phantom

Намджун стоит у входа в кинотеатр в ожидании Юнги. Черт возьми, кажется, он так не нервничал, даже когда заключал свою первую самостоятельную сделку. Тогда проблема заключалась в успехе предприятия и в денежной сумме на счете по итогу, а сейчас… Сейчас на кону что-то важнее, что-то, что за деньги купить невозможно. Всё началось около полугода назад. Хосок, будучи фанатом андеграунда в рэпе, предложил скоротать вечер в одном сомнительном — по мнению Намджуна — заведении. Взвесив «за» (компания друга, выпивка, что-то неизвестное и новенькое) и «против» (очередной серый одинокий вечер), долго не раздумывал и согласился. — Только оденься… попроще, — предупредил Хосок и на озадаченный взгляд добавил, — не оценят. И не поймут. Звучало интригующе. Намджуну пришлось специально заезжать и покупать то, что «попроще». По роду деятельности когда-то очень давно пришлось от такого отвыкнуть. В ту ночь они с Хосоком пробрались к барной стойке сквозь кучу людей, и вот тогда он и увидел его, сжигающего сцену своими эмоциями и энергетикой. Тогда он расшевелил что-то внутри, заставляя чувствовать и слушать, открыв рот. Намджун узнал у Хосока, что этого парня зовут Юнги, что он достаточно популярен в этой среде, и что тот приходит сюда читать рэп каждую пятницу — не столько для того, чтобы получить за выступление копейки, скорее, чтобы выплеснуть то, что копилось в душе и сердце. С тех пор пятница становится особенным днем и для Намджуна. Он снимает все украшения, часы, костюмы, меняет их на рваные джинсы и невзрачные толстовки и приходит в бар. Он здесь — никто, и в то же время — до распирающих от эмоций лёгких — настоящий. Намджун сталкивается в один из дней с Юнги у чёрного входа, едва сдерживая ликование, потому что не представлял, как подступиться и познакомиться — без своих связей и без своих денег, как давно привык — с тем, кто настолько зацепил. А потом они курят вместе, перекидываются фразами ни о чем, но прощаются слишком быстро, потому что Юнги кто-то звонит. В следующую пятницу Намджун уже ждёт его на улице и сам предлагает закурить. Сигареты тоже пришлось сменить на «попроще». Юнги смотрит с явным подозрением — смотрит в глаза, смотрит в душу, сканируя и решая что-то про себя, но принимает сигарету и соглашается. Потом совместный перекур после выступления незаметно для обоих становится своего рода традицией, и Намджуну удаётся заполучить номер Юнги. Так в его жизни появляется солнце. Так в его жизни любовь к текстам меняется на любовь к человеку, их пишущему. Так он приглашает Юнги в кино. Он хочет зайти дальше с этим человеком, но ложь — это не то, с чего стоит начинать. Конечно, нужно было всё сказать ещё в начале общения, но, черт возьми, он был совсем не готов потерять Юнги. Не готов и сейчас, но прекрасно понимает, что надо перестать притворяться тем, кем не является на самом деле. — Намджун? — знакомый голос заставляет едва заметно вздрогнуть. — Привет, Юнги! Я рад, что ты все же пришёл! Потому что были сомнения. Намджун обозначил это как поход в кино, но для него это однозначно свидание. Он просто надеется, что Юнги мыслит в том же направлении. — Ты почему так вырядился? — спрашивает Юнги, оглядывая его сверху вниз и обратно. Ну да, Намджун нацепил костюм. Решив, что если уж открывать правду, так «с порога». — Не нравится? — решает отшутиться, оттягивая неизбежное до последнего. Юнги подвисает: — Нет. В смысле… не то чтобы не нравится, просто… Сердце Намджуна заходится от такого Юнги, и он улыбается: — Я понял, — прекращает его мучения. — Пойдём, сеанс скоро начнётся. Он хватает Юнги за руку и ведёт за собой, внутренне плавясь от того, что ему не сопротивляются. Когда они усаживаются на самых лучших местах, Юнги удивлённо оглядывается. Это и понятно. Сегодня премьера долгожданного для всех любителей фильма. На такой день и билеты-то не всегда успеешь урвать, не говоря о… — Эээм, почему мы одни в кинотеатре? … об этом. У Юнги возникают закономерные вопросы. — Я. просто… ну… — Намджун собирается с духом и выдает на одном дыхании, — выкупилвесьзал! Он даже не уверен, что Юнги разобрал, что он сказал, но по тому, как медленно Юнги поворачивает к нему голову и как с подозрением прищуривает глаза, понимает, что да — разобрал. — Ты, блять, миллионер? В эту самую секунду Намджуну хочется вернуться к привычной лжи и придумать что угодно в качестве объяснения. — Нет, я… — но Юнги заслуживает правду. — Миллиардер, вообще-то. Юнги смотрит на него долго и внимательно. Намждун наблюдает, как в его глазах гаснет тепло и появляется разочарование. — Скажи, что ты пошутил, — говорит еле слышно. Намджун бы и рад, но пути назад уже нет. — Юнги, — пытается взять за руку, но тот отшатывается от него, как от прокаженного. — Это не шутка. — Ты… — На лице Юнги расцветает грустная усмешка, и он в неверии качает головой, а затем резко поднимается. — Я сваливаю. И это то, чего Намджун боялся больше всего. Он вскакивает следом и все же удерживает Юнги за запястье. — Ну стой, ну прости, пожалуйста, что не сказал сразу, — тараторит он. — Ты бы сразу меня отшил, и возненавидел, и разговаривать бы не стал, я же знаю, а я просто… — он нехотя отпускает руку Юнги, чувствуя, как тот напрягся. — Просто что? День правды, не так ли? — Просто хотел быть с тобой. Юнги тяжело выдыхает. — Ты поехавший, ты в курсе? — Пусть так. — Намждун готов быть кем угодно. — Только останься… — он еле удерживает в себе «со мной». — И ты же хотел посмотреть этот фильм… — и в этот момент это самая бредовая причина. Понимает это и Юнги. Он опускает голову. — Хотел. До того, как узнал, что ты… Намджун не знал, что будет так больно. — Ну кто? Не ты ли пишешь в своих текстах — не судить человека по обложке? Количество нулей на моём счете делает меня плохим человеком? Я не знаю, кто причинил тебе боль, но ведь не все такие… Юнги сжимает кулаки: — Хватит. Я ухожу. Только Намджун не может этого допустить. Он не готов сдаться просто так и потерять всё. — Один фильм, Юнги. Пожалуйста, — он наконец ловит чужой взгляд. — Ну же, это же я… Просто посмотрим один фильм. Выпьем кофе после. А потом, если захочешь уйти, я не стану останавливать. — Ты соврал мне, — вырывается пулями, что тут же находят место в сердце Намджуна. — Только в одном. Чтобы не потерять. Всё остальное — настоящее. Было и есть, Юнги, клянусь. Что-то в его взгляде болезненно меняется, Намджун подмечает все, не в силах отвести глаза, которыми транслирует в чужие немую просьбу. «Останься». Юнги снова сканирует его, прямо как тогда, в первую встречу. Намджун перед ним, как открытая книга, ему больше нечего скрывать. Слышится новый вздох. — Не смотри так на меня, господи. Ты со всеми этот трюк с щенячьими глазками проворачиваешь? — он закатывает глаза на расползающуюся улбыку Намджуна. — Черт с тобой. Давай смотреть этот долбаный фильм. С плеч Намджуна падают тонны. Даже дышать становится легче, когда они снова усаживаются в кресла. На нервах он снова начинает подкалывать: — Но ты же сам его выбрал… — Завались немедленно. И перестань улыбаться, как дурак! Один фильм и все! Как будто теперь Намджун так просто сдастся. — Как скажешь, солнце моё, — от накатившего облегчения он особо не следит, что несёт его язык. Но следит Юнги: — Что ты сказал? — и снова этот подозрительный прищур. Намджун дёргает плечами и принимается поправлять пиджак: — Как скажешь, дело твоё, говорю, — и быстро смотрит на Юнги, проверяя, купился ли, но тот уже отварачивается к экрану, не особо на этой «оговорке» зацикливаясь. — Нет, но все ещё не могу поверить, что ты выкупил весь зал… У Намджуна тиски на сердце исчезают. И хоть Юнги просил не улыбаться, «как дурак», Намджун не может это контролировать. Он знал, что Юнги воспримет новость о том, кто он, не самым радужным образом, но утаивать хоть что-то уже не было ни сил, ни желания. Если бы он перешёл черту, а Юнги бы позволил… Даже представлять не хочется. Дальше было бы намного хуже, и Юнги бы точно никогда не простил. А сейчас, пусть он и немножко — ладно, совсем не немножко — зол, но все же сидит рядом. И перейти черту Намджун все ещё планирует. — Если не перестанешь на меня так таращиться, я передумаю, — не поворачивясь к нему, говорит Юнги. — Я просто рад, что ты остался, — Намджун сильно преуменьшает, чтобы не напрягать Юнги. «Просто рад» никак не передаёт внутреннее цунами его восторга, которое только разрастается, когда Намджун замечает на чужих губах едва заметную, но улбыку. Юнги вдруг тянется рукой, чтобы обхватить подбородок Намджуна и повернуть наконец его голову к экрану: — Фильм у нас вон там. Тепло пальцев Юнги ещё призраком цепляется за его кожу. Намджуну хочется сказать, что сейчас рядом с ним кое-что поинтереснее всех фильмов на земле вместе взятых. Но помалкивает, с трудом заставляя себя не повернуть голову обратно. Юнги забывается в процессе просмотра. Намджун все равно тормозит на нем взглядом время от времени. Глаза Юнги горят, когда на экране идёт эпик битва добра со злом, он как будто забывает, кто с ним рядом, толкая Намджуна в плечо на смешных моментах, или ругая героев, когда те тупят. Намджун, если честно, не запоминает вообще ни одной сцены, что мелькают на экране. Он запоминает другое — каждую минуту, проведенную с его личным солнцем. Когда фильм заканчивается, они продолжают сидеть в тишине. Ни один из них не спешит из неё выбираться. Юнги напряжённо глядит на титры, как будто они интереснее самого фильма, а Намджун влюблённо смотрит на него — не может, не, хоть Юнги и отругал его за это ранее. — Ну… Это было круто, — наконец говорит Юнги. — Ты не представляешь, насколько, — Намджун имеет в виду совсем другое и с замиранием сердца понимает, что ляпнул это вслух. Юнги поворачивает к нему голову и теперь они сложно смотрят друг на друга. — Зачем тебе это? — Юнги вдруг сбрасывает свои колючки и смотрит устало-устало. И от этого больно колет сердце. Намджун не знает, что ему ответить. Он понимает, о чем спрашивает Юнги. Да, у него есть все — состоявшаяся жизнь, деньги, власть. Он всегда думал, что по щелчку пальцев может позволить себе все самое лучшее, что только существует. Пока не пошёл в видавший не самые лучшие виды бар на другом конце города. Пока не увидел парня на сцене с горящими глазами. Пока не услышал ярость, боль, гнев и — исцеление в каждой строчке песни. Пока не исцелился сам, даже не зная, насколько сильно нуждался в этом. Нет, Намджун не знает, что ответить Юнги, чтобы тот понял. Зачем ему это? Все просто и сложно одновременно. Он жмёт плечами. — Затем, что ты нужен мне, — вот и вся правда. — Чтобы что, Намджун? Такие, как ты… И Юнги просто убивает его этим. — Перестань, пожалуйста, — голос против воли звучит болезненно. — Такие, как я? До этого дня ты знал, ты знал меня настоящего. Что изменилось? Почему я вдруг стал монстром, не способным любить? — и вот ещё одна правда, которую озвучить, как и принять для самого себя, было старшнее всего. Маска Юнги трещит и падает. Он широко распахивает глаза, в которых негодование сменяется недоверием. — Что ты несёшь? Намджун медленно, боясь спугнуть, берет ладонь Юнги в свою, мягко тянет и прикладывает к своей груди в район сердца: — Правду, Юнги. Даже если ты не хочешь в неё верить. Юнги отмирает, отдергивает руку. Намджуну кажется, что тот сейчас ударит или убежит, или одно последует за другим. И Намджун готов бежать за ним — ярким, дерзким, упрямым, грубым, но с самым честным сердцем. Останавливать — нет, не будет, как и обещал. Но он готов бежать хотя бы тенью за своим — таким живым — солнцем, даже если сам в итоге сгорит заживо. Но Юнги — в который раз — удивляет его. — Я уже говорил тебе, что ты поехавший? Даже если говорил, повторюсь — ты, нахрен, поехавший, Намджун. Второй раз за сегодняшний день Намджун может дышать. Он с облегчением смеётся. — Можешь сказать ещё хоть сотню раз. Только говори со мной. — О, я буду говорить. У меня к тебе, блять, стооолько вопросов теперь, задолбаешься отвечать. Намджун поднимается с места и подаёт руку Юнги, за которую, помедлив, тот все же цепляется и поднимается следом. — У нас по плану кофе. Пойдём, я расскажу все, что ты хочешь узнать. И если не хватит одного вечера, все оставшиеся в моей жизни — в твоём распоряжении. И, боже, сердце в который раз подводит Намджуна, потому что Юнги едва заметно, но краснеет прямо сейчас, и Намджун не знает, видел ли что-то милее. — Господи, ты когда-нибудь перестанешь нести эту романтическую хрень? — Если ты будешь так очаровательно краснеть, то не надейся. Юнги снова расцепляет их руки, недовольно фырчит и громко топает к выходу. — Ничего я не краснел, отвали! Намджун не может не рассмеяться снова. — Как скажешь, солнце моё. Юнги вдруг тормозит у самых дверей, резко оборачиваясь, и грозно тычет пальцем. — Ты!!! Так мне не послышалось в первый раз? Попытка принять серьёзный вид ожидаемо оборачивается провалом: — Виноват, прости. На это Юнги тяжело вздыхает. — Я не знаю, чего мне сейчас хочется больше — убить тебя или поцеловать. Намджун сначала замирает, а потом в два шага подходит вплотную. Голос падает до шёпота. — Тебе решать, солнце моё, — он наклоняется ближе к лицу Юнги. — Я позволю тебе всё. В следующую секунду Намджун — опять — не в ладах с кислородом. Но он совсем не против. Ведь это потому, что Юнги дёргает его на себя за края пиджака и — наконец — прижимается к его губам своими. Намджун не теряется ни на секунду, отвечая сразу же и притягивая Юнги ещё ближе к себе. Он точно не ожидал, что этот день закончится вот так. Но раз Юнги решил не сбегать, Намджун теперь никуда его не отпустит.