tell me where your love lies || расскажи, насколько твоя любовь лжива

      Виктор все еще подрагивал, держа за руку Юри, заставляя себя не обращать внимания на аромат корицы, исходящий от альфы, по дороге в залы дворца, в то время как снаружи начинался дождь.       Вич-чан остался в объятиях Юри, и Виктор чувствовал на себе его взгляд, будто крошечный пудель наблюдал за ним. Виктор не мог не улыбнуться в ответ; из-за дружелюбного поведения собаки он немного расслабился и поднял взгляд на принца.       Принц слегка покраснел, что стало неожиданностью для Виктора, однако, он никак не ожидал этого от альфы его возраста. От него не пахло ни другим омегой, ни даже другим альфой. Только его собственный запах, тонкий и спокойный, незаметный для других — не желая, чтобы его опознали как доминирующего альфу в комнате.       Будто только осознав, что он все еще держит Виктора за руку, Юри сильнее покраснел, и внезапно выпустил ладонь, схватившись за Вич-чана, в то время как Виктор продолжал рассматривать его с любопытством.       — Ты… все еще изучаешь дворец? — тихо спросил Юри.       — Да, — ответил Виктор, все еще смотря на мужчину с вызовом. Виктор знал, что искушает судьбу, но Юри отвел взгляд, как будто позволяя себя запугать. Он улыбнулся при этой мысли, почувствовав себя храбрее и спросив: — Возможно я что-то пропустил, ваше высочество?       Юри резко вдохнул, заморгал и прикусил губу с тревогой. Виктор знал, как изменить голос, чтобы его скромные желания воплотились в жизнь, тронув даже самого упрямого альфу, но Юри выглядел так, словно Виктор дотронулся до его обнаженного тела. Он прокашлялся, приходя в себя, и, наконец, осмелился взглянуть на Виктора.       — Ты был в библиотеке?       Виктор затаил дыхание.       Он умел читать, в то время как Юрий забыл все, что умел после побега от врагов семьи. Виктор скучал по их маленькой библиотеке, скрываясь долгие годы, поэтому он вел дневники, ведя записи о прожитых днях, чтобы не потерять счет времени и все запомнить. Он прятал эти самодельные дневники от Юрия, но они сгорели вместе с домом после того, как его и брата нашли.       Юрий знал ниханский достаточно хорошо, чтобы освоиться в их новом доме, в то время, как Виктор знал только письменность, как хороший студент. Изучение нового языка было спасением, которым Виктор дорожил все эти долгие годы в борделе, хотя он не предполагал, что альфа, с которым он будет связан, позволит ему пользоваться библиотекой. Он просиял, взволнованно схватив принца за руку, и потребовал:       — Отведи меня туда!       Он бы получил пощечину от мадам за такой тон.       Юри выдохнул с облегчением, выглядя счастливым от его энтузиазма, и сказал, кивнув:       — Хорошо. Следуй за мной.       Виктор последовал за ускорившим шаг Юри, пока его сердце заполнило отчаяние и ужас. Он был… взволнован, возможно это чувствовал Юра, состригая свои волосы. Виктор, в своей жизни, никогда не чувствовал себя свободнее, чем в этот момент; здесь, в далеком королевстве, ему не нужно было удовлетворять альфу во время гона.       Он устал от услужливого поведения других омег, избегая даже альф-охранников в борделе, когда у него была течка. Виктор предполагал о гневе мадам, который спасал их с Юрием от охранников, заходившись слишком далеко, хотя ничего не мешало им использовать руки, рот и бедра Виктора, зная, что он сделает все, держа их подальше от Юрия. Однако, приходилось смывать их вонь с кожи и волос, но они никогда не оставляли на нем следов. Мадам убила бы охранников за риск потерять прибыль, даже при исчезновении клейма.       Тошнота подступала к горлу Виктора от воспоминаний, но он продолжал улыбаться принцу, болтая и избегая воспоминаний:       — Хочу больше знать о дворце. Когда построен? Кто построил? Сколько людей здесь живет?       Юри удивился от внезапного интереса, спросив:       — Ты действительно хочешь все это знать?       Как объяснить мужчине, что это отличный способ отгородиться от всего? Альфа из королевской семьи — каким бы добрым он не был, — не сможет никогда его понять.       Виктор, улыбаясь, сказал:       — Тут прекрасно, и мне нравиться узнавать что-то новое. — По крайней мере, это не было ложью.       Принц продолжал смотреть с удивлением, но прочистил горло и пробормотал:       — Эм… ну… Боги, с чего начать?       — Можешь рассказывать сначала, конечно! — ответил Виктор.       Юри рассказывал о дворце, по дороге в библиотеку, Виктор слушал с неподдельным интересом, когда его нервы начали сдавать, и он снова почувствовал себя взволнованным.       Двери были открыты, и Виктор не смог сдержать вздоха, когда увидел высокие книжные шкафы, а когда они вошли в саму библиотеку, у него перехватило дыхание, увидев как много здесь всего.       К тому же, на стенах висели свитки и картины — вкрапления простых, ярких цветов в светло-коричневых и голубых тонах большой комнаты.       Виктор забыл о Юри и Вич-чане, войдя внутрь, как загипнотизированный. Библиотека, во дворце, в котором он вырос, была намного меньше. Он вспомнил, как забрел внутрь, зная, что сейчас самое время вести себя как можно тише, и обнаружил, что его отец и мать сидят вместе за одним из столов, пристально глядя друг на друга и игнорируя открытые книги, лежащие между ними.       Он быстро отбросил это воспоминание, проводя по стопкам свитков рукой, аккуратно разложенных на полках, по каждому из корешков разной высоты и толщины. По крайней мере, он мог немного читать, и ему, изголодавшемуся, вдруг захотелось отвлечься от всего, что… его окружало, чужими словами на страницах.       — Это… невероятно, — пробормотал он, не в силах удержаться от того, чтобы повернуться и улыбнуться альфе, который продолжал краснеть. — Я не видел так много книг, в… — Он позволил себе замолчать, вспомнив, что развивать тему опасно. Юри мог думать все, что хотел, думать, что он просто какая-то шлюха-омега, выросшая в борделе.       Юри, казалось, совсем не думал об этом, выглядя мило и угодливо, удовлетворившись реакцией Виктора. Он поставил Вич-чана на пол, но пудель, казалось, не проявлял интереса к книгам, удаляясь и скрываясь из виду, как будто хотел дать побыть на едине в эту минуту.       Виктор на мгновение почувствовал себя немного неловко, оставшись наедине с застенчивым альфой, который не мог снова встретиться с ним взглядом.       — Не стесняйся, осмотрись, — тихо сказал он, опустив руки, как будто думая, что Виктор сбежит, если он сделает хоть одно движение.       Виктор поверил ему на слово и продолжил осматриваться. Он, должно быть, занимался этим минут десять, когда наткнулся на первый том на русинском языке, резко втянув воздух при виде букв знакомого алфавита.       Он тут же вытащил книгу, биографию какого-то своего предка. Этот человек совсем не был похож на его деда, но, несмотря на это, он был Никифоровым, как Виктор. И все же их жизни были невероятно разными.       — У вас есть книги на русинском, — заметил Виктор.       — И парочка на галлийском и других языках, — ответил Юри, вглядываясь в книгу в руках Виктора. — Я знаю несколько слов на нескольких языках. Я даже знаю несколько слов на русинском. Я стараюсь время от времени освежать память, чтобы не забыть…       Виктор задавался вопросом, как много он знает. Он быстро забыл об этом, в его голове возникла идея, когда он посмотрел на книгу на своем родном языке. Сокровище было в его руках, которое он мог с пользой использовать. Он помнил, как в пять лет хватал любую случайную книгу, до которой мог дотянуться, и относил ее в детскую, чтобы почитать Юрию, а матери приходилось напоминать ему, что пора остановиться, когда Юрий наконец засыпал.       — Я хочу научить своего брата читать, — внезапно выпалил он, сияя при виде книги в своих руках и книг на полке. — Не только на русинском, но и на ниханском тоже.       Улыбка Юри стала шире, и Виктор не смог удержаться, чтобы не оценить это зрелище. Казалось, его глаза засияли сильнее, когда он ответил на улыбку.       — Замечательная идея, — сказал он. — Где твой брат?       — Все еще знакомится с апартаментами, — рассеянно ответил Виктор, мысленно составляя список всех книг и пытаясь вспомнить, читал ли он их раньше в их старой библиотеке. Он узнал тонкие томики стихов и коллекцию сборников коротких историй, которые показались ему смутно знакомыми.       У него чесались руки схватить их все и просто начать читать, не боясь, что его прервут, желая поделиться ими с Юрием, как только сможет.       Как бы он ни был взволнован, Виктор чуть не выпустил портрет из виду.       Когда он увидел его, книга чуть не выскользнула у него из рук, и чувство ужаса перехватило дыхание.       Он вспомнил этот портрет, проходя мимо него каждый день в течение девяти лет. И не только это, он знал человека изображенного на портрете, узнав его лицо и зная его, как свое собственное, поскольку склонял голову перед ним столько, сколько себя помнил.       У Виктора были глаза матери, и они смотрели на него с портрета, висевшего на стене рядом с книжными шкафами, заполненными книгами, написанными на русинском языке. Это была та же самая рама, местами поцарапанная, и… она была той самой.       Он знал, что дворец был разграблен мародерами. Он старался не думать о том, что кто-то роется в вещах, которые любила его мать, например, пианино, на котором она любила играть. Он не хотел думать о том, что они топчут сады его отца.       Было легче думать о том, что все это уничтожено, в мире не осталось и следа, не осталось ничего, что посторонние могли бы опорочить своими руками. Он молился, чтобы они оставили тело его матери в покое, сожгли его вместе с остальным дворцом, чтобы выжечь каждую частичку ее души из мира, который хотел ее подчинить.       И все же она была здесь, во дворце в Хасецу, куда ее сыновей отправили доживать свои дни в качестве рабов.       Виктор не слышал, как Юри подошел сзади, заметив его только тогда, когда он тихо сказал:       — Я знаю, она прекрасна.       — Леди Надежда Никифорова, — так же тихо ответил Виктор, ее имя прозвучало как призыв, как будто он шел по могиле, которой у нее никогда не будет. Юри был прав, она была прекрасна. Она всегда была такой, с волнами золотистых волос, ниспадающими каскадом на плечи, и кристально-голубыми глазами, смотрящими прямо перед собой. Ее улыбка была цветущей и нежной, а шея бледной и длинной, и Виктор вспомнил, как он прижимался к ней лицом, вдыхая аромат лаванды.       — Ты знаешь о ней? — спросил Юри, говоря с той же громкостью.       Она была моей матерью, — Виктору хотелось закричать. — Она была моей матерью, и она была красивой, и Юрий очень похож на нее, и иногда на него больно смотреть.       — Все в Империи знали ее, — ответил он, сохраняя спокойствие в голове и неизменную улыбку на лице, как будто смотрел на незнакомца. — Это самая позорная история любви.       — Позорная?       Виктор закатил глаза, крепко сжимая книгу, изо всех сил стараясь забыть эту ужасную историю.       — Младший сын императора, к тому же омега, сбегает с невестой благородного альфы. Это не совсем то, чем гордится правящий класс, особенно когда в этом классе доминируют территориальные альфы.       Его отец был этим омегой, осмелившимся украсть красивую и помолвленную омегу и заявить на нее права. И его дед, несмотря на все возмущение, разрешил этот союз, и все потому, что он поддерживал своего младшего сына, единственному омеге из всех своих детей. Это должно было быть такой пустяковой вещью. В конце концов, дедушка Виктора пообещал пострадавшей стороне руку племянницы, так что все должно было разрешиться.       Но этого не произошло. Девять лет обманчивого мира препятствием перед ударом судьбы.       Альфы, предавшие его деда, были затем застигнуты врасплох беспринципной армией, которая устроила кровавый переворот, уничтоживший оставшуюся семью Виктора, и они были теми, кто пришел со шляпами в руках умолять королеву Хироко о помощи; помощь, которая была быстро оказана в надежде на смену ситуации к лучшему.       Юри, к облегчению Виктора, похоже, не имел ни малейшего представления о том, что творилось в голове Виктора.       — Она умерла, не так ли? Она, ее пара и их дети. Мы никогда ничего не слышали об их детях.       Вот почему их визиты ко двору всегда совершались без церемоний. Почему их дедушка виделся с ними только наедине, без присмотра двора.       — Вероятно, чтобы скрыть позор, — сказал Виктор, хотя его сердце щемило, когда он подытожил все ужасные мгновения его жизни в пару ничего не значащих фраз.       — Она и принц Леонид пошли против традиций и даже не были наказаны за это. Говорили, что император и без того модернизировал некоторую структуру в королевстве, и это вызывало недовольство знати.       — Я это знал, — сказал Юри задумчиво, продолжая смотреть на портрет. — Я хотел бы узнать, что случилось с их детьми.       Тебе лучше не знать, — подумал Виктор, держа в руках книгу, в которой были все до единой скучные подробности о жизни одного предка-альфы, который ничего не сделал, чтобы изменить положение вещей. Его дед пытался, но все пошло прахом.       Несмотря на это, Виктор предпочитал держаться за образ матери, а не за то, как она истекает кровью из запястий на полу спальни, которую она делила с его отцом, в то время как Виктор смотрел на нее в тихом шоке, прежде чем слуга оттащил его, убеждая его бежать, пока он испуганно рыдал, не оглядываясь назад.       Но он здесь, в теплом и красивом дворце, оглядывается назад и пытается сохранить самообладание рядом с принцем-альфой, который смутно знал об этой трагедии.       Виктор вздохнул. Это не вина принца. Он показал Виктору эту… сокровищницу, способ для них с Юрием сбежать.       — Спасибо, — сказал он, наконец отворачиваясь от портрета своей матери и возвращаясь к принцу, который снова покраснел. — Это… Это много значит для меня, — добавил он с искренней улыбкой.       Юри снова покраснел и, опустив глаза, сказал:       — Я… рад, что тебе это понравилось.       Он держал руки по швам, и Виктор поймал себя на том, что ценит эту улыбку принца.