Ад или Рай?

      Волнение охватывало Кодзюро с ног до головы. Всё вышло так, как и обещал Кэншин: в качестве обвиняющей стороны выступать будет Касуга. Он же выступит в качестве свидетеля, но перехватит инициативу, когда оно потребуется. Если вообще потребуется… Однако несмотря на то, что всё шло по плану, Кодзюро не мог подавить бесконтрольно нарастающую тревогу.       В отличие от него, Касуга сохраняла невозмутимость. Её решительность граничила с безумным упорством. Не важно, победа или поражение, она выложится на полную. И он старался брать с неё пример: требовал от себя того же самого, надеясь справиться с тревогой. Пока получалось не очень. Ни соответствия примеру для подражания, ни избавления от мешающих сейчас эмоций. Кодзюро не преуспел ни в чём из этого.       На его взгляд, всё шло слишком по плану. Такэнака действительно нашёл пострадавших, готовых выступить в суде. В силу обстоятельств, они будут давать показания по видеосвязи. И Катакура прекрасно понимал этих девушек: они сбежали от общественного осуждения туда, где их никто не знает и не желает спрашивать ни о чём. Новые имена, новая жизнь. Если бы весомые доказательства об их с Масамунэ отношениях нашлись, он бы сделал то же самое. Согласись Датэ отправиться с ним, разумеется. Потому привлекать пострадавших девушек к суду, заставляя их публично признать свой позор… казалось бесчестным, пусть другого плана и не было.       Так волнение из-за слишком удачного стечения обстоятельств и беспокойство за судьбы пострадавших пожирали Кодзюро изнутри и вызывали в нём неизмеримое желание уйти, пока процесс не начался.       — Первый раз участвуете в судебном процессе? — как бы невзначай поинтересовалась Касуга. Кодзюро был благодарен ей за это. Сейчас разговаривать даже на такую тему казалось лучше, чем вариться в собственном соку.       — Не совсем. Был случай в старшей школе, когда меня вызывали. Но тогда я выходил, чтобы только подтвердить показания. Сейчас же, скорей всего, придётся доказывать…       — Не волнуйтесь, фактов у нас хватает. Пусть в основном они лишь косвенно доказывают вину Оучи, этого будет достаточно. К тому же, есть кое-что, о чём вы ещё не знаете. И потому возможно, что Оучи даже не станет упираться и признает свою вину. Тогда процесс надолго не затянется.       Кодзюро обернулся и внимательно посмотрел на Касугу, но та не удостоила его вниманием. Отвела взгляд в сторону — такая же привычка была и у Кэншина, когда тот убегал от ответа. Озвучивать вопрос Кодзюро не стал.       — Однако многое зависит от судьи, — добавила Касуга после продолжительной паузы.       — И кто судья? — нахмурившись, спросил Катакура.       — А вы разве не знаете? — искренне удивилась она, но тут же вернула обычное выражение лица. — Ода Нобунага. Своеобразный человек, если можно так выразиться. Любит докапываться до причин, часто затягивает процесс. Кто-то даже подозревал, что не из-за тяги к справедливости, а потому, что это его единственное развлечение. Так что суд, может оказаться сложным и долгим, даже если Оучи во всём сознается.       После такого предупреждения тревога Катакуры усилилась. Если так… Если Оучи хоть словом обмолвится… То Ода может заинтересоваться насколько правдивы слухи об отношениях преподавателя и студента и из интереса узнать правду. Что будет тогда? Повлияет ли хоть как-то факт, что Катакура уволился по собственному желанию? Или что с Масамунэ он не контактировал уже несколько дней.       «Похоже, сегодня проходит повторное собрание. Только роли у нас с Оучи поменялись», — мрачно заключил Кодзюро.       До начала судебного процесса оставалось полчаса. Начинали приходить свидетели. Даже Накано Айко, хотя её присутствие не было обязательным. Она заметила Кодзюро, кивнула в знак приветствия, но подходить не стала, за что он испытал к ней чувство благодарности. Тогаши, как ожидалось, прийти не решилась. Значит, из пострадавших оставались только те двое, которых нашёл Такэнака. Слишком мало. Представители учебных заведений, где раньше работал Оучи Садацуна, здесь только затем, чтобы ответить на вопросы судьи и адвокатов — вставать на чью бы то ни было сторону они не станут. Никто не поможет.       — Я успеваю? — взглянув на часы, выдохнул с облегчением один из адвокатов. — Я как раз вовремя. Думал, что уже не успею!       — Мог бы и предупредить, — зло сверкнула глазами Касуга.       По реакции на опоздание Кодзюро понял, что они знакомы, но никак не причину такой злости со стороны обычно спокойной полицейской. Этого человека он раньше не видел, потому пребывал в растерянности: нужно сейчас каким-либо образом вмешиваться или нет?       — Но если бы я заранее сказал, ты бы ещё сильнее разозлилась, разве не так? Тем более, что герои должны появляться в самый последний момент. Мне вообще стоило прийти перед оглашением приговора и с возгласом «протестую» предоставить новые улики! А так… — ещё один взгляд на часы. — Есть целых пять минут до начала! Интересно, я успею взять кофе?       Адвокат с задумчивым видом потирал подбородок и совершенно игнорировал закипающую девушку. Сомнения исчезли. Кодзюро уже сам был готов отвесить незнакомому молодому человеку подзатыльник, хотя и не знал, в чём тот провинился. Всё, что его сдерживало, — рамки приличия и понимание, что, по всей видимости, этот адвокат выступает от их стороны. Наконец тот заметил Кодзюро и, хлопнув себя ладонью по голове, протянул руку для знакомства.       — Я защищаю потерпевшую сторону. Моё имя — Сарутоби Саскэ. А вы, кажется, Катакура Кодзюро.       Ничего не оставалось, кроме как кивнуть и пожать протянутую руку. Сарутоби улыбался, но от его улыбки становилось не по себе. Слишком искусственная, обманчиво любезная — а что за ней? На этот вопрос Кодзюро не знал ответа. И имя… Ему казалось, что он его где-то слышал…       — Верно. Приятно познакомиться.       — Взаимно.       За этот короткий промежуток времени Касуга полностью вернула себе самообладание. Единственным, что напоминало о её неприязни к Сарутоби, оставался закравшийся в голос лёд.       — Что насчёт адвоката подозреваемого? — спросила она.       — А? Тут всё слажено. Он ограничится только стандартными вопросами — можешь не волноваться. К тому же, если разговор станет слишком сложным для тебя, ты всегда можешь передать его в мои руки! — очередная улыбка. На этот раз, кажется, ироничная.       Все старания Касуги пошли прахом.       — Смеешь сомневаться во мне?       В зале сразу стало неуютно, и похоже, не только Катакура это ощутил. Несмотря на то, что Касуга говорила тихо, все взгляды устремились на них. Больше всего сейчас Кодзюро хотел уйти. А перед этим ещё подарить Сарутоби книгу по деловому общению — пусть нормально предлагать помощь научится и перестанет приписывать другим эмоции, которые они могут не испытывать. Покачав головой, Кодзюро дал знать остальным присутствующим, что ситуация под контролем. Сработало. Вот только действительно ли всё под контролем, он понятия не имел.       — Да я же просто хотел сказать, что ты всегда можешь на меня положиться! Ух ты, сердитая какая…       «Пожалуйста, не рой себе могилу», — молил Катакура.       Касуга хотела ответить, но в зал наконец-то привели Оучи. По обе стороны от него шли полицейские, а его руки — насколько с такого расстояния мог судить Кодзюро — были скованы наручниками. Помещать за решётку Оучи не стали, просто усадили на задней скамье. Следом зашёл ещё один адвокат. Держался гордо, но на своего подопечного посмотрел с осуждением. Кодзюро предположил, что Кэншин смог добиться того, чтобы и на защиту подозреваемого выбрали его хорошего знакомого. А значит, итог был уже предрешён.       — Между прочим, минута от начала процесса прошла… — осведомил Сарутоби. — Похоже, судья задерживается. Так и думал, надо было сбегать за кофе!       — Ты можешь хоть когда-нибудь не думать о себе любимом? — угрожающе зашипела Касуга.       — А почему бы мне не думать о себе любимом? — неожиданно искренне ответил Сарутоби Саскэ. Или только казалось, что искренне? — Кроме себя, у меня нет никого, кто бы по доброй воле принёс мне кофе. Да и как это — не думать о себе? Себя надо любить и баловать!.. — тут его озарила какая-то догадка. Кодзюро не мог точно знать, что там тот надумал, но уже догадывался, что Касуге это не понравится, и потому прикрыл глаза, желая сбежать от чужого падения. Возможно, и в прямом смысле тоже. — А, понял! Ты и сама хочешь кофе, а я не предложил. Ну так и надо было сразу сказать! Сейчас принесу!       И Сарутоби умчался, не дав Касуге ответить. Та сжала кулак с такой силой, что Катакура, казалось, услышал скрип натянутой кожи её кисти. Книгу по деловому общению уже хотелось не просто вручить, а обрушить на голову совсем далёкого от понимания чужих эмоций адвоката. И как он только пришёл к этой профессии? Пусть ответа на вопрос у Катакуры не было, зато теперь у него появилась догадка, с чем связано такое поведение Сарутоби.       Касуга обречённо вздохнула:       — И почему он всегда всё решает за других?       — Ну… — Кодзюро задумался, стоит ли отвечать на этот вопрос, но когда девушка обернулась и кивнула, продолжил. — Это похоже на синдром заботливого родителя-одиночки. Он привык предугадывать желания — не факт, что верно — и действовать на опережение. Смею предположить, что ему взбредёт в голову не кофе вам принести, а напиток, который вы последним при нём пили. Или же который посчитает вашим любимым.       — Думаете, Сарутоби о ком-то заботился? — с сомнением спросила Касуга.       — Возможно. О брате или сестре, к примеру. Трудно поверить, что у него есть ребёнок, но и такое не исключено. Но итог один — и он налицо.       — Да уж…       Сарутоби вернулся в тот же момент, как закончился разговор о нём. Бедром толкнул дверь и, извиняясь, двинулся вперёд с вытянутыми руками. Края стаканчиков опасно прогибались под его пальцами. Видя это, те, кто сидел близко к проходу, отодвигались, как могли, чтобы не получить случайный ожог.       — Надеюсь, двойной шоколад сможет тебя приободрить! Думаю, кофе в автомате слишком для тебя невкусный.       «Вот и подтверждение», — незаметно закатил глаза Катакура.       — А я думаю, что тебе следует начать слушать других. Я хотела, чтобы ты оставался в зале и ждал судью.       — Ну так его всё равно ещё нет, — надулся Сарутоби. — Так будешь? — фыркнув, Касуга приняла протянутый стаканчик, чем вызвала у него победную улыбку. — Ладно, мне ещё кое-что нужно сделать.       Поглядывая на адвоката, протискивающегося к ноутбуку, Кодзюро гадал, со всеми тот так общается или же особого внимания удостаивается только Касуга. Ответ не заставил себя долго ждать.       — И почему он вообще ко мне прицепился? — тихо прошипела она, но Катакура расслышал.       О том, что так обычно заботятся лишь о близких, он предусмотрительно умолчал. Пусть детали ему не были известны, а не заметить, как Касугу выводят из себя любые попытки Сарутоби сблизиться с ней, Кодзюро не мог. Сейчас бы эта информация только нарушила её спокойствие и отвлекла от действительно важной задачи. Да и не его то дело! Позже Касуга сама заметит и сделает для себя выводы. Если, конечно, вообще захочет замечать.       Наконец появился судья. Ода окинул зал бесстрастным взглядом и прошествовал к своему месту — по такому поведению не сказать даже, что ему нравится затягивать процесс. Можно уже было начинать, но…       — Ауч! Какая досада…       Стаканчик в руках Сарутоби лопнул, проливая капли горячего напитка на рубашку и брюки. Он обернулся и виновато посмотрел на Касугу. Та же поджала губы и что-то беззвучно произнесла. Что она сказала, Кодзюро не понял, но видимо, Сарутоби — к его же удаче! — умел читать по губам. Примирительно подняв руки, тот указал сначала на ноутбук, потом на бумаги и поднял большой палец вверх. По-видимому, это успокоило Касугу, и она повернулась к судье. Конфликт себя исчерпал. Кодзюро облегчённо выдохнул, радуясь, что его вмешательство не потребовалось.       — Все собрались, можно начинать, — прогудел Ода. — И надеюсь, мы быстро закончим, — он стёр со лба проступившие капли пота — в помещении действительно было душно — и посмотрел на подозреваемого. — Оучи Садацуна, вы подозреваетесь в записи и хранении материалов деликатного характера без согласия запечатленных на них лиц, а также в последующем шантаже этих лиц. Вы признаёте свою вину?       Оучи молчал. Руки его мелко дрожали, а глаза бегали по залу. Похоже, он надеялся найти кого-то, но видел лишь лица незнакомцев и недоброжелателей. В зале не было никого, кто мог бы ему помочь.       «Кэншин сделал даже больше, чем нужно», — восхитился Кодзюро.       — Жаль, — сокрушённо вздохнув, произнёс Ода. — Что на этот счёт скажет адвокат подозреваемого, Ходзё?..       — Кагэтора, — помог довольно приятного вида молодой человек. — Я хотел бы сначала выслушать показания пострадавших и свидетелей.       Кивнув, Ода Нобунага медленно перевёл взгляд на Сарутоби. Тот вышел на связь с одной из пострадавших и попросил её включить камеру, как только она будет готова. Через минуту на экране показалось лицо девушки, скрытое маской. Она представилась старым именем и назвала учебное заведение, где обучалась.       — Прошу прощения! Мы можем убедиться, что это действительно пострадавшая? — неожиданно вмешался Кагэтора.       — Если господин судья сверит её внешность с фотографией из учебного заведения, вас это устроит? — вступился Сарутоби. — Помните, что у пострадавшей могут возникнуть трудности, если эта информация всплывёт наружу. Я верю, что в зале нет людей, которые стали бы записывать происходящее, но осторожность никому ещё не повредила. Также прошу разрешения предоставлять все улики исключительно господину судье, — по залу прокатился шёпот, но никто из присутствующих не высказался.       «Неужели Кэншин заручился поддержкой Оды!» — удивился Кодзюро. Он перевёл взгляд на Касугу, та покачала головой — или не знает, или отрицает, что Уэсуги здесь замешан.       — Да, нас устроит, если господин судья подтвердит личность пострадавшей. Однако прошу предоставить часть улик присутствующим. Боюсь, бывшим коллегам сложно будет поверить, что такое происходило у них под носом, — потребовал Кагэтора.       — Но…       — Тишина! — остановил Сарутоби Ода. — Все улики сначала просмотрю я. Присутствующим будет предоставлена их часть после оценки и согласования с пострадавшими. У кого-то есть возражения?       — Нет, господин судья, — ответил Кагэтора.       Стиснув зубы, Сарутоби повторил тот же ответ. Он выключил проектор и поднёс ноутбук вместе с одной из папок Оде Нобунаге.       Как только личность пострадавшей подтвердили, процесс продолжился.       Её рассказ подтверждал то, что Касуге удалось выяснить в ходе скрытого расследования. Душ или раздевалка… Скрытая камера… Шантаж через некоторое время… Однако появился новый пункт. По словам пострадавшей, после предъявления записей со скрытых камер девушкам Оучи просил их делать снимки более откровенного характера, а ещё через месяц — требовал за всё это деньги.       «Должно быть, фотографии Оучи оставлял себе, а выкуп отдавал полицейскому, чтобы тот продолжал его прикрывать… — осознавая это, Кодзюро испытывал бессильную ярость. — Надеюсь, Кэншин смог разобраться с коллегой, несмотря на то, что говорил мне».       — У меня вопрос, — Ода кивнул, и Кагэтора продолжил. — Почему пострадавшая, имея на руках улики, не подала в суд?       Стандартный вопрос, но от того не менее скользкий.       — Пострадавшая боялась за свою репутацию. Представьте, что вы сами попали в такую ситуацию. Представьте то презрение со стороны студентов и преподавателей, те обвинения за существование снимков со скрытой камеры, доносящиеся из каждого угла. Вы бы смогли пойти в суд, зная, что потом ваша жизнь станет такой? — снова вступился за пострадавшую Сарутоби.       — Вопрос снят, — отступил адвокат подозреваемого.       — Впредь попрошу не переходить на личности. Даже в качестве примера, — предупредил Ода.       — Да, господин судья.       — Желает ли сторона защиты выслушать показания второй пострадавшей? Или же мы можем перейти к показаниям свидетелей?       — Пригласите вторую пострадавшую, пожалуйста.       Ходзё Кагэтора отлично выполнял свою работу. Даже несмотря на нарастающее презрение к клиенту, он добросовестно оценивал показания и задавал интересующие вопросы. Присутствующие уже готовы были вынести приговор сами и, не скрывая своего недовольства, оглядывались на Кагэтору. Кодзюро и сам бы хотел ускорить процесс, но догадывался, зачем адвокат подозреваемого так поступает. Давление со стороны окружающих не каждому по силам было выдержать.       Вторая пострадавшая прошла через ту же процедуру, что и первая. Установление личности, предоставление улик, пересказ событий. Её показания полностью совпадали с показаниями первой пострадавшей.       — Сторона защиты хочет что-то сказать? — Кагэтора отказался. — Тогда слово предоставляется свидетелю.       Теперь пришла очередь Кодзюро. Он медленно прошёл через зал, стараясь не пересекаться ни с кем взглядами — страх, что слухи о нём распространились слишком далеко, не должен был овладеть им. Шёпот, такой же, как тогда — на собрании, достиг его слуха. И почему именно сейчас всех заинтересовала причина его увольнения? Но и здесь Накано проявила свой авторитет — один взгляд, и все затихли. Кодзюро благодарно ей улыбнулся, прежде чем начать свой рассказ.       — В начале июня… Вероятно, это была среда. Я стал свидетелем разговора Оучи-сана и студентки, — Катакура понимал, что рассказать всё не сможет и вопросов к нему будет много. Потому старался не думать об этом, сосредотачиваясь только на точном перечислении событий. — Сначала послышался удар, такой, будто били по парте. Так как по всем признакам назревал конфликт, я подошёл к кабинету, чтобы вмешаться в случае, если дело дойдёт до драки. Тогда и услышал фразу, сказанную студенткой — «вы не можете, не посмеете», — не уверен, что повторил слово в слово, но смысл был такой. С того момента у меня возникли подозрения, что Оучи-сан шантажирует девушек. Они укрепились, когда я узнал, что та студентка не имеет проблем с обучением. У меня всё.       — Спасибо. Сторона защиты, есть ли у вас вопросы к свидетелю? — Ода буквально пронзил взглядом Кагэтору. Тот не дрогнул.       — Прежде, чем я их задам, предлагаю выслушать сторону обвинения.       — Тогда вы, Катакура Кодзюро, можете пока занять своё место.       На смену Кодзюро Касуга вышла вперёд бодро. Её рассказ о расследовании получился коротким, и ничего нового не открыл. Однако Оучи начал постукивать ногой после того, как девушка закончила говорить. Оставалось совсем немного, чтобы он признал свою вину. Вот только кое-что пошло не по плану…       — У меня вопрос к стороне обвинения, — Кагэтора дождался, когда Касуга повернётся к нему, и продолжил. — Вы же работаете под началом Уэсуги Кэншина?       — Верно, — подтвердила она.       — До меня дошли сведения, что Уэсуги-сан и Катакура-сан находятся в романтических отношениях. В таком случае, не может ли так быть, что это обвинение подстроено?       «Не будет проблем с адвокатом — так, Сарутоби? — Кодзюро перевёл возмущённый взгляд на адвоката со стороны потерпевших, но понял, что тот не был осведомлён о таких деталях. В свою очередь, Сарутоби посмотрел на него с немым вопросом. — Дошли же, однако…» — Ситуация, кажется, начала выходить из-под контроля.       Впервые за весь судебный процесс Оучи Садацуна успокоился. Он, как и остальные присутствующие уставился на Кодзюро, в ожидании ответа. Пожалуй, только Касуга на него не смотрела, что впрочем не подтверждало её осведомлённость — как раз наоборот, удивлена она была больше всех. Сначала её взгляд пронзил Сарутоби. Тот в ответ зажмурил глаза и покачал головой. Следующим оказался Кагэтора.       — Когда я под прикрытием проникала в университет, ничего не было известно об их отношениях, — ответила Касуга. — Более того, я только сейчас о них услышала. Откуда вообще такая информация?       — Сторона защиты? — передал слово Ода. И Катакура съёжился, заметив в глазах того дьявольский огонёк интереса.       — Перед увольнением, Катакуру Кодзюро вызвали для выяснения одного обстоятельства. Тогда и открылось, что он на пошлой неделе в воскресенье встречался с Уэсуги Кэншином. Это может подтвердить Накано Айко.       — Я и сам могу это подтвердить, — вступил Кодзюро. Синхронно обернувшись, Сарутоби и Касуга уставились на него в абсолютном непонимании. — Да, мы находимся в близких отношениях. Также я поинтересовался у него насчёт возможности доказать вину Оучи-сана и узнал, что для этого требуется. Обвиняющая сторона ещё не предоставила записи с камер видеонаблюдения, установленных в университете. Так мы сможем подтвердить, что Оучи-сан установил скрытую камеру в раздевалке.       — Ходзё-сан, вы хотите сказать, что сомневаетесь в честности и справедливости капитана полиции? — поддержала Касуга.       — Сторона обвинения! — снова предупредил Ода. — Вы хотите, чтобы я попросил вас удалиться из зала?       — Ничего страшного, — поспешил сгладить углы Кагэтора. — Я просто должен был проверить все варианты. Если на камерах видеонаблюдения, установленных в университете, действительно видно, что Оучи-сан идёт в женскую раздевалку, то можно поставить точку в судебном процессе.       Сарутоби снова подключил ноутбук к проектору. Как только на экране высветилась фигура Оучи, присутствующие с нескрываемым презрением обернулись в его сторону. Тот смотрел в пол, избегая их взглядов. Даже Ходзё Кагэтора невольно отодвинулся в сторону, чтобы его никак не связывали с Оучи. Через несколько минут приговор был окончательно вынесен.       — Оучи Садацуна, желаете ли вы смягчить своё наказание, рассказав суду причину таких действий? — соблюдая формальности, спросил Ода Нобунага. Оучи молчал. — Что ж, уведите его!       — Вы всё равно ничего не добьётесь, — неожиданно произнёс Оучи Садацуна, смотря всё так же в пол. — Меня убьют прежде, чем я доберусь до камеры. А может, встретят там. Что это будет — пуля, нож или яд? Или же они повесят меня, подстроив всё под самоубийство? — голос его дрожал и срывался на хрип.       — Если вам есть, что сказать…       — Нет, ничего.       И Оучи увели. Не желая задерживаться в зале суда, Кодзюро попрощался с Касугой — на его счастье, она не поверила в достоверность слов Кагэторы и решила сама спросить Уэсуги — и пошёл домой. Битва выиграна, но войну эта победа не остановила.       «Об этом и говорил Кэншин. Интересно, насколько много узнал он…» — беспокоился Катакура.       Для него испытание закончилось. Для Кэншина всё могло только начаться, и оставалось лишь надеяться, что он не станет лезть туда, куда не стоит. В любом случае, что бы дальше ни происходило, это уже не дело Кодзюро. Свой долг он исполнил. А на войну у него не осталось ни сил, ни желания.