Бриллианты в пыли

Илай в своё время наслушался историй о приносивших неприятности, а тот и беды, людях. Руцци оказался одним из них. Если бы он не появился в мастерской, в голове бы не завертелись мысли, что Элву исчез, потому что с ним стряслось что-то дурное. Теперь и Керт убрался из жизни Илая. — Я надеялся, что к Элву ты испытывал лишь половое влечение, — бросил он напоследок, — а ко мне у тебя вспыхнули былые чувства. Оказалось, наоборот. Илай было бросился за ним, но не тащить же за собой шлейф Элву! Поэтому он принял решение вымыться, выпить ромашкового чая с мелиссой (насколько он помнил, осталась сухая) и улечься в постель. Лавандовое мыло и мочалка смыли альфий запах с тела, а от ромашкового — мелисса всё-таки закончилась — чая с мёдом веки отяжелели. Керт к утру успокоится, решил Илай и закрыл тетрадь с заметками — всё равно ни строчки не смог выжать из себя. Не стоило мучиться, выдавливая из себя слова. Он забрался под одеяло, но вспомнив, что забыл задуть лампу, выпростался и прислушался. Отец и Азар явились, судя по шагам. Это хорошо. Не хватало, чтобы и они исчезли из жизни. Что-то не так… Илай не разобрал слов отца — не потому, что дверь плохо пропускала звуки, а из-за невнятной речи. Грохот и вскрик Азара побудили его подняться и босиком — не хотелось тратить время на поиски домашней обуви — покинуть спальню прямо в ночной рубашке, благо длинной и плотной, с зашнурованным наглухо воротом. Набур оттолкнул руку попытавшего взяться за предплечье Элша. — О, с-сын… — пьяно проговорил он, глядя на Илая. Пахло не вином, а чем-то покрепче. Ромом, наверное. Тому, кто выпивал очень редко, сложно разобраться. — Не стой столбом. Хватай под вторую руку! — приказал Илай брату, после подошёл к отцу, опустился на корточки и прикрикнул на возмутившегося, что ему нельзя таскать тяжести, Элша, чтобы тот подсветил дорогу и открыл двери в спальню отца. Он бы не справился в одиночку. Старый слуга бы не помог. Азар взял себя в руки и поставил на ноги вяло возмутившегося отца, чью руку Илай, почувствовав резкую боль внизу живота, едва не выпустил. Много, много вопросов — начиная от того, почему отец, редко пивший крепкое пойло, налакался, и заканчивая тем, кто его приволок домой, почему довёл только до порога и убрался. Вряд ли юнец дотащил бы Набура сам. Где они вообще были? В спальне, просторной и большой, рассчитанной на двоих, но одного жильца в которой давно не стало, Илай и Азар уложили отца на просторную постель. Вошедший следом Элш заверил: — Ступайте. Я справлюсь. Его тон, спокойный, не оставил сомнений. Илаю меньше всего хотелось возиться с отцом — раздевать, разувать, укладывать спать и подставлять таз, если того начнёт тошнить. Азар, растерянный, не справится. Илай в первый раз был в замешательстве, когда увидел отца в таком состоянии после смерти Адрея. Элш был в то время куда моложе и бодрее, чем сейчас (хотя и сейчас его не назвать немощным). Больше всего хотелось прилечь и, наконец, отдохнуть от насыщенного дня. — Идём, — приказал Илай Азару на правах старшего брата и, сняв с прикроватного столика свечу, поджёг от лампы. Тот поплёлся за ним хвостиком — совсем как за отцом. Илаю не хотелось тащить его к себе, поэтому он направился в спальню, бывшую гостевую. Благо резкая боль в животе сменилась терпимой ноющей, поэтому он решился на разговор. Усевшись на стул, обитый, как и прочая мягкая мебель, красной с белым тканью, положил ладони на колени и уточнил: — Где вы были? Почему он так напился? Претило разговаривать с ногами в коротких штанах, но Азар, как назло, не садился, хотя позади него, у камина, стояло кресло-качалка, некогда подаренное эл-Реям, но не полюбившееся ни одним членом семьи. Видимо, Азар унаследовал и склонность к головокружениям от отца, иначе не объяснить, почему покачнулся. — Ближе к вечеру после того, как мы заключили договор на доставку шёлка из Элмета и заплатили задаток, он отвёл меня на могилу… Ну-у… Прости, запамятовал, как его зовут… Звали, — ответил он. Кого отец навестил на кладбище, догадаться несложно. Имя могло прозвучать только одно, и Илай назвал его: — Адрей. — Появилось ощущение, будто он только что вызвал духа. Тот даже каштановыми прядями тряхнул и исчез. — Да, — вырвал из раздумий Азар. — Он назвал это имя. Он, в конце концов, сел на краешек кровати. — Почему он такой пьяный? — Илай заглянул в зелёные глаза, красивые и огромные. Ничего удивительного, что отец запал на Мелта в своё время — очаровался. Тишина в ответ ему не понравилась. Азар отмолчался. Значит, не захотел, чтобы об этом узнал Илай. Тот поднялся и подошёл к нему, навис низко-низко. Ночь выдалась прохладной, а он — босой. Боль в животе унялась, а вот ступни замёрзли. — Почему он пьяный? — с дрожью в голосе уточнил Илай. — Что ты натворил?! — выпалил он от нетерпения. Азар заморгал и сложил ладони перед лицом, подул в них. Как же хотелось встряхнуть его! Одни беды у эл-Реев с тех пор, как в доме появился этот гадёныш! — Он рассказал ему, что смирился, что станет дедом, а теперь эта мысль его даже радует, — начал он издалека. Илай не стал его останавливать. К своему стыду он понял, о какой дате забыл. — А потом он огорчился, что не сможет поехать к могиле моего… И даже даты гибели не знает. — Что дальше? — поторопил он. — Я сдуру назвал дату, но не ту, когда сгорело поместье, а более позднюю, — опустив голову, признался Азар. — А потом мне пришлось во всём признаться, потому что он уцепился клещами и не отпустил, пока не вытащил всё — до последнего слова. Значит, братец сделал то, что хотел Илай. Боль внизу живота возродилась с новой силой, когда он резко поднялся со стула. Дальнейшая беседа в маленькой комнатке с серыми, не украшенными картинами стенами, отчего она напомнила ученическую келью, не имела смысла. Илай пожелал брату доброй ночи и удалился к себе, в потёмках забрался, наконец, в постель, и подтянул — пока мог себе это позволить — ноги к груди. Хоть что-то хорошее он узнал. Отец в годовщину смерти Адрея пошёл к могиле. Более того, беседовал с тем, как с живым. Значит, тот для него много значил, раз помнил — и чтил память. Илай зажмурился, вновь ощутив боль внизу живота. Он услышал стук соседней двери, почувствовал, что между бёдрами стало влажно. Запах крови осел на языке. Нет, не сейчас, когда он привык к мысли, что не один. Почему желания сбывались так запоздало? Надо бы подняться, позвать кого-нибудь на помощь… Но некого: отец пьян, Азар юн и ничего поделать не сможет, а глуховатый Элш не услышит клич. Илай сел и даже спустил ноги с постели, но подняться не смог из-за новой схватки. Он откинулся на постель. К горлу подступил ком, из глаз потекли слёзы — от отчаяния и бессилия. Неужели он умрёт в доме, полном людей? Илай снова сел, даже встал и ступил несколько шагов, в темноте наткнулся на стул. От новой боли, не умалившей, а усилившей старую, он взвыл и даже не услышал, как распахнулась дверь. Только по дрожавшему пламени понял, что в спальню вошли. — Четверо… Держите его и ведите к постели. У меня на это сил… — Элш явился, откликнулся на мысленный зов о помощи. Руки, довольно сильные, хотя и худые, поддержали Илая. Тот дошёл до постели, после сел, затем — лёг и перекатился на бок, потому что поясницу начало ломить. — Не умирай только, — послышалось сквозь всхлип… — В таком случае не надо медлить. Беги в храм, — проговорил Элш. — Быстро! Время стянулось. Когда Илай остался один, оно и вовсе остановилось. Временами казалось, что всё закончилось, но он разубеждался в этом, когда прилипшая к телу ночная рубашка снова и снова намокала. Его трясло. Чего доброго, умрёт на виду у вернувшегося Элша и отца, глядевшего осоловевшим взглядом, смердевшего перегаром, но заметно протрезвевшего. — Раньше не додумался меня растолкать? Откуда юнцу знать, где искать жреца? — Набур присел на край кровати. Илай зажмурился. Ласковое поглаживание дрожавшей большой рукой волос его немного успокоило. По крайней мере он не умрёт в одиночестве.

***

Илай открыл глаза и тут же зажмурился, лившийся в окно яркий свет ослепил его. Проклятье, влетит от отца. Тот приучал его подниматься в одно и то же время — и все уроки пропали даром. Голова закружилась, когда Илай дёрнул ею. Внизу живота от неловкого движения кольнуло, и боль возродила воспоминания ночи — горечь вливаемого в рот отвара, от которого едва не вывернуло, тепло от прикосновения морщинистой ладони к груди, после — к животу. И слова, произнесённые скрипучим — видимо, лекарь-служка Янерра стар — голосом: — Гнилое семя дало всходы. Гнилое… Илай дотронулся до живота. И облегчённо выдохнул, нащупав привычную округлость. В памяти всплыли причитания Азара, что не переживёт вторую смерть близкого человека. Тот ревел, будто ребёнок, а отец приказал заткнуться, пообещав, что никто не умрёт — ни сын, ни внук. — В нём кровь эл-Реев — сильная и крепкая, — эти слова — последние, которые запомнил Илай, не считая видений нависшего над ним лица, глаз, походивших на море в непогоду в неярком дрожавшем свете пламени… Поясница разнылась, но он пересилил боль и сел, поправил свёрнутую пелёнку между бёдрами. Когда голова закружилась после попытки встать, он понял — никуда сегодня не пойдёт, сил не осталось. Ложиться тоже не хотелось, поэтому он сидел, упираясь ладонями в матрац и вытягивая спину, чтобы не нагружать исстрадавшуюся поясницу. Керт… Он справится в одиночку? Илай вздрогнул, когда отворилась дверь, и посмотрел на вошедшего. — Ох, всегда что-то происходит, стоит лишь ненадолго отлучиться, — по-стариковски заворчал тот. — Как всегда, вы молчите, когда следует звать на помощь. Нельзя же так, молодой господин! Он в первый раз за всю жизнь позволил себе повысить голос. До этого если и отчитывал, то ровным, но строгим тоном. — Который… час? — прохрипел Илай. Голова болела, в ушах шумело. — Полдень. Но какое это имеет значение? — Полдень… До полудня можно было многое успеть. — Рад, что вы пробудились. Выглядите плохо, бледны. Подать горшок? По нужде не хотелось. Керту придётся объяснять всем, кто придёт, почему отсутствует Илай. Заказчики останутся недовольны… Подвёл тот и отца, и себя, ничего не скажешь! Илай лёг, поддавшись на уговоры Элша. Лишь бы тот ушёл и оставил его одного. И тот удалился, пообещав вернуться с едой, от мысли о которой, как ни странно, не замутило. Вернувшись, тот помог сесть, подложил под поясницу подушки и уточнил: — Вас накормить? Илай отказался. Не маленький он, в конце концов. Бульон, приправленный розмарином, как он любил, приятно пах. Вопреки собственному ожиданию Илай проглотил несколько ложек, заел хлебом… — Где вше? — уточнил он с набитым ртом. — Азар спит — его тоже опоили, потому что он перепугался, что вы умрёте… Хороший мальчик. Рад, что вы не просто оттаяли, а приняли его сердцем. — Кто принял сердцем? Илай, что ли, принял того, кто нагло влез в его семью? — Если бы он не поднял меня, то господин Набур не дождался бы внука уж точно, да и вас, вероятно, уже бы упокоили рядом с господином Адреем. Не приучены вы звать на помощь. С самого детства терпите боль. Элш цокнул языком. Ещё бы не научиться терпеть, когда в рот засовывали щипцы и выдирали зуб, когда щека распухала и все начинали замечать, что с Илаем творилось неладное! Благо новые, постоянные, куда крепче молочных. Потерян всего один. Илай проглотил — вкусно оказалось — очередную ложку бульона и замер. Азар поднял переполох. Он, потерявший родителя, заметил, что с братом беда. Ему выгоднее, чтобы тот умер, но он позвал на помощь Элша. Элву выдал желаемое за действительное? Наговорил о юноше то, что бы сделал сам? Мразь он в этом случае. Илай доел бульон нехотя, чтобы восстановить силы, потерянные из-за этого ублюдка. Теперь он будет есть за двоих, чтобы не испытывать боль и слабость. И непременно сошьёт просторную одежду, чтобы не умирать от тоски и не маяться бездельем. Керта, несомненно, жаль, если тот не разобиделся настолько, что уехал. — Мастерская закрыта? — переполошился Илай не на шутку. — Почему же? Там сейчас ваш отец. Он взял на себя задачу уговорить всех, кто придёт, повременить с заказами. — Набур забоялся того же, что взволновало и Илая — что заказчики перебегут к конкуренту. Но не это взволновало, а то, что Элш не упомянул ещё одно имя. — А… — Илай так и не выдавил из себя вопрос. — Прошу прощения, юноша проснулся. — Ну вот, как всегда, всё обрывалось в самый неподходящий миг. Элш удалился, напоследок тихо прикрыв за собой дверь. Неприятности имели свойство наваливаться разом, поэтому Илай не удивился бы, если бы Керт уехал. Уехал, не услышав важные слова — о том, что даже в забытье Илай видел нависшее над ним бледное лицо, беспокойство в оттенка моря глазах. Даже чувствовал прикосновения шершавых, исколотых, изрезанных нитками пальцев к лицу. Он видел Керта, а не Элву — и это сказало о многом: первого, а не второго, он любил. Илай улёгся. Голова закружилась сильнее, когда он зажмурился, и он повернулся на бок и уставился на льняную наволочку. Даже запах его сейчас преследовал, слабый, едва уловимый, на который не поведётся половозрелый омега, кому пора продолжить род. Илай широко раскрыл глаза, затем провёл ладонью по подушке, снял светлый волосок и поднял голову. Никто с такой шевелюрой в доме не жил. У отца и Элша пряди седые. Сердце радостно забилось. Керт был здесь — он, а не Элву. Илай намотал волосок на палец и прикоснулся подушечкой к губе. Керт видел его беспомощным — и остался. Как, как он узнал о том, что случилось? Какая, впрочем, разница? Он не испугался трудностей, потратил силы и, забыв о сне, провёл ночь рядом с Илаем. Тот улёгся, прижал палец с намотанным на него с волосом к губе и закрыл глаза. Голова кружилась, а тело затребовало сна, долгого и крепкого.

***

Илай пробудился оттого, что кто-то тронул его за плечо. Он вздрогнул и открыл глаза. — Чш-ш, — донеслось до него. — Я же говорил, не стоит волноваться. С ним всё в порядке: он всего лишь спит. Он узнал голос Элша и различил черты Азара. Судя по неровному свету пламени, а не яркому из окна, наступила ночь. Илай проспал долго, но сон оказался целебным. Он без труда и почти без боли сел, только ощутил ломоту в пояснице. Если утром Илай с трудом влил в себя бульон, то теперь ему захотелось есть и обязательно выпить молока. Он даже спустил ноги, но Азар вернул его на место, призвал улечься и больше никогда не творить глупостей. Тот сейчас как никогда походил на отца — взглядом, сердито искривлённым ртом и даже двумя складочками между густыми чёрными бровями — одна короче другой. Илай не смог ослушаться и откинулся на подушки, после закрыл глаза. Любопытство снедало. Захотелось поговорить с отцом, но тот не пришёл. А ещё — узнать, где Керт. Как выяснилось, самое страшное Илай себе надумал. Пока Элш отсутствовал, Азар поведал, что, не зная, где храм, и боясь заблудиться в тёмном, освещённом только фонарями Лу-Руа, бросился к мастерской. После вернулся домой, а жреца привёл именно Керт. Более того, остался на ночь и неохотно ушёл утром, пока Илай, усыплённый чарами и снотворным, спал. Тот охотно поужинал принесённым Элшем суфле из рыбы и не скривился, приняв чашку с отваром крапивы. Лекарства Илай не любил с детства, благо болел редко. Снадобье, впрочем, приятно пахло и ничуть не горчило. После ужина сил прибавилось, как назло, ближе к ночи. После умывания, чистки зубов и очередной смены сорочки и простыни следовало улечься спать, но Илай не знал, чем себя занять. Благо он уговорил Элша оставить лампаду. Он даже прошёлся вопреки предписаниям лежать, размял ноги — и не почувствовал ни боли, ни недомогания. Головокружение и то не одолело, только в ушах звенело. Тянуло выйти побеседовать с отцом, расспросить о делах, но он не решился. Вряд ли Набур одобрит его порыв. Он не навестил нездорового сына. Вероятно, зол, что тот так подвёл его. «Дурень. Ну почему бы не попросить Элша принести книгу?» — Илай, помня о данном им обещании громко звать, если почувствует себя плохо, забоялся перепугать старого слугу, которого, чего доброго, мог хватить сердечный приступ, подошёл к бюро, выдвинул один из ящиков и вынул несколько листов бумаги, старой и пожелтевшей, а также флакончик с чернилами. Почитать он не мог, но написать что-то — вполне. В школе у него неплохо получались стихи, особенно пошлые, которые зачитывали тихо, чтобы, чего доброго, их не услышали наставники или доносчики-жополизы. Пошлость всегда ему давалась легче, в том числе и в моделях одежды. Илай очнулся и поймал себя на том, что вывел обезличенную человеческую голову и одно плечо. Привычка сработала. Неосознанная. Он замер с пером в руке. Набросок напомнил, кто он есть, а не кем был раньше. И настоящее настолько въелось в него, что в голову не пришло ни одной строчки, даже простенькой и глупой. Илай подвёл Руцци, который понадеялся на него — и чью надежду он убил на корню, даже не продумал фасон, который бы на особенном теле сел как влитой, а вместо этого решал свои любовные дела. Второе плечо Илай вывел несимметрично первому, а овал безликой головы исказил, добавил косую чёлку… Сглаженный бок, одна нога выдвинута чуть вперёд… Симметричные вещи только подчеркнут асимметрию. Неспроста Руцци носил чёлку набок. Можно предложить ему двубортный сюртук… Тоже не вариант. Вещи с косыми линиями борта никто не носил, в Лу-Руа во всяком случае. Дальше Илай давно не выезжал, но путешественников в необычной одежде не помнил. Были вещи, которые бросились в глаза, например, яркие шаровары на темнокожем моряке, но не более того. Косую линию низа рука вывела сама собой — чтобы уравновесить борт. Поверх воротника-стойки можно повязать платок или бант, но не по центру, а набок… Илай всмотрелся в набросок. Начало положено. Сердце заколотилось — от радости, а ком в горле встал от последовавшего за нею огорчения. Если бы он мог предложить Руцци этот вариант — и последующие разнообразные, но одинаково асимметричные вещи, образы которых встали перед глазами и ложились один за другим на бумагу. Косые вороты, сборка с одной стороны… Неизвестно, дождётся Руцци своего часа или нет. Илай отшвырнул перо. Даже перепачкавшаяся дубовая столешница так не огорчила, как заляпанные и оттого — ставшие невзрачными, будто потускневший от пыли бриллиант, эскизы. Впустую всё это… Илай вернулся в постель и осторожно — подъём не пошёл ему на пользу: низ живота и поясница заныли, благо обошлось без крови — улёгся и укрылся одеялом. Сон не шёл, а вот страх, что эл-Реи останутся ни с чем, нарастал. Илай прикоснулся к животу, ощутил тепло в ладонях, излучаемое каким-то внутренним источником. Наступали тяжёлые времена, а отец поборолся не только за его жизнь… Поговорить бы с ним. Ну почему он не пришёл? Илай уткнулся лицом в подушку. Давно он не чувствовал себя не просто стоявшим на краю пропасти, но с занесённой над нею ногой.