Закрывая глаза (71 игры от лица Джоанны Мейсон)

Я включила запись. Странно, я как будто не свои Игры включаю. Руки не трясутся. Даже интересно, что происходило с другими трибутами. Чего не видела я, но видели капитолийцы? На экране появился первый дистрикт. Жатва никогда не вызывала у меня того ужаса, который читался на лицах детей в 11 и 12 дистриктах. Возможно это так, потому что все свои нервы и эмоции я оставила вместе с отцом и матерью. Я убрала звук. Отец пил. Пил ужасный алкоголь и много. Он ненавидел всё: Капитолий, дистрикты, жару, холод, даже своих дочерей. Просто потому, что дочь в 7 дистрикте не может пойти на нормальную работу. Нам видите ли нельзя топором махать. Видел бы он, как я доказала на Играх обратное. Но он не увидел. Поначалу у него начали дрожать руки и его уволили с деревообработки. Чтобы не слушать постоянные выговоры матери и плач моей годовалой сестры, он устроился на «побочку» — так у нас называли производство бумаги. На каждом листе прессом делался герб Капитолия. И моего отца от этого тошнило ещё больше. Меня он не видел. Так и не смирился с тем, что у него нет сына. Ему нужен был наследник. Наследник небольшого дома на склоне с дырявым полом и протекающей крышей, дублёнки, пары сапог и кучи долгов, что набрал отец. Пожалуй, у каждого он занял хотя бы на одну бутылку. Когда он задолжал начальнику фабрики свою месячную зарплату, тот его уволил. К тому времени у него так сильно отекали ноги и лицо, что он перестал походить сам на себя и редко выходил из спальни. Моя сестра Тина умерла. Она болела. Отец продал её зимнюю курточку за бутылку под предлогом, что зимой она всё равно дома. Сильных холодов никогда не было в Седьмом. Но дырявые полы дали о себе знать. Она не смогла выкарабкаться на травах и бульоне. А из лекарств дома был только спирт. Отец принял это как должное. Одной дочерью меньше. Это ж не наследник. Тогда я оставила на её могиле частичку себя. Я не плакала. Не понимала. Мне было 8. Но что-то внутри мне подсказывало, что мне должно быть плохо. Мама тогда вылила весь отцовский запас, а он сломал ей руку. Я ни за кого не вступилась. Ни за неё, ни за него. Сердце забилось чуть быстрее, но я знаю, что это из-за ломки. Я давно ничего не чувствую к моей семье. К моменту 71 жатвы все дни для меня стали одинаковыми. С 12 лет я стала подрабатывать на той же бумажной фабрике, где работал отец. На меня косо смотрели, но особо не мешали. Так проходили дни, месяцы. Смену года я особо не замечала. Новый год не праздновали. День рождения я ненавидела. Дарила мне мама то, что и так было нужно. Обувь, тёплую одежду, учебники. Так что было не очень весело. Тем более день рождения был на следующий день после жатвы. Там никто особо не веселился. И вот то самое утро, когда я вернулась не домой, а ушла в поезд. К моменту, когда я вернулась к реальности, на видео как раз показывали жатву 6 дистрикта. Значит, мой следующий. Вот мы идём на регистрацию. Здесь у меня есть волосы. Они не спускаются ниже лопаток. Раньше были длиннее, но я обрубила их топором на спор. Что ж, с лысиной тоже нормально, только вот чешется после бритья. Так вот, я их отрезала на спор. Это был очередной скандал с отцом. Будто я виновата, что девочка! Я старалась быть сильным для него и обрезала волосы. Кадр сменился на жеребьёвку юношей. Когда женщина в довольно сдержанном для Капитолия наряде произнесла «Адриан Обриен!», из толпы вышел этот гадёныш. Его все в школе недолюбливали. Тогда я подумала про себя: «Он может выжить просто потому, что его будет противно убивать». А потом назвали меня. Как странно моё имя звучит с капитолийским акцентом, даже смешно. Я нервно хихикнула. Моя мать тут же упала в обморок. Это видно на записи. Мне тогда ничего не сказали. Только после игр я узнала, что она умерла мгновенно. Так у меня не стало семьи.