No Time To Crank The Sun

      Он…       …                                …                                                        …                                                                                …                                                                                                        …                                                                                                                                …                                                                                                                                                        …       Он не умер… но и не жив…       …                                …                                                        …                                                                                …                                                                                                        …                                                                                                                                …                                                                                                                                                        …       Осознанность возвращается к нему постепенно.       В первый раз она пробивается к нему через звук.       Безжизненные листья жалобно хрустят, не выдерживая натиска ветра. Грязь скользит по грунту наподобие прилива, что неумолимо засасывает обратно в морскую пучину. Ветер взвывает оголодавшим волком, и ветви в страхе гремят друг о друга в ответ.       Он слышит шаги. Сразу несколько на разных частотах.       Он слышит слова. Они отрывисты и сумбурны и врываются в его мир, как рой мечущихся насекомых.       Он слышит:       — … д … е … р … ж … и … с … ь …       — …не останав…       — … о … н … в … н … о … р … м … е …?       — Куда мы…       — … о … с … т … о … р … о … ж … н … е …й …       — … сюда?       — … д … ы … ш … и … т …?       — …они всё ещё пресле…       — … к … о … р … а … б … л … ь …       — Я пытаюсь…       — … а … л … е … ч … ь … н … а … д … н … о …       — Мясо…       — … З … о … р … о …?       — Зоро?       Больше он ничего не слышит.       Он…       …                                …       Когда сознание возвращается, его бомбардирует ощущениями.       Самые разнообразные запахи вторгаются в его крошечный мир. Первый вдох выходит жадным; он распознаёт запах крови. Но крови старой, пролитой без злого намерения. Запах врывается внутрь незваным гостем.       Он слышит голос:       — Да, жаходи, жаходи, я шлышала…       Всё сказанное после рвётся и искажается, растворяется в воздухе. Шаги дюжины или даже больше стоп глухо отбивают по жёсткой поверхности. Топ, топ, бам, бум, цок, шлёп.       Он слышит запах свежесрубленного дерева и свечного воска. Он слышит свежесть утренней росы и сгущённого воздуха. Среди них особенно чётко выделяется запах сигарет.       — У меня есть ещё одна спальня в… — фраза иссякает, будто говорящий сигает в бездонную пропасть.       Дерево хлёстко скоблит по дереву. Может, отодвигают стул или двигают стол, а может, мир рвётся на части.       Кто-то говорит:       — … надо связаться с кораблём, остальным сказа… — но окончание затухает, как догоревший до восковой лужи фитиль.       Он слышит больше шагов и после — пикантный аромат приготовленного мяса. Запах такой сильный, что он перевозбуждает рецепторы, и он снова проваливается в темноту.       Тьма…                               …                                                        …       … одержимая призраками …       Он…       Он возвращается в мир живых с маячащей на горизонте сознания болью.       В голове тупо пульсирует. Боль разгоняется по телу жаркими волнами. Он бы с радостью обошёлся и без этого ощущения, но боль действует по своей воле и решает мучить его без особой причины.       Он чувствует, как в процессе дыхания участвует всё тело. Горло раздирает огнём, и каждый вдох наполняет лёгкие раскалённым воздухом, и кажется, ещё разок — и он расплавится изнутри, и внутренности потекут наружу. Выдох лишь шлифует запоздалым теплом его и без того воспалённое естество.       Сквозь всё это он слышит тихий говор, слова осторожные и мягкие и обволакивают его тело, словно пытаются огородить от бушующего снаружи урагана тонкой простынкой.       Лба касается что-то влажное. Долгожданная прохлада успокаивает распалённые нервы, и он невольно представляет, как от касания изо лба с шипением вырываются струи пара. Когда прохлада уходит, он едва не взвывает в мольбе вернуть её обратно.       Вода тонкой струйкой стекает в воду, и кажется, что она дразнится, — настолько задорным оказывается звук. Он лишь обостряет чувства, и он ощущает стократ сильнее, в каком огне находится его тело. Боль в самом центре сознания злобно гогочет, её смех эхом рикошетит от его слишком ломких костей.       Милосердная прохлада возвращается, но он не в состоянии оценить облегчение: его снова утягивает в пропасть беспамятства.       …                                …       Что-то…       … не так …       Из темноты его вытягивает робкий голос:       — …оро? Ты меня…       Он не понимает, что он говорит. Слова смешиваются с тихим шёпотом воздуха. Голова так крепко обмотана, что у боли не остаётся других вариантов, кроме как сбавить обороты и не мучить его так сильно. Теперь, с помощью извне, он может снова взять её под контроль.       Голос предпринимает ещё одну попытку вытянуть его наружу:       — … знаю, что ты устал, но не мог бы ты…       Ему не хочется слушать. В темноте, как он сейчас осознаёт, он лишён каких-либо чувств, будто в эмоциональном вакууме. В первую очередь он не чувствует боли, и не привыкший к такому вакуум стремится огородить его от внешнего мира, чтобы не дать потенциальным враждебным силам навредить ему снова. Ему не хочется покидать этот кокон.       Его робко тормошат за плечо:       — … Зоро?       Что-то прохладное касается губ. Он раскрывает рот, и на языке оседает студёный ночной воздух. В него вмешивается тревожный запах крови, антисептиков и дерева, создавая неповторимый коктейль чуждого ему мира.       — Зоро, можешь это выпить?       Он не в состоянии говорить. В рот вливается жидкость. Ужасно дрянная на вкус и не менее отвратительно пахнущая. Она обжигает горло, и он сжимается в спазме. Он ворочается, силясь хоть чуть-чуть прогнать онемение во всём теле.       Ко рту прислоняется ладонь, не давая выплюнуть пойло, и оно ядом распространяется внутри, вгоняя в уныние и опустошая душу. Оно будто объято огнём и оставляет за собой выжженную дорожку, пока проделывает путь по глотке дальше в живот. Он чувствует, как оно бурлит злобой, разъедая все устои и базисы, что делают его — им.       — Прости, Зоро, но тебе надо это выпить.       Он не знает, выпивает он это в конечном итоге или нет. Темнота вновь заявляет на него свои права, и он поддаётся её призыву.       А…       Так вот, каково это…       Когда он просыпается в следующий раз, он едва успевает взять себя в руки, чтобы его не размазало налетевшим вихрем чувств.       Он начинает осторожно заливаться в уши; он слышит, как тяжело и спокойно жужжит погружённый в сон мир, охраняя покой своих жителей. Он слышит, как бьётся его сердце, как шуршит ткань, как воздух бесшумно выталкивает из лёгких.       Звуки обёрнуты в слои запахов крови и приготовленного мяса, сосны и грязи, свежеспиленных брёвен и полуночной свежести. Между зубов ощущается мерзкий привкус, и язык сморщивается от прогорклости, а воздух из лёгких начинает выходить реще.       Тяжёлое тело сводит от недомогания, шея затекла, и боль не желает отпускать голову.       Он знает, что тьма окутывает его. Хотя нет, не тьма…       Наконец, он открывает глаза.       Открывается только один.       Но этого достаточно, потому что картинка перед ним возникает чёткая.       Он видит свой мир и, вкупе с навалившимися на него ощущениями, заключает, что он, несомненно точно, не мёртв.       Он очень даже жив.       «А, — думает он. — Так вот, каково это».       Он жив.       «Но где…»       Темнота тонким шлейфом устилает незнакомые стены, пол, мебель, отдавая синеватым оттенком ночи. Краем глаза от замечает горящую свечу, оранжевый огонёк пульсирует, как биение сердца, будто стремясь сорваться с фитиля.       Он не один в этой комнате. Глаз фокусируется чуть дальше огня от свечи, на тени, отбрасываемой на пол. «Кто…». Тень шевелится, и он поднимает взгляд, чтобы рассмотреть силуэт, выросший рядом с его кроватью.       Слышно новый — несмелый и неуверенный — аромат; он чует кисловатые мандарины с вкраплениями морского бриза.       В тандеме они создают уникальный сладко-горький запах.       Силуэт сдвигается, и от подувшего из приоткрытого окна ветра начинают колыхаться распущенные рыжие волосы. Локоны обрамляют фигуру, с верхушки которой на него с беспокойством взирают огромные глаза. От одного только этого чувства они пронзительно блестят в темноте.       Зрение всё ещё подводит его, и он не понимает до конца, что конкретно видит. Но даже этой неполной информации достаточно, чтобы определить личность человека, стоящего рядом с кроватью. Кто…       Человек что-то бормочет, кусая и облизывая губы, и пусть в приглушённом тембре сквозит неприкрытый страх, он слышит чёткое:       — … Зоро?       Он не уверен, что в состоянии ответить. Горло будто иссохло, а в голове многомиллионным роем проносятся мысли, из-за чего у него едва не перехватывает дыхание.       Но потом губы размыкаются сами собой, и он говорит, даже толком не задумываясь:       — Нами.       И пока он говорит, картинка перед глазами расплывается снова, но он может различить, как она пялится на него в ответ, как в неверии приподнимаются её брови. Много, так много эмоций зажигаются на её лице, кажется, что её парализует на месте: тело вытягивается в струну, и взгляд приковывается к одной точке.       А потом — Нами смеётся.       Смех выходит задушенный, будто с минуты на минуту она разревётся.       — Ты идиот, — выдавливает она и обвивает его шею руками. Голос захлёстывает перекрывающими друг дружку эмоциями, и она смеётся и плачет, и плач выходит беззаботно, и смех через раз прорывается наружу неверящими нотками. — Ты самый, самый большой идиот!       Зоро отключается до того, как успевает сказать, чтобы она не вытирала сопли об его футболку.