***
Керт наполнил бадью сам и вручил кусок мыла, лишённого привычного и любимого аромата лаванды. — Принесу полотенце, — буркнул он прежде, чем скрылся за сколоченной из досок дверью. Сердце Илая колотилось, руки подрагивали, как назло, и пуговица отлетела, а искать её в полумраке — верх глупости. Её и днём невозможно найти в полутёмном помещении с крохотным оконцем. Зато никто не помешает вымыться всласть. Илай, позабыв про злополучную пуговицу, снял рубашку, сдёрнул штаны, разулся и скатал чулки. В последнюю очередь он избавился от белья. Сюда никто не постучится с просьбой — требованием — побыстрее освободить ванную комнату. Здесь Илай не застанет Азара, дылду, согнутого в три погибели, с трудом умещавшегося в бадью… Здесь можно рассмотреть себя. Света мало, но всё же оценить, насколько изменилось тело, его хватило. Соски не просто болели, но и припухли. Илай сместил ладонь ниже, к животу, немного выпуклому. Неудивительно, что одежда стала тесна. Теперь тем более глупо надеяться, что он ошибся. Когда прохлада ветерка вынудила поёжиться, тогда Илай понял, что не один. Керт забывал вовремя смазывать петли, а эта дверь, видимо, то ли поняла, что жалобным скрипом невозможно призвать его к ответственности, то ли стала единственной, о которой он заботился. Илай не засуетился в поисках, чем бы прикрыться. Керт раньше видел его тело, перебирал густые тёмные волоски, обильно поросшие в паху, ласкал чувствительные места… Илай сморгнул, вспомнив осторожные прикосновения и поцелуи. Когда пыл страсти улёгся, отношения немного остыли, но не прекратились. Керт и Илай не разбежались после того, как окончили школу. Повзрослевшие, они оба смаковали друг друга, как орехи, с которых слизывали мёд, а потом только добирались до главного. Теперь всё по-другому, но Керт с полотенцем в руках рассматривал Илая жадно — совсем как раньше. — Отомри, — вспомнил тот шутку, которую бросал в школе, когда ловил именно такой взгляд. Сейчас она перестала быть шуткой. — Зря стремишься к худобе, — Керт повесил полотенце на бронзовый крюк, — так что ешь пирожные и не думай о дурном. То есть критика от Элву — это дурное… Да если бы Илай обижался на отца, в пух и прах разносившего его шитьё, не стал бы тем, кем стал. Ему казалось, что у него получалось хорошо, но отец спускал с небес на землю. — Только не говори, что я должен стремиться к размерам Сайли. …который занимал много места, приносил большие отрезы, но выискивал изъяны, которых не существовало. Если первый раз Илай принял возмущение близко к сердцу и даже уверился, что славы отца ему не снискать, то в другой попросил указать конкретно, где сплоховал. Сайли не смог ответить ничего вразумительного. Но позже явился с новым заказом — и узнавший себе цену Илай ему отказал. — Во-первых, размеров Сайли тебе не достичь даже с двумя-тремя детьми в брюхе. Во-вторых, располнеешь в любом случае, но это ненадолго. — Керт в пару шагов оказался рядом. — Можно? — Он положил руку на низ живота Илая до того, как тот понял, чего он хотел, и вздрогнул скорее от неожиданности, чем от прохлады ладони. — Чувствуешь что-нибудь? — Что я должен почувствовать? — Кроме тошноты, особенно по утрам, и болезненности сосков, Илай ничего не ощущал. Но если первая в последние дни случалась всё реже, то до последних было больно дотронуться. Он горько вздохнул. Проклятье, не Элву первым коснулся его живота, бережно, словно укрывая и оберегая от невзгод, а Керт, чьё тёплое дыхание обдавало шею. — Не знаю, — тот убрал руку, — тебе же виднее, точнее, ощутимее, чем мне. Илай полез в воду. Сначала он постоял — та изрядно остыла, пока он возился, — после неторопливо сел и принял из рук Керта мыло. Волосы он не тронул, хотя те потускнели и повисли неопрятными прядями. Керт понадобился ещё и для того, чтобы потереть спину, после — полить на неё из кувшина, а ещё позднее — промокнуть полотенцем. Илай забыл, когда в последний раз ему это делал Адрей, а после он сам худо-бедно справлялся. Керт помог вытереться после мытья. Более того, он принёс не только полотенце, но и свою пижаму, выстиранную, но старую, с сильно въевшимся в бязь его запахом. Илай помнил, как Керт сшил её. Тот не любил изыски, поэтому носил скромные неяркие вещи. И это чувствовали заказчики. Самое большее, на что соглашался Керт, — на простую вышивку. — Спасибо… — Илай улыбнулся. Забота Керта пришлась как нельзя кстати, пролилась бальзамом на измученную ощущением ненужности душу. — Не за что, — хмыкнул тот. Недолго помолчав, продолжил: — Я, когда тебя увидел за своей партой, разозлился. Привык сидеть один, а тут на тебе: новенькому вздумалось приземлиться именно возле меня. Мёдом было намазано, что ли? Списывать при тебе боялся. Мало ли что? Вдруг выдашь. Илай затянул шнуровку у горловины. Мёдом намазано… Его осенило спустя больше десятка лет. Керт ойкнул, когда получил подзатыльник. — Вот кто тогда намазал скамью мёдом! — вспылил Илай. Все смеялись, когда его мантия прилипла к скамье, а ему было обидно, что он заслужил издевательства всего лишь за то, что появился в этой треклятой школе. Ещё он получил по пальцам указкой, но не признался, что закатившаяся к его ногам, свёрнутая в трубочку шпаргалка принадлежала не ему, а соседу по парте. Преподавал математику Клод, не терпевший неуважения к своей науке. — Проклятье, спустя много лет… — Керт вздохнул. — Правду говорил отец, что тайное всегда становится явным. Ну что, так и будешь дуться? Разумеется, Илай не собирался таить обиду на того, с кем впоследствии крепко сдружился. Он вытер пролившуюся за края бадьи воду, и уже вдвоём они отправились в постель. Кровать оказалась гораздо у́же, чем дома, и жёстче. Илай, привыкший к просторной постели и мягкой перине, не пожаловался, только немного повздорил с Кертом, норовившим уложить его у стены. — Если ты грохнешься ночью? — возмутился тот. — Прости, но я не намерен допустить, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Илай послушно устроился у стены, хотя и недоумевал, что могло случиться плохого с ним — с тем, кто купался в холодном море и даже не простужался. Он позабыл, когда болел в последний раз, и уж точно не избавится от бремени, если споткнётся. Набур эл-Рей — младший из десяти детей своих родителей. Ни один из его братьев не умер, чем он не преминул как-то похвастаться. Адрей — ему не под стать. Тот часто кашлял и умер в раннем возрасте. Илай появился на свет с трудом… …а тем, что кровь эл-Реев в нём сильнее, гордился. Беспокойство Керта пролилось бальзамом на душу — тем самым, которого он ждал от Элву. Илай чувствовал тепло и каждый изгиб лежавшего рядом тела. Керт, судя по спокойному дыханию, не спал. Как же хотелось, чтобы на его месте оказался Элву! Илай согласен всегда спать в тесноте и у стенки. С краю он, вероятно, устроится, когда появится необходимость ходить к люльке, а пока с него достаточно крохотной заботы и опасений. Он уткнулся в чужое плечо и вдохнул запах — мягкий, а не резкий, как у Элву, от которого у него в первый день знакомства застучало в висках. Илай не вздрогнул, когда Керт погладил его волосы, затем — между лопатками. — Керт, — позвал он. — Хм, — отозвался тот. — Зачем ты это делаешь? Рука пропала, чтобы поправить сползшее одеяло, укрывавшее обоих. — Если неприятно, больше не буду. Они у тебя красивые. Правильно делаешь, что не стрижёшься. Элву не любил, когда смоляные пряди щекотали лицо и лезли в рот, поэтому Илай собирал их в хвост, когда встречался с ним. — Я не об этом. — Тот сел и пригладил волосы. Прикосновения ладони обжигали кожу. — Впустил, боишься, что со мной что-нибудь случится. …ещё и наглецу, посмевшему болтать, что Илай не брезгует подменить сукно на более дешёвое, врезал. Керт сел, уткнулся в плечо и выдохнул: — Не хотел говорить, но раз ты спросил, отвечу: люблю тебя — вот и всё. — «Вот и всё», — отозвалось эхом. Как у него всё просто! — Поэтому я с такой лёгкостью согласился на предложение твоего отца поехать с ним. Да и дома — ты знаешь — у меня не осталось, и это тоже сыграло большую роль. То есть его признания были не пустым звуком. Илай стряхнул его ладонь с плеча. — Ничего не понимаю, — признался он. — Ты поехал с нами, потому что хотел быть рядом со мной? Но зачем закрутил тот треклятый роман и бросил меня? — Да не было никакого романа. Просто я понимал, что наши отношения обречены. Тебе нужен тот, кто смог бы тебе подарить детей, а не я. Вот и придумал, как объяснить тебе, почему хочу расстаться. Илай глубоко вдохнул, осознав, что ему не хватало воздуха. Надо же, забыл, как дышать! Дрожавшее пламя свечи, стоявшей на прикроватном столике, осветило этого подлеца, бледное, с провалами вместо глаз, из-за которого Илай после расставания исколол пальцы и не мог сосредоточиться. …от мыслей от кого даже работа не отвлекала. Больно, очень больно — оказываться ненужным. Ком подкатил к горлу, отчего Илай проговорил не уверенно, а вяло и хрипло: — Со мной не мог поделиться сомнениями? Зачем понадобился этот спектакль? — Как ты себе это представляешь? — возмутился Керт. — «Я тебя люблю, но хочу, чтобы у тебя была полноценная семья, поэтому бросаю». Так? «Именно», — подумал Илай. Он бы развеял сомнения, и не пришлось бы гнать прочь чувства, а много позднее — заполнять пустоту новыми. — Сейчас я понимаю, что натворил беды. Думал, ты встретишь кого-то более достойного, а не этого… — Керт говорил об Элву — к провидцу-шаману ходить не надо. — Знал бы, где упаду, соломку бы подстелил. Увы, оказался дураком. — Не смей, — прошипел Илай и, развернувшись, опрокинул Керта на постель и навис над ним — как раньше, в любовном порыве, а не злости. Он свесил ногу, но опустить ступню на пол не успел. — Говорить так о нём не смей! Керт возмужал — вон с какой лёгкостью вернул его на место. — Не дури. Куда ты пойдёшь на ночь глядя? — И не просто навис, но и налёг на Илая. Непонятно, почему Элву противно, когда пряди касаются лица. Приятное ощущение щекотки от мягких волос. Хуже всего, что обманщик Керт прав. Лучше остаться, чем объясняться с отцом, выслушивать мерзости и чувствовать себя дома незваным гостем. Поэтому Илай, заверив, что никуда не уйдёт, попросил скатиться с него, после отвернулся к стене и прижался к ней, шершавой, лбом. Керт к нему больше не прикасался. Он отвернулся, и Илай чувствовал ягодицами, насколько упруг его зад. Неудивительно, что Керта временами видели с альфами. Те западали на приятные взгляду и на ощупь округлости. Сон не шёл, оттого в голову лезли мысли — и ладно бы хорошие. Илай знал, что делать с заверениями в любви Элву, а вот как поступить с признанием Керта, совершенно не представлял. Утром делать вид, будто и не было этого разговора, работать, как прежде? Не получится, а за прогул отец по голове не погладит. Отсидеться дома — не выход. И на болезнь не сослаться, чтобы, чего доброго, отец не прислал жреца Янерра, который разболтает о причине нездоровья. Илай сам расскажет, когда придёт время, когда… Скрип кровати прогнал мысли. Керт мыкнул во сне, повернулся к Илаю и обнял — да так, что его ладонь легла на низ живота. Она дарила тепло и умиротворение, которые должны исходить от Элву, но не исходили. Илай не оттолкнул Керта, хотя всё ещё обижался — за то, что тот причинил ему боль. Как можно быть таким дураком и считать, будто всем непременно нужна полноценная семья? Сил не осталось смотреть в глаза цвета моря, но Илай собирался и шёл в мастерскую. Он утопал в работе к вящей радости отца, радовавшемуся сыновнему усердию. Счастье Набура продлилось не вечность, а до той поры, пока Илай не отдался во власть новым чувствам и «не отбился от рук». Тот закрыл глаза и теснее — что уж теперь? — прижался к Керту в поисках тепла. Ночь выдалась не в пример жаркому дню холодной, а одеяло худое для неё. Илай закрыл глаза и попытался представить себя здесь и сейчас, но рядом с Элву. …и вздрогнул, когда холод проник за шиворот, вынудил съёжиться. Понятно, одеяло свалилось… Илай развернулся с трудом, насколько позволял спавший рядом Элву, на чьём лице красовалась алая маска. Илай потянулся, чтобы снять её. Не для того он её расшивал бисером и украшал крохотными пёрышками, чтобы к ней отнеслись так небрежно! Да и лицо у Элву красивое, особенно профиль с прямым носом. Нечего прятать такое. Лицо Элву стало омерзительным — таким, каким оно, истинное, и должно выглядеть. И сильный альфий запах ничего, кроме отвращения, не вызвал. Показалось, будто в постели мертвяк, хотя грудь вздымалась от дыхания. Илая замутило — ровнёхонько в тот миг, когда он услышал даже не стук, скорее грохот. Элву, точнее Керт — уже не сон, а явь, как-никак — поднялся. — Кого несёт в этот час? — буркнул он. Илай успел заметить, что между ставнями проникал свет, значит, зачался рассвет. Сон с него слетел… …но тошнота осталась — да такая, что он свесился с постели. — Сейчас, погодите. Проклятье! — выругался Керт. Не справлялся с засовом? Тем лучше, Илай успеет прибраться. Почему, почему даже будучи пустым желудок норовил избавиться от содержимого? Илай успел сплюнуть заполнившую рот кислятину, когда услышал: — Знал бы, что вы так разволнуетесь, дал бы знать, что он здесь. Прошу, не думайте плохое: между нами ничего не… — Верю. Дай пройти! — донёсся голос, низкий, хорошо знакомый. Отец? Илай услышал шаги на ступеньках и встал с постели. Пусть Набур ударит его, лишь бы не подходил к кровати. Отец дрогнувшей рукой сунул фонарь в руки подоспевшего следом Керта и шагнул к Илаю. Сердце замерло, тот застыл, не в силах сделать на подкашивавшихся ногах хоть шаг назад. Набур бить не собирался. Он крепко — настолько, что дыхание спёрло — обнял Илая и шумно выдохнул в лоб: — Выпороть бы тебя, но… Нет, не могу. Я пошёл в мастерскую, где ошивается этот… А когда и там тебя не застал, с трудом дождался утра, чтобы начать поиски. — Набур ослабил объятия. Шерсть сюртука покалывала щеку прижавшегося к его груди Илая. В горле встал ком. — Я думал, что больше не нужен тебе, — наконец-то прорвалось вместе со слезами — уже радости. — Как можно быть таким дураком? — Набур отпустил сына и приказал, чем стал походить на себя прежнего: — Собирайся. — Вы не думайте ничего… Я говорил, что вы его любите, а он… Гордец хренов! — Керт махнул свободной рукой. Кто бы говорил? Сам набрал в свою голову невесть что. — И ты тоже, — бросил отец в его сторону. — Я распорядился, чтобы Элш приготовил завтрак. На всякий случай, хотя слабо надеялся тебя здесь застать. Почему, почему потребовалось исчезнуть, чтобы отец понял, насколько ему дорог старший сын? …чтобы отец и сын поняли, что нужны друг другу? — Кажется, твоя одежда осталась внизу! — Керт исчез так споро, будто его и не было, оставив после себя темноту. Илай не шелохнулся. Он хотел ещё раз услышать признание, что дорог, но отец не произнёс ни слова больше. — Мне стало стыдно, и я хотел отправиться искать Азара. Но он уже нашёлся, и ты обнимал его так, как… — «не обнимал меня», — просилось наружу, но Илай выдал другое: — меня сегодня. — Он пришёл так поздно, потому что испугался за тебя и искал. Мальчик заблудился, благо его узнали и отвели домой. Может, тебе и неприятно слышать, но он не спал из-за того, что его поиски не увенчались успехом — вместе со мной, — тон звучал строго. Набур просто-напросто по-отечески отчитывал сына. Он потянул носом. — Мерзко пахнет, кстати. Унюхал блевотину. Не обрадуется, ой как рассердится, когда узнает причину. Илай враз лишится того, кого обрёл сегодня утром — отца, которому дорог, и, вероятно, младшего брата, который его искал. Однако правда вспухла и просилась наружу — прямо здесь и сейчас, но он осадил её. Скажет позже в более подходящем для беседы месте. — Меня тошнило, — признался он. — Опять… Илай, ты не… — Всё в порядке, поверь. Что именно буркнул Набур, Илай не различил. Стук двери и торопливые шаги вынудили прервать разговор. Вернулся Керт с одеждой. Осталось дело за малым — потратить на переодевание время. Утро встретило не просто прохладой, а холодом, выяснилась причина темноты — небо затянуто тучами. Илай хотя и обижался на Керта, однако был благодарен за одолженный ему сюртук из коричневой шерсти, в который он завернулся. Дом встретил запахами мяса, яиц и молока. Понятно — каша, глазунья или омлет с беконом ждали на завтрак. Илай, обрадованный событиями утра, почувствовал себя голодным, и даже появившийся к завтраку Азар не испортил аппетит. Он ел и запивал тёплым молоком. Привычно, тепло, и даже нахваливавший стряпню Элша Керт не казался лишним. Тот удрал, напоследок бросив: — Подтягивайся, я буду ждать, — настолько непринуждённо, будто и не прозвучало накануне признание в чувствах. Сперва следовало привести себя в порядок, поэтому Илай удалился вслед за Азаром, взлохмаченным и выряженным в измятый домашний костюм из серого льна и мягкие туфли. Работы непочатый край, следовало начать выкраивать новую одежду — если не для кого-то, то хотя бы для себя.***
В воздухе витала неловкость, как после первой близости, а также после расставания. Каждый молча занимался своей работай — или делал вид, что занимался. Илай — уж точно. Он раскрошил два куска угля, но так и не понял, чего ему хотелось. Он зажмурился и поймал себя на том, что хотел бы, чтобы время повернулось вспять. Но ничто не вернётся на круги своя, даже если Элву покинет Лу-Руа. Керт непривычно молчал, значит, переживал не меньше Илая. Тот его изучил более чем хорошо за годы знакомства. Когда напряжение от невысказанного достигло пика, Илай решился поговорить. Хоть бы оно ушло, породившее головную боль и тошноту — куда ж в последнее время без неё? Вернувшись из уборной, Илай встал перед вымётывавшим петли Кертом. Тот ойкнул, уколов палец, в придачу уронил напёрсток, и тот покатился неведомо куда. — Ты заслонил свет, — буркнул Керт. Само небо, затянутое тучами так, что казалось, будто наступили сумерки, не благоволило работе. В придачу дождь барабанил по крыше, разгонял прохожих, которые могли бы свернуть в «Бриллианты в пыли». Илай, глядя в глаза в цвета моря, но не в ясный день, а посеревшие — у Керта оттенок радужки менялся в зависимости от погоды, бросил: — Зачем ты вчера мне всё рассказал? Держал это в себе много лет — и тут на тебе: прорвалось, когда уже поздно! Он положил руку на скрытый под просторным халатом живот. Керт отложил шитьё и поднялся. Он пожевал губы, погладил острый подбородок, потом только ответил, точнее, спросил: — Почему — поздно? — Ещё и широко распахнул обрамлённые светлыми ресницами глаза. — Я объяснил тебе, почему не счёл тебя парой. А когда ты рассказал об этом, — он положил ладонь поверх запястья Илая, — то я подумал: вот он, шанс — дать тебе полноценную семью. Тепло его руки не обжигало кожу, а умиротворяло — совсем как вчерашнее прикосновение к животу. В отличие от Элву, Керт всегда держал слово. От него Илай не слышал недомолвок и не испытывал мерзкого чувства неопределённости. Из Керта получится прекрасный любящий отец. Илай тряхнул головой и прогнал дурные мысли. — Нет, я так не могу. Мы с Элву даже не расстались, просто… — он пожал плечами, вздохнул. Нужные слова подбирались с трудом. — Хотя надо расставить точки над «i». Я его часто вижу с одним типом. Он уверяет, что между ними ничего нет и быть не может. Он снова отогнал дурные мысли. Не мог Элву, так нелестно отзывавшийся об асимметрии в любом её проявлении, запасть на Руцци. Но он же и заявлял Илаю, что тому следовало полечить желудок, а потом лезть с поцелуями; говорил, что тот отрастил задницу и на полотне будет смотреться уродливо. Однако все «недостатки» не мешали ему заниматься любовью, а ещё — просить пусть небольшие, но суммы в долг, который возвращать не торопился. — О-ох! — Керт зарычал и воздел ладони к потолку. Успокоившись и сцепив пальцы перед грудью, он добавил: — Спасибо, что отказываешь сразу и не морочишь мне голову. Он вернулся на рабочее место, зажал между губами иглу и отмотал нитку. Разумный совет — выслушать мнение обеих сторон. Если распогодится, Илай прямо сегодня отправится на набережную, чтобы раз и навсегда либо порвать с Элву, либо пересилить чувство омерзения и узнать, чего добивался Руцци. А пока — за работу.