No Time To Crank The Sun

      Он вздыхает, просыпаясь.       Чоппер таращится на него из-за его плеча, едва не грохаясь с кровати.       Зоро смаргивает.       Он на кровати.       Сидит на кровати, протянув ноги поверх одеяла, и смотрит перед собой, в стену напротив.       «Довольно… странная поза для сна».       Он чувствует чью-то руку на своей голове. Это его рука. Она плотно прижимается ко лбу, под которым пульсирует тупая боль.       Чоппер обходит его, заглядывая в глаза:       — З-зоро?       Маленький доктор усаживается перед ним на кровати, держа в руке небольшой блокнот. Зоро узнаёт медицинский журнал, в который он записывает историю болезней каждого члена команды, детализируя каждую рану и отклонение в здоровье накама. Этот журнал был у Чоппера с самого начала — как только он присоединился к команде. Он выглядит потрёпанным по сравнению с теми временами.       — Всё хорошо? — шепотом интересуется Чоппер. — У тебя опять болит голова?       Его голова…? Пальцы впиваются в кожу над глазом. Не то чтобы болит, не в этом значении слова. Его голова будто переполнена кипящей морской водой, в которой топнут мозги, так что связывать рой мыслей в осмысленные слова он просто не в состоянии. Схоже с тем, когда он просыпается после слишком долгого сна.       «Меня вырубило ненадолго», — приходит к выводу он.       Но… нет.       Он не чувствует, что глубоко спал. Он чувствует усталость и — осознанность. Он двигает челюстью, пытаясь разобраться во внезапных странностях. «Что-то… здесь не так». Такое ощущение, что его вытянули из самых тёмных глубин океана, за секунду до того, как он должен был захлебнулся, и только сейчас он сделал первый, долгожданный вздох.       — Зоро? — снова обращается к нему Чоппер. Он нервозно теребит блокнотик в своих руках.       «Наверное, мне стоит что-то сказать», — думает Зоро. Он отводит руку в сторону и сверлит взглядом предплечье, внутривенную иглу, что торчит из локтевого сгиба. Он хмурит брови.       — Как долго я был в отключке? — спрашивает он, замечая, что его голос звучит на удивление чётко, а не так, как после крепкого сна.       — Что? — Чоппер нахмуривается в ответ.       Он сжимает и разжимает кулаки, проверяя мобильность.       — Я спал? — медленно произносит он, потому что тело ощущается тяжелее обычного, теплее обычного, и он не чувствует себя отдохнувшим.       — Спал? — повторяет оленёнок. — Что ты име… О, нет… Опять, это случилось опять, да?       Зоро приподнимает бровь. Чоппер выглядит обеспокоенным, даже слишком, когда он суетливо перелистывает страницы своего журнала, водя копытцем по исписанным мелким почерком строчкам.       — В точности как сказала Робин… — огорчённо шепчет он.       — О чём ты? — он моргает. Зрение расфокусировано, и перед глазами расплывается, когда он, осматриваясь, слишком резко поворачивает голову. «У меня травма или что-то типо того?»       До него доходит, что он, вообще-то, не понимает, где находится. Он внимательно изучает комнату. Похоже на лазарет, судя по стопкам книг по медицине на полках. Но он всё ещё на корабле, судя по размеренной качке. «Наверное, одна из комнат этой громадины, которых бесчисленное количество. Как он там называется? Санни?» Но почему он в этой комнате, на кровати, с иглой в руке, и почему Чоппер сидит напротив него, полностью переключившись в режим доктора? «Была битва?» По ощущениям, он в полном порядке. На теле не чувствуется ни порезов, ни синяков.       И всё равно ощущения неправильные.       — Ты не спал, — говорит ему Чоппер. Он закрывает блокнот с приглушённым хлопком и начинает проверять у Зоро реакцию зрачков, состояние головы, мерять пульс.       — О. Тогда я просто отключился?       Чоппер прерывается в своём обследовании, и их взгляды пересекаются. Даже солнце светит не так ярко, как обеспокоенность и отчаяние в глазах Чоппера.       — Нет. Ты бодрствовал всё это время, Зоро. Ты не засыпал и не терял сознание с тех пор, как вошёл сюда, — оленёнок поспешно чиркает у себя в блокноте несколько слов. Его руки дрожат. — Ты даже говорил со мной. Всего минуту назад, и прямо посередине предложения ты просто… вздохнул, и теперь ты… Ты же не помнишь этого, да? В точности так, как ты и говорил. Твои воспоминания исчезают в реальном времени, даже самые свежие. Но я и представить не мог, что это начнётся так скоро…       Воспоминания…       Слова будто ударяют его в лицо. Воспоминания. Во рту пересыхает, пока он пытается переваривать то, что сказал Чоппер. Твои воспоминания исчезают… Зоро понимает, что снова держится за голову. Пальцы впиваются в кожу и волосы мёртвой хваткой.       События ночи кусками мелькают в сознании, каждая сцена битым стеклом вонзается ему в мозг. Он стонет — «блядь, точно». Была ночь, он был на палубе, ему было плохо, и он смотрел на звёзды. Голова, голова, его голова, его блядская голова. Её разреза̀ло пополам, так сильно, что это выдернуло его из сна. Он в агонии рухнул на палубу — она была противоестественной, эта боль. Нескончаемо раздробительной… — Чёрт! — восклицает он, не в силах скрыть досаду. Чоппер смотрит на этот всплеск эмоций с сожалением и без удивления.       — Сколько, — бормочет Зоро после небольшой паузы. — Сколько времени прошло с тех пор, как я был на палубе? — такое ощущение, что никакого перерыва не было вовсе — всего мгновение между действиями, — но он знает, он абсолютно уверен, что не может доверять своему разуму.       Плечи Чоппера поникают.       — Это последнее, что ты помнишь? Как был на палубе?       Короткий кивок от Зоро.       — Прошло около четырёх часов, — отвечает Чоппер. — Робин нашла тебя снаружи примерно в полночь. Она разбудила меня и сказала, что у тебя очень сильно болит голова, и мы привели тебя сюда. Тебе было так больно, но ты всё равно мог связно говорить со мной. Ты был в сознании все эти четыре часа…       Неозвученное «Ты что-нибудь из этого помнишь?» повисает в воздухе. Молчание Зоро говорит само за себя, и Чоппер издаёт недовольный звук. Он записывает в журнал ещё пару строк, карябание грифеля карандаша имитирует скрежет лопаты, закидывающей землёй его могилу.       Четыре часа…       До этого его память покинул день, а сейчас он забывает часы? По позвоночнику пробегает дрожь. «Да что же это?» А потом он станет забывать каждую минуту, как долбаная золотая рыбка? Как кто-то вообще может жить без каких-либо воспоминаний…       — Твою мать, — ругается он, на этот раз мягче. Он больше не знает, что сказать. Что он вообще мог сказать? Банально признавать этот факт невыносимо больно.       Он хочет встать.       — Что ты делаешь! — подрывается Чоппер, тут же начиная толкать его назад.       Он хочет уйти отсюда, но не знает, почему.       — Мне надо увидеть, — начинает говорить он, но осекается, не в состоянии закончить предложение. «Увидеть мир снаружи. Убедиться, что небо такое же, каким я его помню, что море такое же, каким я его помню, что этот мир всё ещё мой мир». — Мне надо понять, что ещё я пропустил. Как много уже не помню.       — Конечно, я расскажу тебе, только… — ещё один, чуть более мягкий, толчок от Чоппера, — только не двигайся слишком много, хорошо? Пожалуйста. Не хочу, что тебе снова стало плохо. Просто лежи спокойно, ладно?       У него скручивает живот при взгляде на умоляющего Чоппера. Он не возражает и покорно опирается головой на прохладное изголовье кровати. Чоппера, кажется, это немного успокаивает, и Зоро интересно, из-за того ли, что он почти не сопротивляется. Он не сомневается, что, возможно, день или неделю назад он был не сдался так быстро. Что раньше у него была бы энергия и азарт быть упрямым. Раньше.       Сейчас же он просто… устал.       Слова Чоппера будто приклеились к нему.       — Снова стало плохо… — тихо повторяет Зоро. — Мне было плохо до этого… — он рассматривает потолок. Наверху нет ничего, кроме дерева. — У меня раскалывалась голова… — это было хуже, чем раскалывалась, но у Зоро не слишком большой словарный запас, чтобы подбирать более точное описание. — …Почему?       Кажется, Чоппер ожидал подобного вопроса, но всё же не горел желанием его услышать. Он ссутуливается, касаясь руки Зоро плечом.       — Я… Я не знаю, прости, — его голос пропитан неподдельным чувством вины, такими разрывающими угрызениями совести, что у Зоро стреляет где-то в груди. — Сначала я думал, что это просто мигрень, хотя ты никогда не страдал от головных болей. А потом боли стали ухудшаться, слишком быстро, и стали постоянными, и я знал, что это не нормально. В первый раз не было настолько плохо, и я не ожидал, что тебе станет настолько хуже.       Зоро сжимает челюсть.       — Это и есть первый раз.       Он видит, как напрягается Чоппер. Он не смотрит ему в глаза.       — Нет, не первый. У тебя были головные боли с самого начала, Зоро. За прошедшие несколько дней либо ты, либо кто-то другой приходили ко мне и говорили об этом. Первые несколько раз были терпимыми, но потом начали резко прогрессировать. Я… Я говорил тебе всё это вчера днём.       Он никогда прежде не переживал что-то даже отдалённо схожее. У него никогда не болела голова, ему никогда не было так плохо, и потеря памяти…       — … и ты не знаешь, почему у меня постоянно болит голова?       — Это должно иметь прямое отношение к твоему… эм, состоянию. У тебя нет ни ран, ни ушибов на голове. Зрачки не расширены, и речь не заторможена. Ты плохо спишь и ешь в последнее время, и это могло поспособствовать ухудшению. И лихорадка только подлила масла в огонь.       «Лихорадка?» — Зоро раздражённо потирает лоб. Ему, конечно, погано, но он не помнит, чтобы лихорадил. «Думаю, это не худшая вещь, чтобы забыть». Он облизывает губы, чувствуя на них отголоски ночной рвоты. Он бы предпочёл забыть и о том, как его развезло в жалкую лужу от недомогания.       — Это была мимолётная лихорадка, — прочитывает его мысли Чоппер. — Она была у тебя прошлой ночью, так что, может, теперь голова не будет болеть так сильно, как в прошлый раз.       С его везением, он очень сомневается в этом.       — Почему у меня была лихорадка?       Кажется, с каждым последующим вопросом он добавляет Чопперу и так бесчисленных поводов для переживания.       — Я не знаю. Сначала я думал, что это из-за раны на животе, но она не воспалилась, не загноилась и уже почти зажила. Когда температура продолжила подниматься, я понимал, что твоё тело пытается побороть что-то. Обычно тело повышает температуру, когда борется с инфекцией или инородным объектом. Хоть я и не знаю, что это, я уверен, что в этом кроется причина потери памяти.       «Рана на животе?» — Зоро опускает взгляд вниз, кладя ладонь на торс. Приподнимает одеяло, потом футболку, и видит обмотанные вокруг живота бинты. Он начинает их разбинтовывать, и Чоппер издаёт звук.       Зоро поднимает взгляд, чтобы наткнуться на смотрящие на него с чрезмерным сомнением глаза. Но потом, спустя пару мгновений, получает от маленького доктора разрешительный кивок.       Зоро разматывает бинты. У него на животе новая рана. Порез. Неглубокий, и не то чтобы широкий, но даже в почти зажившем состоянии выглядит он неутешительно, так что, будучи свежим, наверняка требовался в лечении. Повреждённая кожа всё ещё блестящего розового цвета, но края раны уже начали покрываться корочкой.       — Что за херня, – с нескрываемым раздражением сипит он. — А это ещё откуда взялось?       — Как только мы отплыли с того острова, нас атаковали дозорные. Мы сражались на борту Санни.       Желание швырнуть что-то через всю комнату и посмотреть, как оно разбивается о стену на миллион кусочков, распространяется по телу вместе с кровью. Но под рукой ничего нет, и ему становится слишком тошно.       Чоппер склоняет голову набок.       — Ты не пом…       — Определённо нет! — рявкает Зоро.       Воздух в лазарете замирает, будто в зазеркалье: он может видеть и слышать себя со стороны, и он задыхается от взгляда на своё отражение. Чоппер шарахается назад с виноватым видом.       — Чёрт, — тут же, шипя, ругается Зоро. — Прости, Чоппер. Я не хотел. Просто…       — Всё хорошо, я понимаю, ты расстроен. И ты имеешь на это полное право.       Зоро легонько щёлкает его в нос.       — Но у меня нет права вести себя, как последняя сволочь, — он вспоминает, что сказал ему Усопп, кажется, с миллион лет назад (или с тех пор прошло всего несколько часов?): «Это с тобой сейчас сложнее всего». — Просто оказывается, что я не знаю так много того, что знают остальные, и я не нахожу себе места.       Чоппер понимающе кивает.       — Я знаю. Но поэтому мы все здесь, чтобы помочь тебе. Ты можешь спрашивать нас о чём угодно. Если ты чего-то не понимаешь, просто спроси.       «Я не понимаю абсолютно ничего», — молчит он в ответ. Это же так просто — последовать совету Чоппера, — но он понятия не имеет, с чего начать.       — Дозорные, — говорит Зоро. — Когда это произошло? Сегодня?       — Нет. Это было три дня назад, когда у тебя началась потеря памяти. Ну, прямо после того, как ты забыл Нами.       Нами. Та рыжеволосая девушка. «Накама, которую я забыл».       — Три дня назад, — кивая, повторяет Зоро.       — Ну, я не уверен, что ты помнишь слишком много из тех событий, но в тот день я, Брук и Луффи пошли на остров, в город…       — Мантийный остров, — вслух вспоминает Зоро.       — Да! Мантийный остров, — Чоппер немного оживляется с того, что Зоро помнит такую крупицу информации. — Тем утром мы стали на якорь в бухте неподалёку. Некоторые остались на корабле, а остальные ушли в деревню. Вы с Усоппом вроде чуть раньше отправились в лес посмотреть на жуков, а мы решили зайти в один из местных ресторанов. Я забыл, как он называется, но там было очень много народу, и еда была такой вкусной! За соседним столом несколько человек соревновались в армрестлинге. Луффи влез прямо посередине и победил одного мужика, который в итоге оказался дозорным, так что мы быстро схватили выигрыш и сбежали.       Зоро кивает после того, как Чоппер заканчивает небольшой рассказ. «Наконец-то, хоть что-то знакомое». Он помнит, что слышал эту историю от Чоппера, когда они в первый раз поссорились в камбузе эти утр… — «нет, — осекает он себя, — это было несколько дней назад. Не этим утром».       — Мы не знали, что происходило на корабле всё это время, так что когда вернулись, так удивились тому, что случилось, что как-то запамятовали о дозорных…       «Нами вылетела из камбуза, как ошпаренная, — вспоминает Зоро. — И они стояли прямо за дверью. Санджи пошёл за ней, а они остались и начали задавать мне вопросы».       — И потом вы объяснили, что ты начал терять память.       — Я помню это, — заторможенно отвечает Зоро. — Вы зашли, и мы все начали разговаривать. Потом вы сказали, что за вами гонятся дозорные, и надо срочно сматываться… а потом… чёрт, — обречённо рычит Зоро, потому что на этом моменте в голове начинает неприятно зудеть.       — На этом твои воспоминания обрываются? — спрашивает Чоппер. — Да, после беседы мы вышли на палубу и взяли курс на подальше от острова. Дозорные, правда, быстро нас нагнали, но мы оторвались с помощью Скачка.       Он осторожно качает головой.       — Этого я… не помню, — бормочет Зоро.       — Хм-м, — кивает Чоппер. — Бой был не тяжёлый. Обычно мы быстро отделываемся от дозорных, но нашей целью было не уплывать далеко от острова, пока не разберёмся, что с тобой случилось. Потому что, судя по всему, всё дело в Мантийном острове.       Его руки снова опускаются на живот, и он неосознанно теребит концы размотанных бинтов.       — Но помимо того, чтобы дать отпор, мы должны были убедиться, что они не вызовут подкрепление. Если бы они перекрыли нам путь к острову, это не сыграло бы нам на руку. В итоге мы решили стрельнуть Скачком. Достаточно, чтобы оторваться на приличное расстояние и сделать вид, что мы сбегаем, и недостаточно, чтобы потерять остров из виду.       Зоро пробегается пальцами по ране. Итак, было сражение. Так вот откуда у него эта рана? Он поражается, что умудрился забыть целую битву с армией дозорных. Его, должно быть, что-то отвлекло в процессе, иначе как ещё он мог позволить ранить себя кому-то из этих ублюдков. Это единственное объяснение, как он заполучил рану.       «Что важнее… — принимается рассуждать Зоро. — Почему я даже не задумался над тем, откуда эта рана? Я вообще ощущал её всё это время?» И его тело… действительно пребывало в болезненном состоянии, иногда напряжение возникало на ровном месте. «Но я думал, что просто переборщил с тренировками. То есть моё тело ощущало последствия событий прошедших дней, а мозг просто решил забыть о них?»       — И всё это происходило там, — выдавливает из себя Зоро. Он указывает на голову, — но ничто из этого не осталось здесь. Как такое вообще возможно?       — Ты вообще ничего не помнишь, — спрашивает Чоппер, — или хотя бы осознаёшь, как течёт время?       Зоро устало пожимает плечами.       — Если бы я знал. Это не то, что можно объяснить вот так просто. Я сам себя едва понимаю.       — Попробуешь?       Он выдыхает, тяжело и измученно:       — Я не знаю, Чоппер. Это как… — Зоро прерывается, устремляя взгляд в потолок, чувствуя, как начинают ввинчиваться шурупы. Как ему вообще объяснить то, чего он сам не понимает? Он пытается подобрать слова: — Тебе когда-нибудь снился настолько реалистичный сон, такой яркий и красочный, хоть в нём и происходит какой-то бред, так что даже во сне ты не можешь перестать думать, насколько в нём всё абсурдно?       Кивок от Чоппера.       — А потом ты просыпаешься, и первое, о чём ты думаешь, — даже до того, как открыл глаза, это «я должен это запомнить, я во что бы то ни стало запомню это».       — И потом ты забываешь его, — заканчивает Чоппер.       — Но ты знаешь, что тебе он снился, — быстро добавляет Зоро. — Ты знаешь, что сон был, и даже чувствуешь отголоски того, что в нём происходило. Ты говоришь себе — «это самое бредовое, что мне когда-либо снилось», но как бы ты ни старался вспомнить… у тебя ничего не получается.       — Так значит, вот, как ты это чувствуешь? — похоже, что Чоппер улавливает суть, и Зоро очень рад, потому что был уверен, что каждое слово, вылетавшее из его рта, было полнейшим нонсенсом.       — Ага, — он яро трёт голову. — И такими темпами это будет происходить снова и снова. Я моргну, забуду весь этот разговор и окажусь на другом конце корабля, окружённый незнакомцами. Возможно, я даже не узнаю самого себя.       Зоро не хотел проговаривать эту зловещую мысль вслух, он даже не понял, что сорвалось с его губ, пока не услышал крик Чоппера:       — До этого не дойдёт! Мы всё вылечим. Мы тебя вылечим, Зоро. Не думай так пессимистично. Мы всё исправим, – голос Чоппера звучит чётко и уверенно.       — Когда?       Чоппер заминается.       Его решительность тает на глазах. Он не отвечает на вопрос, потому что на другие, что слоями скрываются за этим — Когда? Когда он потеряет последнюю крупицу памяти? Когда забудет, кто он есть? Пока все воспоминания не вытравит, и их невозможно будет вернуть? — невозможно дать ответа.       И Зоро чувствует себя последней сволочью. И сразу же пытается исправиться:       — Послушай, Чоппер…       Раздаётся стук в дверь, тихий и вежливый.       Зоро проглатывает собственные слова и замолкает. Чоппер кусает губы, говоря своему пациенту одним взглядом: «Мы договорим позже». Он прочищает горло и спрашивает:       — Да?       Дверь бесшумно отворяют.       — Ах, надеюсь, я не помешала. Я принесла завтрак вашему пациенту, доктор-сан.       Зоро цепляется за слово — «завтрак». Сколько же времени прошло с тех пор, когда он завтракал в последний раз? Голова скукоживается. «Я мог есть на завтрак горы еды и забыть об этом».       Чоппер усаживается на кровати, вытирая лоб.       — Нет-нет, всё хорошо, Робин.       Она заходит в комнату, держа в руках серебряный поднос, и Зоро в нос ударяет запах корицы и мёда. «Овсянка», — догадывается он по глубокой пиале и ложке. Рядом стоит стакан с апельсиновым соком. Её каблуки мерно отстукивают по деревянному полу, пока она пересекает комнату.       — Спасибо, Робин. Эм, поставь, пожалуйста, вон туда, на стол. Ты голодный, Зоро? Знаю, ты сейчас плохо усваиваешь пищу, но Санджи сказал, что овсянка — лёгкая еда и полезна в твоём состоянии.       Зоро кривит при упоминании Санджи. Даже с его дырявой памятью он знает, что не любит овсянку, и более того — знает, что кок об этом знает.       Гримасу Зоро не заметил бы только слепой, и Чоппер поспешно добавляет:       — И-и бекон! Тут есть бекон! Овсянка и бекон.       Зоро расслабляется.       — Хорошо, – нехотя соглашается он. — Не успел я выблевать галлон жижи сомнительной субстанции, как в меня пытаются впихнуть такую же.       — Иу, — скрючивает от омерзения Чоппера.       — На вкус она гораздо лучше, чем выглядит, уверяю вас, — подавляет смешок женщина. Угощения ставят на стол рядом с ним. Зоро слегка привстаёт, заглядывая на поднос, чтобы убедиться, что там и вправду есть бекон. — Надеюсь, тебе лучше, Зоро, — говорит она. — Ты здорово напугал нас этой ночью.       «Этой ночью?» — Зоро рассматривает женщину, поджав губы. «Что она знает?» — он подозрительно сощуривает глаза, потому что эта женщина только что зашла в комнату, будто…       — Оу, — неожиданно произносит она.       В воздухе что-то меняется. Не температура, не освещение. Он как будто тяжелеет и начинает давить на и так многострадальную голову.       Она выпрямляется, её длинные чёрные волосы струятся по плечам. Выражение её лица меняется — всего на толику. Он не может различить, как конкретно оно меняется, но это не ускользает от его взгляда. Или может, она просто стала смотреть на него по-другому.       — Оу? — повторяет Чоппер. — Что «оу»?       Женщина не отводит взгляда от взгляда Зоро. Она даже улыбается. Каким-то образом её улыбка кажется пронизанной бесконечной грустью.       — Мои извинения, — говорит она. — Я забыла представиться.       Чоппер едва не выпускает из рук тарелку с овсянкой.       — Х-ха?       Но женщина не сводит глаз с Зоро. Её руки изящно и неуловимо рассекают пространство, пока она говорит:       — Меня зовут Робин. Ваша команда оказала мне честь и приняла на борт, согласившись доставить до следующего острова. Я помогаю на корабле, чем могу, чтобы отплатить за добро, поскольку больше мне нечего предложить.       Напряжение в комнате возрастает стеной, воздух едва не звенит от него. Чоппер переводит взгляд с одного на другого, пребывая в состоянии шока.       — Р-робин… Ты же не хочешь сказать, что…?       «Я что-то пропустил?» — не понимает Зоро, настороженно глядя на женщину. «Она что-то сделала? Или что-то сказала? Хотя нет, она не сказала ничего необычного, но тогда почему Чоппер так расстроен? Он и раньше назвал её по имени…»       Она смотрит на Чоппера. Её речь звучит так, будто она тщательно подбирала каждое слово перед тем, как произнести его вслух:       — Ничего страшного, доктор-сан. Вы были заняты, когда я пришла, и у вас не было возможности представить нас друг другу. Я бы даже сказала, что это в каком-то смысле освежает — будто я знакомлюсь с мечник-саном во второй раз.       Чоппер закусывает губу и кивает, показывая, что удовлетворён ответом. Зоро не видит его лица, но по тому, как опускаются его плечи, кажется, что он сдерживается изо всех сил, чтобы не разреветься.       Тёмные глаза снова переводят на него взгляд.       — Надеюсь, мы поладим, — шелестит её голос.       — …конечно, — не сразу отвечает Зоро. Он чувствует себя неуютно, когда говорит это.       Улыбка ни на секунду не сходит с её лица, но взгляд померк, за ним невозможно рассмотреть каких-либо эмоций. Она протягивает руку, ласково теребя Чоппера по макушке.       — На этом я вас покину, доктор-сан. Я буду на верхней палубе и постараюсь не попадаться вам на глаза лишний раз. Не хочу беспокоить вас своим присутствием. Я попрошу другого члена кома… вашей команды подменить вас у постели пациента в ваше отсутствие.       Маленький доктор громко всхлипывает.       — Х-хорошо.       Она выпрямляется. Кидает последний взгляд на Зоро, слишком задумчивый:       — Искренне желаю вам скорейшего выздоровления, мечник-сан.       — Э, да… спасибо.       Даже когда она покидает комнату, плечи Чоппера начинают дрожать ещё сильнее. Он всё ещё не оборачивается на Зоро, но непрекращающихся всхлипов и шмыганий носом достаточно, чтобы описать его состояние.       Зоро в замешательстве тянет руку.       — Эй, Чоппер…       — Ты… — икая, начинает тот, — ты не узнал её. Ты забыл Робин, Зоро. Ты даже не знал, кто она. Прямо как Нами. Они обе… Они исчезли для тебя!       Он хмурит брови.       — Ты о чём? Она же сказала, что она просто попутчик, которого вы согласились подбросить. Я что, встречал её раньше? — он не помнит, как она взошла на борт. Это произошло за те четыре часа, что он провёл в лазарете после того, как ушёл с палубы…       Чоппер, наконец, поворачивается к нему. Его лицо раскраснелось, глаза переполнены скопившимися в них слезами. Он выглядит полностью разбитым. Зоро понимает до того, как Чоппер начинает объяснять.       — Она накама, — выдавливает Чоппер. — Она наша накама, она… она Робин.       Слёзы градом текут у него из глаз, по щекам, капая на одеяло, которое тут же впитывает их. Чоппер издаёт ещё один звук и кидается к Зоро.       Он рыдает.       — Мне так жаль, Зоро! — хнычет Чоппер Зоро в футболку. — Мне очень, очень жаль — я правда пытаюсь! Робин не перестаёт говорить, чтобы мы вели себя с тобой, как обычно, чтобы не показывали отрицательных эмоций, н-но я не знаю, как тебя вылечить! Что бы я ни пробовал, ничего не работает, и ещё так долго плыть до острова, а ведь может оказаться, что мы не найдём на нём никаких ответов, и тебе больно… Я… я не знаю, что ещё можно сделать, тебе с каждым днём всё хуже и хуже, и я не могу остановить это!       Он рыдает навзрыд, и Зоро не знает, что сказать. Абсолютно невыносимо видеть Чоппера таким убивающимся, но он знает, что, что бы ни сказал, его слова сделают только хуже. Он обнимает Чоппера, прижимая к себе рукой, и позволяет ему плакать.       — Мне так жаль, — хлипает Чоппер. — Я не хочу, чтобы ты забывал ещё. Не хочу, чт-тобы ты з-забыл меня, н-но я знаю, это не т-твоя в-вина, если ты забудешь, так что я н-не обижусь, — Чоппер громко шмыгает носом, заглядывая Зоро в глаза. — Обещаю, я не забуду тебя. Я никогда не позволю, чтобы тебя забыли, Зоро.