Бриллианты в пыли

Илай изредка отрывался от работы, чтобы размять затёкшие мышцы спины и шеи. Он нырял в неё с головой и сейчас как никогда оценил собственную привычку не отвлекаться. Беседы с заказчиками брал на себя Керт, просил подождать или прийти позже, если те хотели, чтобы за работу взялся не он. Сегодня всё норовило пойти наперекосяк. Сначала Илай, к собственному неудовольствию, проспал. Рано лёг — и на тебе! Уснул, правда, поздно: он долго ворочался в постели, а когда закрывал глаза, ему казалось, что падал в бездну. Он уже летит в пропасть. Элву не обрадовался новости. «Надо дать ему время переварить мысль, что он станет отцом», — утешал себя Илай до тех пор, пока не забылся сном, без сновидений, но тяжёлым. Проснулся, ожидаемо, с тяжёлой головой. Зато, в кои-то веки, его не стошнило и он даже охотно позавтракал. Если бы Элш не норовил испортить аппетит! «Мальчик очень хороший: вежливый и аккуратный, — от этих слов Илая перекосило. Слуга и тот выбрал себе любимчика. — Советую не травить его, а подружиться». Илай не обругал далёкого от юности слугу, лишь внутренне возмутился. Это когда же он травил мальчишку? Бо́льшую часть времени избегал ненужных встреч, и не его вина, что тот навязывался сам. Проклятье, сколько раз Илай зарекался не думать о дурном, когда работал! Ладно бы нитка спуталась — это к удачному завершению и удовольствию заказчика, — а то ведь просто оборвалась! В придачу несколько стежков получились неровными. Придётся распороть. А всё потому, что Илай отвлёкся на голос вошедшего. Этот человек не подождёт и не придёт позже. Времени хватило, чтобы изучить его нрав и привычки. И он явился с важным, не терпящим промедления разговором. — А вот зарываться не советую. Не я в твоей мастерской, а ты в нашей, — ответил Керт вошедшему. — Он очень занят. Погань, как посмел решить что-либо за друга?! Илай оставил работу и на ходу сдёрнул серую косынку. — Всё в порядке, я свободен. — Он разгладил некрасивую складку на халате — нашёл повод, чтобы спрятать довольную улыбку. — Здравствуй. — Здравствуй, — ответил Элву. Прищурив серые глаза и скосив их в сторону Керта, уточнил: — Можем поговорить без посторонних? Во рту появилась горечь — настолько неприятно прозвучала просьба. Керт давно не посторонний и даже не просто друг. Он роднее единственного — хотя как знать? Набур мог наблудить немало детей — брата. Но сейчас решалась судьба двоих — даже троих — людей. Следовало отослать близкого друга, однако Илай не смог произнести и слова, только потеребил полу халата. — Керт останется, — решительно произнёс он. — Мне нечего от него скрывать. Рано или поздно, но все всё узнают — и отец, и соседи. Какая разница, когда это произойдёт? Керт ничего не расскажет отцу. Он никогда ничего не рассказывал, даже когда из шкатулки пропали вырученные за день деньги, он солгал, что пришлось их якобы вернуть недовольному всем и вся заказчику. Только отчитал Илая: «Ладно бы на себя потратил, а то на этого… пиявку-художника!» — и даже не принял объяснение, что у Элву трудности. — В таком случае уйду я, и ты меня никогда не увидишь, — отозвался тот. — Ладно, схожу за пирожными! — Керт стянул косынку, снял халат и сунул своё добро в руки Илая, после пошарил в карманах полосатых штанов. — Зай уже к этому времени успевает напечь вкусностей. Зай к этому времени зазывал покупателей. Благо его пекарня рядом с «Бриллиантами в пыли», воздух почти каждый день напитывался вкусными ароматами. Когда дверь закрылась, Элву сдвинул стопку маленьких листочков, чернильницу, после уселся на стойку. Даже Илай себе такого не позволял, Керт — тоже. Азар и тот лишь ходил за отцом хвостом, но без спроса ничего не брал и нос в чужие дела не совал. — Прости, что я повёл вчера себя так, но… — Элву мотнул головой, отчего слегка вьющиеся русые пряди выбились из-под берета и прикрыли лоб, — пойми и ты меня: тому, кто не ждал такого поворота, нелегко это принять. Это равносильно тому, что ты бы воткнул мне в глаз вилку и сказал, что мне придётся жить с ней всю оставшуюся жизнь. — Он только что сравнил то, что сравнить нельзя. Изувечить — это преступление, вина за которое полностью легла бы на Илая. Элву поглядел в потолок и добавил: — Есть два решения проблемы: первая — избавиться от неё. Дыхание перехватило, а сердце, как показалось, остановилось, когда Илай услышал эти слова. Он долго надеялся, что причина недомогания в другом; что вскоре всё пройдёт, но об избавлении не помышлял. — Нет, — наотрез отказался он. — В таком случае перехожу ко второму варианту: мы не можем жить у Колгана, а твой отец не позволит мне поселиться у вас. — Можно снять дом, — прошелестел Илай и качнулся. Дурнота подступила-таки — не утром, не во время работы, а сейчас, когда появился Элву. — Ты узнавал, за сколько сдают даже крохотную комнатушку?! Это порт, если помнишь. Сюда тащатся отовсюду, чтобы погреть задницы у моря, соответственно, спрос на жильё всегда огромный. Почему, по-твоему, я торчу у Колгана? Думаешь, мне нравится слушать его зудёж? — Элву скривил рот, отчего гримаса враз обезобразила его лицо. — Утром я сходил в храм и потолковал с Правосудием. — Так некоторые называли служителей Ареллиса. — И вот что узнал: боги, благословляют на два брака в Элмете, а в Иллесте, в первую очередь, работают законы, потом уже слова богов. Если подобное произошло, один из браков можно признать недействительным. Твой родитель мёртв, поэтому это можешь сделать ты. — То есть… — Илай моргнул. — То есть у твоего братца не будет права на наследство. — Элву спрыгнул со стойки и взял Илая за плечи. Прикосновения его рук, не знавших ни оружия, ни тяжёлой работы, всегда тому были приятны, но теперь они обжигали. — Это пока ты живёшь и работаешь здесь, а потом, когда гадёныш пригребёт всё в свои лапы, превратишься либо в его раба, либо уберёшься вместе со своим чадом. Ты что, думаешь, он пылает любовью к тебе? Нет, дорогой, уверен, он тебя ненавидит, как и ты его, может, даже сильнее, потому что ваш отец жил с тобой, а к нему только наезжал время от времени. «Своим чадом» не затерялось в речи, а болезненно резануло по ушам. — Хорошо, я подумаю, — пообещал он, — но ты не знаешь моего отца. Он признает недействительным первый брак — мне назло! — Тогда… — Элву развёл руками, — больше помочь я не в силах. Своего дома у меня нет, у тебя — есть, но на него имеет право внезапно объявившийся мошенник, который тебе может оказаться никаким не братом. Подумай хоть разок в жизни головой, — он ткнул пальцем в нос Илая, — а не задом, который — проверено — охочий до членов! Он скрылся за дверью, напоследок хлопнув так, что висевший над ней колокольчик сорвался и с громким звоном упал. Ну вот, придётся подвесить. Этим Илай и занялся — приволок стул и взобрался на него, преградив путь вернувшемуся Керту. — Слава Четверым, ушёл! — взмахнул тот руками, ожидаемо, пустыми. — Как увидел, что он уходит, так сразу и вернулся. Такую алую рубашку трудно не заметить! Ну и дурновкусие! Всё-то ему хиханьки-хаханьки. Илай понял важное — он как летел в бездну, так и продолжил падать. …а что касалось красной рубашки, то не было ничего плохого в том, что Элву выделялся в толпе. Художника должны замечать. — Что, не помирились? — Керт стяну измятый халат со стойки. — Мы и не ссорились. — И это правда. Между Илаем и Азаром произошла ссора, а с Элву обошлось разговорами. — Не ссорились, говоришь? — До чего же Керт бывал назойливым! — Почему ты второй день как в воду опущенный? Я бы отправил его в пешее путешествие ещё в прошлый раз, когда он сказал, что тебе нельзя есть пирожные, потому что ты с каждым днём становишься толще. Как у него повернулся язык унизить тебя при постороннем, пусть даже при мне? Он раскраснелся, его глаза широко раскрылись, а жила на шее забилась часто-часто. Илай помнил его возбуждённым, разве что глаза оттенка моря были темнее, чем сейчас. От страсти. — Я и правда уже с трудом влезаю одежду, — оправдал он возлюбленного, — а к критике не настолько чувствителен, как ты. Помнишь, как ты собирался оставить портняжное ремесло, когда мой отец делал тебе замечания? Я отговаривал… — Я был юн, и мне казалось, что всё делал безупречно. И сохранил вещи, которые тогда сшил. Ну и срань! — Наконец-то беседа потекла в другое русло. — А мне ты нравишься таким, более… с плавными формами. Вот одежда и правда тесна, но это поправимо. Они вернулись к столу, заваленному лоскутами, выкройками, катушками с нитками, инструментами и прочим, без чего не обходился ни один портной. Керт взял кожаную ленту с насечками, а Илай снял халат. Лучше всего раздеться, чтобы достоверно снять мерки, поэтому оба отправились в примерочную, отгороженную дверью. Илай не постеснялся снять серые рубашку и брюки, которые надевал для работы, — чего Керт не видел со времени школы? Тот принялся за дело. Илай ни разу не вздрогнул, когда лента коснулась его кожи. Тепло шершавых, исколотых иглами и изрезанных нитками пальцев уравновесило её прохладу. И ничего мерзкого в их прикосновении не было. Вряд ли у Илая руки грубее, чем у Керта. Это у Элву кожа нежная. Илай закрыл глаза, вдохнув запах, спокойный, а не по-альфьи, приманивавший омег. Запах соответствовал его хозяину — рядом с Кертом Илай почувствовал себя умиротворённо, будто и не появилось у него никаких трудностей. …будто кто-то взял его за руку, крепко, когда он едва не сорвался в пропасть. — В талии раздался. И в бёдрах. — Керт, хитрец, отыскал старые мерки Илая и сравнил их. — Грудь и плечи не изменились… …почти, не считая лёгкой болезненности, когда лента коснулась тёмно-коричневых, заметно припухших сосков. Илай молчал оделся. Керт ничего не понял — он не держал сомнения в себе. Захотелось всё поведать самому, поделиться важным, но не в рабочее время. Илай повязал косынку и вернулся к работе под озадаченный взгляд Керта. Он распорол шов, но иглу с ниткой не нашёл, хотя прекрасно помнил, что втыкал её в игольницу. Куда та могла задеваться? — Потерял что-то? — уточнил Керт, когда Илай пошарил по столу. Уколоться тот не боялся — не привыкать. Илай бессильно откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Дурная примета — терять иголку с ниткой. Это к разрыву отношений.

***

В голове гудело, спина ныла, а глаза слезились. Ничего нового, так было всегда, когда Илай увлекался работой, с той лишь разницей, что как раз таки о времени он помнил. Он не хотел домой. Не хотел играть в начавшего оттаивать старшего брата. Он даже подумывал упросить Керта пустить его переночевать, вдвоём бы как-нибудь уместились на узенькой кровати, однако, когда представлял, что придётся отвечать на вопросы и выслушивать советы подружиться с братом, желание враз улетучивалось. Керт удрал раньше Илая. Не прихорашивался, а просто снял халат и остался в бело-зелёных полосатых узких штанах, подчёркивавших стройность бёдер, и голубой рубашке с большим округлым вырезом и вышивкой, какой украшали одежду коренные жители Чёрного Пути, но с той разницей, рубашка куплена не у них, а сшита самим Кертом по подобию их одежды. Илай не спросил, куда тот собрался. Керт время от времени заводил коротенькие, ни к чему не обязывавшие интрижки. В последний раз дошло до скандала, когда он закрутил с несвободным омегой, чей муж заявился в мастерскую и заявил: «Твоё счастье, что от тебя никто не понесёт, иначе отрезал бы тебе всё под корень!» Он наговорил много мерзостей и ушёл, поливая грязью потаскуна Керта, который в ответ на возмущения привычно раскрыл и без того большие глаза и удивлённо спросил: «А что такого я сделал? Не насиловал, всё по обоюдному согласию. Не я же виноват, что его муж не удовлетворяет, и ему приходится искать любовников». Только эти отношения породили скандал, в остальных случаях Керт обходился разовыми утехами, о которых знали только те, с кем он развлекался, и Илай, разумеется. Тот запер дверь и, одёрнув серую полотняную рубашку, отправился домой, но на середине дороги резко свернул и едва отскочил, когда мимо пронеслось ландо; выслушал брань о непутёвых пешеходах и, в конце концов, остановился на нужной улочке. Он согласен на план Элву, об этом и хотел сообщить, однако деревянная дверь была закрыта на замок, что дало понять — внутри никого. Придётся вернуться домой. Илай, преодолевая отвращение, отправился обратно. Успел он как раз к ужину. Он вымыл руки, вытер их поданным Элшем полотенцем и уселся за стол. Морской окунь под сыром, сбрызнутый лимонным соком, вкусный, если не портить себе аппетит мыслями о сидевшем напротив юноше. Если бы Элш не открывал рот, и вовсе можно было бы смириться с присутствием «братца». — Рад, что вам понравилось. Не решился зажарить из-за вашего больного желудка. Илай, услыхав про болезнь, забеспокоился об отце, но, поймав нацеленный на него взгляд выцветших глаз, понял — Элш говорил о нём. — С каких пор у меня больной желудок? — фыркнул он и закусил губу. — Разве он может быть здоровым, когда вы не завтракаете, а клюёте, обедать не приходите, а вместо ужина бегаете на свидания? — старый хрыч посмел попрекнуть, хотя в дела хозяев лезть не должен. Да, вырастил Илая, и тот помнил его русым, без седых волос и глубоких морщин, но всё же слуга. — Вот у брата вашего всегда желудок будет здоровым. Да когда же все перестанут сравнивать братьев не в пользу Илая? В конце концов тот с голода никогда не умрёт, потому что одежда нужна всем. Имя отца, вне сомнений, сыграло роль, когда тот из-за ухудшившегося зрения больше не смог шить, но далеко не главную. Вряд ли Азар поработал хоть раз в жизни, зато приехал на всё готовенькое! Илай подавил гнев. Он не вынудит «братца» разоткровенничаться, если не научится подавлять клокотавшую внутри, всегда готовую выплеснуться ненависть. Поэтому заставил себя глубоко вдохнуть и произнёс, когда остыл: — Ему можно есть сколько влезет — уж очень худой. Аппетит у Азара и правда был отменным. — Тебе тоже можно сколько влезет. — Тот даже не донёс кусок до рта. Отвлёкся, улыбнулся и в итоге невольно угостил невесть откуда взявшегося, видимо, впрыгнувшего в распахнутое окно Черныша. Кот своим появлением снял напряжение, очень плотное и тяжёлое. Все, включая Илая, рассмеялись, пока Элш не взял его за шкирку и не отправил обратно во двор. — Зачем вы это сделали? — Азар заметно огорчился. — Коту не место там, где едят люди, — отозвался Элш, — к тому же он сыт. — В нашей семье не принято есть с котами. Не знаю, как в твоей… — Илай закусил губу. Если он продолжит язвить, то не расположит мальчишку к себе. Азар больше не произнёс ни слова и после ел молча, только однажды поднял голову и вопросительно посмотрел на Илая. Тот, поймав себя на том, что разглядывал его слишком пристально, отодвинул тарелку. Элш убрал её и поставил блюдце и чашку, после налил из чайника чай, травяной, приятный, но с незнакомым ароматом. — В самый раз для больного желудка, — пояснил он, и его слова стали последней каплей терпения. — Да что вы пристали ко мне с желудком?! — вспылил Илай до того, как подумал, что слова следовало подобрать. — Простите, я не в себе сегодня. Хотел сделать много, а в итоге потоптался на одном месте, будто кто-то сглазил. — Не твой день, — перебил Набур. — Я никогда не продолжал работу, если она не спорилась. У Керта всё спорилось, он засиживался допоздна, кроме нечастых вечеров, когда уходил развлечься. Сегодня он приласкает — или уже ласкает — кого-то, осторожно и едва ощутимо. Керт не умел причинять боль, даже ненароком. Даже в первый раз целовал он нежно, осторожно разомкнул рот Илая, будто забоялся, что тот оттолкнёт… Тот отпил, чтобы перебить порождённый воспоминаниями вкус первого поцелуя. Ученики в школе подрастали, и у них появлялись взрослые желания, а вот толкало их воплотить в жизнь ещё не вытравленное детское любопытство. Допив, Илай поставил чашку так, что та зазвенела. Между ним и Кертом зародилась крепкая дружба, и это самое главное. У других выпускников не осталось и этого. В отрочестве ему казалось, что он влюблён в Керта, потому что большого выбора не было — не Лоса же, омегу с соседней койки, любить, — а альфы в той школе не учились во избежание проблем. В кои-то веки стрекотание осмелевшего Азара пойдёт на пользу — отвлечёт от ненужных воспоминаний. Заодно Илай что-нибудь услышит что-нибудь из прошлого юнца — то, за что сможет зацепиться, потянуть, будто за нитку. Поужинав, Илай не отправился в спальню, а ушёл следом за отцом и братом в гостиную. Заметив нарды на каминной полке, взял их в руки, вгляделся в восточноэлметский узор, поворочал. Фишки внутри загремели. Несомненно, это та самая игра — из его детства. И подарена она отцом Адрею. Дыхание перехватило от воспоминаний. Втроём эл-Реи играли по очереди. Кто проигрывал, тот уступал место следующему игроку. После смерти Адрея Илай не спросил, что стало с нардами — позабыл про них за годы, проведённые в школе. Как они здесь оказались? Неужели отец позволил прикоснуться к ним мальчишке?! — Вы не скучали, как вижу! — Илай закусил губу, чтобы подавить ехидцу. — Для того они и созданы, чтобы развеивать скуку, — отозвался отец. — Если хотите, сыграйте. У меня нет желания. Вот, значит, как он всё решил. Тем лучше. Илай сделает шаг к братцу ближе. Он и Азар уселись на полу, точнее на восточноэлметском ковре, местами — время никого и ничего не щадило — поеденном молью. Казалось бы, недавно краски были яркими. Давно, очень давно Илай не прикасался к фишкам. — Сколько играешь? Пару дней? — съехидничал он. — Бо-ольше! — отозвался отец вместо Азара. — У него не было такого перерыва, как у тебя. — Откуда навык? — Илай бросил кости. То же самое сделал и Азар. — Отец научил, — отозвался тот и подпрыгнул. — Я первый. Набур успел обучить своего любимчика даже игре в нарды. Догадки с каждым днём подтверждались всё больше: он отправил Илая в школу, чтобы тот не мешал ему жить счастливо со второй семьёй. Мальчишка и правда оказался опытен в игре, Илай проиграл. Тот было подорвался уйти, но передумал, когда в голову пришла идея. — В школе у нас тоже были нарды, — солгал он. В школе играли в карты — тихонько, чтобы не привлекать внимания, иначе у них отобрали бы единственное, не считая ночных похождений в соседние кельи, чтобы испачкать спящих углём, развлечение. — Мы играли на желания… …вроде щелбанов, подзатыльников и более серьёзных шалостей, например, подсыпать зануде-старосте на стул толчёный мел, от которого тёмная ученическая, скучная донельзя одежда пачкалась. — Хорошо! — Азар улыбнулся. Клыки длинные. Вот-вот он повзрослеет. Хотя… Почему «вот-вот»? Уже вполне половозрелый. — Если выиграю я, то ты возьмёшь меня на прогулку. То есть завтрашний вечер он предлагает провести с Илаем… То ещё «удовольствие», ничего не скажешь. Впрочем, чтобы выяснить, что на уме у Азара, нужно стать к нему ближе. — Согласен. А если выиграю я, то ты… — «Исчезнешь отсюда», — просилось на язык, но Илай высказал другое желание: — расскажешь о… — дыхание перехватило, пришлось взять себя в руки, — твоём папе. Он явно задел слабую струну, и та лопнула: лицо Азара перекосилось, зелёные глаза лихорадочно сверкнули. Уже что-то выяснилось: желание Илая неудобно для брата. Но тот просить выбрать что-нибудь иное не стал. Годы бездействия ещё никому никогда не пошли на пользу. Когда-то история давалась Илаю без труда, теперь он помнил только про колонизацию Чёрного Пути, а когда это произошло, напрочь позабыл. С нардами тот же случай: он снова проиграл к вящей радости мальчишки, который даже хлопнул в ладони — обрадовался, что не придётся ковырять старую рану? — Завтра зайду за тобой, — проговорил он, сияя, — а то опять забудешь о времени. Ну вот, уже почувствовал себя хозяином в этом доме, проходимец мелкий. Но и эти слова Илай проглотил. Глупо, ой как глупо упускать возможность принудить Азара поделиться прошлым. Непринуждённая обстановка располагала к откровенности. — Согласен, — бросил Илай, глядя в худое юношеское лицо. — А я — нет! — возмущение отца показалось внезапным. — Илай, конечно, отбился от рук и делает, что хочет, но ты пока не в его возрасте. Голодным я тебя не отпущу. Вот как, голодным не отпустит только младшего, а не старшего, которого Набур предпочёл обвинить, что тот, дескать, «отбился от рук», чтобы спрятать равнодушие. Илай, сославшись на усталость, отправился к себе. Меньше всего хотелось стычек. …и вовсе не хотелось испортить отношения. В спальне он задумчиво водил гребнем по волосам — до тех пор, пока дверь не открылась. Не Элш пришёл — тот не позволял себе такую бесцеремонность. Отец собственной персоной, в привычной домашней коричнево-зелёной полосатой одежде, с собранными в высокий пучок седыми волосами. — Хотел узнать, насколько тебе плохо, и позвать… — он оборвал речь, когда Илай махнул рукой. — Я просто устал. — Тот склонил голову и потеребил шнуровку — хоть что-то не на пуговицах — простецкой рубашки. — Нелегко его принять. Мне очень хотелось заорать, чтобы он проваливал из нашей семьи и жизни, но… — тут же враз замутило, будто что-то воспрепятствовало словам лжи, которые вот-вот должны вырваться, — я очень устал от ссор. Илай зажмурился, но вздрогнул и открыл глаза, когда почувствовал, как крепкие руки его обняли. Он уткнулся носом в грудь отца, потёрся им, вдохнул запах — крепкий, но не приторно-заманчивый, как у Элву.  — Вот оно что! — Набур погладил спину. — Я-то весь вечер гадал, в чём причина внезапно появившейся доброжелательности. Мальчик наивен, поэтому счастлив, но меня-то не проведёшь. Илай боялся переиграть — и в итоге переиграл. Ох, неспроста ему ни разу не достались главные роли в школьном театре. — Не обещаю, но попробую принять его. — Он вырвался из объятий и сделал шаг назад. — Хорошо бы и ты попытался принять Элву. Тепло отцовских объятий сменилось холодком задувшего в открытое окно ветерка. — Вот, значит, в чём кроется настоящая причина такой любезности… — Набур зажмурился и потёр виски. — Пытаешься заключить сделку. Не выйдет. Мало с тебя, что я не лезу в ваш роман?! — тон поменялся со спокойного на пропитанный злобой и яростью. — Четверо, разве это мы в тебя вкладывали? Грудь отца часто вздымалась, на висках выступил пот. Илай забоялся, что отца хватит сердечный приступ, и присел на краешек кровати. Набур считал, что сшил себе сына, какого захотел, позабыв, что тот — живой, а не кукла с фарфоровым лицом, любимая коллекционерами и детьми. — Вот что, — прохрипел отец, — лучше прямо сейчас поди к мальчишке и скажи, что никуда его не поведёшь, потому что он тебе противен. Не морочь ему голову. Он, наивный, поверил в твои игры. Он удалился, едва слышно прикрыв испорченную им же самим дверь, которую следовало починить, да всё недосуг. Илай дёрнул шнуровку так, что ворот затрещал. «Не морочь ему голову», — говорит. Ха, не дождётся, что Илай выставит себя мерзавцем, который не держит обещания. Набур эл-Рей играл в хорошего отца, но у него не получалось. На то она и игра. Илай вздохнул. Поспать, что ли? Вряд ли от волнения ему удастся уснуть. Он проворочается половину ночи, как вчера, а утром проспит и выслушает замечание Керта, дескать, хозяин не должен подавать дурной пример. Он покинул спальню, чтобы попросить Элша приготовить воду для мытья.