phantom

— Ким Намджун, — рычит Хосок, врываясь в просторную гостиную шикарного, со вкусом обставленного дома. Впрочем, этот несносный засранец все делает со вкусом. Выбирает партнёров, ведёт бизнес, одевается. И играет на нервах Хосока. На данный момент источник его негодования спокойно сидит себе на диване, закинув ногу на ногу и потягивая дорогущий виски. — Чон Хосок, — так же официально салютует он ему. Еще и издевается. — Какого хрена я узнаю от охраны, что ты решил не согласовывать с ними свои гребные планы, взял свою гребаную машину и поехал на гребаную встречу один! — Хосок, конечно, немного перегибает палку, но еще он знает, что ему это позволено. Он работает на Намджуна уже полгода, и за это время отношения между ними складываются специфические, но никогда не переходящие грань. Так что да, сейчас он может взбеситься и наорать на своего босса. Тем более учитывая, что этот босс творит из ряда вон выходящую херню. Намджун улыбается ему самой невинной улыбкой, чем злит ещё больше, но Хосок не успевает выдать очередную гневную тираду, потому что Намджун говорит: — Ты чертовски горяч, когда злишься, ангел. И вот так, блять, всегда. Одной фразой способен вывести из равновесия. Хотя Намджун далеко не в первый раз называет его так. Но то, как он это произносит, обладает, должно быть, ебаной магией. Хосок скрещивает руки на груди. — Я могу переломать тебе все косточки, убить десятком способов и спрятать тело так, что не найдёт ни одна служба в мире. — Видишь, как хорошо, что я нанял тебя для охраны. — Намджун облизывает губы и ухмыляется. — Тогда «ангел смерти» тебе понравится больше? То, как Намджун медленно сканирует его взглядом снизу вверх, заставляет Хосока чувствовать себя неловко. Он закатывает глаза и обречённо стонет. До чего же невыносимый. Как можно быть таким притягательным и бесячим одновременно. — До твоей смены ещё двенадцать часов. Выпей со мной. — Намджун в два плавных, кошачьих шага оказывается перед лицом Хосока, смотрит сверху вниз, улыбается мягко, и Хосок думает, что за всю его практику это единственный человек, перед кем он чувствует себя настолько безоружным, даже будучи вооружённым до зубов. Он выдыхает, позволяет Намджуну потащить себя за руку и усадить на диван. Хотя приходится изловчиться, потому что у Намджуна ни стыда, ни совести, и если бы Хосок не извернулся в последний момент, то оказался бы на его коленях. А так он просто плюхается рядом, пусть и очень, очень непрофессионально близко. — Ты так и не ответил. Какого черта это было, Намджун? Тот наливает второй бокал, вручает его Хосоку и откидывается на спинку дивана. Хосок тяжело сглатывает, прикусывает губу и с трудом отводит взгляд от его шеи, концентрируясь на напитке. — Просто это всё... это давит. Слишком сильно, понимаешь? — Хосок замирает, потому что это, кажется, один из редких, почти единичных моментов, когда Намджун снимает маску самоуверенности, наглости и пофигизма. — Всегда под чьим-то присмотром, всегда с чьей-то тенью за плечами. Я иногда дышать не могу нормально. В самом прямом смысле. Хочется хоть один день побыть обычным человеком, который вот так просто, без кучи других людей, собирается и едет на встречу со своим старым другом. Хосок понимает, но… — Даже если это будет стоить тебе жизни? Намджун беззаботно пожимает плечами. Секунда — и безупречная, годами оттачиваемая маска снова на нем. — Ну, я люблю рисковать. — А я нет, и я не хочу повторения этого! — Хосок указыает на грудь Намджуна. Там, под одеждой, скрывается длинный шрам. Он знает, он видел его несколько раз, когда Намджуну приходилось переодеваться при нем. — Ты тогда даже на меня не работал, это не твоя вина, ты же знаешь, да? — Хосок знает, но неприятное чувство все равно скребется внтури. — И если на то пошло — чему суждено случиться — случится. Никто не всесилен. — Прибил бы тебя, честное слово, — говорит Хосок и отставляет бокал на столик, собираясь уходить. Но ему это не удаётся. Намджун хватает его за запястье и разворачивается к нему всем корпусом. — Тебе настолько не все равно? Хосоку тяжелей держать себя в руках с каждой секундой. Если бы Намджун только знал. Но на такой случай у Хосока строго отрепетированная фраза. — Это моя… — Работа, да-да, — прерывает Намджун. — Слышал уже сотню раз. И это всё? Это не всё. Это настолько не всё, что Хосоку порой страшно от собственных чувств и мыслей. Но он не может. У него этих «не» столько, что порой тошно становится. — Намджун… Тот придвигается вплотную. Хосоку нужно сейчас включить благоразумие, встать и уйти, как и планировал. Но он смотрит в глаза напротив словно зачарованный, не в состоянии сдвинуться с места, его нехило ведёт от чужого тепла, запаха и близости. Слишком долго он ждал этого. Слишком долго сдерживал себя. Намджун воспринимает затянувшееся молчание за согласие и целует первым. Хосок успевает еще раз заподозрить его в родстве с ведьмами, потому что когда он снова осознает себя, он уже сидит на коленях Намджуна, пока тот через поцелуй пытается вытянуть из него душу. И сам Хосок отвечает ему с не меньшей жадностью. Его накрывает удовольствием, он подаётся бёдрами вперёд, выбивая и крадя восхитительный стон Намджуна, и оторваться от него — задача почти невозможная. Не тогда, когда он настолько заведенный, не тогда, когда его пальцы хаотично дёргают пуговицы белоснежной форменной рубашки. Не тогда, когда его губы оставляют жгучие отметки на шее, а потом он целует настолько жарко и глубоко, что руки начинают дрожать. Разум больше не слушает никаких доводов. У Хосока уходит вся сила воли — и ещё чуть больше, — чтобы отстранить Намджуна на пару сантиметров. — Я должен защищать тебя, — еле переводя дыхание, говорит он. — Должен. И от себя в том числе. Намджун ухмыляется, даже не думая отодвинуться хотя бы ещё на миллиметр. Наоборот, он наклоняется к самому уху и цепляет мочку зубами, отчего Хосоку приходится вцепиться в его плечи с такой силой, что точно останутся следы. И ему хочется ближе. Ему хочется больше. В этот самый момент никого, кроме них, не существует. Ничего, кроме этой комнаты и их дыхания. Вся вселенная подождет. И какая же это непозволительная слабость для телохранителя такого уровня. Разве что сейчас впервые становится плевать. Намджун с самой первой встречи ломал все его устои и принципы. — В последнем аспекте мне твоя защита не нужна, ангел, — шепчет Намджун, лишая последних остатков здравых мыслей. — Вот он я. Весь. Для тебя. И кажется, Хосоку пора самого себя лишать лицензии, потому что это не то, против чего он может бороться. Он вычёркивает к чертям пункт «не смешивать личное с работой» из своего мысленного списка, когда горячие ладони Намджуна наконец стягивают рубашку и так жарко, так правильно оглаживают его тело, тянут ближе к себе, и когда он сам вплетает пальцы в волосы Намджуна и целует его с таким голодом, будто важнее нет ничего в мире. В одном Хосок уверен — он не жалеет сейчас и не пожалеет ни завтра, ни когда-либо, потому что руки и губы Намджуна заставляют чувствовать себя желанным, живым, целым. А с остальным они справятся и разберутся, что делать дальше. Вместе.