о богах и монстрах

Когда Джинкс просыпается утром, то обнаруживает, что лежит в кровати одна. Вскакивает, в панике начиная метаться по полупустой комнате, и думает, что возможно Силко еще не ушел. Он ведь не мог с ней так поступить, правда? Исчезнуть без разговора, без каких-либо объяснений. Даже не попрощавшись толком, в конце-то концов. Силко точно бы так не поступил. Он не мог. И только через пару минут до нее доходит, что мог. Нет ни его спортивной сумки, что вчера стояла полусобранная, ни вещей. Очаровательно. И в первые секунды на Джинкс накатывает паника. А следом резко, словно по щелчку, приходит апатия. И принятие. Так, что она опускается на пол, скрещивая ноги, и жмурит глаза, из которых все равно начинают литься горячие слезы. Даже несмотря на то, что Джинкс понимает — плакать бесполезно, этим ничего не добиться. Он не придет, не вернется, чтобы ее утешить. Чтобы сказать, что передумал. Чтобы остаться — с ней, ведь у него все еще есть она, о чем он абсолютно забыл. «Глупый, глупый Силли! Идиот! Какой же ты придурок!» Девушка понимала, что злится зря. Он предупреждал ее о том, что уедет. Это было решено — даже не им, а сверху, а эти приказы не обсуждаются. И Джинкс сама выбрала сделать то, что сделала — и знала, что это ничего не изменит. Хотя нет, изменило. Теперь между ними такая ебаная неловкость, что в ней может затонуть целый егерь. «Молодец, Джинкс. Так держать! У тебя отлично получается отталкивать дорогих тебе людей, продолжай в том же духе, и тогда больше никто не сможет разбить тебе сердце, поскольку ты останешься в одиночестве.» Она не издает ни звука, лишь бесшумно давится плачем, а когда через какое-то время прекращает и вскидывает взгляд, то замечает на стоящей в углу тумбе ключи с брелоком от комнаты. Промаргивается и тут же вскакивает, хватает ключи и сводит на переносице брови, не понимая, почему мужчина их не забрал. А потом думает, что он оставил их специально ей. Ведь он сказал еще вчера, что в итоге вернется. Хоть его комнату бы все равно не заняли, потому что она фактически принадлежит ему, пока контракт с «программой Егерь» действует. От этого Джинкс становится совсем немного, но легче. Сжав в руке ключ с брелоком «Зевса», словно тот был якорем, удерживающим ее от падения в пучину жалости к себе, она поджимает губы. А после — одевается и выскакивает из комнаты, закрывая ту. И когда оказывается перед кабинетом управляющего шаттердома, медлит лишь секунды, прежде чем уверенно постучать в тяжелую дверь. Да, она обещала Силко, что ни за что не станет пилотом. Ведь тот так хотел уберечь ее от возможной опасности, от смерти — раз Вандера не смог. Но Джинкс безумно раздражало, когда с ней пытались нянькаться, как с неразумным ребенком. Считали, будто знают, что для нее лучше. Словно в роли механика она будет в безопасности. Не понимая, что никто и нигде не будет в безопасности, пока разломы продолжают появляться. И прятаться в шаттердоме, как крыса, когда пилоты сражаются с кайдзю там, в океане — это было не в характере Джинкс. Это была не ее судьба, даже если Вай и Силко считали иначе. К тому же, честно признаться, ей хотелось уколоть мужчину своей выходкой. Раз он даже не удосужился попрощаться. Раз больно ей — будет больно и ему. Это справедливо. Она ни на что не надеется, ведь всех будущих кадетов на новый курс обучения уже набрали. Следующий будет либо через полгода, либо через год — смотря насколько эффективные выйдут бойцы. И все-таки Джинкс решает хотя бы попробовать. И удача ей улыбнулась. Эта чертова сука наконец-то решила сделать исключение! Когда управляющий сообщает, что ее могут взять, потому что вертолет отправляется через час, а одно место для новобранца в нем еще осталось, Джинкс сначала не верит. Но документы на согласие уже лежат перед ее глазами, и она, не думая и не глядя, ставит в них подписи. А затем пулей летит к себе, чтобы собрать по минимуму одежду в небольшой рюкзак. И в это время вспоминает о сестре. Джинкс даже не удосужилась поставить Вай в известность, поскольку действовала, как обычно, импульсивно — да и не смогла бы, у той смена. Хотя, и смысла в этом не было никакого: Вайолет просто-напросто бы заперла сестру в какой-нибудь подсобке, пока вертолет не улетел бы на такое расстояние, что невооруженным взглядом увидеть его было бы уже невозможно. И только потом выпустила бы. А затем высказала Джинкс все, что думает о ней в целом и о ее гениальных идеях, связанных с пилотированием егерей, в частности. А потом снова бы заперла ее, но уже из вредности, и чтобы мозги на место встали. И потому, когда Джинкс уже сидит в вертолете, глядя на шаттердом, мысли ее похожи на спутанный клубок. То, что сестра будет в ярости — ничего не сказать. Джинкс лишь надеялась, что Вай сможет ее простить. И не сорвется в учебку, чтобы вернуть блудную сестру обратно под свое крыло. Возможно, позже Вайолет поймет, как для младшей сестры это важно. Единственное, что может сделать Джинкс — показать себя достойно. Чтобы все увидели: она по праву занимает это место. Свое место. Если Джинкс все же станет пилотом, то у Вай не будет выбора, кроме как смириться. Но даже реакция сестры волнует ее не так сильно, как реакция Силко. Ведь он узнает, рано или поздно, что Джинкс сделала то, чего обещала не делать — что самое неловкое, буквально в один момент, под влиянием эмоций — и точно будет, как и Вай, вне себя. Правда, еще ему будет плохо — очень плохо, как Джинкс сегодня утром, когда тот ушел. Ее мстительная часть сейчас спорила в ней с той частью, которая беспокоилась, что это может стать для мужчины ударом — который в нынешнем состоянии ему будет сложнее пережить. «Впрочем, он уже не маленький мальчик, загуглить номер психотерапевта уж точно сможет», - мстительная часть в итоге одержала победу, а потому Джинкс, удовлетворенно улыбнувшись, откинулась на спинку сидения. Не хватало еще весь учебный период переживать из-за человека, который даже поговорить с ней напоследок не смог. Джинкс думает, что все же поговори по утру они нормально, она бы сейчас в вертолете не сидела. А просто дождалась бы его возвращения обратно. А теперь у нее определенно будут дела поважнее. Стоит им прибыть на базу в кадетский корпус, как на Джинкс сразу же наваливается гул множества голосов. Не людей из ее шаттердома, не ее семьи. А абсолютно незнакомых, чужих, и некоторые, вероятно, тоже находятся в смятении. Девушка вертит головой, пытаясь рассмотреть все и сразу: кто-то довольный, кто-то не особо, а некоторые выглядят так потерянно, слово их сюда приволокли силой. Это заставляет Джинкс хмыкнуть. Она даже и не думала, что кто-то может не хотеть учиться пилотированию, ведь для нее это была мечта всей ее жизни. Девушка решила держаться от таких подальше — не хватало еще, чтобы их упадническое настроение перекинулось на нее и помешало достигнуть поставленной цели. Не для этого Джинкс оставила за спиной целую отлаженную жизнь. Совсем не для этого. И с необычайным воодушевлением от того, что ее мечта наконец-то начинает сбываться, она проходит довольно нудное распределение, слушает весьма посредственную приветственную речь (что ее совсем не смущает), подписывает новые документы («сколько-сколько выплатят Вай, если я умру?!»), и даже выдерживает очередь на медицинский осмотр, больше похожую на рой разозленных пчел. После всего этого воодушевление несколько поутихло, и Джинкс начала уставать. Потому, когда уже под вечер им всем наконец выдали магнитные карточки от комнат, форму и гигиенические принадлежности, она понимает, что буквально валится с ног. Надеждам отдохнуть в одиночестве не суждено сбыться — в учебном центре самые настоящие казармы, но хотя бы на шестерых, а не одна общая на всех прибывших. Джинкс мысленно стонет, с теплотой вспоминая пусть и маленькую, но зато их личную с сестрой комнату, где можно спрятаться ото всех. В ближайшие несколько месяцев Джинкс подобной роскоши будет лишена. А ведь раньше это воспринималось как должное. Быстро же все может измениться... Что еще хуже, в казарму она приходит последняя. Когда пять пар глаз моментально устремляются на нее, стоит только Джинкс переступить порог, то та даже теряется. Отвыкла от такого пристального внимания — в их шаттердоме все друг друга знают уже много лет. – Что, заблудилась? Одна из девчонок, довольно рослая, уже проходится по ней сканирующим взглядом. Видимо, пытается понять, кого из себя представляет соседка. Остальные же девочки затихают — Джинкс успевает подумать, что здесь казармы чисто мужские и женские, хотя она слышала, что в некоторых учебных центрах на это не обращают внимание, и парней селят вместе с девушками. Джинкс хмыкает, понимая, что говорящая уже хочет занять позицию лидера их маленькой комнаты, своим поведением показывая всем их место —в том числе и Джинкс, которой это вообще не уперлось. Она не хотела быть чьим-то лидером, но и девочкой на побегушках становиться не собиралась. Все пилоты равны — в том числе и те, кто только хочет занять это место. Но дылде это, вероятно, было неведомо. Решив, что промолчать будет разумнее всего («и с каких это пор ты руководствуешься разумом, а не желанием своей левой пятки, а?») Джинкс проходит в комнату, игнорируя заданный ей вопрос. Свободной осталась единственная койка — в самом углу, на втором ярусе и Джинкс радуется неожиданному везению. Закинув рюкзак на покрывало, девушка прикидывает, стоит ли лечь на кровать и отрубиться прямо сейчас или все-таки следует посетить душ. Но от решения вопроса ее вновь отвлекает та девица: — А что, у нас здесь уже глухих или немых набирают? Или все вместе? М? «Пожалуйста, не ввязывайся в драку в первый же день, Джинкс». — Ну смотрю тупых набрали точно. «Да блядь!» — Не поняла… — с угрозой протянула девушка, когда Джинкс, закатив глаза, развернулась и растянула губы в ехидной улыбочке, перебив: — Я же говорю! Удивительно, а я-то думала сюда отбор более тщательный! В комнате воцаряется тишина, и Джинкс напрягается, понимая, что теперь драки точно будет не избежать. Поскольку лицо ее оппонентки уже покраснело от еле сдерживаемого гнева: вероятно, остальные присутствующие не пытались ей дерзить. Джинкс же постоянно притягивала неприятности на свою пятую точку, умудряясь периодически вступать в конфликт с любым новым механиком или техником; особенно если считала что он делает что-то не так. А по ее мнению, они все делали что-то не так. Только сейчас она не дома, рядом нет Вай, которая не даст ей совершить ошибку или же встанет рядом в случае, если драка будет неизбежна. Да и ругаться с той, кто может спокойно задушить тебя подушкой во сне — не очень дальновидно. Но что сделано, то сделано, и Джинкс с усмешкой смотрит на девушку, которая уже начала приближаться к ней, пылая праведным гневом. Остальные не вмешивались — и кто бы стал их винить, такая драма в первый же день, не хватает только попкорна — тогда как Джинкс, пытаясь принять расслабленный вид, думала о том, в какую сторону ей нужно будет отскочить, в случае, если эта девка полезет в драку первой. — Ты вообще знаешь, с кем говоришь, а?! — злобно прошипела та, и Джинкс даже пришлось картинно вытереть капельки слюны, попавшие ей при этом на лицо. Вероятно, она умудрилась спровоцировать дочку какого-то шишки — впрочем, Джинкс была этому совсем не удивлена. Скорее, было бы странно, если бы она этого не сделала. Так как Джинкс в самом деле понятия не имела с кем говорит, то решила играть на опережение, и вообще: лучшая защита это нападение, а от дураков надо держаться подальше, так что она ощерилась, изобразив максимально безумное выражение лица, на какое только была способна, и выплюнула: — А ты знаешь, с кем ты говоришь?! - «выкуси! В эту игру можно играть вдвоем!» Девушка опешила, даже растеряв прежний пыл. Сделав шаг назад, она с сомнением еще раз оглядела Джинкс, которая вдобавок еще бровями подергала, чтобы у той точно никаких вопросов относительно нее в дальнейшем не возникало. И конфликт можно было бы как-то замять — Джинкс прямо почкой чуяла, что дылда, не обладая информацией, не хочет его развивать, а то вдруг синеволосая и вправду чья-то важная дочурка — когда со стороны одной из девочек послышался тихий смешок, быстро замаскированный под кашель. Но его услышали все. А значит, если дылда сейчас отступит, то это будет означать ее поражение. Джинкс почувствовала прилив адреналина одновременно с раздражением, когда кадетка вновь начала идти на нее, разъяренная еще сильнее, чем раньше — конечно, Джинкс умудрилась подорвать ее авторитет всего парой фраз. Дома ей не нужно было кому-то что-то доказывать, да и любому желающему залезть в бутылку относительно Джинкс в этом бы помогли Агата, Севика и Вай. Здесь же ей придется доказывать всем — и себе в первую очередь — что она взрослая девочка и может дать отпор. А еще необходимо было показать, что с ней связываться не стоит, потому что в тихом омуте черти водятся. И когда дылда только открыла рот, чтобы извергнуть нечто точно очень обидное, Джинкс резко бьет ее под дых, так, что та давится невысказанными оскорблениями. Ну и воздухом, соответственно, сгибаясь пополам и силясь сделать хоть один вдох. — Я устала и хочу спать. Не надо. Ко мне. Лезть, — едко отчеканила Джинкс, собираясь все-таки пойти в душ, когда дылда бросилась на нее и плечом почти снесла назад, из-за чего Джинкс больно ударилась ногой и бедром о тумбочку. Оттолкнувшись от той, девушка прыгнула на нападавшую и свалила ее на пол, после чего началась борьба. И никто даже не заметил, как одна из соседок улизнула за дверь, чтобы вернуться через несколько минут с подмогой. — Кадеты, смирно! — комнату тут же огласил командирский голос одного из тренеров, моментально прекратившего вакханалию. Испугавшись, что за такую выходку ее вообще могут исключить из программы, Джинкс резко отскочила от лежащей на полу девушки и встала в шеренгу, прикусив саднящую от удара губу. Дылда последовала ее примеру, злобно при этом смотря на синеволосую. — Какого черта вы тут творите?! — вопрос, по-видимому, был риторический, потому что стоило им открыть рот, чтобы ответить, как тренер жестом заставил их заткнуться. — Мне плевать на ваши оправдания! Еще раз такое повторится — будете ночевать в карцере! Касается каждого. Всем ясно? — Так точно! — громко отчеканили девушки, и тренер качнул головой, с неудовольствием смотря на провинившихся. Пробурчав что-то вроде «каждый год именно от девиц одни проблемы» он вышел из комнаты, и Джинкс выдохнула, радуясь, что до исключения дело не дошло. Хотя стоило подумать об этом до того, как затевать драку. — Наш разговор еще не окончен, — прошипела дылда, но продолжать его не стала, а взяла банные принадлежности и направилась в душ. Как только дверь за ней с грохотом закрылась, комната наполнилась хохотом. — Ого, кто-то поставил Тори на место, — похлопала по плечу Джинкс девушка, а затем протянула ей руку. — Я — Элизабет. Можешь звать меня Лиз. — Джинкс, — пожав ладонь, она усмехнулась. Видимо, эту выскочку тут никто не любил. — Не знаю, кто ты, но от Тори лучше держись подальше. Ее отец — один из глав этого учебного центра, и она считает себя здесь ну... Типа главной. Хотя, ее уже два раза выдворяли отсюда за драки. Дело даже до спаррингов не доходило. И папаша ее тоже поделать ничего с этим не мог. Но об этом типа не говорят. Джинкс рассмеялась в голос, как и все остальные девочки, которые тоже поспешили представиться. Выяснилось, что они тут уже неделю, и учебный процесс начинается у всех неодновременно — группа кадетов из северной части и особенно из шаттердома Джинкс прибыла последней. — Так, ты тоже важная шишка, раз ткнула в это Тори? — Лиз с интересом посмотрела на Джинкс, пока та убирала вещи в тумбочку. Хихикнув, она заговорщически произнесла: — Совсем нет, но ей об этом знать не обязательно. Новый взрыв хохота заставил девушку чуть расслабиться. Возможно, если Тори решит задушить ее ночью подушкой, кто-то за нее все-таки вступится.

***

Когда истекает первый месяц обучения, Джинкс думает, что еще не все потеряно, и дальше будет интереснее — когда они наконец приступят к практике. Но пока преподают только скучную теорию, и она буквально спит на занятиях. Удивляясь тому, сколько можно из пустого в порожнее переливать — и что начать спарринги можно было бы и раньше. Тем более, ей не терпелось снова сойтись в драке с Тори, которая после их стычки стала делать вид, будто бы Джинкс — вообще не существует. А той это было только на руку. Правда, дать Тори по морде руки все-таки чесались, уж больно эта выскочка была раздражающей, прямо как прыщ на жопе: вроде и не смертельно, а вроде болит и выдавить нельзя. С друзьями у Джинкс тоже была напряженка. В принципе, она вполне хорошо общалась с Лиз и с другими соседками по комнате, но сближаться ей ни с кем не хотелось. А те будто чувствовали и не наседали, чему Джинкс была благодарна. Связи с родственниками тоже ни у кого не было, а потому она даже представить не могла, что происходит в их корпусе на Аляске. И насколько Вай была в бешенстве, когда узнала, что Джинкс втихушку покинула ее, чтобы исполнить свою самоубийственную мечту о пилотировании Егеря. С учетом того, что та за ней так и не приехала, следовало два вывода: либо Вайолет смирилась, но по возвращении ее точно ждет разнос, либо та вконец залупится и скажет, что Джинкс ей больше не сестра. Оба варианта девушке не нравились, но так как у нее было еще два месяца для того, чтобы придумать проникновенную извинительную речь, Джинкс старалась быть оптимисткой. Когда начался второй месяц обучения, в который наконец-то включены хотя бы практические занятия кэндо это хоть немного, но радует ее. И также к радости Джинкс на самом первом занятии ее выделили перед другими кадетами вместе с еще несколькими сокурсниками — благодаря их навыкам. Девушка даже почувствовала гордость за то, что когда-то настояла, чтобы Силко занимался с ней, пусть и недолго. Но Джинкс способная, ей и этого хватило. Да и занятие с Агатой, нужно признаться, имело свои плоды. Ее даже определили в продвинутую группу вместе с теми избранными кадетами. Но когда тренер собрал их после, чтобы сообщить об этом и узнать, где они выучили базу, Джинкс поняла, что не может об этом говорить. Поскольку ей не хотелось, чтобы она ассоциировалась с погибшим героем — крестным отцом, и Силко, который тоже был известен в качестве пилота. Ей приходится рассказать о тренировках в общих чертах, поскольку очки заработать она хотела собственным трудом, а не именами Силко и Вандера. Она в принципе никому не говорила о том, что среди ее родных были пилоты. Точнее, Джинкс вообще никому и ничего о себе не говорила. А затем, когда она приходит на тренировку через пару дней, то в пару к ней ставят молодого парня. Экко. Джинкс подкупает его улыбка и доброжелательность, а еще она абсолютно не чувствует враждебности — нежели от тех, кто остался в группе новичков. В том числе и от Тори, которой родственные связи в учебе совсем не помогали. И через некоторое время она уже может сказать, что жить в этом учебном центре ей становится легче, потому что все-таки иметь друга-сверстника — это неплохо. Иногда хотелось с кем-то поговорить. Пусть не высказать все, что копится на душе — но хотя бы других кадетов пообсуждать. Или тренеров. Или то, какого Егеря хочешь пилотировать. Что угодно — только бы не сойти с ума от одиночества, вдали от родных и близких. И однажды, после очередной тренировки, на которой ей так и не удалось в который раз найти нормальную пару, уже вечером, Джинкс вылезает на крышу их корпуса. Она уже давно приметила, что там можно вскрыть замок, но воплотить это в реальность у нее все не было времени. Расположившись на нагревшейся за день крыше, она наблюдала, как солнце медленно заходит, обагряя все красным. А вокруг раскинулась аризонская пустошь. И Джинкс не очень понимает, почему их забросили в такую глушь. Возможно, чтобы кадеты были спокойны, что находятся вдали, и им ничего не грозит здесь; но Джинкс считает это неправильным. И только сейчас понимает, что скучает по ледяным ветрам, дующим с северного океана. И самому океану, хоть и была около него за последние годы от силы несколько раз. Но эта жара и безжизненная пустыня навевают на нее только уныние и раздражение, такое же отвратительное, как и эти голые скалы, которые могут похвастаться только неисчислимым количеством лет своего существования. В отличие от Джинкс, которая, кажется, после провалов в поисках партнера не может похвастаться вообще ничем. — Джи. С ней рядом садится Экко. Девушка вздрагивает, потому что не ожидала здесь никого увидеть. Думала, что об этом месте знает только она одна. Но парень беспечно протягивает ей банку с соком, и она улыбается ему в ответ, понимая, что рада ему. — Как ты нашел меня? Он пожимает плечами; не торопится отвечать, блуждая взглядом по каньону. — Ты же сама как-то обмолвилась, что хочешь на крышу. И когда я не нашел тебя в комнате, то подумал, что ты можешь быть здесь. Возможно, у нас с тобой все же есть связь, просто мы не особо старались? Джинкс закатывает глаза, а Экко смеется. Они оба знают, что не встанут в дрифт ни при каких обстоятельствах, хоть в бубен бей, потому что это было понятно даже по занятиям кэндо. А когда позже Джинкс так ни с кем толком и не смогла встать в пару, тренер забеспокоился. Но сама она переживала об этом куда больше. Разве что не показывала. Если для нее не найдется партнера даже в кэндо, то о дрифте и пилотировании можно и вовсе забыть. Ее отправят обратно в корпус, да еще пометку поставят, что она бракованная. — Мне кажется, это вообще была изначально тупая затея, — во внезапном порыве откровенности Джинкс разворачивается к другу, и он напрягается, видя в ее глазах страх. Она так устала держать все в себе, что ей ужасно хотелось выговориться, иначе ее буквально разорвет. А Экко вряд ли ее осудит. Только поддержит — а это ей сейчас просто необходимо. — Все были против этого, словно знали, что моя судьба — сидеть механиком на Аляске. И у меня прекрасно получалось! Но нет же… У меня же мечта всей жизни! — последние слова она произнесла едко, словно пытаясь саму себя задеть. На самом деле, сейчас Джинкс озвучивала те мысли, которые вертелись у нее в голове последнюю неделю. Девушка боялась не только того, что совершила ошибку — но и того, как ей после этого смотреть в глаза Вай и остальным. Она даже была готова испытать на себе весь ее сестринский гнев — только не снисходительность и жалость из-за того, что у Джинкс не вышло. Этого она бы точно не пережила. Девушка разворачивается и подтягивает к себе колени, обхватывая те руками. Морщит нос и с неприязнью смотрит вдаль, на каньон, будто тот в этом точно повинен. Экко же не сразу понимает, о чем она. Джинкс никогда не рассказывала о своих родных. Только то, что она с шаттердома на Аляске. Да он и не спрашивал более. Не хотел лезть, видя, что для нее эти воспоминания болезненные. Но сейчас она сама завела этот разговор, явно дожидаясь от парня какой-то реакции, а потому он все же решается. Осторожно, боясь спугнуть ее, спрашивает: — Кто был против? Родители? Молчание затягивается, и Экко думает, что ответа не будет; хочет перевести тему, но девчонка достает из кармана брелок с точной копией Егеря и протягивает парню в руки. — Это же… «Зевс»? Она кивает и внимательно следит за эмоциями друга. У них были занятия по истории, где они изучали всех существующих ныне Егерей, начиная с первых моделей. И Джинкс была удивлена, что у многих кадетов кто-то из родственников когда-то был пилотом, а у кого-то и по сей день есть. Когда преподаватель кратко прошелся по всем Егерям и упомянул в частности и «Зевса», Джинкс промолчала. Потому что не смогла ничего сказать. И не хотела. Слышать в очередной раз, как героически погиб крестный, а его со-пилот остался жив, но ушел из пилотирования по своему желанию, было тошно. Она тогда только хмыкнула и случайно привлекла тем самым ненужное внимание, а потому дальше сидела молча. Если бы кто-то узнал о ее связи с Вандером и Силко, то точно стал бы расспрашивать об их последнем задании. Дне, когда «Зевс» утонул вместе с одним из пилотов. А Джинкс не готова была выставлять напоказ свою душу, лишь бы потешить чье-то любопытство. Преподаватель был в курсе, что его ученица связана с «Зевсом». Но промолчал, потому как сама девчонка не захотела это обнародовать. Некоторые, хоть и редко, но предпочитали молчать — по своим причинам. Когда Экко протягивает брелок обратно Джинкс, то видит, как та осторожно трет металл пальцем, словно хочет почувствовать, что тот живой. А после убирает его в карман. — Вандер… он был твоим отцом? Джинкс качает головой. — Крестным. Родители погибли еще при первой атаке кайдзю. — А второй…? — Экко не помнит имя, потому что его на уроке не называли. Ведь пилот жив. Не умер в бою, а после так и вовсе ушел. Не особо героично, а значит, не достойно того, чтобы остаться в истории больше, чем просто факт. Да и при том, как им преподносят информацию, которая не особо оседает в головах кадетов, это неудивительно. Однако Джинкс внезапно чувствует, что парню неловко из-за этого. Ведь Джинкс-то его знала. — Силко. Он… — она вздыхает, не очень понимая, как можно рассказать о том, что между ними было. Девушка сама не может идентифицировать их отношения. Это было так давно. По ощущениям — словно в другой жизни. Хотя прошло всего-то два месяца. — Он тренировал меня. И… мы общались. Очень близко. Спешно отвернувшись, она поджимает губы, потому как чувствует, что лицо заливает румянец смущения, который отчетливо виден на так и не загоревшей от аризонского солнца коже. Экко молчит сначала, а затем улыбается. Видя смущение подруги, он прекрасно все понимает. И переводит тему: — Скажи, зачем ты на самом деле пошла в пилоты? Джинкс напрягается, а затем медленно поворачивается, словно ища в словах подвох. А затем чуть расслабляется и убедительно говорит: — Чтобы отомстить за родителей. А потом - и за… крестного. Ее голос вроде бы кажется твердым, но в действительности она боится признаться себе, что это не главный пункт. Точнее, уже не такой первостепенный, каким был для нее в пятнадцать или шестнадцать лет. Но Экко кивает, и Джинкс видит, что он ей не верит. Да и она сама себе уже не верит. Подсознательно знает причину —а признаваться в ней не хочет. Особенно после того, как кое-кто молча ушел. — Тогда почему ты не можешь встать в пару ни с кем, а, Джи? — Я тебе что, блядь, нейропсихолог? Я откуда знаю?! Экко тут же смеется, а Джинкс впадает в ступор. Ей действительно не совсем ясно, к чему он клонит. — Просто я к тому, что ты сама знаешь причину. Потому что у тебя уже есть пилот. Ты сама об этом только что сказала, разве нет? Они смотрят несколько минут друг на друга молча, а после девчонка фыркает и откидывается на локти, хмуря брови. — Нет конечно. — Когда я окажусь прав, ты меня вспомнишь, вот увидишь. Девушка лишь несильно бьет смеющегося парня в плечо, а сама не хочет признаваться в том, что он, скорее всего, прав. И в таком случае, это просто охуительная проблема. Потому что Силко здесь нет. А если бы и был — то тот никогда не согласился встать с ней в пару. Хотя бы потому, что только так смог бы уберечь ее от возможной смерти. Раз остановить Джинкс от подачи документов в учебный центр по пилотированию егерей у него не вышло. Желудок девушки сжимается от страха. Если Экко прав, то ее мечта стать пилотом будет зависеть от человека, для которого, вероятно, теперь смысл жизни в том, чтобы она им не стала. А еще, Джинкс думает, что Силко мог знать об этом. И от этого ей хочется то ли рыдать, то ли убить его. Когда через неделю для Джинкс все же находится худо-бедно пара по кэндо, она выдыхает. Это значит, ее не отбракуют сейчас. Это значит, она доучится. А когда дело доходит до проверки на дрифт, всех, у кого имеются длинные волосы, заставляют обрезать те по плечи. Чтобы не мешались. И Джинкс поначалу была в ужасе. Она даже кончики никогда не ровняла. И представить себя без своих кос... Они ведь часть ее. Неотъемлемая часть. Так было всегда. Но когда слышит, что если она откажется, то обучение для нее закончится, то соглашается. Хотя морально это было очень тяжело — ведь на подкорке зудело знание того, что это, вероятно, бессмысленно. В итоге она и пилотом не станет, и волосы потеряет. Но стоит длинным косам упасть вниз, как Джинкс внезапно чувствует легкость. Словно оковы спали. Только вот, как девушка и боялась, встать в дрифт она так и не смогла. Как и еще несколько человек, которых оставили в запасе, со словами, что чуть позже им снова попробуют подобрать пару для дрифта. Первым делом ей хочется рыдать. Джинкс не представляет, как с таким позором вернется в свой шаттердом. Мысли о том, что она не хочет туда возвращаться, не покидают ее голову, и выбить их оттуда она тоже не в силах. Но мысли о том, что она все же встала бы с кем-то в дрифт — с кем-то другим, не с Силко — ее тоже пугают. Потому что слова Экко все-таки засели где-то глубоко — поскольку он озвучил то, что она и сама знала. Чего хотела. И боялась. И Джинкс хочет думать, что он был прав. Ей нравится так думать. Потому что… просто потому, что она не может иначе найти объяснений тому, что не встала ни с кем в пару.