Бриллианты в пыли

Любовь к одежде не позволила ярости взять верх, поэтому Илай бережно просунул верхнюю пуговицу из перламутра в петлю, а не оторвал её. — Каков подлец, а! — обругал он охочего до плотских утех отца. Домой не хотелось из-за опасений, что вскрывшаяся правда развяжет тому руки, и тот притащит муженька в дом. — Кто? — Керт протянул кружку с чаем, но не сбором трав, а настоящим, чёрным. — Ты. — Вот те раз! И тебе спасибо за заботу. С каких пор я им стал? — Керт взобрался на кровать и скрестил ноги. — С тех, как поддержал отца, когда тот приволок моего братца! — Илай подул на содержимое чашки. — А-а-а, то есть Азар растворился бы, если бы я не поддержал! — Керт поставил свою кружку на прикроватный столик и соскочил с кровати. Встав напротив Илая, сложил на груди руки и добавил: — Иногда задаюсь вопросом, почему ты мне до́рог такой… — Какой?.. — Илай, не ожидавший поддержки, но и вспышки гнева — тоже, опешил. — А, как я мог забыть правило: в паре двое любят одного человека: один — другого, второй — себя. Элву любил себя, а ты — его. Со мной наоборот. — Замолчи! — Илай крепко сжал кружку, благо толстая глина защитила ладони от ожога, но не от едких, как щёлок, слов: — Что такое? Правду о себе нелегко услышать, верно? — Керт рассердился не на шутку. Глаза, похожие море в бурю, зло сверкнули, губы гневно искривились. Он заламывал руки и щёлкал пальцами. — Зачем ты так? — Илай, не найдя поддержки, совсем отчаялся. — Зачем? Затем, что тебе всегда всего мало. Конечно, я не одобрил идею с двубрачием господина Набура, но он ответил за последствия, признав Азара своим законным сыном. Когда он взял в мужья Руцци, то был совершенно свободен. Но и это тебя не утешает. А ещё ты гнобил мальчика, который виноват лишь в том, что появился на свет! — Керт подлил масла в лампу, после добавил: — Я пытался оправдать тебя, Илай, что тяжело принять внезапно свалившегося на голову брата; понять, потому что знаю, каково это, когда новый ребёнок перетягивает любовь родителей на себя. Но не смог. Знаешь, почему? — Он сам же ответил: — Потому что не хочешь делить любовь ни с кем — любую: отцовскую, мою… — Керт горько рассмеялся. Успокоившись, грустно произнёс: — Даже неудачный роман с Элву тебя ничему не научил. Ты прочувствовал на себе, каково это, когда пользуются твоей любовью, но о том, что сам ушёл недалеко от этого себялюбца, не задумываешься. Он перегнул палку, задел за живое неудачным романом. Нигде Илаю нет места — даже здесь, где работал, и дома, где жил. Вечер мог бы стать замечательным, полным нежности, но закончился ссорой. Керт всё испортил, затеяв её. Илай сполз с постели, на негнущихся ногах покинул «Бриллианты в пыли» и вышел в вечернюю — скорее ночную — прохладу, вдохнул сырость и закашлялся. Осталось всего лишь перейти на другую сторону улицы. Дома, помимо Элша, он застал Азара. Тот, сидя, скрестив ноги на полу и завернувшись в плед, оторвался от книги и улыбнулся. Илай грузно опустился в кресло. Отяжелел он, хотя живот ещё невелик. То ли ещё будет? — Отец не приходил? — уточнил он. — Нет. — Что и следовало ожидать. Набур миловался, небось, с третьим муженьком… — Элш распереживался. Он оставил ужин и прилёг. Велел позвать, когда вернёшься — один или с Кертом. — Пусть отдыхает. Я сыт. — Илай сжал губы, не зная, о чём побеседовать. Азар ждал слов, внимательно глядел зелёными глазами. — Как бы ты отнёсся к тому, что у отца появился очередной муж? Ну хоть мальчишка-то должен встать на его сторону! Тот пожал плечами. — Не мне, сыну от второго брака, его судить. — Не-ет, и он туда же! — Ты о Руцци что ли? Даже он, юноша — почти мальчик — всё знал. У Элша бессмысленно спрашивать. Возможно, и Керта посвятили в семейную тайну не сегодня. Все обо всём знали, но сочли правильным скрыть это от Илая. Предатели… — О нём. Ты, как вижу, наведывался в бордель. Понравилось? — Илай не смог сдержать ехидство. — Н-нет… — Азар опустил голову. — В смысле я не занимался этим. Никогда… Значит, встречался с Руцци. Тот не только вёл дела в борделе, как уверял, а лез глубоко в семью. Мерзавец… — И как он тебе? — Илай предпринял последнюю попытку выяснить, на его ли стороне юнец. Но и в этом не преуспел: — Мне он нравится. Это он, между прочим, нанял экипаж, чтобы отец доехал до дома, и даже заплатил кучеру, чтобы довёл до постели. Но тот выставил нас из ландо и уехал. Илай так и не выяснил, как в тот треклятый вечер Азар доволок пьяного отца домой. Сначала ему было не до этого, после он вытравил болезненные воспоминания из памяти. — Если у меня появится братишка, буду счастлив. Я всегда мечтал о большой семье, — добавил Азар. Это не лезло ни в какие ворота. — А потом — просто о семье. Ах, да, он некоторое время провёл в приюте. Несчастный мальчишка, заслуживший жалость за то, что один из родителей погиб. Куда до него Илаю, проведшему в закрытой школе не один год и потерявшему Адрея? Азар — младший сын Набура эл-Рея, по наивности считавший, что всё останется по-прежнему. Ничего подобного! Отец отдаст всё внимание третьему мальцу. — Тебе мало племянника? — Илай проглотил рвавшиеся обидные слова наружу. Азар наивен, к тому же у Мелта был единственным сыном, не считая ещё одного нерождённого, но однозначно нелюбимого. — Его тоже буду любить, не сомневайся. Илай промолчал, только крепко сжал подлокотники, откинул голову на спинку и закрыл глаза. Азару доверили правду и натаскали, чтобы тот не выдал её Илаю. Как именно, можно предположить, мол, отец не хотел ранить чувства болезного первенца, от которого ждал внука. Лучше не знать подробностей. Илай не готов к ним. На сегодня более чем достаточно мерзких событий. Ощутив шевеление, Илай погладил живот сверху вниз, затем наоборот, после замер. Он не убрал ладонь, чтобы её тепло успокоило кроху. Он себя чувствовал так, как мог себя чувствовать человек, против которого все ополчились, — одиноким и брошенным. Керт и тот взъярился на него. Илай не улыбнулся вернувшемуся домой отцу, как любящий всех и вся братец, только буркнул: — Почему не привёл его? Я-то уже всё знаю. Нет смысла оберегать от меня, уязвимого, правду. Сил не осталось поднять голову и встретиться взглядом с отцом, и он опустил её, рассмотрел ногти. Их не помешало бы обрезать. — Если отвечу, что Руцци устраивает его комната в борделе, утешишься? — И отец туда же. Все ополчились из-за этого клятого шлюхана на Илая. Все! Отец удалился. Лучше бы последовать его примеру, но тело словно отяжелело и не желало покинуть кресло, уютное и мягкое. Азар поёрзал, а Илай закрыл глаза, чтобы хоть так спрятаться ото всех. Не тут-то было! — Я узнал о Руцци раньше тебя совершенно случайно, — нарушил Азар повисшую тишину. Илай поднял тяжёлую, гудевшую от событий дня, отказывавшую мыслить голову и открыл глаза. — И как же? — Щёки Азара раскраснелись — и это стало ответом на вопрос. — То есть ты всё-таки ходил в бордель. — Да… — Зачем? Захотел «повзрослеть»? — Да… То есть нет! — Азар выпростался из пледа. Его щёки пылали. — Я познакомился с Элком. Он уже не невинен, и мне стало стыдно, что я ни разу… Элк, нагловатый юный альфа, приходился пасынком Заю. Ему претила пекарня, и он собирался вступить в Легион — год уж точно как. «Значит, ему семнадцать», — сосчитал Илай количество прожитых Элком лет, помня, что в новобранцы принимали с шестнадцати. Тот, впрочем, не торопился обучиться бою, как это делали юноши вроде Азара. Бездельник Элк всем врал. — Деньги где взял? — Не хватало, чтобы среди эл-Реев завёлся воришка. — Скопил из тех, что давал отец. Узнал, сколько стоит самый дешёвый… Как его? — Проститут. — Он самый. — И? Застал отца в «Мотыльке»? — Почти… — Азар хрустнул пальцами. — У меня спросили, позволено ли мне посещать такие места, узнали имя — а потом позвали Руцци, ну а за ним следом вышел и отец. От них разило друг другом. Отец, получается, скрыл бы третий брак, если бы юнцу не приспичило потрахаться. Если Азар доверился Руцци, то он наивный юный дурачок, которого облапошит первый встречный проходимец. Он должен был отрастить шипы после того, как изнасиловали Мелта, да и о том, что творилось в, сиротских приютах Илай наслышан. Однако остался открытым и наивным. Отрастил шипы почему-то Илай. — Что дальше? — Он поёрзал от нетерпения. — Что? — Азар широко раскрыл глаза. — А-а-а… Руцци посоветовал не идти на поводу у любопытства, потому что ничем хорошим такой опыт не заканчивается, а прийти через пару-тройку лет позже, когда буду готов. И не вестись на дешевизну, а тщательно выбрать пару на ночь. Говорил, что первый раз накладывает отпечаток на заслуги в постели; что я могу их возненавидеть, если мне будет плохо. Я ему поверил. Кому, как не Руцци, виднее? Впрочем, он дал разумный совет. Илай должен его невзлюбить — хотя бы за попытку вмешаться в его личную жизнь. Но отвращения он не испытывал и задавался вопросом почему. Уж не потому ли, что Руцци — хитрец, легко входивший в доверие? — Сначала я не мог понять, за что ты меня возненавидел, — пояснил Азар. Илай отбросил мысли о Руцци и напрягся. Раз братец разоткровенничался, то нужно родиться дураком, чтобы не вынести для себя выгоду из его слов. — И как? Понял? — А то! Мне было погано оттого, что кто-то занял место… — Азар осёкся и закусил губу. — А потом я вспомнил, что Мелт не просто занял чужое место, а подвинул Адрея. — И? — …и вспомнил, как больно было мне получать от тебя тычки только за что, что я родился на свет, поэтому решил, что братишку, если появится, буду любить. Он принял Руцци. Или сделал вид, что принял. Непохоже, чтобы юнец играл, если он не прирождённый прекрасный актёр. Но в роду эл-Реев никто не обладал таким талантом. Если только Мелт… Но и он по рассказам был всего лишь честным, не богатым, но и не прозябавшим в нищете фермером. Если бы Илай хотя бы сделал вид, что полюбил свалившегося на голову брата, то у него появился бы союзник. Но он, увы, невольно научил Азара быть терпимее. Керт прав: он всё испортил требованием внимания к себе. Илай сглотнул ставшую горькой слюну и поднялся. Элша он будить не стал — вымоется утром, но направился не к себе. Вспомнив, что не пожелал брату доброй ночи, вернулся, заодно — посоветовал не засиживаться допоздна и вовремя подливать масло в лампу, чтобы не испортить зрение. Подойдя к двери, Илай постучал и вошёл в спальню после короткого приглашения: — Да! Отец, полуголый, вздрогнул и набросил на смуглые, покрытые пигментными пятнами плечи коричневый халат. Мышцы не развиты, но живот не обвисший, отметил Илай. Неудивительно, что Руцци запал на Набура эл-Рея. — Случилось что-то? — Густые кустистые брови приподнялись. — Нет, — ответил Илай. — Просто зашёл сказать, что не обещаю, но постараюсь принять Руцци как члена нашей семьи. Это сложно… — Один раз ты пообещал что-то подобное — и в итоге продолжил унижать мальчика. — Но я его принял! — Иногда задумываюсь, стоит ли тебе верить. Дожил, что собственный отец перестал верить первенцу, в котором когда-то не чаял души, катал на плечах, учил играть в нарды и заправлять нить в иглу, а позднее — мягко критиковал, наставляя, как правильно делать стежки, чтобы они получались ровными. Илай скучал по тому времени. Увы, в прошлое никто никогда не вернулся. — Если тебя утешит, то нас с Руцци объединяют деловые отношения. Что до остального, то… Мы, эл-Реи, страстностью не обделены. И у тебя эта черта присутствует, — успокоил отец. Илай не сказал бы — уж слишком велика разбежка во времени между расставанием с Кертом и первой встречей с Элву. Он обходился без постельных утех… Хотя слицемерил бы, если бы сказал, что ему не хотелось. Он рукоблудил, причём часто. Уж не на это ли намекнул отец? Щёки Илая запылали, словно тот застал его за постыдным занятием. Он-то полагал, что о его утехах никто не знал, даже Керт. Глупо — разыгрывать из себя невинного в то время, как раздался в талии и бёдрах. — Не утешит… То есть не имеет значения, какие у вас отношения. Я их всё равно не изменю, — исправился Илай на ходу. — Именно, — вздохнул отец. — И я кое-что… не изменю. — Он уставился на сыновний живот и добавил: — Это всё, что ты хотел сказать? — Да… — Илай, испугавшись. — Я рад, что ты принял такое решение. Надеюсь, свои обещания не пустишь по ветру. Илай, бросив пожелание спокойной ночи, удалился. Он свернул в гостиную, чтобы взять лампу, если Азар удалился и забыл задуть её. Тот не забыл, а увлёкся чтением. Масла, судя по тусклому огоньку, осталось мало. Илай покачал головой и подлил ещё, проворчав при этом: — Будто нам полуслепого отца мало. Давай и ты ещё испортишь зрение. Книга вывалилась из ладоней Азара и закрылась. — Проклятье, на самом интересном… — тот не возмутился, а по-детски обиженно произнёс и сразу же принялся пролистывать страницу за страницей. Илай снял с полки свечу, зажёг от лампы и направился к себе. Раздевшись, он вычистил зубы толчёным мелом и умылся холодной водой из медного тазика, облачился в сорочку и улёгся. Ноги гудели, он должен уснуть, не чувствуя их, но, как назло, не получалось. Лучше бы не гасил свечу… Илай повернулся на другой бок и, как делал это раньше, подтянул ноги к животу. Странно, но былого груза на душе, как в вечер, когда в семью затесался Азар, не лежало, и это при всём том, что Руцци — чужой по крови человек, занявший место Адрея, в придачу проститут, не скрывавший, что брал в рот члены, много членов… А поди ж ты — никакой ненависти Илай не испытывал. Не потому ли, что Руцци был предельно откровенен? Или он просто хитрец, с лёгкостью завоёвывавший доверие, когда ему было выгодно? К Азару Илай чувствовал хоть какое-то подобие братской любви, отцу он всё сказал, что хотел. Ссора с Кертом — вот что не позволило безмятежно уснуть. Пусть не первая, пусть после неё всегда наступало перемирие, но в этот раз — особенно неприятная. «В паре двое любят одного человека: один — другого, второй — себя», — всплыли в памяти слова, резанувшие по сердцу ножом, несправедливые, как казалось. «Посмотрел бы я на твоё лицо, если бы тебе на голову внезапно свалились такие родственнички! — позлорадствовал Илай. — Хотя… Ты из семьи, где было много детей, а ещё — дядья». Керт потерял всех — кто не умер, тот уехал неизвестно куда. Связь с родичами утрачена, если только счастливый случай не сведёт их вместе. Он даже не заплакал, узнав о том, что осиротел. Только бледное лицо и круги под глазами выдали чувства. Неудивительно, что Керт одобрил прибавление в семье эл-Реев. Он знал, каково это, когда кто-то перетягивал любовь на себя, как его младший братишка — родительское внимание. Илай порывался отправиться в «Бриллианты в пыли» хоть сейчас, но осадил себя. Керт наверняка спит, выбираться из-под тёплого одеяла, после на ощупь одеваться — верх глупости. Да и разгуливать по ночной улице в одиночку, даже освещённой фонарями, чистейшее безумие. Завтра Илай встанет очень рано и выкроит время на перемирие.

***

Утро выдалось дождливым, от сырости не спас даже плотный плащ. Штанины вымокли и отяжелели. Козырёк с поскрипывавшей над ней вывеской укрыл бы от прямых струй, но ветер задувал в спину. Наверное, из-за его завываний Керт не услышал стук. Или он на заднем дворе? Может, в такую непогоду разоспался? Заперся, гадёныш, изнутри! Илай не выдержал и ударил ногой в дверь, после взвыл от боли и едва не выронил корзинку со снедью. Заскрежетал засов. Дверь распахнулась. Керт явно давно поднялся, но, судя по полотенцу на плечах, не был готов, что кто-то явится так рано. Он удивлённо распахнул глаза: — Что-то случилось? Или я потерял счёт времени? Перепутал… Утро что сумерки. — Всё в порядке! — Илай шагнул внутрь, сунул в его руки корзинку и завозился с фибулой. — Это я поднялся раньше, чтобы накормить тебя завтраком. Он отряхнул тяжёлый плащ и повесил на крюк у двери. — Ну и ну! — присвистнул Керт. — Что на тебя нашло? Он никогда не рассказывал, чем завтракал и завтракал ли вообще. Не жаловался — и этого хватало с лихвой. — Много думал ночью, — признался Илай. — И я не спал, веришь? — Керт покачал головой. — Но мне можно, а у тебя глаза ввалились. Чем ты думал?! — Чем ты думал, когда затеял ссору?! — Илай, осознав, что почти что вспыхнула новая перебранка, зажмурился и поднял ладони вверх в знак примирения. — Давай не будем ругаться, я не за этим пришёл, а… — Чтобы я поел… Или лопнул. — Керт вздохнул. — Ладно, поем, но при условии, что ты присоединишься. У меня глазунья стынет и чай, а ещё вчерашние булочки Зая не съедены. Не такие вкусные, как свежие, но сгодятся. — Пузо раздуется! — Илай улыбнулся. Снаружи непогода, но здесь, внутри, буря улеглась. — Оно у тебя и так раздулось. Ступай наверх, сними мокрые штаны и возьми мои. Я пока всё принесу. — Керт как был — в льняном нижнем белье — отправился во внутренний двор так споро, что Илай не успел возразить. Штанины противно прилипли, его познабливало. Благо Керт успел разжечь камин. Пригодилась-таки вязанка дров у двери, которая мешала пройти во внутренний двор. Сначала Илай подошёл к огню и погрел руки, затем отправился на чердак и уже там сбросил мокрые туфли, закатал штанины и стянул чулки. Осталось только их развесить, благо места на верёвке, где Керт сушил одежду в непогоду, хватало. Керт шире в плечах, чем Илай. Он любил свободный крой и старый фасон, за что его прозвали «портным без модной одежды». Проклятье, даже под бельё проникла сырость, кружевные рюши прилипли к бёдрам, и Илай снял его. Зеркала нет, но оно и ни к чему. Илай становился безобразнее с каждым днём. Соски очень тёмные и большие, ещё от пупка вниз тянулась тёмная полоса. Он поймал себя на том, что замер с ладонью на животе — в последнее время он всё чаще поглаживал его. Отмер, когда услыхал шаги, и снял с верёвки первую попавшуюся рубашку, измятую, но высохшую. — Вот это да! — Керт присвистнул. — Ты что, уложить меня, голодного, в постель решил? — Потрогай мою одежду. — Илай поймал взгляд потрясающе красивых глаз. Керт продрог, его губы дрожали, но озноб ему не помешал нести околесицу. — Вытрись, — проговорил Илай, — а то смотреть на тебя холодно. Сам он рубашку не надел, только встряхнул. Времени на глажку не осталось, но претило надевать на себя измятую вещь, даже если её не будет видно под халатом. — Ну да, ты прав… — Керт вместо того, чтобы вытереться, сбросил туфли и — проклятье — снял бельё. Илай бесстыдно уставился на поджарые ягодицы и сглотнул. Подойти бы, раздвинуть их, погладить подушечкой пальца вход — любопытно: плотно сжатый или готовый впустить в себя палец, а то и член? Он отвернулся и принялся одеваться. Ну что за дурацкий фасон? Вместо горловины Илай попытался просунуть голову в рукав. — Ты что творишь? Ты же испортишь одежду! — Керт сдёрнул с него рубашку. Его щёки раскраснелись. В потемневших глазах — блеск, но не злой, а похотливый. От него пахло дождём и мылом. Сердцебиение ускорилось, в висках застучало от вынужденной близости. Илай сглотнул. Голову он не опустил — и так знал, что, голый, выдал своё желание с головой, только вытаращился на бившуюся — часто-часто — жилу на шее. — Ты голодный, — напомнил он, когда Керт взял его за плечи и притянул к себя. — И? — буркнул тот. — Не хочу слышать упрёки, что я вынудил тебя есть остывшую еду. — Не упрекну. — Керт поцеловал в мочку уха, затем легонько куснул её, и от сладкой ласки по телу пробежали мурашки. Даже боль в напрягшихся сосках не умалила плотское желание. Илай почувствовал, как возбуждённое не меньше, чем его собственное, естество потёрлось о пах, прохладу предсемени… — Как вчера? — испортил он сладостный миг неуместным вопросом. Керт плечи не отпустил, только немного, на полшага, отодвинулся и посмотрел в лицо. Даже упавшие на глаза волосы не откинул. — Как эти события связаны между собой? — Он облизал ярко-розовую губу. — Ты же говорил, что я люблю только себя. — Илай отошёл и подобрал упавшую на пол рубашку. Ничего не поделать, придётся носить измятую. — Я просто считал само собой разумеющимся, что по утрам ты не голоден. Как я. О его желудке заботился Элш. Керт же предоставлен сам себе. Илай готовить хотя и не любил, но умел. Адрей привил ему этот навык, мотивируя тем, что слуги сегодня есть, а завтра их нет — могут уйти, а семья — обнищать. В школе умение пригодилось: дежурные по кухне освобождались на целый день от учёбы. Керт, разумеется, тоже готовить умел и делал это сносно. — Я не голодаю, ты сам видел! — фыркнул он и полез в сундук. Ягодицы оттопырились, обнажив нежно-розовый анус. Илай сделал шаг к нему и погладил морщинистую кожицу. Он успел отдёрнуть палец ровнёхонько до того, как Керт выпрямился, и вздрогнул, когда крышка сундука громко закрылась. Он ждал возмущения, упрёка, но получил только мимолётное, как зыбь на глади моря, удивление в глазах. Керт взял его за руки и притянул к себе, прижал к груди, после припал к губам. Рубашка с тихим шелестом упала на пол, Илай обвил руками его шею и открыл рот, принимая в рот язык. Он оторвался от губ, перевёл дыхание. После поцеловал Керта в заалевшую скулу, затем ниже — в шею, откинул светлые пряди и куснув мочку уха. Головка потёрлась о горячую кожу, добавив остроты ощущениям. Керт опустил одну руку, сжал в ладони оба члена и погладил. Вторую положил на ягодицу и легонько сжал. — Боюсь причинить тебе вред, — шепнул он в шею, обдав чувствительную кожу тёплым дыханием, от которого по телу побежали мурашки. — Я уже здоров, — не остался Илай в долгу. У него, больного, между ягодицами не стало бы так влажно. — Не стоило начинать, если боишься. — Да я не о том, — улыбнулся Керт, взял за руку и подвёл к постели. После уложил на неё Илая, забрался между коленями… Тот вздрогнул, когда губы плотно обхватили член. Язык, в противовес им, твёрдым, оказался мягким и подвижным. Керт ласкал головку, облизывал дырочку уретры, причмокивая, его распущенные волосы щекотали голую кожу. Сладкая, сладкая ласка, которую Илай не получил бы от Элву… …но которую Керт оборвал на самом сладком моменте, просто отстранившись с тихим: «Погоди», — перекатившись и свесившись с постели. Раз так, заслужил… Илай не шлёпнул по бледно-розовой ягодице, а погладил её, упругую, сжал пальцами. — Погоди, не раззадоривай! — Керт порылся в выдвинутом ящике прикроватного столика. — Во-от, победа! Он вынул флакончик тёмно-зелёного стекла, раскупорил зубами и смочил пальцы, после завёл руку взад и смазал между ягодицами. — Ты хочешь снизу? — уточнил Илай, хотя всё к этому и шло. — Ну да! — Керт опустился на постель лицом вниз, после поднялся на четвереньки. Илай пристроился сзади, погладил собственный член, но не сразу решился толкнуться. Он поглаживал ягодицы, глядел на вход, уже ярко-розовый, но узкий на вид. Керт принимал даже альфьи члены в себя, напомнил себе Илай, глубоко вдохнул, подрагивавшей рукой приставил головку ко входу. Войти с первого раза не смог — член только скользнул меж ягодицами, и если бы Керт не помог, подавшись навстречу, не получилось бы и во второй… После Керт выгибался, постанывал, когда Илай, распалённый от новизны ощущений обжимавшей его член плоти, входил на всю длину небольшого омежьего члена… …и замирал, когда Илай два раза, опасаясь кончить раньше времени, терпеливо ждал… На третий раз тот сдался. Экстаз получился коротким, как яркая вспышка, и отнявшим силы. Кровать затряслась: Керт дрочил, потому что Илай не довёл дело до конца, позорно кончив раньше времени. Он замер, когда тот положил голову на плечо и протянул ладонь к члену. Опомнившись, положил пальцы поверх ладони Илая, чтобы дать понять, с какой силой сжимать ствол и с какой скоростью ласкать его. Кончил, ожидаемо, в кулак… Дождь перестал барабанить по крыше, заметил Илай, окончательно придя в себя. — Проклятье, увлеклись, — выругался он. Ни полотенца, ни тряпицы рядом… Благо ведро с водой, таз и ковш остались. Илай поднялся, а Керт полил ему на ладони, после обмылся сам, приговаривая: — Неплохо для первого раза. Думал, окажешься более неловким. Потом пойдёт как по маслу… Хотя в любом случае по маслу пойдёт, — хохотнул он. Илаю было не до смеха. Он надел рубашку, зашнуровал ворот. Рукава по длине оказались в самый раз, но широки, поэтому он закатал их, после принял из рук Керта штаны, ужасно немодные, в вертикальную полоску, но выбора не осталось. Туфли сохли у камина, и Илай обулся в рабочие. После они с Кертом съели остывшую яичницу, благо о приборах тот позаботился загодя. И не только о них: ещё и о турке с кофе, уже холодным и невкусным. Илай согласился на глоток, но лишь затем, чтобы прогнать в желудок застрявшую в горле запеканку. Керт умел болтать с набитым ртом, и сегодняшнее утро не стало исключением. — Я долго думал о ссоре, — он сглотнул, — и вот что решил. Передай Элшу, что он волшебник. Холодное, но вкуснотища! Он явно не это решил. — Передам. Что ты надумал? — Илай внутренне сжался. — Что ты взрослый, и тебя не переделать. — Неужели Керт принял решение разойтись? Илай отставил кружку. Такой в ставший в горле ком он не прогонит. — Ладно. Мне не привыкать к дружбе, — просипел он. Во рту стало горько — и отнюдь не от несладкого кофе. — Кто говорит про дружбу? Я несколько лет по тебе, если помнишь, сох. И мне — поверь — непривычно, что ты поднял Элша, чтобы накормить меня. Не думай, я тронут, но… — он вздохнул и качнул головой, — без этого привычнее. Элша не требовалось поднимать. Он всегда вставал спозаранку. Озадачился — не приказом — просьбой, но исполнил её, порадовался за Керта и высказал вслух слова надежды, что тот скоро поселится в доме эл-Реев. — То есть мы не расстаёмся? — Илай широко улыбнулся. Счастье враз померкло, когда он ощутил толчок. — Даже когда я всё внимание отдам другому человеку? — Это кому же? А-а-а! — Керт положил ладонь на живот. — Ты со мной как с маленьким разговариваешь. Будто я, чей младший брат отобрал внимание родителей, этого не знаю. И неужели думаешь, что я бы трахался с тобой, если бы решил расстаться? — Он отвернулся и принялся собирать грязную посуду на поднос. — Обидно, что ты меня путаешь с Элву, который то отталкивает тебя, то пытается притянуть… — Не надо о нём, прошу! — Илай закрыл уши. Вспомнив, что ни одна ссора не принесла пользы, взмолился: — Давай не будем ругаться. «Никогда», — мысленно добавил он, не веря, что его желание сбудется. — Согласен, — буркнул Керт и скрылся с подносом. Завтрак и постельные утехи закончились. Начался новый день.