Бриллианты в пыли

Илай расправил складки на медном муслине и уставился на собственное отражение. Оправить бы зеркало в новую раму, чтобы растрескавшееся дерево не придавало тому затрапезный вид… Когда-нибудь Илай этим займётся, когда появятся лишние деньги. А их в последнее время не предвидится — свадьба, пусть и скромная, требовала затрат. Илай развернулся боком и взглянул на отражение. Рубашка скроена так, что не спрятала, а, напротив, подчеркнула маленький округлый животик. — Ох, хороша, но… — одежда выставила на всеобщее обозрение то, что Илай старательно прятал от посторонних глаз, — я бы повременил с таким фасоном. Одежду такого кроя носили благопристойные омеги, которым нечего скрывать. — Ты что, собираешься прятаться вечно? Или надеешься, что рассосётся? Ну так разочарую: ничто никуда не денется! — Керт, понятно, рассердился. Почему, почему Илай такой дурак? И правда, какая разница, когда все увидят, насколько сильно изменилось его тело? — Я невероятно растроган, поверь. — Ни от кого Илай не получал такого подарка, на создание которого ушла уйма времени. Строчки безупречны, ни единого изъяна… Не помешало бы снять рубашку и рассмотреть каждый шов, но Илай не решился ещё раз обидеть Керта. Он, поймав себя на том, что положил ладони на живот, выпрямил руки. — Как влитая… — Так я же снял мерки. Помнишь? Нет? — Керт по-прежнему обижался. Илай повернулся спиной к зеркалу и взглянул на себя уже через плечо. Ткань на спине не собралась складками. — Пойду в ней домой. — Он положил руки на бока. Нигде не тянуло. — Отцу понравится. — Думаешь? — Керт оттаял, наконец, и даже улыбнулся. — Сомневаешься? — Пришла очередь Илая оскорбляться. — Если бы отец держал тебя из жалости, а не потому, что ценил, то прогнал бы… тогда — и вся недолга. Он зажмурился, когда Керт обнял его сзади, обхватил поясницу. Тепло его рук умиротворяло — настолько, что несильная тянущая боль внизу живота улеглась. Приятно — просто постоять, обнявшись, а ещё приятнее — ощутить поцелуй в шею. Илай повернул голову, поймал губы Керта, после положил ладони на его запястья и сместил ниже — к естеству, возбуждённому и чувствительному к трению ткани. Рука Керта дрогнула, будто тот обжёгся. Слова просились наружу, тянули за язык, но Илай подавил их. «Я тебе опротивел?» — глупо звучало. — Мы пообещали твоему отцу, что не будем трахаться в рабочее время, — напомнил Керт, выдохнув в ухо, но мочку поцеловал, после прикусил и припал губами к шее. Он явно не против, какую бы чушь ни нёс. — В рабочее время, — повторил Илай, — а сейчас у нас перерыв. Керт почти влился в семью эл-Реев. Он каждый день ужинал в их доме. Последние дни он отказывался уделять Илаю много времени, и тот даже решил, что влечение угасло. Оказалось, Керт шил рубашку. И это растрогало — настолько, что Илай отказался снять её, только распустил пояс и шнуровку просторных штанов, чтобы позволить Керту беспрепятственно ласкать себя. Тот погладил живот, затем перебрал, играючи, волоски в паху, ребром второй ладони потёр между ягодицами. — Сделаешь мне так? — уточнил Керт, мягко надавливая пальцами на края повлажневшего входа. Раньше он ни о чём подобном не просил. Но раньше у обоих о постельных утехах были только крупицы познаний. — Хочешь? — Илай упёрся ладонями в столешницу и насадился на пальцы. Он зажмурился, закусил губу, подавляя глупую ревность, возникшую на ровном месте. — А ты как думаешь? — Керт мягко толкнулся пальцами, согнул их, лаская чувствительную точку. Вторую руку завёл вперёд и обхватил возбуждённый член Илая. — Тебе ведь это нравится. Мне — тоже. Неужели он готов прогнуться? Элву бы ни за что не согласился подставить задницу. Керту одинаково нравилось толкаться в любовника и насаживаться на член самому? Или ощущения разные? Илай любил чувство наполненности — как сейчас, когда Керт вошёл в него и осторожно, медленно подался бёдрами вперёд. Каково по-другому, он не знал и вообще не задумывался — до сегодняшнего момента. Желание трахаться после расставания с Элву не умалилось, напротив, выросло. Илай доверился Керту, который, поняв, что ничего плохого не случится, входил резче и на всю длину. Временами тот замедлялся, иногда — замирал. — Да, сожми меня, — вслушивался Илай в шёпот… И замирал, сжимался, чувствовал Керта сильнее… Ноги подогнулись, и если бы он не упирался в столешницу, упал бы на подрагивавшие колени, обессиленный от яркого экстаза. Керт обхватил его грудь, задышал в затылок и, толкнувшись в последний раз, излился. Кажется, в дверь постучали. Может, и нет, всего лишь тревога сработала. — Проклятье, а если это твой отец? — Керт отстранился и, наспех вытерев конец тряпицей, натянул штаны, после оправил измятую, взмокшую от утех льняную рубашку. — Ну и пусть. Он принял тебя, как своего, — напомнил Илай. — И не наивный, чтобы думать, будто мы будем блюсти целомудрие до свадьбы, — добавил он, приводя себя в порядок. Старательно выглаженная рубашка измялась. Благо она задралась до спины и не взмокла, как одежда Керта. Тот надел халат, а Илай, на ходу повязав пояс, в чём был, в том и отправился открывать дверь. Он замер, прислушиваясь, стоя у манекена, выряженного в изумрудный габардиновый костюм, однотонный и скучный, если бы не торчавший из кармашка белый платочек, украшенный вышивкой коралловой нитью. Илаю был не по душе оттенок, напоминавший, кто отказался от его услуг, но подходивший к наряду как нельзя лучше. Добавить обувь и шапочку — и наряд на осень готов. Илай отпер дверь, когда снова раздался стук — пришёл кто-то настойчивый. Он глотнул ворвавшийся внутрь свежий воздух, опешил, но, быстро взяв себя в руки, распахнул створку и натянуто улыбнулся: — Добрый день. — Этот человек сюда пришёл впервые — и всё же он незваный гость. Он снял соломенную шляпу, тряхнул головой, после пригладил длинную русую чёлку. — Желаете обновить гардероб? — Разумеется, — голос «гостя» звучал глубоко и мягко, а вот улыбка, кривая, показалась злой, — иначе бы не пришёл. И снова Илай не подобрал нужные слова из всех, какие разом пришли в голову. Заверить, что у него с Элву ничего нет, и выпроводить «гостя» вон? Неприятно — чувствовать взгляд на животе. Удружил Керт, нечего сказать! И Илай хорош — вышел встречать без халата. Впредь наука — не разгуливать по мастерской, как дома, или по аллее, или по набережной — да где угодно. — Руками не трогайте, — предупредил он, когда посетитель подошёл к манекену. Не для того он взял в руки тяжеленный утюг и отгладил каждую складочку, чтобы каждый прикасался к одежде грязными сальными пальцами. Он впервые увидел этого человека без шляпы. Оказалось, у того длинная шея, которую не прятали завивавшиеся на кончиках русые волосы. И одно плечо выше другого, и это не скрыла даже свободная в плечах рубашка. — Поверьте, я знаю, как следует вести себя в швейной мастерской, — услышал Илай и моргнул, когда гость развернулся и пристально на него уставился глазами, разными по форме оттого, что кончик одного опущен. — Мне следовало убедиться, что о вас говорят правду. Проклятье, он почти оставил совсем свежее прошлое позади, а оно его нагнало, пришло сюда и выискивало подтверждения неведомой «правды». Илай положил руки на живот, подчеркнув, что сплетники не лгали. — До меня дошли слухи, что вы способнее даже вашего отца; что вещи у вас получаются изысканнее. Хочу сам убедиться, что вы действительно бриллиант, а не стекляшка.— Второе. Будь Илай бриллиантом, наряд не покоился бы на манекене, а в нём щеголял бы его владелец. Не сказать, что он рад, но на безрыбье. «…и рыбу раком», — выразился бы пошляк Керт. Илай сглотнул ставшую горькой слюну. — О, у меня найдётся, что предложить. Не из готового… — Готовое я и сам не люблю. Готовая одежда не сядет так, как вещь, сшитая с учётом моих особенностей. — Посетитель выпрямился, насколько это слово применимо по отношению к нему. Привычка стоять, опёршись на ногу, вторую выдвинув вперёд, при этом одну руку сунув в карман, а другой водить во время беседы, порождена, чтобы скрыть особенности телосложения. Руцци вышел кривым не только лицом, но и телом. Он мог прийти, чтобы убедиться в том, что слухи о положении Илая правдивы, и убраться. Но чутьё подсказывало другое. У Руцци каблук на левой туфле немного выше другого, отметил Илай. Он успел поймать удивлённый взгляд Керта до того, как закрыл дверь примерочной. — Определились, чего хотите? — уточнил он, беря ленту. — Если нет, предлагаю для начала снять мерки. Я их старательно… — он кивнул на прижатую остывшим утюгом, временами служившим пресс-папье, стопочку на столе — том самом, у которого совсем недавно трахался, — записываю. Если, разумеется, вы не будете тянуть так долго, что ваше тело изменится. — Не буду, — пообещал Руцци и развязал узел на алом шейном платке, ярко-пошлом, но приглушённом бледностью светло-серой рубашки, повязанном явно для того, чтобы отвлекать взгляды от несимметричного лица. — Мне нужен наряд. Задаток, если потребуется, заплачу́. Илай не любил задатки. В первый раз он потратился и прожёг вещь утюгом — гладить он никогда не любил, но приходилось. И думал, что отец его не простит. Этот случай стал для него уроком — быть готовым вернуть деньги, если взял. В горле враз пересохло. Попить бы — хотя бы пригубить воду из бочки на заднем дворе. Деньги нужны как никогда. Даже левая ладонь зачесалась, будто в предвкушении. Но Илай отказался: — Нет. Беру всю сумму целиком по окончанию. — Замечательно! — Руцци снял рубашку, открыв взгляду спину, усыпанную множеством родинок, с выпиравшими лопатками и позвонками, развернулся и уточнил: — Куда повесить? Илай принял вещь — для того, чтобы рассмотреть её хорошенько. Бледно-голубая рубашка несвежая, заметил он, запах от неё исходил очень тонкий, лишённый грубых ноток… Духами Руцци не пользовался. Они ему и не нужны с таким-то ароматом. Подплечник с одной стороны… Илай пощупал мягкую подушечку, чтобы убедиться, что не ошибся, после присмотрелся к Руцци. — Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему моя одежда так изношена. Мне сложно найти достойного портного, который шьёт так, чтобы спрятать от посторонних глаз всё, что им видеть не надо. — Руцци заметил пристальный интерес к себе и своей одежде? Похоже, да, судя по полуулыбке. Льстец… Илай не был уверен, справится ли со сложной задачей. Симметрию он любил и соблюдал, кроме единичных случаев вроде одинокого кармашка. У Руцци же не только лицо кривое. Его поясницу словно кто-то когда-то потянул в один бок, одновременно толкнув грудь в другой. Одна лопатка выступала сильнее и располагалась выше, а нога короче другой. Элву называл Руцци криволицым и не упоминал про остальные части тела. Значит, они не спали, тот ему не позировал, только ухлёстывал за ним. Художнику должны были броситься в глаза изъяны фигуры. Словно камень свалился с души, хотя должно быть уже всё равно. У Илая состоится свадьба, а он, проклятье, размышлял, спал Элву с кем-то ещё или нет. Прогнать бы Руцци сраной метлой, чтобы забыл сюда дорогу, но эл-Реи не в том положении, чтобы выбирать. К тому же, если Илай справится со сложным заказом, «Бриллиантам в пыли» прибавится славы. Попробовать определённо стоило… — Хорошо, возьмусь за работу, но вам — понимаете почему, надеюсь — придётся приходить на примерки чаще, чем остальным, — отозвался он. — Согласен! — Руцци улыбнулся. Он остался в одном нижнем белье из невыбеленного льна, целомудренном, просторном, закрывавшем даже пупок. Благо штаны надел просторные, хотя, с задом, выпиравшим и упругим, мог носить облегающие. Илай снял мерок больше, чем обычно. И не ошибся: у Руцци разная длина не только конечностей, но и обхват запястий. Руки подрагивали от напряжения. Илай отвернулся и, пока Руцци одевался, поправил набросанную на листе человеческую фигурку — одно плечо прорисовал выше, линию бока сгладил. Остальное исправит позднее… Или не начнёт исправлять, пока мучившие его вопросы, никуда не девшиеся, будут препятствовать работе, напоминать, что этот человек влез в его отношения. Илай отложил карандаш и упёрся ладонями в столешницу. — Вам дурно? — Заботливый какой, Руцци этот! Раньше протянул платок, сегодня участливо спросил, не плохо ли. — У меня, бывает, кружится голова. И тошнит… — Илай подчеркнул, в каком он положении. — А ещё я волнуюсь перед свадьбой… — Поздравляю, — прозвучало сухо, а не радостно. Когда Илай проводил Руцци к выходу, тот остановился и махнул рукой Керту. Низко, низко он пал, что готов шить для Руцци, возможного соперника, пусть и бывшего. Но Элву, зная, в каком положении Илай, ни разу не появился, не спросил, как дела и хорошо ли тот себя чувствует. Попросту выпал из жизни эл-Реев, потоптавшись в ней и наследив напоследок. А может, Элву попал в беду? Всё-таки стоило задать вопросы Руцци, даже болезненно-неприятные. Илай вернулся с дневного зноя в прохладу мастерской, надел халат прямо на злополучную рубашку, чтобы не приковывать взгляд следующего посетителя изменившимся телом. — Ну вот, и на твоей улице праздник! — Керт зажал губами иглу и замолчал. Илай не произнёс ни слова. Чего доброго, Керт проглотит иголку — и поминай как звали. Не сказать, что появление Руцци — это праздник. Все мысли занимала предстоявшая свадьба, поиски денег и Керт — куда же без него. Немало времени уходило на общение с братом, которого Илай не полюбил, но смирился с мыслью, что тот останется в его жизни навеки. Лучше бы он взял Руцци за грудки и спросил, что тому понадобилось именно в тот миг, когда начало всё налаживаться. Может, пришёл сказать, что с Элву что-то случилось, а Илай возьми и брякни, что у него скоро свадьба? Руцци через пару дней появится здесь, как договаривались. Илай ёрзал как на иголках, отвлекался. Когда он во второй раз распорол шов и поймал озадаченный взгляд Керта, взял себя в руки. — Не хочешь после ужина пройтись по набережной? — Илай, вспомнив, что они не гуляли, как положено паре, держась за руки, решился убить двух зайцев — наверстать упущенное и убедиться, что с Элву всё в порядке. — Ох-х… — это означало «нет». Керт ничуть не изменился. — Прости, но я мало спал в последние дни и устал, чтобы туда тащиться. Давай завтра! Илаю хотелось прогуляться, но сегодня. Завтра могло быть поздно. Он всего лишь посмотрит, придёт Элву на набережную или нет. Если да, то исчезнет и окончательно порвёт со старой жизнью, начнёт новую. Ничто не должно тянуть в прошлое. — Завтра посмотрим. Может, буду плохо себя чувствовать, — вздохнул Илай в надежде уговорить Керта. Тот не захотел отправиться даже на ужин к эл-Реям, а остался в мастерской. Илай пожелал приятного отдыха и удалился. Дома, помимо Черныша, оказался только Элш. Тот подал ячневую кашу, сдобренную кусками курицы. Илай поковырялся в тарелке и отодвинул. Есть не хотелось. — Рыбы нет? — уточнил он. — Нет. Бел сегодня не выходил в море, — отозвался Элш. Он покупал только свежую рыбу у пожилого приятеля, чьё здоровье не позволяло каждый день рыбачить, а единственный племянник утонул во время шторма. — Отец давно ушёл? — уточнил Илай. — Совсем недавно. Явился вместе с юношей, оба наказали выгладить одежду — и ушли! — Элш пожал плечами. Илай одёрнул рубашку, улыбнулся в ответ на похвалу, что ему она к лицу, вытряхнул монеты из копилки и удалился. Он намекнул Элшу на причину ухода, но рыбу не хотел. Более того, от её запаха в последнее время воротило. Чем дальше, тем сильнее отвращало от того, что он любил, и рождалось желание съесть то, чего раньше терпеть не мог. Творог он не любил, включая запеканку, терпел ради изюма. Теперь готов постоянно просить её приготовить. Пристальные взгляды, бросаемые на подчёркнутый новой рубашкой живот, вернули к реальности. — Допрыгался-таки по постелям… — услышал Илай. Неужели Сольи думали, что беседовали тихо? Или они хотели, чтобы он знал, что они думают? — То-то свадебка с этим глупышом так скоро… Илай обогнал их, якобы нечаянно толкнув Нама Солья, низенького и худого пожилого омегу, плечом и, на бегу извинившись, унёсся прочь — на ту самую улочку, по которой хаживал, казалось, вечность назад. Дверь в мастерскую открыта настежь. Внутрь он не вошёл, осторожно заглянул и, заметив ноги в полосатых коротких штанах, скрылся. В прошлый раз Колган затребовал, чтобы он не шастал здесь, поэтому Илай не горел желанием с ним беседовать. На набережной он застал Элву на прежнем месте. Тот, как всегда, в зелёном берете с помпоном, поглядывал на стоявшую напротив пару и водил углём по бумаге. Увлёкся и не замечал ничего вокруг. Опасения оказались напрасны. Элву не в беде. Чувство облегчения испортилось разочарованием — оттого, что Илай ему не нужен. Как же хотелось подойти и выяснить, что нужно Элву и зачем тот подослал Руцци! Желание выяснить правду придавило грузом, вынудило стоять на месте — до тех пор, пока Илай не почувствовал на себе взгляд. Глупо, очень глупо он выдал своё присутствие! Он развернулся и сделал то, ради чего пришёл — отправился на запах копчений, купил тушку горбуши и, осторожно держа промасленную тряпицу, боясь запачкать рубашку, развернулся. Сердце едва не остановилось, когда он почти столкнулся с тем, от кого убежал. Более того, тот придержал его за локти и улыбнулся: — Здравствуй! — Прости, но я спешу! — Илай сделал шаг в сторону. Не тут-то было: хватка за локоть оказалась не болезненной, но неприятной. — Пусти. — Потерял время, сделав крюк и пялясь на меня? — Едкая усмешка искривила красивые губы. Была слабая надежда, что Элву не узнал Илая — и та исчезла. Его лицо враз посерьёзнело, когда он посмотрел на живот. — Предлагаю не играть в маленького мальчика, а поговорить как взрослые люди. Как на это смотришь? Как на это смотреть, когда он не собирался отпускать? — Хорошо… — Илай облизал пересохшие губы. Они пошли привычной дорогой, куда несли ноги — к пляжу. Как назло — или к счастью, — именно сегодня вдоль берега гуляло много людей, ещё и кучка пьяниц гоготала. — Прекрасно выглядишь! — Элву, наконец, отпустил злополучный локоть, когда они удалились достаточно далеко от набережной. Оба подошли к кромке воды. Илай плотнее завернул тушку, положил её на песок снял, туфли и чулки, после зашёл по колено в воду. — Раньше ты советовал есть меньше заварных пирожных, — обернувшись, бросил он. Он их давно не ел. Не хотелось. — Раньше я не знал, в чём дело. То, что происходит с тобой, совсем другое. Это ненадолго. Ох, глупо — приходить сюда. Чего доброго, кто-то из знакомых увидит… — Что именно изменилось? — Илай пошёл напролом, удивлённый. Совсем недавно он много отдал бы, чтобы Элву хотя бы намекнул, что он ему нужен. — Ну, кроме моего тела. Он уставился на морскую гладь, на алую дорожку на ней. На горизонте — силуэт корабля, который вот-вот бросит якорь в Лу-Руа. И вздрогнул, когда руки обхватили его поясницу. — Соскучился, веришь? — Элву потёрся бёдрами о зад Илая, обдал дыханием ухо. Щетина кольнула шею. Волоски, росшие на лице Керта, куда мягче. Запах, альфий, будоражил кровь, отчего в висках стучало. Со спокойным, как у беты Керта, подобного не происходило. — И ты ведь скучал по мне, иначе бы не пришёл искать. — Элву припал носом к шее и шепнул: — Трахался с ним — и всё равно пришёл ко мне. Угораздило же Илая набрать в голову глупостей вместо того, чтобы задать вопросы Руцци! Не пришлось бы гадать, как осторожно выпростаться из объятий. — Пусти, пожалуйста, — взмолился он. Элву ощупал живот. Если Керт это делал ласково, замирал и прислушивался к ощущениям, то он — как собственник, уверенный в том, что держал в руках то, что принадлежало ему. — Как скажешь. — Тепло ладоней враз пропало, но сменилось не холодом, а чувством, будто Илай сбросил груз. Элву выбрался из воды и встряхнул одной ногой, затем другой. Илай последовал его примеру. Пора домой. Всё, что он хотел выяснить — выяснил, даже больше, но не знал, что делать с признавшим себя отцом Элву. Они обулись, собрали каждый свои вещи и пошли обратно. Миновали ту самую дюну, на которой всё началось — и пыталось продолжиться. — Слышал, у тебя скоро свадьба, — бросил Элву. — Руцци сказал? — Илай остановился, твёрдо намереваясь идти вперёд, а не к дюне. — С чего вдруг он должен мне об этом сообщить? — Лицо Элву вытянулось, в глазах — удивление. — По Лу-Руа гуляют слухи о подгулявшем молодом портном и благородном бете, готовом защитить его честь. Значит, в Лу-Руа все поняли, что происходило с Илаем, раньше, чем он сам. Живот-то ещё мал и незаметен в просторной одежде. — Только не говори, что тебя это хоть как-то задело! — Илай вырвал локоть и бодро, хотя ноги утопали в песке, побрёл прочь — подальше от треклятой дюны. — Ещё как! — Он встал как вкопанный, услышав этот возглас. — Я не приходил, потому что хотел, чтобы ты был счастлив. Что я тебе — вам двоим — дам? — Элву подошёл ближе и тихо заговорил прямо в ухо: — Но раз ты нашёл меня, значит, несчастен. — Он отстранился и качнул головой. — Дурацкая затея — сочетаться браком назло возлюбленному. Набур не смирился с гибелью Азара, бросил силы на поиски — и нашёл. Элву не станет искать семью, если та потеряется. — Всегда можно найти выход, — буркнул Илай. Рыба едва не выскользнула из его рук, и если бы Элву не удержал её, тушка свалилась бы в песок. — Можем подумать над этим вместе, — тот сжал его запястье, — если хочешь. — Не знаю… — Илай отвернулся и вздохнул. — Мне пора. Он ускорил шаг. — Завтра буду ждать на старом месте, — донеслось до него. Недосказанность тянула назад, а решительность начать новую жизнь толкала вперёд. Илай не готов развернуть отношения вспять. Никто не посмеет болтать, что Элву — дурак, защитивший честь подгулявшего омеги. Он — отец. Воздух вокруг пах рыбой, Илая мутило, но он её не выбросил, а приволок домой. Мелькнуло желание угостить Керта — и тут же исчезло, когда он вспомнил, что обнимался с Элву. Отца и Азар не пришли, но Элш оказался не один и даже не в компании Черныша. Илай замер, когда, передав слуге тушку и попросив почистить и нарезать на куски, заметил в гостиной читавшего книгу Керта, выряженного в нарядную бледно-голубую рубашку с кружевным воротом. Светлые волосы причёсаны и собраны в хвост. Принарядился… Керт поднял голову, ноздри зашевелились. — Я передумал и зашёл за тобой, а тебя… — его рот неприятно искривился, — не оказалось дома. От Илая пахло не только рыбой, и тот это учуял, судя по отчаянию в глазах. Проклятье, почему Керт не согласился погулять раньше, а явился, когда уже поздно? Почему Илай не решился сказать Элву твёрдое «Нет» и грубо оттолкнуть, закричать на худой конец? Он всё разрушил своими руками. Илай бессильно опустился на диванчик, закрыл глаза и схватился за голову. — У меня с ним ничего не было. Мы просто поговорили. — Неубедительно. От «просто поговорили» альфий запах не мог остаться на омеге. Илай, не придумав объяснение более умное, добавил первое, что пришло в голову — и что нередко делали закоренелые лгуны, чтобы оправдаться: — Клянусь…