ян чонин: как себя чувствуете? нерадивый хён: лучше что-то случилось? внеплановая операция? ян чонин: нет-нет, в больнице глушь даже бабок, жалующихся на суставы, нет доктор со сказал, что вы ночевали не одни думал порадоваться за вас и если что, предложить подменить не переживайте я справлюсь нерадивый хён: не нужно доктор со явно меня переоценил ян чонин: ясно ну… вы не расстраивайтесь вы хороший думаю, просто нужно время
«И не быть излишне честным долбоёбом там, где не надо». А Чонин, думается Хёнджину, всё ещё хороший, заботливый интерн, хотя совершенно не обязан был писать. Хван прислушивается к шуму из ванной, собственный член опадать отказывается, только крепчает под резинкой штанов и натягивает ткань. Феликс делает самые разные вещи с его сознанием, заставляя узел в животе завязываться от сексуального возбуждения и в то же время заливисто смеяться, сбросив груз ответственности с плеч. «Может, успею», – думает Хёнджин и ладонью под одеялом мягко себя гладит, большим пальцем проводит от чувствительной головки до основания, и прикрывает предплечьем лицо, выдыхая. Вода прекращает литься в момент, когда Хёнджин лезет пальцами под резинку. – Вот сучка, – усмехается Хван и напоследок обвивает пальчиками член сквозь бельё у основания, до тянущий боли пережимая. – Я ухожу, можешь не провожать, – бросает Феликс, натягивая кроссовки. – А как же взаимопомощь и взаимовыручка? – Хван смеётся откровенно, надрывно, и вместе с тем стенает в голос. – Рукой себе помоги. Феликс не в настроении с самого утра, а двери в квартире Хёнджина норовят покоситься прямо сейчас. Подрочить в душе не удаётся – без Феликса под боком совсем не то, и Хёнджин чувствует себя натуральным извращенцем, когда тупым взглядом смотрит на свой опавший член и не понимает, что за херня происходит. «С натуральным, конечно, я перегнул». Натурально стоит у Чанбина в ординаторской с ненатуральными звуками порно из наушников. Хвана передёргивает, стебал коллегу он ещё месяца полтора после того, как застукал за дрочкой посреди дежурства. Но дрочащий Чанбин – не то, о чём Хёнджин хочет думать, в попытках хоть как-нибудь себя и свою одинокую душу удовлетворить. А в целом его день проходит также, как и все остальные выходные – о присутствии Феликса в квартире говорят только новая зубная щётка, да забитый холодильник. Не дают упасть в маразм окончательно, поэтому Хёнджин ни чуть не винит себя в том, что эту щётку он лапает минут десять, пока увлажняющая маска впитывается в кожу.со чанбин: я просил написать мудак хван: а я сказал, что нечего будет рассказывать
Хёнджин смотрит на графу «со чанбин набирает сообщение», и спустя минуту, когда ничего не приходит, выключает дисплей. Кто знает, когда Чанбин наконец соберёт по кусочкам звёзд своё гениальное изречение, на котором Хёнджин ещё долго будет зацикливаться. Но Чанбин не пишет, Чанбин звонит, плюнув на словообразование, и Хван с ухмылкой поднимает трубку, доставая пачку сигарет с верхней кухонной полки. – Я слушаю. – Рассказывай. – Что рассказывать? Чанбин по ту сторону удручённо выдыхает и тоже прикуривает. «Наверняка, отпросился у Чонина, никак часы приёма» – Как ты в который раз феерично просрал своё счастье. – Феликс не моё счастье. – А то я не видел, как ты месяц ходил, словно в деревенский туалет упал. – Нормальные в деревнях туалеты, ты чо. – Хёнджин, – и Чанбин говорит строго, шумно выдыхает дым в динамик, ждёт, когда Хёнджин прикурит. – Ничего не было, Бин-и. Он пришёл вчера в обед, заказал продукты, подождал, пока я посплю, мы поговорили о смысле жизни и я загнался. Включил фильм, выпил стакан, и мы уснули. А наутро у меня встал на него. – И где ты успел накосячить, дурень? – Когда он спросил, почему я тяжело дышу в подушку, я ему правду ответил. Хёнджин прислушивается к звукам в трубке – сначала думает, что там убивают кого-то, или собаке лапу машиной переехало, а потом понимает, что это Чанбин хнычет, матерясь: «да нахуя небеса послали мне такого долбоёба». – А что, я должен был сказать: «доброе утро, Феликс, чудесно выглядишь?» – Представь себе! Да! – Не понимаю, – выдыхает Хёнджин, к сигарете тянется. – В чём проблема констатации обычной физиологической реакции по утрам? – Может быть, в том, что он теперь думает, что тебе от него нужен только секс? – Я ему сразу сказал, что хочу с ним переспать. Чанбин хочет умыть руки. Фатальной была идея наставить человека, которого бы он хотел смело назвать другом, на путь истинной мысли. – Я всё ещё не понимаю, почему вы общаетесь. – Он мне задолжал. – Ты не помогаешь, понимаешь? Он тебе хоть нравится? Хёнджин замолкает. Нравится? Безумно. Да так, что сердце заходится и член дёргается при упоминании одного лишь имени. Второй пункт не совсем убедительный показатель, но Хёнджин других не находит. – Очень нравится, Бин-и. – Так скажи ты ему об этом, блять, и не веди себя, как придурок. – Но я-то ему не нравлюсь. – Хван, то, что он не прыгает к тебе на член, ещё не значит, что ты ему не нравишься. – Вообще-то, это я хочу прыгнуть на его член. Не понимаю, почему он отказывается. – Потому что ты придурок. – Очень лестно с твоей стороны, – Хёнджин тихо смеётся, он же всё понимает. Просто не может вести себя по-другому. – Феликс сейчас где? Надеюсь, он не слышит этот разговор. – Ушёл ещё утром. – Напиши ему. – Не могу. – В смысле, блять, ты не можешь, тебе руки отрубило, пока мы разговаривали? – Не могу, потому что у меня… бля, ты будешь ржать, – Хёнджин стыдливо морщится. Ну нет у него мыслей взять номер Феликса. Когда Феликс появляется, он думает о чём угодно, но не о каком-то наборе цифр. – Буду. Говори давай свою вескую причину. – У меня нет его номера. И Чанбин ржёт, заливается смехом, давиться и ещё громче ржёт, пока Хван ощущает, как стыд красными пятнами лезет на щёки. – А этот парень неплох. – О чём ты? – Ищет встречи с таким, как ты, не имея даже банальной возможности написать. – У него есть ключи от моей квартиры. – Это, считай, съехались уже. – У него трудные семейные драмы и невероятная удача получать пиздюля за брата. – Ты даже это знаешь. А что он о тебе знает? – Что… – и Хёнджин понимает. Феликс о нём знает ровным счётом то, что у Хёнджина на его мордашку стоит, собаку Хёнджина зовут Кками и что Хёнджин хирург. – Подумай об этом, Хёнджин-и. А то Чонин сейчас меня сожрёт. – Ладно. Ещё увидимся, Бин-и. – Конечно, увидимся, знаешь сколько смен ты Чонину задолжал. – В смысле Чонину? – А ты думаешь, это я вызвался добровольцем дать тебе парочку лишних выходных? Бывай. Чанбин отключается, и Хёнджин смотрит на окно потухшего вызова, кусая нижнюю губу. «Чёрт, перед Чонином теперь неудобно». О том, насколько неудобно теперь перед Феликсом со всем этим детским садом, Хёнджин думает до самого вечера, засыпая и не слыша, как закрывается дверь за Феликсом, тихо вошедшим в квартиру. Выйдя из ванны, Феликс думает, какой же Хван всё ещё придурок, но такой… «хороший, что ли». Хёнджин его прямо никогда не прогонял, и Феликса это наивно тешит догадками, о чём же Хёнджин на самом деле думает. Кками утробно рычит, но тявкать под грозным взглядом позолоченной радужки лисьих глаз не решается – скуля, собака отбегает в свой угол, и через пару минут успокаивается. А Феликс ложится рядом с Хёнджином на расстоянии меньше вытянутой руки и душит рвущуюся на губы улыбку, когда хвановская ладонь ложится на изгиб его талии. – Какой же ты всё-таки… дурак.