Лисица

– Доктор Хван, вы слушаете? – спрашивает Чонин и кидает обеспокоенный взгляд на Хёнджина. Хёнджин не слушал, да и показания пациента к операции взглядом мельком обвёл, не придя к логичной целостности мысли. Лейкоциты повышены, свёртываемость в норме, СОЕ пробивает небеса – восполение на лицо, а что внутри – никто не ебёт. Хёнджин пока тоже, но это временно – из головы улыбка рыжей лисицы не выходит. – Нет. Давай сначала. Чонин давит стон обречённости. Его начальник – бестолковая скотина, когда не в операционке. Хёнджин не может перестать думать. Прошло больше двух недель с разговора, а Феликса, да и его братишки, ни видно, ни слышно. Хотя недавно Хёнджину казалось, что в него вцепятся клешнями – «зубами и когтями» – что танком не оттащишь. Хёнджин уже забыл, что делал на Лисьем перевале в тот вечер – кажется, возвращался с очередной свиданки, которая дальше поцелуев в шею и «прости, мы, кажется, всё-таки разные» не зашла. Хёнджин устал. Даже аккаунт с тиндера удалил, чтобы еще больше не расстраиваться. «В этом мире почти восемь миллиардов людей, а я бисексуал. Так почему я просто не могу найти одного и жить свою жизнь дальше?» Хёнджин верный, как статуя свободы в Америке, но искренности от него смог добиться только Чанбин. Ну потому что он рядом чаще, чем бутылка виски, и работает в больнице, когда Хёнджин туда пришёл едва-едва сдавшимся специалистом. С Чанбином, к слову, тоже не сложилось, он оказался по девушкам. «Хронический гетеросексуал с пидорской задницей», так сказал Хёнджин и пытаться завязать отношения прекратил. Выходя из ванны спустя два часа, смыв с тела все признаки заёбаности и жалости к собственной судьбе, Хёнджин слышит стук в дверь. Открывать дверь непрошеным гостям в одном полотенце на бёдрах неприлично, но быть непрошеным гостем – вверх неприличия. – У вас есть тридцать секунд, чтобы меня заинтересовать, нет – и вы целуетесь с дверью. Но на пороге оказывается Феликс. Очень побитый Феликс. В кровоподтёках, едва стоящий на ногах. – Ты мог ещё дольше открывать, я здесь двадцать минут стою, соседей твоих пугаю. Хёнджин его затаскивает за шкирку, игнорируя почти натуральный визг лисы, и хлопает дверью, проворачивая замок. Чтобы следом с Феликсом вдруг не завалился его брат, а он может. – На кровать, – морозящем внутренности голосом говорит Хван, и Феликс, покажи он хвосты, половину бы из них поджал и половину распушил. – Ч-чт… ты серьёзно, блять? – Я повторять не буду, не сядешь сам, шипеть будешь на полу. Феликсу есть, над чем шипеть, у него почти сквозная дыра в районе груди и задет живот. Хёнджин не рентген, но видит, как Феликс прижимает остатки пуловера в попытках остановить кровь. Феликс успокаивается. Он ведь… правда подумал, что Хван от спермотоксикоза головушкой ёбнулся, чтобы брать насильно. Феликс до сих пор надеется, что Хёнджин передумает. Хёнджин руками работает на автомате, тело Феликса красивое, точёное, точно слепили из мрамора и жизнь вдохнули. Только шрамов на нём столько же, сколько веснушек на щеках. Несправедливо. – Кто тебя так? – тихо спрашивает Хёнджин, сидя на корточках перед раздвинутыми коленками лисицы, и поза эта исключительно профессиональная. Хван ни о чём другом и не думает, лепя хирургический пластырь поверх обработанной, быстро затягивающейся раны. – Ты не догадаешься, поэтому говорить тоже бессмысленно, – на выдохе отвечает Феликс и взгляд отводит. Игнорирует, что он уже дважды покрасовался в одних только штанах перед Хёнджином, а Хёнджин – в полотенце на голое тело. – Ты бы хоть трусы на зад натянул. – Любуйся, пока можешь. – Для этого тебе нужно развернуться. – Нет, – Хван морщит нос и ваткой в перекиси скользит по краям дыры в груди. – А вдруг ты укусишь. Кто вас, лисиц, знает. – Как же ты заёбываешь, – удручённо выдыхает Феликс. Забывает об этой его черте мозгоёбыря. – Так кто? – Бывший любовник. – Серьёзно? Он тоже… из этих ваших? – Что-то вроде. Но он, вообще-то, жениться должен был, а его невесту так некстати прямо на свадьбе убили. – Ммм. А её за что? – Человеческих печёнок переела, – ухмыляется Феликс, когда Хёнджин, сглатывая, вздрагивает и бросает взгляд вверх. – Не бойся, я печень не переношу. Я больше по филейным частям. – Блять, не успокоил. Не дам тебе свою задницу лапать. Феликс тихо смеётся и вдруг чувствует жжение вокруг раны, протяжно шипя. – Ау, за что? – Чтоб не выёбывался. Сиди ровно, пока доктор работает. – Ага. Они молчат недолго, только пока Хёнджин бинтом оборачивает Феликса и вяжет бантик под лопаткой, импровизированно обнимая. «Близко», – думает Феликс. А ещё, что вкусно пахнет чистым телом и его подпекшейся кровью. – Так почему… твой бывший любовник полез к тебе? Ты убил его невесту? – Не я, Минхо убил. А это чмо недоразвитое решило, что, если не может добраться до брата, то сделает больно мне. Упс, – скалится Феликс, вспоминая звук чужих ломающихся костей, – теперь мы увидимся только при перерождении. – И что, теперь тебя отправят в Ад ещё и по этой статье? – Не, за подобных нам не отправляют. За ним бы Минхо рано или поздно тоже пришёл, он дотошный, действует по списку. – Типа блюститель закона? – Так для людей он реально опер. – Значит, не соврал. – Ммм? – Представился опером, когда мы впервые встретились. А я его в морг отправил. – Меньшего от тебя не ожидал, – Феликс легко улыбается. Пуловер, в котором он был, можно смело отправлять в мусорку, а на Хёнджине до сих пор ни вещички, кроме полотенца. – Может, оденешься? – А разве я не нравлюсь тебе так больше? – Ты мне никаким не нравишься, – кривится Феликс и падает на мягкую постель, широко раскрывая руки. Хёнджин всё-таки уходит, натягивает штаны, футболку и одну Феликсу на край кровати бросает, свободную, чтобы раны не тревожить зазря. – Помнишь, ты спрашивал, что такое Лисья свадьба? – Ага, – открывая холодильник, чуть громче говорит Хван, и достаёт остатки царского ужина со вчера. – Это была его свадьба. Когда лисы женятся или выходят замуж, идёт дождь. – Нихуя, а я-то всю жизнь думал, что это круговорот воды в природе. Теперь буду всем говорить, что это где-то лисица решила обвенчать себя узами брака. – Придурок, одно другому не мешает. «Ну и пусть», – решает Хёнджин, вываливая мясо на сковородку, – «зато я единственный придурок, который вживую общается с существом из легенд». Феликс же, натянув футболку, садится за стол, перенимая эстафету в лицезрении чужих недостатков. – Нравлюсь? – Раздражает твой открытый рот. Молчи, за умного сойдёшь. Хван кивает с улыбкой, мешая овощи. Сваренный рис, томящийся в рисоварке, на удивление можно будет разделить с ещё кем-то, а не выбросить через пару дней, как недоеденный и протухший. – Почему не уходишь? – Не принято так. Хочу тебе чем-то отплатить за помощь, так что, думаю, помою посуду. – А мог бы просто отсосать, – давит смешок Хёнджин, и добавляет прежде, чем Феликс слово успевает вставить: – Шучу. Я не в настроении сегодня. – Мне кажется, убого шутить ты всегда в настроении. – Разряжаю обстановку, из тебя же хер слова выдавишь. – Ты никогда не пробовал со мной нормально говорить. – А я никогда и не общался с животными. Это тоже шутка. Но так-то все мы животные. – Острить у тебя тоже хуёво получается. Хёнджин принимает это за факт. Чёрный пояс по мозгоёбле, помнит он, может быть, из-за этого все его свиданки заканчиваются фатальным отворотом у двери – потому что люди думают, что, раз Хёнджин говорит хуйню при встрече, то он говорит её всегда. – Я не спрашивал, голоден ли ты, поэтому на тебя тоже приготовил. Феликс мнётся. Смотрит на тарелку, на усаживающегося напротив Хвана и чувствует… неловкость. Социальную. – Спасибо? – Скажи, что это съедобно, и я отъебусь. Феликс пробует мясо, и да, это съедобно. Его желудок даже голубей переваривает, что уж говорить о нормальной, человеческой еде. – Почему ты пришёл ко мне? Ты бы ведь не умер. Я точно помню, что, когда в ту ночь укладывал тебя в машину, у тебя кишки вываливались наружу, но когда мы доехали до дома, только глубокая рана осталась. Феликс пожимает плечами. Откуда он знает, просто… «захотелось». – Ты сказал, что отъебёшься, если я скажу, что это съедобно. Это съедобно. Отъебись. Хёнджин давит усмешку и прикрывает нижнюю часть лицо за ладонью, жуя. Хёнджин думает, что этот вечер точно отличается от всех предыдущих – как минимум, наличием существа напротив. Феликс же считает, что зря он сюда попёрся, но к брату заваливаться с визгом о помощи не хотелось, к его пассии тем более, а страдать дома в одиночестве – он устал. – А за эту помощь ты мне тоже должен? – Я окажу тебе другую услугу, говорю же, посуду помою. – Ладно. Будь так. – Опережая твоя вопрос, нет, за спасение жизни посудой ограничиться я не могу. – Почему? – Потому что я, такой дурак, предложил тебе выбор, и ты, форменный дебил, озвучил самое хуёвое условие, – бурчит Феликс, сдвигая остатки риса в кучку. – Если ты не заметил, то у тебя… кольцо на пальце появляется. Оно связывает договор. Пока ты не поменяешь условия и пока я их не исполню, оно не исчезнет. – С чего ты взял, что я поменяю условия? – Потому что спать с тобой я не стану, даже будь на кону моя жизнь, – рычит Феликс. Хёнджин дураком будет, от не может не признать, что эмоциональный Феликс, оголяющий клыки, заставляет его возбуждённо выдыхать, в попытках позорно не заскулить. – Злая лисица. – Я чту цену своей жизни, она не может равняться цене разовой ёбли. Не хватает секса – закажи проститутку, сходи в клуб, посмотри порно. – Это так глупо, – канючит Хёнджин. Он пытался, вообще-то, но на проститутку не хватает смелости, в клубах нужно нести ответственность за бренное пьяное тело, которые он даже не запомнит, будучи в говнину, а порно – кажется, что всё, на что у Хвана встаёт, уже пересмотрено и задрочено до мозолей на пальцах. – А не глупо просить с тобой переспать, как будто никто в жизни тебе не давал? Ты себя вообще видел? – Видел, – кивает Хёнджин и ставит чайник. – Плохо смотрелся, значит. – Считаешь, что я красивый? – Считаю, что если бы я был приземлённым человеком, с уровнем IQ, как у лягушки, я бы раздвинул перед тобой ноги, стоило только попросить, – Феликс говорит, не задумавшись, а ещё в попытках, возможно, понять, почему у Хёнджина всё сводится к сексу. Проблемы с самооценкой? Да не должно быть. – Как жаль, что твой IQ не как у лягушки. Или я чего-то не знаю? – Ты много, что не знаешь. – Ну так расскажи. Например, кто были те, кто чуть не убили тебя? Феликс морщится, вспоминая. Кишки в узелок завязываются при упоминании, больно было по-настоящему. – Не очень хорошие существа. Хотят возродить поеботу, которая поработит весь мир. – Как Минхо меня нашёл? – Он был… там, в ту ночь. Номера машины, может, пробил. – Значит, он знает, где я живу? – Да, но не думаю, что пойдёт меня искать у тебя. – Но ты же тут. – Мозги отшибло, бывший постарался. Больше такой оказии не допущу. Хёнджин хочет сказать: «допусти». Хёнджин признаётся, что ему очень приятно и льстит такое внимание со стороны, что прямо сейчас ему комфортно, как давно не было, что он не хочет, чтобы Феликс уходил. Но не говорит, потому что Хван Хёнджин – жопа бисексуальная, которая устала обжигаться на людях. Только Феликс не человек. – А что будет, если древнее зло возродиться? – Пиздец будет, – пожимает плечами Феликс. «Лучше не скажешь», – хмыкает Хван. – Лисица. – Что опять? – Помой посуду, – улыбается Хёнджин, ему до жути нравится, как Феликс ощетинивается, когда слышит, как его окликают. – Я спать хочу. – А чайник занахуя ставил? – Можешь сделать себе чай. – Обойдусь. – Ванная там, только бинты не мочи, – пальцем указывает Хёнджин, поднимаясь из-за стола и хрустя, кажется, каждой косточкой. – Полотенце бери любое, потом кинешь в стирку. Новая щётка в шкафчике под раковиной, умывалки на раковине, разберёшься. – Нахуя мне эта информация? – Если захочешь остаться. Я ухожу в девять, запасные ключи висят на крючке для одежды. Спокойной ночи. Хёнджин падает в подушку лицом и только проверяет, что будильник в телефоне включен, а телефон на зарядке. Феликс на кухне сидит ещё долго, губы жуёт и в телефоне ленту листает. Даже посуду помыл, как обещал, лисья сущность не допустит уйти, не оказав оговорённую услугу. А потом всё-таки поднимается и, натягивая кроссовки на пятки, прихватывает ключи. Вдруг понадобятся, а Хёнджин на дежурстве.