Бриллианты в пыли

Раз привычка подниматься рано сработала, значит, Илай пошёл на поправку. Сил, по сравнению со вчерашним днём, прибавилось. Как, как объяснить, что он не болен, отцу и Элшу? Если второй мягко сделал замечание, то первый ударил кулаком по столу так, что приборы подпрыгнули, а серебряный нож свалился на пол. — Ты когда-нибудь перестанешь чинить вред самому себе? — Набур спросил это не столько со злобой в голосе, сколько с отчаянием. Отодвинуть тяжёлый стул он Илаю не позволил, а поднялся и усадил сам. Тот уставился на скатерть, застиранную, но чистую и свежую. Элш не терпел грязи и не успокаивался, пока не выводил пятна, даже винные. — Я не могу валяться в постели, когда хорошо себя чувствую. — Илай смял ткань коричневых домашних штанов и осмелился заглянуть в глаза отца. — Столько всего не сделано… — Дурень! — Набур покачал головой и вздохнул. — Так и быть: позавтракать с нами позволю, но дай слово, что не покинешь дом. Если бы он навестил Илая накануне и рассказал, как прошёл день, тот бы остался в постели. Невозможно безмятежно валяться, когда в голову лезут мысли одна страшнее другой. Даже сон привиделся, как «Бриллианты в пыли» продаётся с молотка. Попрекать Набура, разумеется, глупо. Он не терпел, когда ему, по его же словам, «внушали чувство вины» и пресекал это на корню. Поэтому Илай бросил прямо в отцовский лоб, высокий и выпуклый: — Много потерь мы понесли? — Каких? — Набур замер с ножом в руке. — А, вот что тебя гнетёт. Не считая парочки с дурным вкусом, никаких. Но таких я никогда не терпел. Не терпишь и ты. Этой чертой ты уродился в меня. Илай сглотнул слюну — запеканка, поданная Элшем, вкусно пахла. Отец успокоил его — и у него получилось. — А-а… — не терпелось выяснить важное — настолько, что любимый изюм не полез в горло, — один молодой — хотя нет, он старше меня — человек приходил? — Руцци не произвёл впечатление того, чей вкус дурён. — Я его подвёл. — Руцци Кьяльн, что ли? — Набур понял, о ком речь, значит, тот приходил. — Он будет ждать столько, сколько нужно, только попросил дать знать, когда ты выздоровеешь. Значит, на Илая неспроста нахлынуло вдохновение вчера вечером. Значит, он готов дать понять всем жителям Лу-Руа, включая Элву — особенно Элву, — что асимметрия — не равно «уродство». «Плох тот творец, который не видит прекрасное в безобразном», — прозвучал голос Адрея — совсем рядом. Илай был мал, когда услышал эти слова, а поди ж ты — они всплыли в памяти. — А ещё появился желающий купить габардиновый костюм, — добавил отец. — Надеюсь, не Туссо передумал, — прожевав, наконец, вожделенную, одуряюще пахшую ванилью запеканку, проговорил Илай. — Нет, — хохотнул отец. — Ему я продал бы, если бы мы оказались в огромной долговой яме. Но мы не в ней, хотя, признаюсь, наши запасы твоя болезнь истощила. Благо недостающую сумму жрец взял кораллами… Значит, Эндо Туссо получил то, что заслужил — украшения его работы ушли в храм Четырёх. — Хапуга, — вмешался Азар. — Как можно — требовать за спасение второй жизни вдвое больше? Он сник под суровым взглядом отца. Керт прав: отец принял Илая любым — и всегда примет, что бы ни случилось. Денег-то не пожалел! Братская любовь к Азару — самое малое, чем Илай мог отплатить. Почему, почему нельзя просто взять и полюбить? Илай даже не сказал бы наверняка, привязался ли к юнцу, но былое отвращение от мысли об отцовской измене не испытывал. — Что? — уточнил Азар. Илай засмотрелся на него слишком пристально. — Ничего, — ответил он и уткнулся в свою тарелку. Доев запеканку, запил молоком и, пообещав отцу, что никуда не уйдёт при условии, что тот уделит ему время перед тем, как уйти по делам, удалился в спальню. Перед тем, как отправиться в постель выполнять наказ отца, Илай посмотрел на эскизы свежим взглядом. Нередко идеи, набросанные в порыве вдохновения, казались ему гениальными, а при рассмотрении позже пелена спадала с глаз, и он видел недостатки. Эскизы, что он держал в руках, не стали исключением, над ними следовало хорошенько поработать. Отец явился гораздо раньше, чем рассчитывал Илай, до того, как явился Элш с тёплой водой. Увы, Набур не смог сфокусировать взгляд ни на одном из набросков — его зрение ухудшилось в последнее время. Идею не одобрил, но и не признал дурной, только посоветовал не пороть горячку. Будто Илай этого не знал! Надоело, что отец с ним обращался, как с юнцом вроде Азара… Неудачное, впрочем, сравнение: с младшим сыном он как раз таки общался как с равным себе. Илай подавил ревность. Хотя он и привык к братцу, даже понял, что будет скучать, если они расстанутся, но та нет-нет — и отравляла нутро. По-прежнему не хотелось делить внимание отца ни с кем… Тот ещё далеко не стар, даром что волосы с сединой, мелькнула мысль. У Набура эл-Рея могли появиться ещё дети. Внутри похолодело. Клятое безделье породило дурные думы. Илай вернулся, как и обещал отцу, в постель. Если бы Набур закрутил с кем-то из горожан роман, он бы наверняка об этом узнал. Шлюхи из «Ночного мотылька» не в счёт: уроженцы Восточного Элмета слыли страстностью, и отец подтверждал сплетни действиями. Илай — его плоть и кровь. В нём текла кровь и Адрея, поэтому у него получалось приглушать требования плоти — до встречи с Элву. После умывания и чистки зубов захотелось заняться хоть чем-нибудь, кроме чтения. Благо Азар составил компанию. Он приволок нарды, и Илай заподозрил, что отец нарочно не взял с собой младшего сына, чтобы старший не тосковал в одиночестве. Не только брат явился, но и Черныш — вошёл в открытую сквозняком дверь и улёгся на колени Илая, после заурчал — громко-громко. Ухо в очередной раз порвано… Кот отстаивал свою территорию до последнего, благо зловонные метки в доме не оставлял. Азар погладил лобастую голову и улыбнулся. — У нас на ферме тоже жили коты. И котята, — поделился он. — А я хотел пса, но мне не позволили взять. А зря! — Лицо враз помрачнело, губы искривились. — Мы спали, когда… Ну, я рассказывал. Пёс бы обязательно разбудил лаем, и мы бы спрятались. Ну вот, началось… Мальчишка снова переживал прошлое, которое следовало — не забыть, это не получится при всём желании — загнать в глубины памяти и жить настоящим. Фишки рассыпались оттого, что Илай неудачно сдвинулся с места. Кости покатились в разные углы. Игра испорчена — а всё потому, что захотелось подбодрить парнишку не словами, а объятиями. Вместо этого пришлось подняться и собрать рассыпавшиеся предметы. Одна фишка отыскалась с трудом — тёмная, она закатилась за ножку стола и встала ребром. Азар, доставая её, треснулся — что взять с него, дылды? — головой о столешницу. Он выпрямился, после уставился не на что иное, а на неосторожно оставленные эскизы. Забыл спрятать, дурак… В конечном итоге Илай развернул идеи перед тем, кому до этого не должно быть никакого дела. — Дай сюда! — Он вырвал и рук брата листы. — И не смей никогда трогать! — К-красиво же! — Азар заморгал. — Он похож на Руцци… Он осёкся, и если бы не осечка, Илай не уловил бы оговорку. — Так-так, — он свернул листы в трубочку, — и откуда ты его знаешь? — Так он же вчера приходил! — Азар удивлённо поглядел. — Отец с ним разговаривал. Походило на правду. Но братец всё же недоговорил, ела поедом мысль, однако зацепиться не за что. Если бы он не начал торопливо собирать нарды, Илай бы ничего не заподозрил. Ещё и отыскал повод уйти: — Прости, забыл, что сегодня первая встреча с мастером ближнего боя. Отец познакомил! — Азар улыбнулся, после скрылся за дверью. Черныша тоже увёл за собой — того, кто дома появлялся редко. Видимо, кота прикормили рыбаки, иначе не объяснить его частое отсутствие. Илай остался наедине с собственными мыслями, которыми, увы, поделиться не с кем, поэтому они накапливались, сбивались в кучу — в итоге из этой мешанины рождался сумбур. За работой они упорядочивались. Какая жалость, что Илай дал обещание отцу не покидать дом! «Ко двору это не относится», — принял он решение. На плетёном кресле под шелковицей ему будет уютно, ветви укроют от палящего солнца, а вышивание успокоит, приведёт мысли в порядок. Илай снял со стола ларь и заглянул внутрь. Мулине всех оттенков красного… Он в своё время долго выискивал нужные оттенки, выбирал канву — и в итоге уложил всё это в ларь, когда встретил Элву, не оставил ни крупицы времени на вышивание. Элш недовольно побурчал, дескать, молодому господину следовало лежать, а не расхаживать даже по дому и двору, но в конечном итоге согласился, что свежий воздух тому пойдёт только на пользу. Илай устроился, как и хотел — под тутовым деревом. Перезревшие ягоды срывать не стал из опасений запачкать пальцы и испортить белоснежную ткань. Несколько оттенков красного — от насыщенного, будто закатное солнце, до бледно-розового обрисовали контуры раскрывшей крылья птицы. Изогнутый клюв ещё не вышит, как и длинные, наполовину погружённые в воду лапы. Оттенки выбраны верно, утешился Илай и закрыл глаза, вспоминая оперение, не обжигающе-алое, а отражающее лучи солнца на закате, длинную шею и изогнутый клюв с чёрным кончиком. Ему казалось, что эта птица рождена в лучах заката и исчезнет, растворится с наступлением ночи. Или потрясающе гибкая шея окаменеет, а клюв перестанет раскрываться и чистить перья. «Ты глянь-ка! Мал совсем был, а запомнил!» — пришёл в восторг Адрей, когда уже подросший Илай поделился воспоминаниями о прекрасной птице. В злосчастной, ненавистной им закрытой школе тот узнал, что птица называлась красным фламинго. Илай не отрывал глаз от схематичного рисунка, лишённого закатного волшебства… и задавался вопросом, где ухитрился увидеть столь прекрасных птиц, водившихся в Ла-Анарде, что южнее Восточного Элмета. «Расспросить отца, когда мы там побывали», — дал он себе задание на сегодняшний вечер. Медленно, но верно канва разбавлялась оттенками красного. Затянувшееся одиночество Илая так же постепенно не разбавилось, а оказалось смытым страстью, резко и начисто, к Элву. …которая так же резко схлынула, как и пришла. Илай моргнул и уставился на каменную стену соседнего дома, чтобы дать глазам отдых. Меньше всего он хотел видеть Элву, если тот узнал бы о случившемся и — мало ли что бы на него нашло? — пришёл. Керт — другое дело. Обижен, но в беде не оставил. Хоть бы пришёл… Илаю многое надо сказать. Он вдохнул, поняв, что отвлёкся. Первое время после расставания с Кертом вышивание выбивало из головы напрочь и мысли, и чувства, и он нырял в него — до боли в шее и рези в глазах. Теперь оно словно обиделось на Илая. Тот даже ухитрился исколоть пальцы, не защищённые напёрстком. Оно простило, когда тот снова сосредоточился, но, как назло, наглый Элш посмел вмешаться, попросту выйдя во двор и закашляв. — Что вам нужно? — Илай сглотнул слюну — от слуги пахло снедью. — Прошу прощения, но вашему отцу дано обещание — следить за тем, чтобы вы не забывали об обеде. И я его выполню, чего бы мне это ни стоило. Вне сомнений, Элш, не слишком давно обращавшийся на «ты» и позволявший себе отчитать за проделки, принудит пообедать. Ему плевать на чужое увлечение, и это при всём том, что он не терпел, когда маленький Илай отрывал его по пустякам. Тот привык далеко не сразу, когда вернулся из школы, к чинному «вы», напоминавшему об отъезде ребёнком — почти отроком, и взрослении не в стенах дома. — Иду… — Илай воткнул иглу в ткань, уложил канву в ларь, после поднялся. — Отец… — он вспомнил, что у Набура не единственный сын, — и Азар придут на обед? — Нет. Господин Набур отобедает в городе, а насчёт юноши… Хм, берёт от вас дурное — уходит, куда и когда вздумается, не обедает… Чего доброго, и он отобьётся от рук! Более дурацкого обвинения Илай не слышал, а более дурацких штанов, любимых Элшем, не видел. И дело не в фасоне, а в изношенности — настолько сильной, что на одном из колен красовалась заплатка, а край штанины — подвёрнут, открывая старенький, но чистый чулок. Отбился от рук слуга, отказывавшийся от подарков в виде одежды. Элш ушёл вперёд, а Илай замер. Можно украсить одну штанину броской деталью — и получится отнюдь не уродливо. Элш скрылся в доме, а Илай не смог сдвинуться с места. Только бы не забыть, как нередко бывало: стоило отвлечься на повседневность — и все идеи вылетали из головы, и он впустую крошил уголь на бумагу. Из ступора вывел скрип калитки и последовавшие за ним шаги по выложенной булыжником дорожке. Илай зажмурился в надежде услышать всего одно слово, сказанное знакомым голосом: — Привет. Он услышал пожелание доброго дня, но не от того, от кого хотел. Всего лишь вернулся братец, ещё росший, в придачу потративший силы, а потому — голодный. — Каков мастер Алт! — Азар закатил глаза. — Сильный, а оружием машет, как я палкой в детстве, когда воображал, что это меч. Всегда мечтал пойти в воины. Илай понурил плечи и ступил на порог. Ему как никогда хотелось поговорить с Кертом, искренне, от всего сердца не терпелось поблагодарить. «В это время самый пик работы», — напомнил он себе, пристыдил, что, пока он лоботрясничал, Керт отдувался за двоих. Хорошо бы тот явился на ужин… Но ведь не придёт. Вчера-то не явился. Хотя откуда Илаю, проспавшему до вечера, это знать? Он решился уточнить у подавшего рис с моллюсками Элша, на что получил вполне ожидаемый ответ: — Не приходил. Значит, Керт не придёт и сегодня. Всё, что ждало Илая вечером — ужин, вероятнее всего кашей и молоком в компании отца и брата. Последний, скорее всего, перескажет события утра. Даже сейчас рот не закрывался, когда Азар делился, как именно умел драться Алт, высказывал сомнения, что сможет научиться. Судя по тому, как яро хотел оттеснить коренных жителей Чёрного Пути, причина отчаянного желания овладеть навыком боя — в мести за смерть Мелта. Илай вяло поковырял в тарелке, на что получил замечание Элша. Он поддался на уговоры отведать сыр, принесённый сыроделом сегодня утром. И удалился, в этот раз взяв книгу из отцовской библиотеки, знакомую с детства, а потому хорошую — про искателей кладов в Ла-Анарде; про гибель друзей, драку с врагами и, конечно же, любовь. Илай с лёгкостью воображал зелень джунглей, зыбкие болота и крокодилов в них. А ещё — фламинго. Автор не добавил их в сюжет, но он додумал, как восхитились герои птицами с оперением, будто окрашенными лучами закатного солнца. Илай зажмурился, чтобы дать волю воображению… В памяти всплыла набережная — точь-в-точь такая же, как сейчас, только раньше на ней играл флейтист и жонглёр подбрасывал и ловил мячики. Илай позорно ревел на руках Адрея — и замолчал, когда увидел птицу, беспомощно махавшую крыльями в бесплодной попытке взлететь. Он увидел перья в лучах заката — и вообразил, что птицу бородатому беззубому моряку послали солнечные лучи. Он не заметил ни подрезанных крыльев, ни тянущейся к лапе цепи. Шея изогнулась дугой, голова опустилась — вот и правда вспомнилась, неприглядная во всей своей мерзости. И она, проклятье, испортила удовольствие от чтения — настолько, что Илай закрыл и отложил книгу. Правда портит жизнь тем, кто не готов её принимать. Илай нет-нет — и удручался, что полноценной семьи с Кертом не получится и отчаянно жаждал, чтобы тот родился альфой, поэтому нужные черты Элву просто-напросто пришил. …в итоге получил то, что хотел — и сразу же потерял. Керт не придёт ни на обед, ни на ужин. Дурак, мысленно обругал себя Илай за надуманные сложности. Он выпростался из-под пледа и отправился на поиски Элша. Тот отыскался в гостиной. Замер с тряпкой в руке и — кто бы сомневался? — отругал: — Всегда считал, что господа вас разбаловали. Вы не слушаете разумные советы и шастаете вместо того, чтобы лечь на дневной сон. Старикашка мог бурчать сколько угодно, но ему нравился Керт, и он это не скрывал. Поэтому с лёгкостью согласился на предложение приготовить на ужин чуть больше порций, чем людей в доме. После воодушевлённый успехом Илай отправился в постель, чтобы улечься на дневной сон. Он почти исполнил желание отца, не считая одной мелочи — сел за стол и раскупорил флакончик с чернилами. Доброго вечера, Керт! Он опомнился, когда по бумаге расплылась клякса, большая и жирная. И зачем положил рядом, спрашивается, промокашку? Знаю, что именно ты был рядом со мной в ту страшную, самую худшую, не считая воспаления лёгких в детстве, ночь. Волос Илай бережно спрятал в шкатулке. Ты настолько сильно не хочешь меня видеть, что готов гробить себя мерзкой едой, и это меня огорчает. Когда-нибудь Илай научится готовить отлично, а не просто сносно, но сейчас, пока этим занимался Элш, такой нужды не появилось. Ты меня не увидишь, поэтому ешь спокойно. Элш никого никогда не отравил. Илай погрыз перо, раздумывая, как подписать послание. «Твой Илай»? Глупо. Просто оставить имя или первую букву? Какое это имело значение? Керт в любом случае поймёт, от кого письмо. Поэтому Илай посыпал лист песком и, наконец, сделал то, что пообещал Элшу — отправился в постель, чтобы предаться дневному сну.

***

Подарки Илай всегда любил и не мог представить, что кто-то их не любит. Он отвернул уголок салфетки и взял пирожное, немного смятое. Бочок надорвался, из него вылез белый крем. Илай слизал его и улыбнулся, после подвинул корзинку Азару. Он несмело проглотил, вспомнив, как в последний раз после такого угощения его вывернуло. Но в этот раз ничего подобного случиться не должно. Теперь не жалко поделиться с братом, хотя тот сожрал больше половины. Ничего не случилось. Илая даже не замутило, напротив, захотелось ещё. Керт каким-то образом угадал его скрытое желание. Илай опасался, что тот отошлёт Элша, но Керт превзошёл ожидания и пришёл сам, беседовал, будто ничего не случилось. Остыл? Простил? Илай согласен даже на второй вариант, хотя не изменял, значит, прощать его не за что. А вот поблагодарить обязан. Для этого Илай дождался, пока Азар не покинет гостиную, и взял Керта за руку, тёплую и шершавую. Тот вздрогнул, опустил голову, но ладонь не убрал. — Спасибо, — проговорил Илай. — Брось! — Керт махнул свободной рукой. — Раз мне привалило счастье в виде картофеля с рыбой на ужин, то я решил принести пирожных. В меня всё не влезет. — Он пожал плечами, обтянутыми серо-голубой, измятой донельзя льняной тканью. Илай поблагодарил не за угощение, а Керт не понял. Или сделал вид, что не понял. Керт вздрогнул, когда Илай сжал его руку ещё крепче, не собираясь отпускать, пока не выскажет всё, что хотелось. — За то, что не оставил в ту ночь, спасибо. Керт вырвал ладонь, оставив вместо тепла неприятный холодок. — Не стоит. — Он сменил позу: если до этого сидел со скрещёнными ногами, то теперь отодвинулся и вытянул их. Со стороны беседа походила на игру в нарды, разве что вместо доски между игроками стояла корзинка с пирожными, одно из которых надкушено. — Я это сделал, потому что в ином случае бы себя не простил. Теперь Керт согнул одно колено, вытянул стопу второй ноги и пошевелил босыми — перед тем, как усесться на восточноэлметский ковёр, следовало разуться — ступнями. Он явно попытался резануть по живому, намекнуть, дескать, захотел помочь Азару. Не вышло. — А остался на ночь у меня, потому что пожалел и юношу, и пьяного отца, и старого слугу, так? — съязвил Илай. Керт вздрогнул и негромко ругнулся: «Треклятые предатели», — не забыв при этом добавить крепкое словцо. После надул щёки и прилизал растрепавшиеся светлые пряди. — Идём! — Илай поднялся. — Куда? — Ко мне. Увидишь всё собственными глазами. Уж очень хотелось выгородить несуществующего «доносчика». Илай помнил мёд на пороге его кельи, когда болел, и яблоки. Кто-то после рассказал, что видел забредшего на омежью сторону бету… В спальне Керт рассмеялся, громко и искренне, когда понял, какой пустяк его выдал. Волос мог выпасть из шевелюры Элву, если бы тот проявил заботу. Но тот любил внимание к себе, а когда одаривал им Илая, делал вид, будто наделял высшим благом. Керт помог, хотя в его интересах было бы помедлить, потому что после той ночи Илай вряд ли когда-нибудь захотел бы детей и, как следствие, связываться с альфами. Пережитое — далеко не последнее. Позднее будет больше боли, гора-аздо больше… — Ты на меня в тот вечер обиделся, — вернулся Илай к разговору, чтобы отогнать дурные мысли, и щёлкнул пальцами. Неприятные воспоминания, которые хотелось раздавить, загнать поглубже и не вытаскивать никогда из памяти, всплыли. — И всё равно помог. Как и когда соединились их руки, он не вспомнил. Как-то незаметно, ненавязчиво. Он ощутил тепло шершавых, исколотых, изрезанных нитками пальцев — и на этом всё. — Я корил себя за это… — Керт исподлобья посмотрел в глаза. Даже закрывшие лицо волосы не спрятали грусть в потрясающих, даже отдалённо не похожих — и что Илай нашёл общего? — на глаза Элву глазах. — Я тащил отца до спальни, — признался Илай, чтобы убрать ненужное, необоснованное чувство вины. — Надорвался, решил, что всесильный. Ошибся. И поплатился за ошибку вынужденным бездельем. Когда отец вернётся, он уговорит его отпустить в мастерскую — ненадолго, до тех пор, пока не почувствует себя плохо. Лучше работать, чем тосковать в четырёх стенах. — Кстати, — Керт отпустил руки, подошёл к бюро и взял один из эскизов в руки, — тебе с Руцци повезло. Неспроста ходит поверье, что проституты — самые лучшие и благодарные клиенты. Он готов ждать столько, сколько понадобится. Илай не почувствовал радости от этих слов, потому что удивление её начисто перекрыло. Он сглотнул, смочив слюной враз пересохшее горло. Руцци, кривой, асимметричный точнее, зарабатывал на жизнь, торгуя собственным задом? — Откуда сведения? — Ревность не вспыхнула, но неприятно кольнула — от воспоминаний, что Керт захаживал в «Ночной мотылёк» отнюдь не для того, чтобы выпить травяного чая или пропустить бокал «Бриккардии» — отменного вина с виноградников Босттвида. — А, не продолжай. — Я с ним не спал, если тебя это волнует! — Керт положил эскиз. — Да и он, по слухам, спит только с кем-то из избранных. Чаще ведёт дела. Видишь ли, даже бордель требует ведения документации. Илай ничего не понимал. — Он что, заправляет там делами? — уточнил он, когда его осенило. — Ну да. «Мотылёк» совсем не слишком давно перешёл к нему. Бывший владелец-то проигрался и заложил его, а Руцци выкупил. Хороша-то задница. Эй! Проклятье, ревность прорвалась. Илай легонько ударил ладонью по плечу Керта. Глупо повёл себя. Керт-то не к шлюхам ушёл той страшной ночью. Когда-нибудь Илай научится сдерживать чувства, но пока получалось плохо. — Прости, — едва слышно проговорил он, после сделал шаг к Керту и уткнулся носом в плечо, потёрся лицом о льняную ткань. — Давай не будем ревновать по мелочам, хорошо? Эта дрянь отравляет наши отношения. Керт вздохнул и замер. Порывался что-то сказать? Выдохнув и заново вдохнув, ответил: — Согласен. Илай откинул голову, почувствовав ладонь на затылке, закрыл глаза. И Керт дал то, чего он жаждал — поцеловал, но не глубоко и страстно, а бережно и осторожно, не разомкнув губы языком. Отношения далеко не новы, но словно только что зародились. Именно такое ощущение испытал Илай, когда отстранился. Может, всё дело в том, что он мечтал начать их с доверия? Нужно пережить несколько падений, чтобы научиться радоваться каждой удачной попытке взлететь. Сердце колотилось, голова кружилась отнюдь не от слабости, а от избытка чувств. Илай помнил, что усердствовать с ними не стоило, поэтому отстранился. Успеется, спешить некуда. Важно — не навредить, и в первую очередь — себе.