phantom

«Однажды я забуду всё, но тебя — никогда».

Намджун встречает его разбитым. Их знакомит Хосок. Он просто однажды приводит его к ним в компанию, а потом тихонько говорит Намджуну: — Я надеюсь, хотя бы ты сможешь что-то сделать. Намджун сначала не понимает, поднимает бровь вопросительно, но Хосок грустно вздыхает, оставляя свои же слова без комментариев, и идёт знакомить его со всеми. Чонгук. Его зовут Чонгук. Намджун наблюдает, пытаясь с первых же минут выявить, что не так и в чем в итоге был смысл слов Хосока. Чонгук вроде бы здоровается со всеми, улыбается, отвечает на вопросы, жмёт руку и Намджуну тоже. Казалось бы — самый обычный парень. Но Намджун наблюдает. И парень этот смотрит — на всё и на всех — словно сквозь. Как будто он не здесь, а где-то очень-очень далеко, а все движения автоматически выполняет мозг по заранее запрограммированным алгоритмам. Чтобы хотя бы в этом облегчить носителю жизнь. Если уж сердце отказывается находиться в этой реальности. Это уже Намджун узнает чуть позже. Это уже чуть позже он понимает. Он встречает Чонгука не разбитым. Он встречает его уничтоженным. Хосок с тех пор притаскивает Чонгука на каждую встречу, и Намджун наконец понимает, что он имел в виду, говоря о помощи. Намджун — эмпат. Вся надежда на то, что он почувствует Чонгука и найдёт — или построит — дорожку, которая выведет его к свету. Намджун берётся за эту задачу. В конце концов, он всегда любил головоломки, пусть среди людей таких сложных ещё не встречал. От Хосока узнает, что Чонгук варится в этом состоянии уже год. С тех пор как тот, кого он любил — беззаветно, безгранично, бесконечно, — пропадает без вести. Ещё Хосок говорит, что боится, что Чонгук не справится и в самом буквальном и реальном смысле сойдёт с ума, не выдержав разрушительной силы неизвестности. Намджун знакомится с Чонгуком ближе. Проводит время рядом чаще. Это оказывается совсем несложно. Но Намджун знает цену этой лёгкости. Несложно не потому, что Чонгук жаждет общения, пытается забыться или найти отвлечение в новом друге. А потому, что ему все равно. Ещё один человек в жизни? Ладно. Надо проводить с ним время, потому что он хороший? Без проблем. Он замечательный парень и действительно хочет подружиться? Да бога ради. К ранее существующим добавляется несколько новых алгоритмов. Намджун заставляет их вписать. Забирает Чонгука с работы и отвозит либо к друзьям, либо к себе. К себе всё чаще. Просто чтобы тот не оставался в одиночестве. Но беда в том, что находясь среди людей, Чонгук все равно одинок. Его сердце упрямо ищет другое, в той самой разрушительной неизвестности застрявшее. И разрушается само. Нет, Чонгук не ведёт себя странно или пугающе для окружающих. Он исправно ходит на работу, общается с новыми знакомыми, тепло встречает Намджуна и остаётся с ним, когда тот предлагает дружеские посиделки: посмотреть плазму, выпить пива, поесть что-то вредное после тяжелого дня, иногда просто остаётся с ночёвкой. Если не всматриваться, можно подумать, что все абсолютно нормально. Но Намджун всматривается. И видит. Больше, чем Чонгук бы хотел. Он, может, и выглядит как человек, но действует как робот. По той самой собственноручно заданной чёткой программе. Надо на работу — он работает. Надо быть в кругу людей — он общается. Надо выглядеть весёлым — он смеётся. Но во всем этом — ноль заинтересованности. Ноль искренности. Он сам, его эмоции, чувства — вся жизнь — замирают в режиме энергосбережения, в ожидании того, кто исчез месяцы назад. Внутри у Чонгука — груда обломков, которые тлеют/жгут/терзают беспрестанно. Только он никому не позволят до них дотронуться. Ни чтобы погасить и перестать его мучить, ни чтобы собрать из них что-то новое. Даже здесь, как у робота, срабатывает прописанный для таких сценариев код, загорается красная лампочка — нельзя, не трогать, чужой. Получается что-то вроде — я же вот, среди вас, не замыкаюсь, не закидываюсь таблетками, не прыгаю с моста, все со мной в порядке. Только отстаньте от моей души. Намджун не может. Хотел бы выполнить его пожелание, но не может. И даже не потому, что эмпат, не потому, что обещал Хосоку, не потому, что хочет решить головоломку и поставить себе пять баллов. День за днем, неделя за неделей — он в Чонгуке тонет. Очень сильно и — очень больно. Трудно помогать человеку, которому твоя помощь не нужна. Ещё труднее заменить того, кто является незаменимым. Поговорка про то, что таких не бывает — чушь собачья. Намджун наблюдает доказательство перед собой каждый день. Любить того, кто никогда не полюбит тебя в ответ — не трудно, нет. Всего лишь невыносимо. Так проходит полгода. Намджун выстраивает ту самую дорожку по кирпичику. Но не для Чонгука, сначала — хотя бы просто к нему. А уже потом можно будет что-то сочинять для. Только вместе. В одиночку у Намджуна нет шансов. — Нет, ну и где тут здравый смысл? — возмущается Чонгук, когда в очередной вечер они, обложившись подушками, смотрят какой-то фильм, сидя на полу и опираясь о сиденье дивана. — Куда он попёр против толпы, не взяв с собой ни одного друга? Намджун смотрит на него и думает: а ты? Ты же один веришь, что он жив, вопреки мнению «толпы». Намджун думает: а ты взял в свой путь кого-нибудь с собой, чтобы не нести это бремя в одиночестве? Намджун много чего думает, но вслух говорит еле слышно: — А мне кажется, вы в чем-то похожи. Чонгук странно на него смотрит и отворачивается. И больше не комментирует. А в конце фильма вообще уходит в свои мысли и засыпает у Намджуна на плече. В этот момент можно представить, что все действительно хорошо. Что на следующий день можно проснуться рядом, приготовить завтрак, сморозить дурацкую шутку, чувствуя, как колотится сердце, когда он смеётся, и целовать, целовать его так нежно и так долго, чтобы губы начали болеть, чтобы он наконец забыл, отпустил. Позволил себе быть счастливым в этом настоящем, где будут только они вдвоём. Без третьего человека, которого, скорее всего, уже даже не существует. И он может не существовать для всех — всего мира и всей вселенной, но только не для Чонгука. Намджун впервые позволяет сомнениям уколоть своё сердце — а получится ли у него это изменить. Но тут же отбрасывает эту мысль. Он не знает, господи боже, он правда не знает, что будет делать, если не. Какое-то время он не шевелится, наслаждаясь временной передышкой от бесконечной борьбы. Прикрывает глаза и просто слушает дыхание Чонгука. Было бы здорово слушать его каждый вечер. И просыпаясь утром — тоже слышать его. Было бы прекрасно, да. Но все мечты бьются так звонко, когда Намджун пытается осторожно поднять Чонгука на руки, чтобы переместить его на диван. Тот во сне цепляется за его плечи, и весь момент кажется волшебным, пока с его губ не слетает: — Юнги… Намджун чувствует, как вместе с сердцем Чонгука начинает разрушаться его собственное. Как будто это Чонгук — пропавший без вести. В другом человеке. И Намджун никак не может его найти. Что-то в его гениальном плане по спасению явно пошло не так. Этот третий, незримо и неслышимо присутствующий в каждом вдохе Чонугка, всё то, что Намджун пытается выстроить, рушит, не прикладывая никаких сил. Когда сам Намджун задаётся вопросом, где их вообще взять. Он уже знает из рассказов Хосока, что Юнги был отличным парнем, но ничего не может поделать с чувством чистой ненависти к нему. «Отдай его мне», — просит неизвестного призрака. «Позволь ему дышать». Но призрак на то и призрак, что не слышит. А Чонгук только и делает, что дышит им. А отбери у него это — и, кажется, не сможет больше. Буквально. С утра Намджун Чонгуку ничего не говорит. Спустя пару недель Чонгук перед выходными отпрашивается, как узнает у его коллег Намджун, пораньше с работы и не выходит на связь. Тревога выкручивает все внутренности, пока он мчится на машине в его квартиру. Он знает код. Узнал специально у Хосока — просто на всякий случай, всей душой надеясь, что таких случаев не будет. Но вот он дрожащими пальцами вводит код и попадает в чужую квартиру. За все время знакомства он ни разу здесь не был. Хосок просил отнестись с понимаем: «Он… не любит в личном пространстве посторонних, не обижайся». Что можно прочесть как: «Он не любит, когда кто-то ходит там, где был он». Где все напоминает о нем. Намджун то тут, то там замечает чужие вещи, пока находит спальню Чонгука. Все выглядит так, как будто к этим вещам вообще не прикасались, в надежде что тот, кому они принадлежат, вот-вот вернётся. И вся квартира в предвкушении ждёт его возвращения. Как и владелец. Который ждать не переставал ни единой секунды. Чонгук действительно находится в спальне, и Намджун выдыхает пережитый страх. В комнате задернуты шторы. Чонгук лежит на кровати, уставившись в потолок. Можно было бы подумать, что он просто прилег отдохнуть, если бы не абсолютно пустое, пугающе безжизненное бледное лицо, и если бы из его глаз не катились слезы. Вот он. Настоящий Чонгук. Без нарисованной для всех — и для Намджуна тоже, он не стал исключением — маски. — Он мне снился, — произносит Чонгук внезапно, и Намджун вздрагивает от тона его голоса. — Обнимал и говорил, что все будет в порядке. Я проснулся, а его нет, представляешь? Как и все эти полтора года — нет. Намджун не решается приблизиться, слушая чужую исповедь. — Я привык его ждать, — продолжает Чонгук. Но как будто ему уже плевать, слушает его хоть кто-то или нет. Боль сама выходит наружу. — Но после таких снов… все тяжелей просыпаться, понимаешь? Намджуну хочется подойти, вытереть каждую слезинку, сгрести в объятия и никогда не отпускать. Никогда не отдавать тому призраку, что владеет его сердцем безраздельно. Но все это не имеет смысла, пока Чонгук продолжает этому призраку добровольно безраздельно принадлежать. — Чонгук… — выходит надрывно. — Его больше… — Замолчи. — Чонгук все так же не шевелится и даже голоса не повышает, одной жуткой интонацией примораживая к месту. И Намджун не смеет продолжать. Замирает, понимая, какую ошибку только что совершил. Сколько раз Чонгук слышал это? Сколько раз ему полосовали душу этим «его больше нет»? Сколько раз он собирал из себя подобие человека, чтобы от него просто-напросто отъебались со своими советами жить дальше? И вот он Намджун, великий стратег, хренов спаситель, стоит и практически успевает сказать то же, что и все до него. — Прости, — говорит шёпотом, словно боясь все окончательно разрушить. Но было ли целым вообще хоть что-нибудь? Не нужны Чонгуку его извинения. Ничьи не нужны. И никто не нужен. Кроме одного человека. — Просто уйди сейчас, ладно? — звучит разбитым шелестом. Намджун кивает, забывая, что Чонгук на него даже не смотрит. Он выходит из квартиры молча, садится в машину, но долго не решается уехать. — Будь ты проклят, Мин Юнги, — срывается с губ горькое. — Будь ты проклят. Намджун сидит так какое-то время, в отчаянии смотря перед собой, выравнивает дыхание и потом уезжает к себе домой, думая о том, что не имеет права желать такого, пусть даже безликому призраку, но не может чувствовать иначе. А еще думает, что такие пожелания летят обратно бумерангом. Потому что кажется, что им прокляты все вокруг.