Лгунья

Араминта выжидала. Слизеринские гостевые залы все еще были окутаны полумраком. В них все также горел всего один камин. И рефлекс от его оранжевых языков облизывал кромку ковра, придвинутого опасно-близко к чугунной, вензелистой решетке. Джин Бонэм молчала, рассматривая выпачканные в шоколаде пальцы. Она проглотила свою порцию «Молочка» спешно и неэстетично. Закашлялась, когда заливала ее Огневиски. Осберт Эйвери открыл было рот тогда, чтобы воспрепятствовать этому решению — ишь удумала, запивать алкоголем грибы. Но так и не успел ничего сказать. Все действия Бродяжки были резкими, быстрыми. И ненормально-уверенными. Белинда тихо хихикала, вытирая испачканные подтаявшей глазурью ладони о щеки и подбородок Блэка. Конфеты очень быстро таяли. Орион вяло сопротивлялся, взгляд его затуманился от отвара из мухоморов и псилоцибе. Его глаза влажно блестели, бордовая сетка покрыла белки, а зрачки, расширившись до неестественного, делали лицо похожим на щенячью мордашку. Аретуса следила за движением Белиндиных длинных пальцев, что все порхали и порхали по скулам и носу Блэка. Ногти Гойл вцепились в обивку кресла, на которое та перебралась. И если бы камин не пожирал поленья с таким громким хрустом, гостиная бы давно погрузилась в треск кожаного покрытия. Элиас что-то усердно, но едва слышно, разъяснял своему старосте — Тому Реддлу. Его лицо лихорадочно горело — но и то, вероятнее всего, было действием «Кукушкиного молочка» — а руки рвано дергались то вверх, то вниз. Том Реддл, казалось, внимательно слушал собеседника. Но молчал. И глаза его все еще были прикованы к бледным щекам Бродяжки. Он был рассеян или, быть может, просто утомлен. Таким его редко приходилось видеть. Разумеется, все это тоже могло быть следствием грибного отвара в конфетах Осберта Эйвери. Они выпачкали Тому Реддлу контур губ, но никто не осмеливался о том ему сообщить. Да-да, запрещенные сласти могли возыметь свой эффект и в нем. Но, отчего-то, Араминте казалось, будто дело не в них. Или не только в них. Осберт Эйвери медленно вытирал руки белоснежным платком, отмеченным вышивкой герба собственной семьи. Он смотрел в никуда, задумчиво теребя губы зубами. Все были погружены в полуреальность, маковым цветом горевшую над каждым, выпущенную из их подсознания на свободу «Кукушкиным молочком». Араминта же… выжидала. Шоколадный батончик был давно размазан каблуком по ковру. — Ну как Вы? — Белинда, наигравшись наконец с Блэком, оставив темные коричневые линии на всем его лице, вдруг повернулась к Бродяжке. — Милая? Джинни, Вы с нами? Мелифлуа едва не фыркнула. Любовь Нотт к идиотским уменьшительно-ласкательным вызывала рвотный рефлекс. У всех, кроме нее самой. «Минти», «Ори», «Лисси», в ее лексиконе было даже «Томми» — естественно, лишь тогда, когда самого «Томми» поблизости не было. А теперь, если в одном с ними ряду будет еще и… Но Араминта не успела оформить мысль. Потому что все они вылетели из головы, едва Джин Бонэм дернулась. Запоздало. Но Бонэм дернулась. Ее карие глаза, горевшие ярко на посеревшим лице, вмиг заволокло поволокой. Но она все равно нашла в себе силы отыскать в своей полуреальности чересчур дружелюбную улыбку Белинды Нотт. — Что? — только и выдавила она заторможенно. Араминта прищурилась. И обвела взглядом их компанию. Такая идиотская реакция не могла не привлечь внимание всех остальных. — Вы еще не отлетели в страну полубогов? — Белинда хихикнула. Всех, но не Белинды. Очевидно. Джин Бонэм тупо разглядывала лицо слизеринки. И молчала. Араминта скривила губы, опуская полупустой стакан с Огневиски на ковер подле левой ноги. — Ау-у? — Нотт помахала рукой. — Оставь ее, — беззлобно одернул близняшку брат, тем не менее препарирующе-изучая бродяжкино лицо. — В твой первый раз… — Как ты назвала меня? — запоздало спросила Бродяжка. Так жалобно. Аретуса хмыкнула. Мелифлуа поймала ее раздраженный взгляд и дернула уголками губ. Верно, Бродяжка раздражающая. Ее компания не уместна. И чем скорее они вернуться к этому, тем лучше будет для всех. Чтобы Том не задумал на ее счет, втягивать в то остальных было… Ошибкой. — Простите? — дружелюбная улыбка Белинды стала казаться приклеенной. Глаза угрожающе сощурились. — Как Вы назвали меня? Белинда помолчала, прохладным взглядом изучая стремительно краснеющее лицо собеседницы. Бонэм нетерпеливо заерзала. Нотт смягчилась. — «Милая»? — Она поднялась с ковра, на котором сидела, завалившись на колени Блэка. И крадучись направилась к Бонэм. Араминта едва не закатила глаза. – Я порой говорю так, когда… — Нет-нет… — Бонэм замотала головой. — Другое. — Хм, не припомню, что бы я говорила что-то еще... Бродяжкины кулаки сжались. Это было совсем интересно. Араминта раздумывала, как скоро будет можно ее проклясть. Без последствий. — «Джинни» — подал голос их школьный староста. Глаза Белинды тотчас же метнулись к нему. Бродяжка запоздало дернулась. В этот раз выглядело то совсем уж жалко. До зубного скрежета. — Ты назвала ее «Джинни», Белинда. — Продолжил Реддл, даже не взглянув на Нотт. Его глаза все еще не отлипали от Бродяжки. — Это имя что-то значит для Вас. Верно? Джин Бонэм вжалась в спинку дивана, вероятно, не зная, что и ответить. «Ох, он не спрашивает!» — едва не прикрикнула на нее Араминта. Но, конечно, сдержалась. Но Бродяжка все же ответила. — Не… да. — Так «да» или «нет»? — насмешливо отозвался Блэк. — Орион. Одно тихое слово Реддла, и улыбки на лице Блэка как не бывало. Араминта скрипнула зубами. Это было неправильно. Не ради нее. — Да, — Неловко отозвалась Бродяжка, снова уставившись на свои измазанные шоколадом пальцы. «Мерзость» — Конечно, «да», — фыркнул Элиас Нотт. — Это Ваше имя, нет? Бонэм послала ему настороженный взгляд. Как и Реддл. Чего, к сожалению, Элиас не заметил. «Или к счастью», — отметила про себя Мелифлуа. — Почему Вы так уверены? — едва слышно спросила Бродяжка. — И не знаю, — протянул он насмешливо. Но быстро себя одернул. — Бросьте, Вы сами это сказали Кристофу… — Элиас! — Белинда всем корпусом развернулась к нему, резко и возмущенно. — Какого же Мордреда?! Араминта поджала губы. Всеобщее внимание съехало с нужной ей темы. — А что… — Если уж взялся разбалтывать мои секретики… — Ваши секретики? Розье… — Мой жених, а не твой, Лисси! Это был конфиденциальный разговор! — Ой, уволь, ваши с ним «разговоры» можно назвать какими угодно, кроме конфиденциальных. Да и слов там обыкновенно не то, чтобы мно… — Силенцио! Надо отдать должное жениху Араминты. Он успел увернуться. Но Белинда была кровожадна. И следующее, слетевшее с ее палочки заклятье, было менее безобидным. И нашло свою цель. Элиас зашипел, скатившись с дивана. Ковер окропился кровью, а Нотт задрал штанину. — Сука, — недовольно сообщил он сестре, разглядывая рассеченную голень. Но больше ничего говорить или делать не стал. Надо отдать должное жениху Араминты. Он был труслив. Белинда, пышущая удовлетворением, вновь направила все свое внимание на Бродяжку. Что просто молча наблюдала за короткой перепалкой. Впрочем, как и остальные. Что ж, хотя бы спектакль этот кончился быстрее, чем обыкновенно. — Вы простите, — Нотт спешно заняла место брата на диване. Фамильярно положила руку Бродяжке на плечо. — Мы вовсе не ставим на вас опытов, честно. Это всплыло в голове само собою, я и думать забыла, что так Вас мне заочно представил мой милый жених. — Вы говорили с Розье обо мне? — резковато спросила Бонэм. — М-м, да, разумеется. С Розье, с Блэками, с Малфоями, со всеми, если быть откровенной. Но разве то странно? Вы ведь наша летняя сенсация, Джинни. Ничего, если стану Вас так называть? Можем вернуться и к «Джин»… Белинда театрально-заискивающе заглянула Бонэм в глаза. Какая-то странная эмоция, отразившаяся на бродяжкином лице, заставила Араминту всю подобраться. Эта гримаса была неуловимо знакома. Однажды — Мелифлуа была уверена — та уже точно появлялась. Кривила эти отвратительно-бледные губы, сдирала краску с и без того серых, отвратительно-веснушчатых щек. Мелифлуа только все никак не приходило в голову когда именно. — Полагаю, что мне все равно, — тем временем ответила Бонэм. И в голосе ее было так много стали, что Араминта с маниакальным весельем подумала «Невероятная дрянь!». — Как Вы оказались в Хогвартсе, Джинни? — Спросила вдруг Аретуса, и Араминта хищно улыбнулась. Никаких тебе прелюдий, мягкого перевода тем. Гойл не была на это способна. Но в данном случае, то было всем им лишь на руку. Ну, почти всем. Бродяжка молчала. — Джинни? — позвала ее Аретуса. Араминту раздирал хохот. Но она упорно удерживала его в реберной клетке. «Джинни-Джинни-Джинни» — это звучало еще более по-плебейский, нежели предыдущая вариация грязнокрового имени. Это вполне могло бы быть кличкой домовихи или безродной псины, прибившейся к лавчонке заурядного Фортескью. «Бродячая Джинни». Странная эмоция, едва схлынув, вновь сковала черты бродяжкиного лица. И веселья в Араминте поубавилось, когда в голову, наконец, пришло когда и где она могла ее видеть. Нет-нет, не так… Когда и где она ее видела. На заклании. Конечно. Мелифлуа напряглась, медленно нащупывая в рукаве палочку — скорее неосознанно, чем специально. Но вместо того, чтобы вызвериться, колко ответить, послать в Гойл проклятье, Бродяжка вдруг… снова сникла. Глаза потускнели. Пальцы задрожали, и она сцепила их в замок на коленях. — Так вышло, — только и сказала она. «Да что с тобой не так?!» — Араминта разочарованно разжала пальцы. Палочка осталась лежать в объятьях кобуры на предплечье. — И Вам совсем нечего нам рассказать? — Настаивала Аретуса. Бродяжка, нет Джинни, таращилась на свои руки. — Желаешь поиграть в допросы? — вдруг подал голос Том Реддл. Взгляд его лениво скользнул к Аретусе. И под ним Гойл сжалась в кресле. — Нет, Ми… Том. «Дура» — весело подумала Араминта, бросив насмешливый взгляд на софокультетницу. — А вот я, если хотите знать, считаю они были бы уместны. Разве нет, Том? — Блэк откинул челку со лба резким движением головы. — Полагаю, нам всем хочется познакомиться с Бро… с мисс Джинни поближе, раз у нас тут все теперь так… по-семейному… Взгляд Реддла потяжелел. То заметили все, кроме Ориона, всегда смелевшего — хотя скорее наглевшего — под действием Огневиски и тем более «Молочка». Араминта едва заметно улыбнулась. «Это хорошо». Араминта успела уловить промелькнувшую на лице Гойл тень обожания, прежде чем та взяла себя в руки. Аретуса была такой жалкой… Но все это было хорошо. — Имею в виду, было бы честным устроить перекрестный допрос, разумеется, — тем временем продолжал Блэк. — Что-то вроде… «Verum vel Dolor». Нет? Если все будут участвовать, обиженным ведь никто не останется. Поможет сблизиться… — Миролюбиво закончил он. Белинда громко фыркнула, так и не убрав руки с плеча Бонэм. — Что не так, Белла? — Орион оскалился. И в сочетании с широкими зрачками это сделало его лицо совсем безумным. — Разве с прошлого раза у тебя успели накопиться… секретики? Мы полагали, что знаем уже прямо все. — Думаю, опыт этот может быть для новеньких чересчур… — Нотт помолчала с секунду, словно подбирая слова. — Травматичен. Реддл сидел неподвижно. Руки покоились на подлокотниках. Пальцы расслаблены. Неестественно прямая спина, как и всегда. «Ты ошибся…» — с весельем подумала Мелифлуа, разглядывая его фигуру. Красивую, стройную. — «Ты ошибся, Милорд. Признай же, Милорд». Реддл не говорил ни слова. И Араминта решилась. — А мне идея нравится, — впервые за долгое время нарушила она свое молчание. И улыбка, игравшая на губах ее, была хищной-прехищной. — Сможем узнать, наконец, друг-друга получше. Разве не этого ты хотел, Лорд… — Она сделала маленькую паузу, прежде чем закончить. Для того, чтобы воздух вмиг загустел от напряжения. Для того, чтобы каждый без исключения тотчас же посмотрел на нее. Оторвался, наконец, от грязной бродячей суки. — Староста? «Оскверняя Дамблдоровой потаскушкой наши милые посиделки» — невысказанный конец фразы так и повис в воздухе. Но совершенно каждый смог его уловить. Даже вмиг еще сильнее сжавшаяся Бродяжка. Джинни. Араминта не ела конфет в этот вечер. Огневиски не ударило в голову слишком уж сильно. Нет, это было другое. В голову ударило раздражение, копившееся все это время. Обида. Ярость. Ощущение слабости. Его. Араминта не смотрела на Реддла. Но знала, чувствовала кожей, что она даже не ходит по краю. Она сорвалась в бездну. «Но что с того?» Он накажет ее. Накажет. Он должен. Она хочет, чтобы он сделал это. Потому что иначе она начнет сомневаться. Все они. Она уже сомневается. Он позволил им слишком много вольностей в этот вечер. Потому что Бонэм была рядом. Потому что они, конечно, воспользовались крупицей свободы сразу, как дрессировщик дал слабину. Потому что они были готовы вцепиться ему в глотку, только он чуть опустит кнут. Потому что кровь Тома Реддла — их Лорда — была мутновата. Они не знали насколько, но они — все они — ненавидели грязнокровых с самых своих колыбелей. Потому что Том Реддл вылез из мерзкого магловского приюта. Потому что никто не знал его родителей. Потому что само его имя было грязным. И только сила — его сила, его магия, что он показывал им раз за разом, вынуждая трепетать, подчиняться — заставляла их ластиться к его рукам. Она всегда была рядом. Она всегда напоминала им, почему они подле него. Но в Змеиную ночь… В Змеиную ночь он сделал неверный выбор. В Змеиную ночь он выбрал ее. Мутнокровку без прошлого, простушку Дамблдора. Не Валентину Гойл. Не Слизерин. Джин Бонэм. Пустое место. Ничтожество. И сегодня… Сегодня Том Реддл привел ее к ним. И он не станет вредить ни Мелифлуа, ни Блэку — не при Джинни — Араминта знала, хорошо поняла, он затеял с Бродяжкой игру в «хороших слизеринцев». И они должны подыграть. Подчиниться негласному приказу. Но Араминта не хотела. Не считала нужным. Не желала понимать зачем. Том Реддл ошибся. И кто знает, как дорого ему обойдется эта его слабость. И Араминта в тот вечер, наконец, поняла — с болезненной ясностью, четкостью. Сумела объединить все мысли, терзающие ее две недели подряд. Днем и ночью. Бесконечно. Ей не было дела до того, отчего Бродяжка вдруг стала так важна. Ей не было дела до того, какие у их мутнокрового Милорда на нее были планы. Бродяжка была ее личным Ālea iacta est. Рубиконом, который никто — Мордред раздери — даже Том Реддл не смел переходить. Араминта выжидала. Мордредовы две недели. Выжидала-выжидала-выжидала. Но пришла пора действовать. Бродяжки среди них не будет. Пусть Реддл развлекается сколь угодно со своей безродной дрянью. Сам. Араминта не станет ему мешать, если он не будет втягивать их. А как наиграется, что ж… Если Джинни все еще останется в их школе, то придет черед Мелифлуа позабавиться с ней. Но все это пока так маловажно. Куда более значимо выдавить дамблдорову подстилку из их элитарного «кружка по интересам». Это было первостепенным. — Что ж, — Губы Тома Реддла растянулись. Улыбка? Усмешка? Адресованный лично Мелифлуа оскал. Он обнажил его зубы. Белые ровные зубы и чуть выступающие острые клыки. — Признаюсь ты права, милая. Вероятно нам всем, действительно, стоит снова узнать друг друга. Получше. «Его злость восхитительна…» — только и успело промелькнуть в ее голове. Прежде чем Блэк выкрикнул: — Сотня очков Слизерину, мистер Блэк! За великолепную идею! — Он уселся, скрестив ноги по-турецки. — Прошу на ковер, господа, дамы. «Что ж, мистер Реддл, ваш ход» — подумала Араминта, опускаясь на кортковорстный ковер.              

***

              Белинде Нотт давно не было так весело. Она сидела на ковре подле Бродяжки Бонэм и ловила каждое ее движение, каждый пустой, весь какой-то растекающийся взгляд. Подле Джинни. И думала, что все в ней было такое ненастоящее, такое выдуманное, неправильное. Все, кроме вот этого вот «Джинни». И это так интриговало… Диван и кресла, чуть раздвинутые, все равно окружали их — змеиный клубок, расползшийся по полу — неприступными стенами, загораживая от остальной залы. От внешнего мира. Они сидели на ковре, между диваном, креслами и камином. Словно в убежище, в укрытии, за баррикадами. Сидели и предавались такой прекрасно-порочной, извращенной и почти детской по простоте своей забаве. Палочка Ориона Блэка вновь закружилась на полу между ними. Они сидели по кругу, каждый не сводил глаз с темного деревянного кончика. А палочка кружилась и кружилась, словно юла, указывая то на одного, то на другого, то на третьего. И так по кругу, по кругу. Наконец, она остановилась. В этот раз решительно указывая на нее — Белинду. Что ж, ждать пришлось долго. — Verum vel Dolor, Белинда? — пропела Араминта. Глаза ее блестели злостью, а губы улыбались. Хоть еще и подрагивали после пережитого проклятья. Такая смешная. — Мне надо подумать, — Нотт улыбнулась в ответ, принявшись накручивать на палец прядь своих черных будто онихион волос. Это разозлило, разумеется, Араминту еще больше. — Verum vel Dolor? — раздраженно повторила она. «Истина или боль» — и что Белинде надобно выбрать? Как много у нее в запасе секретов? Тех, что не знает ее милая Араминта. Ее лучшая подруга. Ее названная сестра. Не так уж и много. Но они были, конечно. Так истина или боль? — Verum! — сорвалось с Белиндиных губ. И луч, переливающийся серебром, почти совсем прозрачный ударил в грудь, слетев с застывшей на полу палочки Ориона Блэка. Голова сделалась тяжелой. Еще тяжелее, чем была — после чудесных конфеток Осберта. После третьего бокала Огневиски, который еще хранил какие-то жалкие остатки, зажатый в ее тонких пальцах. Но она не хотела терпеть боль от Араминты. Всем известно — тем она сильнее, чем сильнее желание ее причинить. А Мелифлуа выглядела кровожадно. Мелифлуа требовался реванш. — Вы успели попрелюбодейничать с мистером Орионом Блэком? — задала подружка свой жестокий-прежестокий вопрос. Белинда не сдержала веселого фырканья. Араминта знала ответ. Но ведь его не знала Аретуса Гойл. Не физическая боль, так душевная. Араминта была порой так мелочна… — Успели, — ответила Белинда, ощущая как стремительно утекает из головы лишняя тяжесть, вызванная их маленьким, детским ритуалом «Verum vel Dolor». Нотт не стала утруждать себя взглядами на Ориона или, упаси Салазар, бедняжку Аретусу. Нотт не была такой мелочной, как Араминта. Воздух вокруг, едва успев разрядиться после сдавленных воплей Мелифлуа — она заглушала их, уткнувшись в сорванную с кресла подушку, такая глупышка — вновь загустел. Что ж Аретусе, очевидно, вскрытая правда пришлась не по душе. Араминта едва не дрожала от удовольствия. Белинде было по большей части совсем все равно. Она потянулась к палочке и… раскрутила ее. Джинни, сидевшая рядом, заметно напряглась. Она вся подбиралась каждый раз, когда кто-то начинал новый круг. Но пока удача отчего-то была на ее стороне. На ее и Тома Реддла, также не испытавшего на себе за этот вечер заклятья Verum или Dolor еще ни разу. Чудеса. Как только они все оказались на полу — Блэк, братец-Нотт, Мелифлуа, Гойл, Реддл, Бонэм, Эйвери и, конечно, она сама — вечер, наконец, перестал быть скучным и напряженным. Вернее, напряженным, быть может, и не перестал. Но точно сделался веселее. Они все вытянули перед собою левую руку. Касаясь друг-друга — так близко сидели. Блэк очертил палочкой широкую дугу над головой и, прошептав незамысловатые слова ритуала, рассек воздух над их запястьями. Из них — всех без исключения — засочилась кровь. И была спешно втянута кончиком Блэковской палочки. И игра началась. Как часто они делали это? На младших курсах — «Verum vel Dolor» было излюбленным развлечением. Вот только Том Реддл никогда к ним в то время не присоединялся. Он стал участвовать позже. Когда компрометирующие вопросы так просто ему было уже не задать. Когда играть они стали до того редко, что за учебный год не всегда набиралось и двух раз. Играть же с ним теперь было… не только не слишком интересно — ведь своих секретов Том никому не расскажет. Но и тревожно. Кто в здравом уме решит причинить ему боль? А потому этим вечером, когда раскрученная пальцами очередного слизеринца палочка проскальзывала мимо Реддла и останавливалась, указывая на Эйвери, Гойл или Мелифлуа — все лишь облегченно выдыхали. Но никак не расстраивались. И было бы славно — так думалось Белинде — если бы его очередь так никогда до утра и не наступила. Но Белинде не повезло. И чуть подернутые поволокой глаза ее могли лишь наблюдать со стороны — с нарастающей тревогой и раздражением — как замедляется ход мордредовой палочки на ковре. Как блестит в свете камина полированное древко. Как она пересчитывает кончиком — слева направо — Бонэм, Эйвери, Мелифлуа. И останавливается аккурат против Тома Реддла. И воздух вокруг густеет еще сильнее. «Нечестно!» — Белинда закусила губу. Она медленно перевела взгляд с палочки на его лицо. Непроницаемое, спокойное. Он сидел, прислонившись к ножке кресла. И смотрел на нее едва не стеклянными — то ли от скуки то ли от грибного отвара — глазами. И что ей надобно делать? Белинда прочистила горло. — Verum vel Dolor, Том? Ей хотелось, чтобы он выбрал ни первое, ни второе. Она знала, что он никогда не выбирал второе. Но что она могла бы спросить такого у Тома, чтобы потом за то не получить? Было бы славно, выбери он боль, ведь страх Нотт перед ним был так велик — прямо сейчас, в это мгновение, подгоняемый выпивкой и грибами — что заклятье Dolor, вероятно, пронзит Реддла разве что щекоткой. Но ведь он никому не позволит причинить себе боль. — Verum, — легко ответил их староста, неподвижно встречая вылетевший из палочки луч. «Конечно» — Белинда выпустила локон из рук. Она хмурилась. — Ты… м-м т-ты… — Взгляд Белинды бегал по их маленькому убежищу в поисках хоть чего-то за что она могла зацепиться. Что, Мордред подери, она может спросить? «Как жизнь?», «Не прелюбодействовал ли ты с кем-нибудь в последнюю неделю?» «Ты девственник?» Последний вопрос был бы актуален, ведь никто, на самом деле, не имел понятия о его личной жизни или постельных утехах. Том был такой закрытый. И такой правильный. Но осмелится ли она такое спросить? Салазар, это все было таким сложным. А еще таким шансом. Смеет ли она упускать его? Огневиски предательски кружили голову. Заставляли сердце гнать кровь по жилам. Пробуждали в ней любопытство. И смелость. И азарт. Она вернулась взглядом к его неподвижной фигуре. Том по-прежнему смотрел на нее. Казалось, он даже не мигает. Белинда быстро глянула на Бродяжку. На Джинни. Сама не зная почему. Взгляд вдруг просто сам собою скользнул к соседке. Джинни не сводила глаз с их школьного старосты. И была вся такая бледная, что, казалось, вот-вот выпадет из их милого вечера. «Так-так-так» — Гениальная идея, прозрение едва не заставило ее расхохотаться. Что ж… Всего одна маленькая шалость. Вряд ли уж что-то за то ей может быть, верно? «Ну давай уже, спроси. Всем ведь так интересно…» — прозвучал в голове свой и вместе с тем какой-то не свой голос. Так ясно. Так отчетливо. И она спросила. — А что… — Нотт игриво стрельнула глазами в близнеца-братца, прежде чем снова вернуться к лицу Тома Реддла. — вы делали с мисс Бонэм, до того, как заглянули на наши славные посиделки? — Мы разговаривали, — ответил он так охотно и быстро, будто именно того вопроса и ждал. Уголки губ Нотт поползли вниз. «Ну, разумеется». И почему Белинда решила задать именно этот вопрос? Глупый и дурацкий. Но это казалось таким правильным. Разумеющимся сам собою. «Ну давай уже, спроси. Всем ведь так интересно…» И это яркое и отчетливое ощущение правильности. Чересчур яркое и чересчур отчетливое для ее захваченного Огневиски и грибным отваром сознания. Белинда прищурилась, снова оглядываясь на Реддла. И уголки губ ее дернулись в подобии слабой улыбки. Она поняла. На лице Тома Реддла в бликах камина мокро блестела кровь. Прямо там, под левой ноздрей. Скользила ломанной дорожкой вниз, скапливалась в Купидоновой дуге. И срывалась вниз. Он тоже улыбался. Едва различимо, в основном то было заметно лишь по легкому прищуру глаз. Но Белинда знала — так он улыбается. Так и никак иначе, когда действительно доволен. У него не дернулся ни один мускул, глаза оставались ясными. Том Реддл не сменил позы, не согнулся пополам, не издал ни звука. Из его носа на пол капала кровь. Бордовые, почти черные в полумраке гостиной залы, капли срывались одна за одной. Кап. Кап. Потому что кара за нарушенный ритуал и рядом не стояла по силе с чьим бы то ни было жалким Dolor. — Что с Вами? — запоздало спросила Бонэм, таращясь на их школьного старосту, словно на упыря. Он солгал. Белинда вцепилась зубами в нижнюю губу. Втянула ее в рот чуть ли не целиком, только бы не подставить его. Не выдать. Не позволить полному восторга хохоту вырваться наружу. Он солгал! «Милый-милый Томми!» Белинда любила, когда нежные собрания их милого «кружка по интересам» заканчивались так интересно. — О, мисс Бонэм, я в порядке, — Том одним движением палочки заставил кровь с лица исчезнуть. — Такое бывает, если переборщить с псилоцибе. Вы сами не слишком увлеклись, надеюсь? — Я… — Джинни шумно сглотнула, неосознанно поднося пальцы к лицу. — Взяла только одну. Она бросила короткий и встревоженный взгляд на Эйвери. Который тот поймал, отвечая снисходительной улыбкой. Он ведь мог им все рассказать. Сам. Потом. Или не рассказывать, но… «Так ведь куда лучше» Том потянулся к покоящейся на полу палочке Блэка. И крутанул ее. Белинда откинулась на диванный бортик, следя стекленеющим глазами за движением палочки. Все это было так будоражаще. Так… великолепно! Нотт снова вернулась к своим волосам. Перебирала кончики между подрагивающими от возбуждения пальцами, глядя теперь уже скорее в никуда, чем на ковер. Они знали — все они знали — Том Реддл любит интриги. А еще они знали, их Милорд любит представления. Театр. Словно все вокруг него декорации или… если повезет — как им самим — кордебалет. И зрители. Массовка и зрители одновременно — так забавно. Она никогда еще не была в театре, где все было бы также. А сам Том, конечно, был героем своей сцены. Главный актер, солист, дирижер, оратор, постановщик, директор театра… Все вместе. И собственные помосты — во что он превратил всю их жизнь — нельзя отрицать, очень ему шли. Хитросплетения его сюжета завораживали. Особенно Белинде понравился спектакль «Хагрид и его монстр». Хагрид и его монстр, прикончивший маглокровку Уоррен. Такая драма. Лучший год Белинды в Хогвартсе. Жить в тот семестр было как никогда интересно. Никто толком не знал — даже их маленький «кружок по интересам» — как именно Реддлу удалось заставить питомца полувеликана напасть на Уоррен. Но в итоге он избавился от них обоих. Грязнокровка умерла. А Хагрида выгнали из школы. Том Реддл был гением. И теперь Белинде было до невозможного интересно, что Том Реддл придумал для их маленькой Бродяжки. Кем она была для него? Сюжетным твистом? Главной героиней драмы? Белинде было до дрожи любопытно, чем все это кончится. И, разумеется, она с удовольствием примет участие во всем помпезном представлении Тома Реддла, погрузится в него настолько, насколько от нее будет нужно. Сделает все, что он попросит. Ведь его театр такой… необыкновенный. — Verum vel Dolor, мисс Бонэм? Взгляд Нотт метнулся к Тому. Затем к застывшей на ковре палочке. Затем туда, куда она указывала. Джин Бонэм сидела словно каменное изваяние. Серое и неподвижное. «Галатея» — Verum… — едва слышно сказала Бродяжка. И Белинда Нотт не стала даже пытаться спрятать растекающуюся по губам улыбку. Ей виделось совершенно бессмысленным делать вид, будто она не поняла, что здесь происходит. «Интриган Томми» — крутила она в голове мысль, полнившуюся чистым предвкушением, бросая многозначительные взгляды сначала на Элиаса, а затем на Араминту. Они, разумеется, тоже все уже поняли. — Что испугало Вас в Змеиную ночь больше всего, Джинни? — мягко спросил Том, взглянув тем не менее вместо того на Белинду. И Нотт заставила улыбку сбежать со своего лица. Она знала, что ему от нее было нужно. И она с удовольствием ему подыграет. Нотт с любопытством посмотрела на их новую героиню. Джинни подтянула колени к груди, вульгарно на голенях натянулся подол школьного сарафана. Косы растрепались, рыжие пряди обрамляли впавшие щеки. А в карих глазах плясало пламя камина. И они, казалось горели, словно у саламандры. Она не стала томить их ожиданием. — Валентина Гойл, — сказала она с едва слышным вызовом. Глядя на Тома Реддла в упор, без капли страха или сомнений. Но губы при том ее так крупно дрожали. — То, что я сделала с Валентиной Гойл. Раздался приглушенный чуть свистящий выдох. И резкий хлопок. Это Аретуса закрыла ладонью рот, силясь сдержать эмоции, ошарашенно вылупившись на Бродяжку. Что ж, если и она уже все поняла, то остальные и подавно. Не пытки Тома Реддла, не кулаки масок-слизеринцев. Не заклание. Бедняжку Джинни напугало больше всего, что она отметелила младшую сестру Аретусы. И крови под ее носом не появилось. Тело не сковало судорогой. Бедняжка Джинни не нарушила ритуал. Бедняжка Джинни говорила правду. — Все мы здесь были слишком малы, чтобы помнить те ощущения. Спасибо за откровенность. — подал голос Реддл. — Не стоит переживать. Что было в Змеиную ночь… — Останется в Змеиной ночи, — кончила за него Джинни и… отчего-то мелко задрожала. Бедняжка Джинни больше не знала ничего. Ничего важного. И их маленькому «кружку по интересам» следовало позаботиться, чтобы больше ни один слизеринец ей ни о чем не напомнил.              

***

              Вероятно Джинни Бонэм наврала. Умыкнула у Осберта не одну конфету. Две или три. Они точно могли так на нее подействовать. А может дело все было в Огневиски? Или переживаний за вечер тот оказалось слишком много для ее хрупкого тельца. Никто из их маленького кружка не знал, в чем именно было дело. Да и не хотел узнавать. Но Бродяжка Джинни отключилась. Примерно через полтора часа после начала их игры в «Истину или Боль». Сперва никто и не заметил, слишком уж тихо она вела себя весь вечер. Но потом Том Реддл отвлекся от переброски тихими фразами с Элиасом. И увидел, что Бонэм уже накрыло дурманом. — Ты мозги ей промыл, Господин Староста? — Тут же оживилась Араминта, пока Элиас левитировал неподвижное тело на диван. — Мелифлуа, — Реддл повернул к ней голову так резко, что вероятно у нормального человека свело бы шею. Но Том Реддл был ненормальным. — Ты так отвратительно-болтлива сегодня. Араминта захлопнула рот, отползая назад. Белинда слабо улыбнулась, едва способная управлять собственными мышцами после такой дозы выпивки. Араминте еще предстояло получить за свои дерзости. Араминта обязательно за них получит. Реддл поднялся с пола и направился к дивану. Палочка бесшумно выскользнула из рукава, оказываясь в длинных белых пальцах. Один взмах над лицом Бонэм, и выражение на собственном стало расслабленнее. Том повернулся к своим слизеринцам. Они так и остались застывшими сидеть на ковре. Следя за каждым движением своего старосты. — Что с ее артефактом, Элиас? — только и спросил он, глядя на Нотта сверху вниз. Элиас поежился под его взглядом, и Белинда, чувствуя близнеца как саму себя, подползла к нему ближе. Коснулась пальцами его руки. — Отца очень озаботил ваш с Кристофом рассказ, он… — Я знаю, Элиас. — Прервал его Реддл. — Мне не нужны старые сведения. Он был раздражен. С каменным лицом, прямой спиной и ничего не выражающим взглядом. Том Реддл держал свои маски даже при них. — Он не продавал его, — подала голос Белинда и, словно и не замечая, недовольного взгляда близнеца, продолжила. — Я видела переписку. Кристоф дал Бэркесу сыворотку правды. Люди отца проверяли легилименцией. В бухгалтерских книгах никаких записей. В обеих... Бэркес не знает о нем ничего. Вообще ничего. Пустота. В его воспоминаниях Бонэм появилась из ниоткуда. Но при ней не было никаких артефактов. На всплеск магии слетелись мракоборцы. Вы вызвались доставить Бродяжку в Мунго. И все. — И все, — повторил Реддл, переводя задумчивый взгляд на лежащую на диване Джинни. Повисло недолгое молчание, нарушаемое лишь треском камина. Еще несколько минут назад казавшимся таким уютным. Теперь он был жутким. Белинда прикрыла глаза, пытаясь избавить себя от качающегося пола и стен. Ее мутило. — Его украли, — Осберт поднялся со своего места. — Ты сам говорил, с самого начала говорил это, Том. Украли и подчистили память. Иначе он давно бы всплыл. Пальцы Тома потянулись к лицу Бродяжки. Отчего глаза Араминты округлились, а губы Белинды снова дернулись. Прежде чем скривиться, едва удерживая за собой рвоту. Реддл задумчиво очертили ногтем линию челюсти Джинни. Вглядываясь в ее лицо так, словно знал, наверняка знал, все ответы прямо здесь – внутри этой маленькой черепной коробки. В конечном счете, это было логичным. Бродяжка должна была знать. Бродяжка многое должна была знать. Могла бы быть полезнее всех его пособников вместе взятых. Но ее память не давала совсем ничего. Но он потратил столько сил впустую. Почти. И все равно в ее голове не было ничего действительно полезного. Не интригующего или странного. А полезного. Совсем ничего. Впрочем, это только пока.