Лисица

Лисицы по своей природе однолюбы, а Феликс влюбляться не хочет. Феликс полжизни смотрит, как мучается Минхо, наказывая самого себя за эту отравляющую, смертью на кончике языка отдающую любовь, и его воротит от мысли, что с ним будет точно также. Феликса не спрашивали, чего он хочет, Феликс один раз обжёгся, хвосты подпалил, и затолкал в глотку всю эту любовь и крепкие чувства. Раны он зализывал тоже долго, а потому не понимает, почему ошивается около Хёнджина, как будто магнитом тянет. Хёнджин – он же ну… «дурак». Добрый, как котёнок, шутки свои похабные шутит и заставляет бесится. Взгляд Хёнджина Феликс загривком чувствует, развалившись на стуле в кухне, и делает вид, что ему совершенно неинтересно и то, как себя Хван чувствует, и то, что он скажет, когда соберёт язык в кучу. Телефон с открытым диалогом с Минхо не кажется феерией интереса, а потом он его закрывает, откладывая очередное «отъебись» до следующего психа брата. – Когда ты вернулся? – Хёнджин потирает виски и заспанные глаза, из приоткрытого с вечера окна обдувает прохладным непрогретым солнцем воздухом (ещё бы, двадцатый этаж), и вставать Хёнджин не хочет. – Ты уже спал. – Не ранен? – С чего бы? – Феликс оборачивается, искренне удивляясь. Хёнджин каждой косточкой в теле хрустит и на ноги с неохотой поднимается, оглаживая макушку Кками, валяющегося на кровати. – Ты же вечно где-то приключения находишь. Сначала перевал, потом бывший. Кто знает, что будет в следующий раз. Ли поджимает губы. Кто ж знал, что по большей части Хёнджин будет видеть его всего побитого, едва дышащего и в крови. – Встречался с одним знакомым. Наш разговор про хранителя напомнил мне, что у него можно попытаться выведать конкретику. – И как? – Меня послали в Ад. – И ты не пошёл? – Хуй заставят. Хёнджин кивает, мол, понял, проходит мимо и, костяшками проверяя температуру в чайнике, наливает себе кофе. Мерзкий, растворимый, то, что надо по утру. – Не знал, что ты куришь, – Феликс пытается завязать диалог и раздражается с того, что вообще этот порыв испытывает. Но Хёнджин неловко оборачивается на лежащую с вчера пачку сигарет на краю стола и мелко кивает. – По настроению. Не нравится запах сигарет? – Побоку, вообще-то. Я начинал, когда их только вводили в тираж, потом бросил. – А я… – Хёнджин мнётся. Он о себе говорить любит, очень, но не знает, как это сделать с лисицей, вопросительно поднимающей бровь и ожидающей продолжения. – От нервов закурил. В больнице бывают плохие дни. – У тебя вчера был плохой день? Что-то не похоже, – Феликс, оголяя клыки, ухмыляется, намекает на выходку Хвана со стояком, и Хёнджин смущённо булькает куда-то в кружку, вжимаясь поясницей в ребро столешницы. – Был тяжелый разговор. Лисица протяжно мычит и делает вид, что поверила каждому сказанному слову. Хёнджин чертыхается, обжигая губы, и думает, что не хватало ему сейчас всё испоганить. С Феликса станется развернуться и уйти, хотя он в той же домашней одежде, что дал ему Хёнджин, и с копной рыжих волос в беспорядке. – Где ты жил до того, как… – как образовался Сеул. До того как стукнула научно-техническая революция. До того, как город стал таким, каким Хван видит его с рождения. – На горе хребта Пэкдудэгана. – Это недалеко, – «это в стране», имеет ввиду Хёнджин. – Минхо же хотел тебя вернуть? – Да. – Почему? – Феликс кидает вопросительный взгляд, в смысле почему? Потому что это их родной дом. – Я имею ввиду, Минхо же устроился среди людей. У него есть обязанности, в том числе перед страной. Он тоже вернётся на гору? – Нет, он не вернётся. Его пассия там не выживет, а один я куковать среди деревьев и лесных духов отказываюсь. – Тогда я тем более не понимаю, на что он рассчитывает. Комплекс старшего брата? – С чего ты взял, что он старший? – Ну. Внешность? Может быть, – Хёнджин часто моргает и от испытываемого шока присаживается за стол, складывая руки, как послушный ученик за интересной темой урока. – Нет? – Минхо младший. Внебрачный сын моего отца, так что это больше комплекс младшего брата. – Я всё больше не понимаю, что за семейная драма у вас произошла. – Ну а ты? – Что я? – Где твоя семья? Я здесь недолго, но не вижу ни одной семейной фотографии. Ты приёмный? – Нет, – Хёнджин мотает головой, едва морщится и надеется, что незаметно для Феликса. – Отец умер, когда я учился в школе, мама – когда в универе. Родственники меня на дух не переносят, поэтому последний раз я общался с ними, когда стукнул год со смерти матери. Мы крупно дружно посрались, и больше я их не слышал. – Интересно, – и Феликсу действительно интересно слышать, что у Хёнджина за душой, помимо очаровательной улыбки и хорошо сложенного тела. А ещё работы, да. Феликс до сих пор не понимает, почему во второй раз пошёл латать раны сюда, а не к знакомому – тот ведь тоже будущее светило медицины. – Лисица. – Ты можешь так меня не называть? – Нет. А это правда, что вы спускаетесь с горы, чтобы соблазнять людей? Я уже понял, что на убийство у вас «табу». – Кто тебе сказал эту хуйню? – Интернет. А на горе вы живёте под персиковыми деревьями? – Ты перепутал фольклор, – цокает Феликс, закатывая глаза. – Лично я ненавижу персики. – Вот оно как. Какая-то ты неправильная лисица, – улыбается Хёнджин и допивает остатки выдохшегося кофе, которое кофе назвать – преступление. – Блять, какая есть, – отвечает Феликс совершенно беззлобно, немного добродушно и тянет уголки губ в усмешке, глаза щуря. «Вот таким», – замечает Хван, – «он похож на лисицу больше». – Так, – выдыхает Ли, разминая затёкшую тысячелетнюю шею, – чем займёмся сегодня? – Я искренне считал, что мы погрызёмся, ты перехочешь лицезреть мой ебальник и уйдёшь, а я как обычно забуду взять твой номер телефона и начну загоняться по всякой хуйне, думая, когда же судьба вновь нас сведёт. – Ты… – хмурится Феликс, формулируя мысль, и Хёнджину хочется сжаться до размера социально неуклюжего комочка, пока Феликс свою мысль собирает по буквам на его лице. – Всё это время забывал спросить у меня мой номер телефона? – Да? – Ты придурок? – Может быть чуть-чуть, – неловко смеётся Хван, пальцами показывая это «чуть-чуть». – Вы все так часто это повторяете, что я скоро сам в это поверю. – Слушай почаще своё окружение. – Моё окружение, вообще-то, не такое уж большое: Чанбин, медсёстры из отдела, Чонин да… ты? Феликс понимающе взглядывает; у него окружение тоже маленькое, не меняющееся последние лет шестьсот. Приятно ли ему оттого, что Хёнджин его выделяет? Да. Будет ли Феликс с этим что-то делать? Определённо, нет. – И сколько из них говорит, что ты придурок? – Чанбин вечно ноет об этом, мозги мне вчера прожужжал, как соболезнует тебе, что ты общаешься со мной. – Слушай, а он мне нравится. Познакомишь? – Он натурал, – хмыкает Хёнджин. – Так и я могу быть не только парнем. Хотя да, не спорю, гендерно я ощущаю себя мужчиной. У Феликса улыбка сытой лисицы, облизывающейся на чужую агрессию в глазах, когда взгляд Хёнджина тяжелеет в мгновение. – Он же не знает, что я?… – Я ещё не настолько хочу лечь в психушку. – Вот и хорошо. Не хотелось бы лишних проблем. – Скажи это своему брату, который волочил меня под локоток по всему коридору. Чонин его видел. – И думаю, также быстро забыл. Мало ли кому хирург под конец рабочего дня потребовался. – Мало. Только вашей семейке. Они улыбаются друг другу. Хрупкое перемирие, образовавшееся в воздухе, по кусочкам, размером с фотон, пробирается под кожу каждого, и кажется, что вот таким должен ощущаться уют от одного присутствуя рядом с понравившемся человеком. – Так всё-таки, – подаваясь вперёд, говорит Феликс, прерывая тишину. Лисицы по своей природе однолюбы, и Феликс нутром противится тому, что чувствует прямо сейчас, – как ты проводишь выходные? Хёнджин заманчиво тянет губы в улыбке и, ловя порыв огрести по башке или же получить сектор «приз» на барабане, хватает Феликса за запястье, утягивая их обоих на кровать. – Мы займёмся этим прямо сейчас. – В смысле? – Феликс почти раздосадовано выдыхает, когда его руку отпускают и садятся на матрас; он ведь почти поверил, что Хёнджин: «ну не такой, каким хочет показаться». Ему не страшно с ним переспать, он даже уверен, что они оба останутся в восторге с заевшей в подкорке мыслью потом повторить столь занимательный обмен опытом, но Феликсу обидно. Будто для Хёнджина он только красивое тело и тявкающий рот. – Я недавно нашёл одну дораму, как раз про лисиц. Будет лишний повод поржать над фантазией режиссёра. Ты идёшь? Ли, отмирая, кивает, и с опаской забирается рядом. «Что он сказал?» Косится. Жуёт губы с внутренней части, а Хёнджин включает просмотр и с улыбкой ребёнка окидывает профиль Феликса взглядом. Феликс тупит. И за свои мысли о Хёнджине, низкие, тошнотворные, стыдится, чувствуя, как горячо пылают щёки. – Погоди, тут всё равно начало нихуя непонятное, я перекусить принесу. Шоколадку с орешками брать или карамелью? – С орешками, – басит Феликс, подбирая колени к груди. Кажется, что ещё чуть-чуть – и он за такую Хёнджину без всяких договоров отдастся.