Лисица

со чанбин: это было низко хоть бы написал, что у тебя пьянки-гулянки с мужиками мудак хван: я отдежурю за тебя сегодня кофе? со чанбин: да пожалуйста с таким отношением ты мне всегда должен кофе

Хёнджин убирает телефон в карман пальто и просит девушку у стойки два американо со льдом. Неожиданный дождь, заставший его у выхода из дома, не заканчивается даже, когда он доходит до кофейни по пути в больницу. Машину Хван сдал в мастерскую ещё вчера вечером, царапина на серебристой красотке выела весь мозг своим наличием и подтверждением, что всё произошедшее не плод больной фантазии. И не галлюцинация. Врачам, может быть, платят прилично, но такси в незапланированные траты не входило. «Может, тут переждать?» А Чанбин обойдётся аппаратным кофе, тот, что автомат на первом этаже наливает. Гадость та ещё редкостная, такая же, как сам Хван Хёнджин. – Может быть, десерт к кофе? – уточняет девушка, протягивая два стаканчика, и Хёнджин обводит взглядом витрины. – Мороженое. Мятное с шоколадной крошкой. – Конечно, одну минуту. Мороженое в его траты также не входило. Взглядом он поневоле обводит помещение, рассматривая, куда присесть, и душит внутреннего мерзко смеющегося демона. «Он же сказал, чтобы я на глаза не попадался». – Вот ваше мороженое. «Как похуй». Феликс пролистывает последние новости в твиттере и отпивает из трубочки кофейный холодный напиток – лучше, чем обычный кофе, и не тошнотворный, если без молока. – Давно не виделись, лисица, – Хёнджин со скрипом отодвигает стул напротив и беззастенчиво рушит чужое умиротворение. Феликсу хочется бесится от одного лишь голоса, не то, что глаза поднимать и рассматривать причину своей феерической удачи по жизни. Но Феликс ни чуть не жалеет, что спустился с горы и возвращаться отказывается, нет, ни сколько. – А у тебя есть хвост? Ну вот разве что чуточку прямо сейчас. – Ага, целых девять. – А покажешь? – А хуй тебе не пососать? – с рыком Ли вздёргивает подбородок и сводит брови к переносице. – Нет, молчи, даже знать не хочу, что ты можешь на это ответить. – Зря, – краешком губ усмехается Хёнджин и ложечку мороженого в рот кладёт. «Вкусно». – Я же сказал тебе молчать. И не подходить ко мне. Убраться на край света, чтобы мы никогда больше не встречались. – А кто сказал, что я тебя послушаю? – Почему ты вообще здесь? Хёнджин пожимает плечами – как будто он знает ответ. – Судьба, наверно. Смотри, уже третий раз нас сталкивает. – Или чьё-то шило в жопе. – Ты моё шило не трожь, оно в единственном экземпляре. Феликс бесится изнутри, рвёт и мечет, и Хёнджин, не видя в этом никакой прямой зависимости, разочарованно стонет, глядя в окно. – Погода пиздец, кажется, я здесь надолго. – Что? – хмурится Феликс и всё-таки смотрит на Хвана. Вздох пропускает, профиль, обрамляющий ворох тёмных волос, не может не признать, душераздирающе красивый. – Погода, – кивает Хёнджин за окно, там где свинцовые тучи сгущаются, заставляя людей бежать по своим делам быстрее. Хёнджин общается с разным контингентом людей, и не все из них блестят умом, а потому привык некоторые вещи объяснять по два, а то три раза. – А дождь ведь не передавали. – Лисья свадьба. – Что это такое? – Подумай, раз такой умный. – Я лучше погуглю. – Не поможет, – и хватает губами трубочку. «Наверняка, сегодня будет на одну расстроенную свадьбу больше», – думает Ли. Хёнджин же, не стесняясь, изучает его глазами – удивительно, что не раздевает и только глазами, – Феликс этот взгляд кожей ощущает. Ёжится. – Что опять? – Вы все такие красивые? – В смысле? – Твой брат как будто с небес свалился, ты выглядишь, как модель с обложки, или сбежавший с экрана айдол. Я, кстати, не удивлюсь, если ты правда айдолом подрабатываешь. – Нет, я не работаю, – машет головой Феликс. Раз диалога не избежать, то чужие слова лучше фильтровать и не принимать близко к сердцу, а то они оба отсюда до вечера не уйдут. – А на что живёшь? – Счёт в банке под проценты держу. – Сколько тебе лет? – Ты для меня бесячий ребёнок, который только-только родился и едва научился ходить. – Так много? – Хёнджин искренне удивляется, меняясь в лице. У него много вопросов, и вот Феликс, к сожалению, единственный, до кого он сейчас может доебатся. – Сто? – Феликс под нос себе усмехается и качает головой, втягивая напиток. – Меньше ста? Нет? Господи, только не говори, что тебе под две сотки. Феликс, не раскрывая губ, смеётся, почти давясь, и широко улыбается. Хёнджин выглядит потерянным. – Мне больше тысячи. – Ебать. – Вот только давай без этого. – Да не, я не в том смысле, – Хван подаётся ближе и силой воли держит руки при себе, помня, какая мягкая кожа у Феликса была под хёнджиновыми пальцами. – Мне тяжело представить. На вид тебе не больше двадцати пяти с натяжкой. – Приму за комплимент. – А вы растёте? – Кто – мы? – Лисицы. – Может быть да? Мы меняем облик. Мне комфортно в этом. – А дашь хвост потрогать? – Захлопнись, – цокает Феликс. Вот только же подумал, что Хёнджин может быть адекватным, как из его гадкого рта вылетает очередная срань. – Лисица, а почему… – У меня имя есть. – Вдруг оно такое же ненастоящее, как твоя внешность. – Раздражаешь. – Почему тебя хотят забрать в Ад? – заканчивает мысль Хван, доедая последний кусок мороженого. Лёд в кофе, предназначенный для Чанбин, безбожно тает, остатками льдинок плавая на поверхности. – Минхо тебе сказал. – Неужели это обязательно? За одну только жизнь – и в Ад? – Ну так ненадолго, на недельку. Как в отпуск смотаться. – Тогда почему ты отказываешься? Говоришь ты не как лисица, которая боится. – Просто не хочу. – Или не считаешь себя виноватым, – понимающе кивает Хёнджин с умным видом, замечая поспешно рассеивающиеся облака. Это хорошо и нет одновременно – на работу ему всё ещё надо. – Как понимать? Феликс хмурится, держит стену, за которую пропускать никого не решается. – На моём операционном столе тоже люди умирали. Первый раз всегда запоминается лучше всех, потому что… нельзя быть готовым к смерти. Особенно, когда она вот тут, перед тобой. Я неделю не выходил из дома, и уже порывался писать заявление на увольнение, но мой коллега, Со Чанбин, меня остановил; дал такую затрещину и сказал, что если я продолжу страдать хуйнёй, этот мир потеряет талантливого хирурга. Люди умирают, иногда даже от ошибок врачей, и первое, что может сделать сам врач, это не винить себя. Поэтому, сколько бы я не слушал от родственников погибших проклятий смерти и пожеланий вечной диареи, я… не чувствую, что заслуживаю наказания. Даже если именно из-за моей ошибки умер человек. Феликс начинает дышать, только когда Хёнджин поднимает на него взгляд. Он, признаться, этого не ожидал – что его вообще поймут, или вдруг начнут читать морали. Он был готов к очередной шутке, но никак не к искренности от человека, который всерьёз заявил, что за спасение жизни ему хочется обычного, тривиального, базовые потребности удовлетворяющего перепихона. – Ладно, пойду я пизды огребать, твой братишка выбрал, конечно, лучший денёк, чтобы на ужин сводить. Ещё увидимся, лисица. Феликс цыкает вслед. «Меня зовут Феликс». Имя это настоящее.