Бриллианты в пыли

Илай бы не пришёл в чужую лавку, если бы её хозяин красноречиво дал понять, что ему не рады. Руцци явно так же решил. Жаль, ведь хорошо получилось… Илай осмотрел результат своих трудов. Можно ворот расшить стеклярусом, если Руцци пожелает… Да тот не пожелает. Почти вечер, а тот не пришёл — и не придёт. Керт и то справился с несложным заказом. Илай подумывал, не отправиться ли домой, сославшись — впервые за долгое время — на дурное самочувствие. Керту об этом сообщить не успел: колокольчики над дверью звякнули, и тот резво отправился поглядеть, кто явился. — Это к тебе! — Керт вернулся на своё место, а Илай отложил катушку, в которую только что сматывал нитки, и поднялся, после резво, хотя и грузнее, чем раньше, отправился навстречу посетителю. Тот пришёл без привычной шляпы, но в красном приталенном, расшитом жёлтыми узорами габардиновом сюртуке — одежде яркой, но лишённой пошлости. Через плечо перекинут плащ, хотя дождь уже не шёл и сквозь тучи даже выглянуло солнце, на одной руке — кожаная перчатка. Волосы, как всегда, зачёсаны набок. — Думал, ты не придёшь. Но исправил найденные вчера недостатки и обметал края. На всякий случай, — отчитался Илай. — Заодно хотел спросить, любишь ли украшать одежду. — Он бросил взгляд на жёлтую бахрому по краям сюртука и на рукавах. — Как вижу, любишь. — Верно! — Руцци слабо улыбнулся и повесил плащ на крюк. Сам. Никто его не просил. — Решение обсудить это со мной считаю правильным. Например, из блестяшек мне нравится только мелкий бисер. Не люблю стеклярус… Очень жаль. Стеклярус подошёл бы куда больше, но Илай возражать не стал. — Предлагаю все оттенки красного. — Оу! — Руцци приподнял бровь. — В таком случае попрошу об одном — не укатывайся в пошлость. Не поверишь, но я её не люблю. В его комнате были яркие пятна, но из откровенного — только небольшая картина с неприличным сюжетом. — Я тоже не люблю пошлость, — уверил Илай. — Охотно верю. — Руцци по-хозяйски обогнул стойку и направился к двери примерочной, провожаемый любопытным взглядом Керта. Благо света хватало — солнце после проливного дождя решило порадовать лучами. Все недостатки будут отчётливо заметны. В первую очередь бросилось в глаза кольцо, тоненькое и неприметное. Камешек крохотный, но он ярко сверкнул, чем привлёк внимание Илая. — Подарок Эмри Кьяльна, первого мужа, — отчитался Руцци. Прозорливый он тип, заметил, к чему прикован взгляд. — Я не продал его даже в плохое время. Рука не поднялась. Он аккуратно повесил сюртук на спинку стула. — От чего он умер? — Илай воспользовался откровенностью. — Погиб, подавляя восстание коренных жителей Чёрного Пути. Значит, Эмри Кьяльн служил в Легионе. — А второй? — Илаю не терпелось услышать историю жизни — хотя бы ужатую. Руцци замер, будто враз превратился в изваяние, созданное горе-скульптором, не знавшем ничего о симметрии. — Погиб заслуженно. Он был похож на Эмри только внешне. Руцци как ни в чём не бывало продолжил раздеваться. Он любил первого мужа, чью фамилию оставил, и даже не скорбел по второму, чьё имя не назвал. — А-а-а… — Илай облизал губы и взглянул на плоский живот. Штаны с высоким поясом скрыли шрам — наверняка последствия печального прошлого. — Дети? — Что — дети? — Руцци напрягся. — Неужели ни от одного не появились? — Илай принял рубашку, бледно-зелёную сатиновую, с влажными пятнами от пота, сложил по швам, чтобы не измялась. Теперь замер он, когда услышал резкие слова: — Если боишься прибавления в твоей… — Руцци подчеркнул слово «твоей», — семье, то напрасно: я бесплоден. И разговоры не по делу хотел бы прекратить. Я не за ними пришёл, просто захотел сказать, чтобы ты не опасался наглого вторжения в вашу семью, которая и без меня изрядно пополнилась. У нас с Набуром отношения сугубо деловые, брак — тоже. Части деталей сошлись, догадки, откуда шрам, подтвердились. Илай покинул мастерскую. Рассказ породил много вопросов. Как Руцци, дважды мужний омега, ступил на такой путь? Что стало с его сыном? Или он что-то с собой сотворил, чтобы у него не появились дети? Вопросов много, но давить на больное место, задавая их, стал бы последний ублюдок. Керта на месте не оказалось. Он напевал наверху. Илай снял с манекена будущую рубашку и отнёс Руцци. Та села безупречно, а косой борт и ворот скрали асимметрию, и никакой подплечник не понадобился. Илай, довольный результатом, пообещал управиться в ближайшее время, не забыв заявить, что родственные связи дают право на скидку, но не на бесплатную работу. — Помилуй! Договор останется в силе, — удивился Руцци. Второму предложению Илая он удивился сильнее. В конечном итоге согласился, и все, включая Керта, покинули «Бриллианты в пыли». Дома никого, кроме слуги, не оказалось, даже Азара. Пахло приправами — Элш ходил на рынок. Значит, ужин получится отнюдь не лёгким, а сытным. Илай сглотнул слюну. Прошло время, когда его мутило от жирного мяса. — Господин, вы… — Элш как был — в переднике — вышел навстречу. И замер, даже перестал вытирать полой передника руки. — Прошу прощения?.. — Судя по удивлённому взгляду, он ничего о третьем муже Набура эл-Рея не знал. — Очень жаль, что не предупредили о госте. Хоть кто-то, помимо Илая, не знал… — А это и не гость. Это член семьи! — произнёс тот не приветливо, а язвительно. — То есть? — Элш удивлённо приподнял сохранившуюся чёрной бровь. — Знакомьтесь. Это Руцци эл-Рей, третий муж отца. Элш таращил зенки на всех поочерёдно и явно ничего не понимал. — Поправочка: я Кьяльн. Фамилию первого мужа не менял и не намерен. — Означало ли это, что Руцци не солгал и брак с Набуром эл-Реем заключён ради обоюдной выгоды? — Прошу прощения. Пожалуй, приходить сюда — дурная затея. Всего доброго. Он медленно, ссутулившись, побрёл к выходу, заметно прихрамывая. Теперь Руцци выставил всю свою асимметрию напоказ. Илай поймал гневный взгляд Керта. Проклятье, он дал обещание попытаться принять Руцци — и сам же его нарушил. Надо, ой как надо исправить то, что безнадёжно испортил. Илай поймал улыбку Керта перед тем, как покинул дом. Он нагнал Руцци у калитки и внаглую, не позволив пройти, преградил узкий проход. — Подожди! — Он поднял руки и опустил голову в знак того, что сдаётся. Тряхнув шевелюрой и сдув упавшие на лоб волосы, взмолился: — Пожалуйста, останься. — Зачем? — Руцци хрустнул пальцами. — Затем, чтобы… — Илай как ни силился, но так и не смог объяснить даже себе, зачем затеял всё это. — Мне нелегко принять тебя. Не думай, я стараюсь, но получается плохо. Он даже улыбнулся, отшутившись. — Вижу! — Руцци вздохнул. — Ладно, в этот раз поверю, что ты несёшь бред. Я, когда был в твоём положении, тоже его нёс и огорчался по мелочам. То ли ещё будет! Но учти: как оправдание постоянным издёвкам эту причину не приму! Он направился в дом, чужой для него, уверенно. Илай встал как вкопанный. Ему показалось, что его только что отчитал Адрей. Хотя голос другой, но интонация та же, да и слова они с Руцци подбирали похожие. Вот почему Илай не испытал неприязни к Руцци — потому что отыскал черты Адрея… «Они разные», — попрекнул он себя. Не надо искать покойника в живом. Илай появился аккурат во время оживлённой беседы о появившихся в Лу-Руа пиратах. — Неужели никто подозрительный в «Мотыльке» не объявился? — Керт закашлялся. Руцци даже бровью не повёл, ответил смело и громко: — Попрошу о таких вещах не спрашивать. Имена клиентов посторонним разглашать не имею права. С кухни доносились запахи тушившегося мяса. Илай сглотнул слюну и устроился в любимом кресле отца. На диванчике, занятом Руцци, ему хотелось устроиться меньше всего. Хотелось узнать подробности жизни, как благовоспитанный омега с таким лицом и телом ухитрился привлечь хоть одного клиента. Неужели Руцци в постели настолько хорош? Про ребёнка при Керте расспрашивать не хотелось. Это слишком личный разговор — был бы таким для Илая во всяком случае. Поэтому время все трое провели за игрой в нарды, точнее, за объяснением правил: если Керта научил в своё время играть Илай, то Руцци не умел. Набур оказался лёгок на помине — явился сразу же после воспоминаний о нём, Азар, будто собачонка, волочился за ним хвостом. — Что здесь происходит? — уточнил он. — Случилось что-то, раз ищешь меня здесь? Раз отец не ждал собственного мужа, значит, оба не солгали, и Руцци не ставил цели поселиться в этом доме. — Можешь не верить, если не понял до сих пор, что у меня нет привычки врать, но я приглашён на ужин… — тот кивнул в сторону Илая и приподнял бровь, — твоим старшим сыном. Теперь пришла очередь Илая терпеть на себе удивлённый взгляд чёрных глаз. Он поднялся с пола, одёрнул немного задравшуюся — живот рос быстрыми темпами — рубашку и, вздёрнув подбородок, пояснил: — Он пришёл на примерку под вечер, а я посчитал правильным пригласить его. — Зачем? Повисла неловкая пауза. Илай не смог подобрать слов, чтобы убедительно объяснить, с какой целью пригласил Руцци. — Просто счёл правильным, — уклончиво ответил он. Вряд ли отец ему поверит. Илай подорвал доверие, ранее казавшееся ненужным, а теперь пожинал плоды, горькие, от которых становилось дурно. Руцци замер, будто превратился в манекен. Он глядел на Илая и ждал. Керт вытаращил зенки и вытянул шею. Все ждали, а Илай в это время подбирал слова. Что-то грохнуло, послышалось ворчание Элша. Шум вывел из ступора. — Ты же принимаешь меня… любым, — выдавил из себя Илай. Проглотить вставший поперёк горла ком оказалось не так просто, как он считал. Он погладил живот, чтобы успокоить расшалившегося сынишку. — И не только меня, но и… — посмотрел на Керта, — тех, кто рядом со мной. — Наконец-то он решился взглянуть в чёрные глаза отца. — Почему я не могу ответить той же монетой тебе? До чего же погано — терпеть на себе недоверчивый взгляд, в котором сквозило ожидание подвоха. Благо Элш разрядил обстановку, доложив, что накрыл стол, и даже отругал забывшего вымыть руки Азара. Ещё он побурчал, что творожно-персикового пудинга всем достанется меньше, потому что не рассчитывал на гостя. Илай не оправдывался, что приглашение Руцци стало неожиданным даже для него самого. Он вообще не произнёс ни слова, а ел с аппетитом, который ничто — и никто — не испортило. К брату он привык — настолько, что теперь не знал, как вообще раньше мог ужинать за столом, за которым сидело двое, а то и вовсе в одиночестве — отец не всегда оставался дома. Теперь здесь оживлённо, как в старые времена, но с той разницей, что дедушки больше норовят испортить аппетит не вовремя сунутой за шиворот деревянной линейкой, чтобы отучить Илая сутулиться. — Великолепно! — Руцци промокнул губы льняной салфеткой. — Знал бы, что будет настолько вкусно, напросился бы в гости раньше. — Элш просиял после этих слов. — А теперь попрошу прощения. В то время, как другие закрываются, «Мотылёк» только начинает работать. Он собрался оставить Илая с ворохом мыслей. Руцци слишком хорошо воспитан, знал, как держать приборы. Его речь не походила на разговор людей из низшего сословия. Много вопросов, но Илай не рассчитывал на ответы, только проговорил, торопливо доев удивительный — Элш превзошёл себя — пудинг: — Надеюсь, ты будешь ужинать с нами. — Непременно! — Руцци откланялся и удалился. Элш пошёл за ним следом. Илай едва выдержал тяжёлый взгляд отца, но не искал повод удалиться. Слишком много недосказанностей, более чем достаточно тайн… Может, они и не тайны для Набура, однако хотелось бы услышать историю от самого Руцци. Кое-что Илай выяснил: про любовь к Эмри Кьяльну; о происхождении — выходец из низов не стал бы себя вести себя, как человек, получивший образование. За плечами Руцци явно осталась школа. От чего умер второй муж, в конце концов? Илай поднялся. Ему враз стало нехорошо. «Туда ему и дорога», — вспомнились небрежно брошенные слова. Второго мужа Руцци, получается, не просто не жалел, а ненавидел — настолько, что желал смерти. В этом случае объясним промысел в борделе. Вряд ли кто-то захочет иметь дело с запятнавшим кровью руки убийцей, пусть и понёсшим наказание. Вероятно, бесплодием Руцци наказан волей Четверых. Внутри похолодело, и Илай положил ладонь на живот, чтобы согреть теплом. Он отказался от прогулки и посоветовал Азару сыграть с Кертом. После удалился, чтобы прилечь. Увы, отдых не подарил дрёму, потому что в голове одна за другой крутились мысли, например, зачем Руцци понадобилось «помогать» отвадить Элву. Илаю хотелось распутать, а после — смотать нити прошлого Руцци в клубок. Поэтому он с нетерпением ждал следующего дня.

***

Всегда раздражало, если приходил не тот, кого хотел видеть Илай. Тот откладывал шитьё, когда колокольчики звоном извещали о том, что кто-то явился. Следовало радоваться заказам, а он, дурень, огорчался. Хорошо, хоть не срывался. Одному неприятному типу, которому хватило наглости заявиться сюда после обвинения в подмене холста на более дешёвый, Илай отказал, несмотря на то, что деньги бы ему понадобились: свадьба, даже скромная, требовала трат, а её дата неумолимо приближалась. Илая не пугало, что фигура к тому времени изменится сильнее. Он унаследовал некоторые черты отца, который не забоялся приволочь Азара в Лу-Руа, зная, какой урон репутации нанесёт его поступок. Сплетни о «благородном бете, прикрывшем позор подгулявшего омеги», не утихали. Поговаривали, будто Илай от отчаяния вцепился в того, кто рядом, только бы не остаться одному с ребёнком на руках. Пусть болтают. Может, языки счешут до крови. Сильнее пугало, что Илай, занятый заказами для чужих людей, не оставит времени на себя. — Да что ты сегодня такой дёрганый? — упрекнул Керт. — Ждёшь кого, помимо Руцци? — Нет! — Илай не слукавил. — Да-а? А почему несёшься к двери, будто ужаленный в задницу? Проклятье, не хватало ссор! Не нужно быть жрецом, кому подвластно слышать Четверых, чтобы понять: Керт решил, будто Илай ждал Элву. Переубедить его могла только правда, и Илай поделился догадками — о загадочной смерти второго мужа Руцци Кьяльна, о хороших манерах и воспитании и даже вероятную причину бесплодия назвал. И получил, ожидаемо, упрёк: — Я бы советовал перестать копать под него. Руцци — один из честнейших людей, с кем мне довелось иметь дело. — Неужели? — Илай воткнул иглу в игольницу, боясь выронить — поди найди её потом! Он замолчал. Чего доброго, Керт приревнует — в который раз. Приревновал как раз таки Илай, догадываясь, как и когда именно Керт выяснил, что Руцци — один из честнейших людей. В бордель не ходят, чтобы попить лимонад. Он скрипнул зубами, подавляя нахлынувшие, готовые перелиться через край чувства. Ещё ни разу после ссоры он не чувствовал себя хорошо. Всегда ему становилось дурно и начисто пропадало желание работать. Илай взял себя в руки и отвлёкся на работу — до той поры, пока Керт не бросил: — К тебе пришли. Отчего-то всегда случалось так: тот, кого Илай ждал, медлил. Стоило перестать ждать, как звон колокольчиков извещал о приходе. — Д-добрый день. Дорогу знаешь. — Он указал в сторону примерочной и взял не только рубашку, но и смётанные штаны из серо-голубого габардина. А вот юркнуть за дверь не торопился. Тошно, ой как тошно от мысли, что предстояло прикоснуться, подгоняя одежду, к столь мерзкому человеку — отнюдь не из-за промысла в борделе, это как раз таки меньшее из зол. Илай шагнул за дверь. Только переступив через себя, он мог выведать всё. Руцци почти не разделся, лишь снял сюртук, в котором разгуливал вчера, и повесил на спинку стула. Сегодня на нём опять не было шляпы. Почему? Илай положил вещи на стол и зажмурился. Как начать разговор, он не представлял, а работать, не выяснив всё, не осталось сил. Поэтому он попросту остановил Руцци не просьбой, а требованием: — Не раздевайся. Тот отдёрнул руки от ворота и вопросительно посмотрел. — Что на этот раз? — уточнил Руцци, вскинув бровь. После бесплодного ожидания добавил: — То есть ты не смог себя перебороть, и я тебе противен. Понял… — Он вздохнул и снял сюртук. — Напрасно испортил такие отрезы. Горько, и деньги, которые ты или твой отец мне вернёте, не умалят эту горечь. Недосказанность давила на душу похлеще откровенной грубости. Илай, не подобрав нужных слов, вывалил всё как на духу: — Мне тошно прикасаться к убийце. Будто камень с души свалился, а бледность, испарина на лбу и растерянность во взгляде стали ответом. Ещё и глаза забегали. Руцци, впрочем, быстро взял себя в руки: — Я не любитель вести праздные беседы, если пришёл по делу, но не в этот раз. Попрошу обосновать. — Он сложил ладони на животе. — Ты об этом? — голос надломился, когда он это произнёс. Он нёс откровенную чушь — Илаю так, во всяком случае, показалось. А на чушь ответа быть не могло. Руцци надел сюртук и расправил складки. — Четверо, я не об этом!.. — поторопился Илай исправиться. — Я о твоём муже. Втором. Он перестал узнавать Руцци, оживившегося, даже тряхнувшего головой и хрустнувшего пальцами. Ноги тот и те не оставил без движения, потоптался на месте. — А… — коротко выдавил Руцци, затем вдохнул открытым ртом. — Вот оно что… — Он уставился выше головы Илая. Его взгляд стал отрешённым, а губы несколько раз дрогнули, прежде чем он взял себя в руки: — Я его не убивал. Он сам убил себя. Ни один из Четверых не принимал в чертоги душу трусливо оборвавшего себе жизнь человека. Она блуждала в Забытие — и не воплощалась в новом теле, тлела, расслаивалась и болела. Уж не соврал ли Руцци? Едва Илай задался этим вопросом, как услышал ответ: — Он проиграл в карты целое состояние, а расплатиться не смог и шагнул в петлю. После долг лёг на меня, а оплатить, понятно, было нечем, кроме одного способа. Немаленький, понимаешь, какого именно. В постели я более чем хорош, поэтому пришлось отрабатывать в борделе. Вряд ли это ложь — уж слишком мерзки слова, чтобы быть ею. Но в таком случае откуда взялась первоначальная растерянность? Сейчас-то Руцци говорил спокойно! Оставаться на примерку он передумал. Он продел в петлю одну пуговицу за другой, поправил серебряные запонки… Проклятье, Илай всё испортил. — Наверное, ты прав, — вяло попытался тот оправдаться и тем самым — задержать Руцци. Осталось много вопросов, но ответы на них Илай сегодня явно не получит. Например, что с родителями Руцци? Почему те допустили, чтобы их сын так низко пал? Илай успел поймать удивлённый взгляд Керта до того, как выбежал из мастерской в чём был — в халате и косынке — и бросился вдогонку Руцци. Ему пришлось обогнуть медленно прохаживавшихся Сольев. Ну вот, теперь поползут слухи, что у эл-Реев дела идут настолько плохо, что они бегают за каждым обиженным ими клиентом. Благо яркий сюртук не позволил Руцци затеряться в толпе. Тот остановился, когда Илай нагнал. — Не хотел тебя задеть. Не думал, — тот перевёл сбившееся дыхание, — что ты воспримешь мой вопрос настолько болезненно. — Илай глубоко вдохнул. Пора научиться произносить важное слово. — Прости, — выдохнул он, не осмелившись посмотреть в светлые глаза. Оказалось, просить прощения легче, чем он думал. — Мы друг друга не поняли, так бывает, — Руцци проводил взглядом нарочито медленно прохаживавшихся Сольев, — а ушёл я, потому что забыл напрочь о том, что у меня встреча со сборщиком налогов. Он солгал, но не Илаю, а любопытным Сольям. Тот вернулся, по пути успев поразмышлять над услышанным. Живот Руцци зарубцевался, а вот рана осталась на всю жизнь, и она саднила и кровоточила, если её задевали. Илай не верил во встречу со сборщиком налогов, пусть и очень важную, чтобы от неё уклоняться. Руцци просто-напросто сбежал, а работа, проклятье, сегодня не продвинется. Когда, когда Илай перестанет всё портить? Он вернулся в мастерскую и отмахнулся от назойливого Керта. Работа в этот раз не помогла выбросить дурные мысли из головы. Илай исколол пальцы, потому что от страха руки дрожали, он чувствовал беспокойное шевеление. Что, если с ним случится то же, что и с Руцци? Одна беда едва не произошла. Благо всё хорошо закончилось, но это вовсе не значило, что подобное не повторится. Илай, уколовшись в очередной раз, зашипел. — Брось, если не в духе, — посоветовал Керт. — Всё равно испортишь. — В его словах был резон. — Будет лучше, если расскажешь, что на этот раз… Вот же пристал!.. Но с кем, как не с ним, можно поделиться снедавшими сомнениями? Кто, как не он, мог подбодрить? Илай рассказал, что забоялся умереть или стать бесплодным и со шрамом на животе, и та самая струна, которую будет задевать каждое слово и причинять невыносимую боль, натянется до предела. — Помнишь, ты спрашивал, почему я не шью распашонки? Потому что боюсь, что всё повторится, но, в отличие от первого раза, закончится плохо, — выдал он последнее, самое страшное, сомнение. Не слишком давно Илай мечтал об атласном белом костюме, в котором войдёт в храм. Теперь ему всё равно, в чём идти. Камлотовый сюртук, скроенный под росший живот, он должен успеть сшить. Керт не жаждал видеть его в роскошном наряде. Он, как и отец, принимал Илая любым. Он подошёл к Илаю, опустился на колени. Шевеление прекратилось, когда он положил ладонь на живот, успокаивающе поглаживая. — Папа становился таким же мнительным каждый раз, когда… Ты понял, — подбодрил он. Но рот при этом неприятно-болезненно искривил. Илай ласково погладил светлые пряди. Керт, наверное, позабыл, что такое поддержка. Пора наверстать упущенное.