phantom

~~\\~~\\~~ Хосок лежит на груди Юнги, медленно водит кончиками пальцев по ключицам и плечу, вниз до ладони и обратно. Запоминает. Наслаждается. Плавится от тепла под ним. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ему даже немного страшно. Или много. Пусть только это не заканчивается. — Не уходи, ладно? — вырывается само собой. И в этом вопросе не только сегодняшняя ночь. Тут намного больше. Хосоку хочется, чтобы Юнги прочел это между строк. Тот хмыкает. — И что будет, если я уйду? Хосок укладывает ладонь над тем местом на груди, где бьётся сердце, и особо не раздумывает над ответом. — Я умру, наверное. Юнги тихо смеётся и легонько щёлкает по лбу. — Глупый. От этого не умирают, знаешь ведь. — Мгмх, — еле внятно мычит Хосок, не соглашаясь, но и не желая спорить в этот момент. — И никуда я не денусь, — добавляет Юнги. — Хорошо, — выдыхает Хосок и тянется к его губам, — это очень хорошо… Пожалуйста, пусть только это не… ~~\\~~\\~~ Но когда судьбе на чьи-то просьбы было не плевать? Всё так и происходит. Заканчивается. Никто не виноват. В такие моменты говорят, что на месте Юнги мог оказаться кто угодно. Но что с того Хосоку? Кто сказал, что это дерьмовое оправдание принесёт хоть каплю облегчения? Сейчас с разрушенной жизнью один на один остаётся именно он. Ни от чего не становится легче. Никто не виноват. Просто ужасная погода, просто машину занесло, несмотря на то, что водитель ехал аккуратно. А Юнги просто переходил дорогу, возвращаясь домой к нему, к Хосоку. И не вернулся. Тем самым, прежним, не вернулся больше никогда. Потом была больница, убитые нервы, бессонная ночь, и самое важное объявление врача — Юнги жив. Два перелома, травма головы, но жив. За этой ночью последовали и лечение, и восстановление, и заявление, перечеркнувшее все — Юнги не помнит последние четыре года своей жизни. И так уж получилось, что в двух из них присутствовал Хосок. Был важной частью, как ему казалось. И вот эта зубодробительная деталь — был. ~~\\~~\\~~ Они стоят на берегу океана. Заходящее солнце оставляет прощальные поцелуи на лице и плечах Юнги. Хосок некоторое время просто любуется, прежде чем заменить их своими. Но уже обещающими — быть рядом. Солнце может спрятаться закатом, может взорваться, погаснуть, исчезнуть, а он останется. Пока будет нужен. — Ты чего такой серьёзный, Хо? — он не сразу замечает, что Юнги смотрит на него, настолько увяз в мыслях. — Думаю о том, как сильно люблю тебя. А это — очень серьёзно. Юнги быстро отворачивается обратно к океану, пряча улыбку. Но Хосок замечает. Это все ещё восхитительно — наблюдать настолько редкие моменты, когда ему удаётся смутить Юнги хоть чем-то. Тот сжимает его пальцы в своей ладони чуть сильнее. Хосок счастлив. Было бы здорово продлить этот отпуск навсегда. Как жаль, что все хорошее заканчивается слишком быстро. ~~\\~~\\~~ Хосок выныривает из воспоминаний, болезненно дергая плечами. Так странно — ведь это все, что у него сейчас есть. И это все, чего нет у Юнги. Хосок пытается их ему вернуть. Из кожи вон лезет, терпит, не давит, поддерживает, уступает во всем и… крошится рваньем. Склеивается криво. Крошится снова от очередного безразличного взгляда. Но пытается. Хосок для него — весь. Но не то чтобы в этом есть смысл, потому что Юнги его не помнит все равно. Врач сказал, что если через два месяца не будет изменений, то надеяться не стоит. Прошло полгода. Хосок надеялся до последнего. Но нельзя привязать к себе человека, если ты для него — чужой. И продолжаешь оставаться таковым, чтобы ты ни делал. Хосок знает, почему всё это происходит, но не понимает, почему они не могут начать заново, почему Юнги не может любить его снова. Хосок бы любил за двоих, если бы только Юнги делал хотя бы крошечные шаги навстречу. Но он делает семимильные в противоположном направлении. «Почему, почему, почему», — Хосок крутит это на бесконечном повторе. Никто не может дать ему ответ. А он больше не знает, где ещё его искать. И есть ли в этом хоть какой-то смысл. Когда Юнги наконец приходит домой в два часа ночи, Хосок все ещё не спит. Чтобы принять решение, ему нужны силы, которых у него нет уже очень, очень давно. Он устал улыбаться. Устал уверять, что все будет хорошо. Устал быть вечным солнцем, когда внутри бесконечная груда льда. Устал быть ненужным. Юнги — как всегда — выглядит виноватым. Молчит. Хосок с трудом сглатывает ком в горле. — Тебе не нужно больше это делать. Юнги хмурится. — Делать что? — Не нужно возвращаться сюда из жалости. Ты не думай, что я не понимаю. На выходные ты уезжаешь к родителям. По вечерам ты или в студии до самой ночи, или остаёшься у друзей. Придумываешь тысячи причин, чтобы быть где угодно, но не здесь. Приходишь как можно позднее в надежде, что я уже сплю, и со мной не придётся говорить и чувствовать себя максимально некомфортно. Ты не хочешь возвращаться сюда, я ведь прав? Снова молчание. Юнги кусает губы. Конечно, прав. Хосок знает и озвучивает то, что стало последней каплей. — Я видел тебя с тем парнем. Намджун, да? — Хосок… — И боже. То, как Юнги произносит его имя теперь. Всегда полностью. Никаких сокращений и милых прозвищ, Это режет очень сильно. Потому что следом: — Мы с Джуном друзья. А это добивает окончательно. Хосок все ещё пытается быть сильным. Как жаль — не получается. Он качает головой. — Я видел, как ты на него смотришь, — и прежде чем Юнги начинает отрицать: — Ты так смотрел когда-то на меня. Вот оно. — Мне жаль… Нужно перестать мучить друг друга. Если это сделает Юнги счастливым, то так тому и быть. Осталось вручить самый важный прощальный подарок — свободу. Он должен Юнги отпустить. Хосок шёл к этому слишком долго. И все ещё не готов, но говорит: — Я помогу собрать вещи. Юнги выглядит неуверенным. Но актёр из него никудышный. Хосок видит облегчение в его глазах так явно, что едва удерживает клубящийся за рёбрами вопль. — И что будет, если я уйду? В этот раз Хосок крошится, чтобы больше никогда не собраться обратно. Юнги не помнит. Юнги не помнит, и Хосок делает ещё один подарок — врёт, пожимая плечами. — Я справлюсь. Со временем. Так будет лучше. Когда Хосок закрывает за Юнги дверь, в груди колет так, что приходится держаться за стены. А больше, кажется, и не за что. Не надо стараться, не надо притворяться весёлым, не надо надеяться. И, вроде как, вообще ничего не надо. Дышать, наверное, тоже.