление расплывчатое и туманное, но Юнги искренне не знает, как по-другому начать. — Сны?! — Чимин выгибает бровь недоумённо. — Что за сны? — Я расскажу тебе о них, как только ты примешь горячий душ и переоденешься. — Юнги… — Чимин, ты весь вымок. Я никуда не уйду. Я пообещал тебе вернуться домой, и я здесь, никуда не уйду. И этот разговор — тоже, — чуть жёстче сообщает ему Юнги. — Твоё здоровье — вот, что сейчас важнее всего. Чимин недовольно рычит, настроенный решительно, но делает так, как ему сказали. Он ещё никогда так быстро не принимал душ в своей жизни, как в эту дождливую тёмную ночь. Струи воды стекают по цифрам на его запястье; Чимин бережно оглаживает метку подушечкой большого пальца, а под его прикосновением секунда за секундой сменяются значения. Юнги доволен проделанной работой лишь тогда, когда на Чимине чистая сухая одежда, тёплые носки, а пальцы греются о горячий мятный чай, собранный Чиминовой мамой с грядок в их теплице у дома за городом. — Так что там за сны? — Чимин напоминает ему с небольшим нажимом, лишь бы они оба не съезжали с темы. — Я… Я сам не могу понять, если честно. Но они — причина, по которой я не мог появиться здесь. Перед тобой, — Юнги даёт себе время, чтобы упорядочить мысли. Может, разговор с Чимином поможет ему хоть что-то понять. — Это началось прямиком с той ночи, когда выгорела моя метка, когда Тэхён… — он тяжело сглатывает, потому что само его имя даётся ему с болью. — Когда Тэхён попал в аварию. Чимин удобнее располагается на диване, внимательно слушая Юнги. — Сначала я подумал, что это всё трюк нервной системы. Выгорание метки принёс сильный стресс… Я засыпал с мыслями о Тэхёне… И он приснился мне. — Приснился?.. — Я видел его маленьким. Его и Чонгука. То, какой сложной была их жизнь. Я… Я словно наблюдал за ним со стороны, за тем, как над ним с младшим братом издевались сверстники. Проснувшись, я первым же делом поехал к нему в больницу. Всё это казалось наваждением. Но затем, когда я снова опустился в сон, мне опять приснился Тэхён — чуть старше, но я бы узнал его в любом возрасте. Чонгук тоже был там, и детализация сна была настолько чёткой, настолько реалистичной, словно я видел не сны, а чужие воспоминания. — В каком смысле? — Я не знаю, Чимин. У меня нет объяснения своему состоянию. Каждый раз, когда я засыпаю, я вижу кусочек его жизни. Вижу во снах Чонгука — чёрствого на слова, но любящего на поступки. Отважного и бойкого, сильного, несмотря на свою юность. — Я… — Чимин прикусывает нижнюю губу озадачено. — Я никогда и ни о чём таком не слышал. — И я тоже не слышал. — Они снятся тебе каждую ночь? Юнги кивает ему едва различимо: — Даже если у меня находится минутка вздремнуть днём. Я не понимаю, что со мной, почему я продолжаю видеть Тэхёна во снах. В них я лишь наблюдатель, мой голос, мой крик — их никто не слышит. Если я пытаюсь к кому-то прикоснуться — меня не ощущают. И что самое тревожное — я не могу проснуться по собственному желанию, пока не закончится этот сон. Чимин отводит напряжённый взгляд. — Ты уже говорил с кем-то об этом? — Только с тобой. И то… Идя сюда, я не имел понятия, как объяснить то, чего я и сам не понимаю. — Юнги, тебе нужно с кем-то поговорить об этом. С психологом, врачом… Я не знаю. Если… Если это продолжается каждый раз, когда ты спишь… — У меня нет других снов. Все — о Тэхёне. И ни одного счастливого, — Юнги безотрадно качает головой. — Они все очень похожи на его воспоминания. И в этих снах я никак не могу вмешаться или как-то помешать всему, что там происходит. — Юнги, не тяни с тем, чтобы выяснить, что с тобой. Чем раньше мы узнаем, как тебе помочь, тем раньше тебе станет легче, и эти сны прекратятся. Чимин заботливо берёт его за руку — за ту, с выцветшими замершими часами, той рукой, на которой только сегодня запустилось время, — подносит её к губам и целует. Целует, а перед глазами до сих пор юные черты лица другого. Это всё метка. Это всё метка. Чимин преодолеет это, он будет сильнее. Ради Юнги. Они обещали друг другу. Они же всегда будут вместе, правда? Как того и хотели. — Что ты намерен делать с Чонгуком? — Юнги не даёт Чимину конкретного ответа или согласия с предыдущей обсуждаемой позицией, лишь меняет фокус в общем-то релевантных тем. — Я… — Чимин запинается, словно не ожидал вопроса. Он не ожидал, что вопрос возникнет так быстро и встанет ребром так остро. Разумеется, сделать что-то он должен. Он собирался. Он планировал. Он хотел поддерживать связь, но теперь даже не имеет понятия, где им найти точки пересечений. Ч о н г у к. Чон Чонгук. Одинокий, обозлённый на весь мир мальчишка со штормящим морем в глазах, с молниями, что искрят. Чимину до сих пор хочется обнять его, обхватить руками, прошептать «теперь у тебя есть я, я заберу все причины твоих гроз, все пасмурные тучи, что заслоняют солнце нашего с тобой неба». Это море — Чиминово. И Чонгук. Чонгук тоже его. — Я хочу поговорить с ним. Расставить всё… По местам. Я не могу оставить всё так, как есть, — с недосказанностью. — Я понимаю. — Надеюсь, он хотя бы выслушает меня… — с надеждой взмаливается Чимин. И то море в Чонгуковых глазах не утопит Чимина в себе. — Как ты сейчас? Ничего не болит? — Юнги встревоженно проводит взглядом экспертизу состояния Чимина. Невооружённым глазом можно заметить лёгкую несобранность — это вполне нормально при состоянии аффекта метки. С Юнги тоже было такое. — Н-н-н… Он перед глазами… Юнги кивает понятливо. — Всё в порядке. Это должно пройти. Это нормальное состояние после встречи с истинным. Со мной было так же, как Тэхёна встретил. Мир в дымке, а чёткими линиями — он. — Юнги, мы же всё преодолеем? — Чимин уточняет у него неожиданно. Потому что страшно. Страшно от того, как много Чонгука сейчас внутри, под костями, в голове. Так что, теперь будет всегда? — Всё, Чимин, — Юнги пытается и сам поверить в то, что говорит. — Мы со всем справимся. Мы вместе навсегда. Мы обещали, ты помнишь это?

***

По противному мелкому дождю нельзя чётко определить, какое сейчас время года: весна это, лето либо же осень. Капли выглядят реалистично, даже можно видеть, как они впитываются в одежду, вот только Юнги не чувствует, как ткань набирается влаги. Он проводит подушечкой пальца по месту на рукаве своего пальто, куда только что приземлилась капля, и не чувствует мокрого следа. Всё это лишь иллюзия. Зато мальчишка перед ним ёжится от немилости погоды в тонкую курточку, что едва защищает его от ветра. Он вытянулся за годы, но остаётся всё таким же угловатым и худым. Волосы оттенка тёмной карамели взялись «червячками» от сырости атмосферы. Стёкла очков покрыты капельками, а постоянно протирать их подолом рубашки смысла нет. Он юн, но уже не ребёнок. Нескладный подросток, что стесняется всех своих изъянов. — Тэхён… — вырывается из Юнги против воли. Он узнает свою душу, сколько бы лет ему ни было. — Тэхён, — Юнги из сна в сон зовёт его по имени, надеясь быть услышанным хоть в одном из них. — Тэхён, ты слышишь меня? Он опережает мальчишку на несколько шагов, мелькает перед его глазами и нарочито машет рукой у лица, но ожидаемой реакции не получает, несмотря на то, что Тэхён всё-таки останавливается на мгновение и смотрит прямо на Юнги, как будто взаправду способен его видеть. Но мальчик затем лишь продолжает идти. Юнги борется с желанием снять с себя пальто и укутать в него Тэхёна, но затем вспоминает, что ничем не может вмешаться в эту действительность. Ему всегда остаётся лишь наблюдать. Место, куда направляется Тэхён, уже знакомо Юнги с предыдущих снов. Ужасное, холодное и сырое здание, в котором Тэхён живёт, сколько себя знает. Оттуда доносятся нездоровый разрушающий шум и возгласы, и совокупность этих факторов заставляет Тэхёна сорваться на бег. Юнги тоже старается не отставать от него; что-то внутри обрывается и холодеет, ведь один из голосов принадлежит Чонгуку. — Чонгук! – Тэхён с тяжёлым сердцем врывается в дом и кличет по имени брата. Юнги находит брата Тэхёна на полу с гипсом на руке, отбивающимся от взрослого мужчины, который выглядит сильнее самого Чонгука в несколько раз. — Господин Хон, что Вы делаете?! — судя по тому, как отчаянно Тэхён зовёт мужчину, этот тип ему хорошо знаком. — Отпустите моего брата! По тому, как стремительно «господин Хон» пытается сорвать с Чонгука одежду, Юнги становятся понятны его намерения. Тело мальчика изворотливо и строптиво, несмотря на физические ограничения ввиду сломанной руки. У Чонгука разбит нос, глаза расширены от ужаса и злости. Адреналин служит ему бустерной дозой смелости и сил сопротивляться, чтобы не позволить этому человеку перекинуть себя на живот и надругаться. — Пусти! — шипит Чонгук, задыхаясь. — Заткнись, щенок! — Господин Хон! — Тэхён бросается прямиком на изрядно подвыпившего мужчину, но его с остервенением толкают в грудь до потери равновесия, и мальчик валится на пол, больно ударившись спиной об угол стола. — Тэхён! — Юнги подаёт голос, но никто его даже не слышит. — Тэхён! — Не мешай мне, уродец, или ты будешь следующим! — угрожающим тоном предупреждает его мужчина. — Только тронь Тэхёна — я тебе яйца оторву! — Чонгук осмеливается огрызаться, несмотря на то, в каком положении находится сам. Чужая хватка оставляет синяки на теле, а рабочая рука, которой он, в таких случаях бьёт, сейчас загипсована, как на зло. Шумно дыша и кряхтя от боли в ушибленной спине, Тэхён приподнимается и обнаруживает на краю стола полупустую бутылку. У него нет времени на долгие раздумья, поэтому пальцы хватаются за стеклянное горлышко, а затем сама бутылка разбивается мужчине о голову. У Тэхёна не было выбора, он не мог позволить этому человеку обидеть его младшего брата. Чонгук закрывает лицо руками, как может, лишь бы осколки не травмировали его самого. Господин Хон валится без сознания на пол рядом с младшим мальчиком, который заново вспоминает, как дышать, и принимается натягивать обратно на бёдра свои приспущенные штаны. Сумев подняться на ноги, Чонгук со всей дури пинает мужчину несколько раз. — Сволочь! Тэхён оказывается рядом с ним и пытается оттащить младшего брата от лежащего на полу их дома мужчины. — Гук… Что?.. Что случилось? — Да сам не знаю! — воспалённо лепечет мальчик, шмыгая разбитым носом. — Он припёрся на дровах, искал маму, а как не нашёл, так начал ко мне клеиться. Фу, блять, аж мерзко от него! Если бы не рука — клянусь, я бы сделал его! — Ты в порядке? — Тэхён находит в холодильнике лёд, а в аптечке — чистые бинты и вату и передаёт Чонгуку. — Несмотря на то, что мне только что едва не присунули, да. Этот тип и раньше на меня заглядывался, а я всё никак не мог понять, почему. Тэхён отступает огорошено, а Юнги, не дыша, украдкой наблюдает за всем, что разворачивается перед его глазами. — Что?! Заглядывался? Гук, почему ты раньше об этом не сказал? — И кому бы я сказал? Маме? «Мама, извини, но твой новый мужик видит меня под собой в своих влажных снах»? — Чонгук нервно усмехается, с отвращением покосившись на почти неподвижное тело на полу. — Хотя бы мне! — зло парирует Тэхён, опустив ладонь на плечо брата. — Ты мог рассказать мне! Я твой старший брат, я бы защитил тебя! — Как? Эта туша килограмм сто весит. Я едва мог сопротивляться ему. Что-то мне слабо представляется реальность, в которой тебе удалось бы его одолеть, Тэ. Прости. Я сильнее тебя, и это не упрёк. А раз я сильнее — то я и должен защищать нашу семью: тебя и маму. Юнги не может не сравнить их. Разные отцы по-своему сыграли роль в генетике двух братьев. Он хорошо знает отца Сокджина и Намджуна, отца Тэ — Ким Сониля. Тэхён похож на него внешне, но телосложение не то: он высокий и стройный, но субтильный. Из того, каким широкоплечим на его фоне выглядит Чонгук, можно действительно говорить об их разнице. — А себя защищать? Ты постоянно лезешь в драки, — Тэхён указывает на его гипс, — посмотри, чем обернулась последняя из них. Когда ты уже начнёшь защищать себя, Чонгук? Если бы я вернулся со школы чуть позже… — Не переживай, я бы нашёл способ не дать ему сорвать мой цветочек. Я, конечно, не превозношу свою невинность, но в двенадцать мне её рановато терять, — Чонгук разменивается на сарказм, лишь бы скрыть факт того, что его до сих пор всего колотит. — Это не смешно, — бурчит Тэхён. – Он серьёзно мог обидеть тебя, а, зная тебя, ты бы его убил, в одиночку закопал труп и продолжил бы молчать. — Тэ, не раздувай из мухи слона. Со мной всё в порядке. Я не хочу зацикливаться на том, что он намеревался сделать. Ещё одна эмоциональная травма мне не нужна. Тэхён роняет тяжёлый вздох, всё ещё обеспокоенно косясь на младшего брата. — Маме нужно будет всё равно рассказать. — Да, я знаю… — безрадостно мычит Чонгук. — Этому ужасному человеку не место в нашем доме. — Иногда мне кажется, что наша троица — ты, я и мама — только и делаем, что притягиваем к себе «ужасных людей». Слова резко оказывают давление где-то в районе гортани, и дышать Юнги в миг становится сложнее. — Надеюсь, наши с тобой истинные будут прекрасными людьми, — в тоне голоса Тэхёна ощущается надежда, глубина веры. — На этой Земле больше не осталось «прекрасных людей», ТэТэ. Юнги не отнёс бы себя к классу «прекрасных». Но Чимин… Чонгук на его счёт очень даже ошибается.

***

Опустошенность, эмоциональное выгорание. Усталость. Он чувствует это всё. Где ещё некогда лютовала жгучая ненависть, теперь… Там теперь бушует лишь непокой. Чонгук не уверен, что взаправду выстрелил бы в Юнги, но эффект внезапности был хорош. Даже если Юнги никак не подал признаки страха, сохраняя холодный ум, за него это сделал мрачный блеск в маленьких глазах. Чонгук не понимает, как мог настолько разойтись, чтобы сподобиться покуситься на чужую жизнь. Юнги — истинный Тэхёна, а Тэхён бы точно не пожелал Юнги смерти. Он не пожелал бы, чтобы Чонгук стал убийцей. А затем появился он. И Чонгука на нём замкнуло. Унести ноги было одним из самых сложных решений, какие ему удавалось принять в жизни. Кинуть, бросить, оставить, несмотря на то, что только-только нашёл, обрёл его. Только увидел его, почувствовал. Пак. Чи. Мин. П а к Ч и м и н. Пак Чимин. Чонгук находит взглядом слабое свечение цифр в темноте ночи. Нежно-голубое мерцание такой живое, до сих пор слегка покалывает. В теле приятное тепло, которого Чонгук никогда не хотел. В мыслях встрял образ, которому там не место, и по закону подлости, пока не закончилось состояние эйфории от встречи с истинным, образ Чимина не покинет сознание. Зрелый, очень и очень красивый. У Чонгука не имелось предрассудков по поводу того, что Пак Чимин — мужчина. В юные годы Чонгук спутывался с представителями обоих полов, несмотря на инцидент в прошлом, где к нему приставал один из временных спутников их мамы. Всё закончилось хорошо в итоге, а Чонгук не позволял случаю сформировать в нём боязнь чужого прикосновения. Наверное, позже станет легче, и Чонгук даже улыбнётся тому, что всё сложилось так — что Пак Чимин з а н я т. Чонгуку не нужен был соулмейт. Он не собирался оставаться рядом с ним. Но сейчас, пока всё свежо, пока всё горит в памяти, у Чонгука неприятно саднит где-то в груди. Губы, что должны были целовать его, целуют другого. Руки, что должны были его держать, держат кого-то ещё. И всё в порядке, а точнее, будет. Через это прошла мама, прошёл Тэхён, а значит, что и Чонгук тоже пройдёт. Ничего нового. Ничего такого, с чем бы он ни справился. Чонгук никогда не питал тех же восхищений от идеи найти родственную душу, что Тэхён. Это, как минимум, означает, что смириться с положением вещей Чонгуку будет гораздо легче. Пак Чимин не его. А он — не Пак Чимина. Телефон в кармане истерит, не даёт Чонгуку покоя. У Чона имеется парочка мыслишек о том, кто неустанно додалбывается до него через пропущенные звонки и сообщения, кроме мамы. Югём. — Блять… — шепчет он ругань себе под нос. — Блять-блять-блять… Югём… Он предал доверие лучшего друга, поддавшись бесподконтрольной импульсивности. Гём: ты обещал мне не творить херни, помнишь! Гём: ты забрал мой пистолет! Гём: что бы ты ни задумал Гём: умоляю, остановись! Гём: Чонгук, ты не убийца! Гём: я знаю, тебе пиздец как больно Гём: но ты не способен убить Гём: прошу, не делай этого! Гём: ты не один! Гём: возьми трубку, придурок! Гём: Чонгук, ты не такой, это не ты! Гём: подумай о маме, о Тэхёне, дурной ты идиот! Гём: не думаешь о себе, подумай о них! Чонгук чувствует себя выброшенной на берег волнами рыбой, стоит с приоткрытым ртом, судорожно хватая холодный воздух. Руки трясутся, и потому он выбирает совершить звонок, чем написать двести с плюсом сообщений в разных вариациях «прости». Югём отвечает ему сразу, тут же в лоб спрашивает, что Чонгук натворил. А Чонгук… Он ничего так и не сделал. Побряцал пистолетом перед лицом Юнги, так и не осмелившись спустить курок. Казалось, ярость, злость и боль — только это вело его на порог дома Мин Юнги. Но за всем этим было нечто более важное — настоящая причина, почему Чонгука тянуло туда магнитом, а сопротивляться он не мог. Пак Чимин. Чонгук объясняет ему всё, в том числе и своё поведение. Он задолжал Югёму хотя бы это, несмотря на то, что мысли о Пак Чимине хотелось оставить лишь при себе. Югём должен знать, что вправило Чонгуку мозги, что заставило руку задрожать, что поставило его на колени. Он должен знать, что Чонгук ничего не сделал. «Ты уверен, что они не обратятся в полицию?» — Югём явно на него зол, рассержен. И имеет на это полное право, потому что Чонгук посмел действовать у него за спиной, посмел предать его доверие, а бесследно это, разумеется, не пройдёт. — Я разберусь со всем, Гём, обещаю. «Соулмейт, значит… Так мне тебя поздравить, что ли?» — С чем? «Ну, ты обрёл истинного, всё такое…» — Я как-то жил без него все эти годы. Думаю, что смогу спокойно жить и дальше. «И каков твой план действий?» Чонгук прикусывает губу. За эти дни он прилично наломал дров, наворотил дел: влез в несколько драк, воспользовался доверчивостью лучшего друга, угрожал жизни соулмейту старшего брата лишь за то, что тот сделал так же, как Чонгук сам планировал поступить со своим. Двойные стандарты порождают чувство ненавистного Чонгуку лицемерия, но для себя он пытается объяснить всё по-другому: счастье брата — приоритет. Это было всё, чего Чонгуку хотелось, — хорошей жизни для мамы и Тэ. И Тэхён был прав, когда ругал его за тот факт, что о себе Чонгук всегда думает в последнюю очередь. Он возненавидел Юнги лишь потому, что тот сделал Тэхёна несчастным, отказавшись от него. Но и сам планировал ни во что не ставить собственного истинного. — Я вернусь домой, к маме. Пойду на работу и сконцентрирую всё внимание на Тэхёне… Я не знаю, сколько ему осталось… «Не говори так, Гук. Твой брат сильный. Он обязательно справится со всем». — Гём, даже врачи не могут гарантировать этого. «Просто верь в него. Верь в него, Чонгук. И ни за что не опускай руки». Легче сказать, чем сделать. Чонгук чувствует себя ничтожным и беспомощным. В таком положении он взаправду ничего не может сделать для Тэ. Он едва ли не сделал всё только хуже ввиду своей заносчивой вспыльчивости, что всегда бежала впереди хладнокровия и взвешенности. — Гём… «Что?» — Прости меня… — Чонгук виновато выдыхает в трубку. — Я не должен был… Сам знаешь… «Я могу простить тебя, Гук. Но не уверен, что смогу снова тебе так всецело доверять.». — Я понимаю. Я постараюсь заслужить твоё доверие снова. «Я пока не знаю, что тебе придётся для этого сделать. Ты мог крупно подставить меня. Не забывай, для чего я вообще держал в доме оружие. Из-за тебя я стал лёгкой мишенью без защиты». — Я не позволю ничему плохому с тобой произойти, Гём, — Чонгук твёрдо сжимает в кулак пальцы, челюсть напрягается. «Ты не можешь отвечать за всех». Но Чонгук будет. Он обязан. — Это мой проёб, Гём. Мне его и исправлять. Чонгук почему-то даже не удивлён тому, что в окнах дома горит свет. Он поступил очень ужасно по отношению к маме. Не он один оказался в шаге навсегда потерять их ТэТэ, но он прибавил матери головной боли ещё и переживаниями за самого себя. Когда он наконец заходит в помещение — эмоционально выжатый, перегоревший, с таймлайном, отсчитывающим каждую секунду с момента встречи с Чимином, — он видит маму с телефоном в руке. Её глаза припухли и покраснели, несмотря на то, что слёз, кажется, вовсе не осталось. На присутствие Чонгука она реагирует не сразу, словно ей трудно поверить в сам факт его возвращения. — Г-Гук?.. — Чонгука ранит уже сам тон её голоса. — Это я, мама… — Мой мальчик… — женщина первым же делом бросается обнять младшего сына, сыскав в его руках поддержку. До Чонгука только сейчас доходит осознание, как низко он поступил, поддавшись собственной боли и оставив маму одну. Горе у них ведь общее. — Где… Где ты был? Тебя снова избили? — Я в порядке, мама, обещаю, — Чонгук устало целует её холодный лоб, обнимая покрепче её хрупкое тело. — Мне не больно. — Тебе никогда не больно, а потом оказывается, что у тебя сломаны кости. Физическая боль никогда не сравнится с той, что терзает душу. Чонгук предпочёл бы сломанные кости той боли, какую он испытывает за Тэхёна. — Я не знала, что думать… Я позвонила уже всем, кому могла… Твой друг Югём сказал, что ты не объявлялся, а он был последней моей надеждой узнать, где ты. Гём, — Чонгук тянется к нему в мыслях. Несмотря на, как плохо обошёлся с ним Чонгук, Югём не выдал его, не рассказал маме. Он остался на стороне Чонгука, несмотря на предательство и подлую выходку. Ну, вот. Чонгуку теперь от самого себя ещё более мерзко, чем прежде. — Прости, мам. Я просто… Просто не смог… Известия о Тэхёне что-то сломали в Чонгуке, вырвали один из основных штифтов, на которых он вообще держится. Ведь Тэхён — его опора… Чонгук не представляет жизнь без старшего брата. Он не понимает, как жить с тем, что может и вовсе его потерять. — Я знаю. Ты слишком привязан к нему, Гук. Ты — моё дитя, как и он, и я знаю, как много ТэТэ значит для тебя. Чонгук позволяет им с мамой сесть. Женщина немного успокаивается — хоть одна причина нервничать прекратила своё существование. — К-как он? — в глотку Чонгуку словно налили раскалённого свинца. Голос тяжёлый и какой-то совершенно не свой. — Люди Ким Намджуна установили за ним круглосуточный надзор. Врачи будут сообщать ему и мне о всех изменениях в состоянии нашего ТэТэ. — Они всё ещё не могут сказать, есть ли у него шанс? Даже со всеми теми ужасами, через которые они проводят его тело? — Даже с ними, — безутешно пожимает плечами мама. — Ким Намджун дал мне слово — он не прекратит финансировать лечение Тэхёна, пока врачи не поставят его на ноги. — Как великодушно, — холодно процеживает сквозь зубы Чонгук. Само имя этого мужчины вызывает у Чонгука желание срыгнуть. — Я знаю, что ты против этой их с Тэ связи, Гук, — мама немного отстраняется от него, чтобы пожурить. — Но сейчас Ким Намджун — наш единственный шанс помочь Тэ. Я буду делать всё, что в моих силах, чтобы спасти своего сына. Если мне нужно будет терпеть и мириться с тем фактом, что у Тэхёна имеются родственники, я буду, Чонгук. И Чонгук это понимает. Ей стоило немалых сил не психануть там, в больнице, как только объявился этот Ким Намджун. Само его имя, само его лицо, его деньги, вальяжность — всё напомнило ей о той связи, от которой родился Тэхён. И пусть он носит их фамилию, он не из их семьи. Он её. Он Чонгука. — Мне нужно знать, где ты был? — чуть тише, совсем успокоившись, уточняет она. — Нет, мам. Вряд ли её обрадует тот факт, что Чонгук ворвался в чужой дом с пистолетом с намерением пристрелить Мин Юнги. Словно он один был виноват в том, что произошло с Тэ. Немного остыв, Чонгук понимает, что до края Тэхёна довела совокупность различных причин, а Мин Юнги — лишь одна из них. Тепла или терпимости, или любви к этому персонажу не прибавилось. Да и как? Он — соулмейт Тэ, что отказался от него. Он — возлюбленный соулмейта самого Чонгука. — Подожди… — её взгляд находит мерцание метки у Чонгука на запястье. Цифры больше не имеют статики, они живут своим ритмом, равномерно и совсем бесшумно отсчитывая момент за моментом. — Ч-Чонгук-и… Это… Ох. — Ты встретил истинного? — она удивлённо поднимает на него потеплевший, хоть на самую малость оживившийся взгляд. О нет. — Это неважно, мам… — В смысле «это неважно»? Чонгук? Это же твой соулмейт! Как можно говорить такие вещи? Встретить истинного — самое прекрасное, что случается с тобой в жизни. Прекрасное? Это она сейчас серьёзно? — Твой истинный швырнул в тебя деньгами, в беременную, с ребёнком на руках женщину. Истинный Тэхёна отказался от него, и посмотри, где сейчас Тэ! Ты до сих пор считаешь, что истинность — самое прекрасное в жизни? Не будь такой глупой, мама. — Но история на историю не похожа, Чонгук. Не всё складывается так, как у меня или у Тэхёна. Может, твой соулмейт — искренний, великодушный и добрый человек, которому будет не наплевать на тебя? Расскажи мне больше. Расскажи, как это произошло, как вы встретились. Я пришёл к нему домой, чтобы убить того, кого он любит. — Мама, в этом правда нет смысла. — Почему? — Потому что я не нужен ему, а он — мне! — Он? Это он? Мужчина? Какой он? — не унимается мама. Разговоры об истинности её младшего сына помогают ей хоть немного отвлечься от той печали, в какую опустились мысли после случившегося с Тэ. — Ты не слышишь меня? Не имеет разницы, какой он. И да, это мужчина, он старше меня, но всё это неважно, потому что я не хочу его рядом! Мне не нужен соулмейт! И я ему не нужен, потому что он занят, он не свободен! — Чонгук… — мама сочувственно пытается прикоснуться к руке сына, но Чонгук лишь распаляется от её касания ещё больше. — Это Пак Чимин, мама! Это грёбаный Пак Чимин, ради которого наш дражайший господин Мин Юнги отказался от Тэхёна! — Чонгук-и… — мама заговаривает с ним снова после затяжной паузы горького молчания. Больше у него нет сил что-то объяснять ей. Он ненавидит то, что чувствует сейчас. Ненавидит свои мысли, ведь все из них сводятся к старшему мужчине с волосами цвета платины. К нему хочется тянуться, прижаться, в его руках хочется отпустить себя, зарыдать в них, ощутить их ласку. Но эти руки ласкают другого, и такова реальность, на которую Чонгук научится класть большой болт. Это не заденет его. Он убьёт в себе эту тягу, задушит эти чувства. Их нет. У него н и ч е г о к Пак Чимину нет и не может быть, кроме метки. Это всё её сила, именно она играет с сознанием и заставляет чувствовать нежность и желание к абсолютно постороннему человеку. — Я устал… Я не спал несколько этих дней… — протяжно и совсем обессилено проговаривает он. — Я приму душ и лягу спать. — Хорошо, Чонгук-и, — мама отпускает его, но её взгляд даёт Чонгуку понять, что тема Пак Чимина ещё не закрыта и вполне себе может подняться очередным вопросом завтра. Ёрзая по постели после душа, Чонгук долгое время не может окунуться в сон, несмотря на то, насколько сильно его тело скашивает усталость. Свечение метки в темноте никогда не мешает сну и не раздражает глаза. Оно мягкое, ненавязчивое, но его безошибочно видишь на своём запястье. Чонгук ещё долго третирует взглядом цифры, трёт их царапает кожу, словно желает вырезать, вытащить их из себя. Вытащить из себя ненужную ему часть Пак Чимина. Жарко. Покалывает. В голове дымка негустого, но и не рассеиваемого тумана. Под веками — лицо, которое видел лишь однажды, но уже никогда не будешь способен забыть. Пак. Чи. Мин. П а к Ч и м и н. Пак Чимин. Он не исчезает, никуда не девается, как бы ни пытался гнать взашей из сознания его Чонгук. Всего одна встреча — а тот человек уже где-то поглубже Чонгуковой сущности. 0000:00:00:02:17:55.