День за днем

      Мне хочется бежать бегом, улепетывать от него, от себя, от своих желаний, но лифт едет как назло медленно. От футболки все еще воняет, а за ухом чешется засохшая корочка томатной пасты, которую я скребу так настойчиво и нервно, что вот-вот расчешу кожу в кровь.       Шкряб-шкряб.       Выбирай, Шань…        «Ну, его нафиг!» — думал я, нервно выскребая красное из-под ногтей. — «Не помрет! Да и вообще, сколько раз за последние несколько минут он меня наебал? Даже его слащавое «останься у меня»… Ничего не значит! Сплошные издевательства».       И как назло, лифт тормозит почти на каждом этаже, пуская всё новых и новых пассажиров. С каждой остановкой в голове моей усиленно шумит: «Вернуться?».       Выхожу на улицу, и меня встречают ветер, дождь и одиночество.       Отрезвляет.        «Вот куда мне надо», — думаю я, глядя в сторону подземки.       А потом, глядя на мокрый башмак: «Вот что я заслужил».       Скрещиваю руки на груди и обхватываю себя за локти. Изо рта, почти как дым от сигарет, вырывается облачко пара. Сколько сейчас градусов? Я семеню в сторону подземки, рассудив в целях экономии не заказывать тачку. Кожа покрывается мурашками и влагой, а волосы становятся колючими как иголки, топорщась от воды во все стороны.       Надо будет попросить Цзыцзы купить мне что-нибудь покрепче пива, а то так и заболеть недолго.       Под футболкой поджимается пресс, так организм пытается справиться с ознобом. Плечи подрагивают, а сзади ткань прилипла к спине, от чего вода заливается за пояс джинс. Промокшие трусы — не самое приятное ощущение, но хотя бы они промокли не от движений бедер Тяня…       Так! ШАНЬ!       Сейчас не время и не место об этом думать.       Его горячий лоб.       Теплые руки.       Объятия, которые могут согреть…       Наплевать!       Сейчас приеду в «Клуб» и разогреюсь. Уж Цзыцзы обо мне позаботится.       В подземку я спускаюсь промокшим до нитки. Утираю краем футболки экран телефона, так как кьюар с алипея не считывается, но, наконец, проезд оплачен, и я спускаюсь к вагонам.       Цзыцзы пишет:       «Поздно придёшь?»       Дрожащими пальцами набираю:       «Уже еду»       «Буду минут через двадцать»       Выхожу в меню смс-сообщений и в глаза бросается предпоследний диалог.       — Кретин! — вырывается у меня, и эхо моего голоса пугает прохожих женщин. — Извините, — говорю я им и отправляю номер Тяня в блок.       Нечего мне писать. Нечего будить по ночам.       Гнев и ярость прожигают изнутри и согревают. Это же гнев? Не смущение?       Не важно!       Главное, тепло.       Нахожу диалог с мамой, пишу ей:       «Я задержусь. Ложись спать»       В подземке становится шумно и поднимается ветер. В воздух взметается пыль и грязь с пола, я щурюсь и снова обхватываю себя за локти — влажный и холодный телефон неприятно прилипает к коже предплечья.       Когда захожу в вагон поезда, вижу ответ от мамы:       «Хорошо»       Такое спокойное и щемяще печальное «хорошо», что мне становится плохо.       «Ты у Хэ или пошел на свою подработку?»       «Свою подработку», — отправляю я и хмыкаю сам себе, но зуб на зуб не попадает, так что получается, будто я всхлипнул.       «Завтра утром хочу с тобой поговорить, разбуди меня пораньше»       Я отправляю маме три вопросительных знака, но в ответ получаю только «завтра», лаконичное и глухое к моим попыткам что-либо узнать.       Мысли бьются в голове как мячики от пинбола. Или я сам, как эти мячики. Меня перебрасывает от стенки к стенке движениями вагона, а запертые двери удерживают, чтобы я не вывалился наружу.       Куда я еду?       Какого черта я делаю?       Всё ли будет хорошо?       Но менять свое решение уже поздно. Отметка с моей остановкой загорается красным, и я выхожу, а автоматические двери за моей спиной захлопываются, отрезая пути к отступлению.       На станции никого.       Смотрю на часы в телефоне. Метро должно работать где-то ещё час. То ли уже слишком поздно, то ли станция настолько непопулярна. Ориентируясь в новом месте по знакам на стенах, я выхожу на улицу и обнаруживаю, что в этой части города дождь уже закончился.       И на том спасибо.       Носок неприятно натирает во влажном ботинке, мокрую футболку сквозит от ветра, но я выпрямляюсь и, старясь не трястись, так как эти сокращения только усугубляют холод (где-то я читал такое, организм привыкает к холоду тем быстрее, чем ты перестаешь дрожать), иду в сторону «кофейни для свиданий». Главное, чтобы это не было свидание моей челюсти с полом.       Захожу внутрь и чувствую, как снизу поднимается тепло.       Мысли в голове успокаиваются, оставляя только примитивные желания: покурить, напиться и набить кому-нибудь рожу.       Я перепрыгиваю через одну ступеньку, стучусь в нижнюю дверь, и на входе меня встречают уже знающие в лицо люди.       — О, рыжий мальчик! — говорит один вышибала.       — Это Фудзи, — поправляет другой.       — Я знаю, — он закатывает глаза. — Заходи, малой. Тебя уже заждались.       Прохожу в «Клуб», и они закрывают за мной дверь. Внутри шум голосов, громкая музыка и запах пива и сигарет. Уже практически родная обстановка. Как говорится, то, чего я заслуживаю. Ровно, как и моё клеймо на ноге от протертого ботинка.       — Кто? — спрашиваю я.       — Тони! И Психопаспорт подходил несколько раз, спрашивал про тебя.       — Психопаспорт? — уточняю я у одного, пока расплачиваюсь с другим за вход.       — Ну, этот. Американский психопат. Это мы его так зовем между собой. Долго произносить это — Америкааанский псииихопаат.       — А-а-а, Бэйтман?       — Бэйтман? — переспрашивают оба.       Я чуть кашляю от смеха, так как два широкоплечих, выше меня на голову мужика пялятся в мою сторону, как дети.       — Так зовут главного персонажа из «Американского психопата», — объясняю я, но по их глазам понимаю, что они не врубаются. — Ну, фильм. А главный персонаж — Бэйтман. Можете звать Психопаспорт так.       Мужики удивленно переглядываются, а потом делают вид, будто всегда это знали.       — А, понятно, — скрещивает руки на груди один и откидывается на стену у двери. — Да не, мы уже привыкли к своему варианту.       — Да-да. Проще так запомнить. Психопаспорт он и есть психопа-т, — мужчина выделил букву «т» на конце и развел руками.       — Ты, кстати, участвовать сегодня будешь?       — Да, рыжик. Давно тебя на ринге не было.       — Мы уже заждались.       — Где наше шоу?!       — Естественно, буду, — говорю я и рукой убираю влажные отросшие пряди назад. — Надо только найти Тони, перекурить.       — Он вон там, — говорит мне полуголый, как и все здесь, мужчина, который стоит, прислонившись к стене. Теперь вместо скрещенных на груди рук, он перстнем указывает вперед, в сторону курчавой борисовой макушки. Его я замечаю первым, а потом вижу беловолосого Тони. Он чуть пониже и стоит рядом, прижимаясь голым плечом к серой коже русского. — Интересно, с кем он будет сегодня драться? Неужто с этим? — замечает вышибала.       — Похоже на то, — пожимает плечами другой. — Ну, иди, — он подталкивает меня вперед, никак не реагируя на мою промокшую насквозь спину. — И не проиграй. Моя ставка на тебя!       Спускаюсь от вышибал и, минуя толпу, пробираюсь к стульям, где можно оставить вещи. Я снимаю промокшую одежду, скидываю кеды и оставляю телефон в одном из них.       Несмотря на первое правило, людей в клубе как будто прибавилось. Приходится постараться, чтобы протолкнуться мимо разгоряченных тел и добраться до Цзыцзы. Тот, будто и не было двенадцатичасовой смены, в отличном настроении. Белые волосы торчат во все стороны, делая его похожим на одуванчик, а щеки горят от румянца.       — Погоди! — восклицает Цзы. — Первый, с кем ты подрался, был твой отец?! Многие мечтают об этом, но не многие начинают с этого!       — Он не был хорошим человеком, — пожимает плечами Боря. — Если не считать драки в детском саду: как-то я сломал палец парню, который меня дразнил.       — Сломал палец?!       — Ага. Мизинец.       — Ахахах!       — Привет, — говорю я, и парни на меня оборачиваются.       — ФУУУДЗИ! — Цзы вскидывает руки в вверх, одной из которых он держал «Хайникен», от чего тот чуть-чуть выливается на меня. — Ой, прости!       Тони смахивает несколько капель попавшего мне на нос пива и хмурится, видимо почувствовав холод от моей кожи. Но заявляет, как не в чём ни бывало:       — Ты таки пришёл!       — Привет, — Боря протягивает руку, и я слегка пожимаю её.       — Ты не видел мои сообщения? — обращаюсь я к Цзы. — Я же писал, что скоро буду.       Цзы двумя пальцами извлекает из кармана телефон и пробегается глазами по уведомлениям.       — Да, прости. Не было времени глянуть. Так что? Чем хочешь заняться? Будешь пиво? — он протягивает мне свою бутылку, но я мотаю головой. — Не бууудешь??? — изумленно тянет Цзы. — Это потому что я оставил на ней свои слюни? Хочешь, я куплю тебе новую?       — Неее, — отодвигаю руку Цзы с «Хайникеном» в сторону. — Купи мне чего-нибудь покрепче.       Боря не думая извлекает из кармана фляжку и вручает её мне.       Мы с сяо смотрим на это недоуменно.       — Что это у тебя там? — раньше меня спрашивает Тони.       — Кое-что покрепче.       Борис говорит это так хладнокровно, что никто не решается задать дополнительных вопросов.       Я пожимаю плечами и забираю фляжку. Крышка поддается с тяжелым нажимом, потому что пальцы немного трясет, но когда я раскручиваю и прикладываюсь к горлышку, всё, что ещё мерзло внутри меня, согревается в обжигающем нектаре напитка.       — Ром? — спрашиваю я, даже не откашлявшись после одного глотка, делаю следующий.       — Молодец, Фудзи, — кивает Борис. — Угадал с первого раза. Имелся опыт?       Я мотаю головой, сжимаю руку в кулак и подставляю её к носу, чтобы не выпустить содержимое рта наружу.       — Просто… — говорю я, пропихнув жгучую смесь в глотку. — Парню с таким пиратским видом, как у тебя, только фляжка с ромом и подходит.       Цзы начинает смеяться, указывая пальцем сначала на меня, а потом на Борю.       — Что? — говорит он. — Пират?! Ха-ха-ха! Наконец-то и у тебя русский появилась кличка для «Клуба».       — Ага, а «Бори», что, было недостаточно?       Но Цзыцзы пропускает его замечание мимо ушей:       — Только так теперь и буду звать тебя, Пират!       — У пиратов, между прочим, тоже были клички: Воробей, Крюк или, хотя бы, Черная Борода.       — Пират Борис, — смеётся Цзы.       — О, нет.       — О, да!       — Спасибо, — говорю я, возвращая фляжку владельцу. И, продолжая общую тему: — Кстати, а почему ты представляешься настоящим именем?       — А кто сказал, что Боря моё настоящее имя? — с непроницаемым видом отвечает Борис, закручивая после меня крышку поплотнее и убирая фляжку в карман.       Смех Цзы прекращается:       — Так, я не понял?!       — Что?       — Тебя зовут не Борис? — сяо упирается кулаком с пивом в грудь Бори и заявляет: — Ну-ка, быстро сказал мне, как тебя зовут.       — Зови, как хочешь, я для тебя на любое имя откликнусь.       — Не заговаривай мне зубы! Отвечай! Как. Тебя. Зовут. По-настоящему.       С каждым словом Цзыцзы только сильнее загонял свой кулак Боре в кожу.       — Только после тебя, Тони гэгэ.       — Какой я тебе гэгэ? — Цзы отдергивает руку от Бори, как от кипятка. — Я Дон Сопрано! Прошу ведите себя поуважительнее в присутствии босса мафии.       — Ты босс мафии? — улыбается Боря, а Цзыцзы теряется от этого так, что ищет спасение во мне.       — Ну, что, мальчик-вулкан, разогрелся?       — Вроде того, — отвечаю я.       — Давай-ка, отойдем к стене, запишем тебя. Ты же сюда драться пришёл?       — Да. Вы, как я погляжу, тоже? — намекая на полуголый вид парней, говорю я.       — Прикинь! Даже этот, «босс мафии», будет драться.       Цзыцзы тыкает в грудь Бори пальцем, но смотрит при этом взглядом «спаси» на меня.       Я ухмыляюсь.       — Мне с тобой нужно поговорить, — говорю я сяо. — Отойдем, покурим для начала?       — Да! Пират Боря, жди нас здесь или иди на бой, если тебя вызовут. Мы все равно тебя найдем.       Мы отходим и встаём у стены, противоположной от входа в «Клуб». Цзыцзы протягивает мне раскрытую пачку:       — Вот и хрен ли он улыбается?       — А?       — Причем без предупреждения! Вот так вот: «На!», — Цзы делает выпад в мою сторону зажигалкой. — Держи.       — Спасибо.       Так как Боря оставил нас «наедине», не считая тусующихся вокруг полуголых мужиков, Цзы обращается ко мне с личным вопросом:       — Слушай, ты где задержался-то? Надеюсь, был на свидании со своим бесячим?       — Чего? — я чиркаю зажигалкой, но она вываливается из моих пальцев и падает на пол.       — Я угадал? — смеётся сяо. Пока я наклоняюсь, он протягивает руку и касается шеи за моим ухом. — У тебя тут что-то красное. Засос?       — Какой к черту засос?! — слишком резко поднимаюсь и отшатываюсь. — Это томатная паста! Или… Или там просто расчесано!       Цзыцзы на грани истерики:       — Чё? Томатная паста? Боюсь спросить, что у вас там были за игры? Или… — он передразнивает меня. — …ты всё-таки был на работе?       — Нет, — хмуро отвечаю я, прикуривая таки сигарету. — Ты угадал.       Передаю Цзы зажигалку, и он спрашивает:       — И что он сделал такого, что ты всё же пришел?       Я затягиваюсь, и перед глазами встает образ чуть растрепанного Тяня, с порозовевшим от жара лицом и влажными темно-серыми глазами.       — Ух, Рыжик, слишком долго думаешь. Уже передумал, что явился?       — Нет, к чёрту его! — я стряхиваю пепел, и он слетает вместе с тлеющим огоньком.       — Тише, вулканчик, не стоит воспринимать мои слова близко к сердцу. Держи, лень в карман лезть за зажигалкой.       Я киваю, и Цзыцзы передает свою сигарету, чтобы я прикурил от неё. Тем временем он продолжает говорить:       — Так у вас таки было свидание, да?       — Нет. Но я был с ним. Был у него.       — Был у него… Погоди. Это. Стоп. Наедине?       — Этот придурок разыграл сцену, будто умирает!       — Аааа, томатная паста. Кажется, я понял. И ты побежал спасать? Да? — Цзыцзы снова смеётся. — Ох, Фудзи-Фудзи, — он утирает умилительные слезы. — Это так на тебя похоже.       — И ничего не похоже.       — Этот парень наверняка знал, что делает, — сяо задумчиво выпускает облачко дыма. — Люблю таких людей. Они будто повзрослели раньше, чем остальные, и поняли эту жизнь. Под лежачий камень вода не течет, и они берут, что хотят всеми честными и нечестными способами. Пока другие ходят вокруг да около, такие, как он, не наблюдают со стороны, не ждут, а борются за то, что им нужно.       Пока сяо толкал эту речь, глаза его смотрели в сторону Бориса.       — Не понимаю, кто из нас ромом накидался, ты или я?       — Посмотрите, накидался он! — Цзыцзы прикусывает сигарету зубами и зарывается пятерней мне в волосы. — Взрослый стал? Дали крепкой алкашни попробовать, и возомнил о себе?       — Ничего я не возомнил, — выныриваю из-под его руки я. — А вот ты звучишь, как Гендальф Серый.       — Наконец-то признал, что я старый? Кстати, забавный факт! Недавно услышал. Знаешь, сколько фраз Леголас сказал хоббиту за все три фильма?       — Сколько?       — Ну, как думаешь?       — Не знаю.       — Одну! — заявляет сяо. — «Передай мне стрелы».       — Серьёзно?       — Ага, — Цзыцзы убирает бычок в пустую бутылку из-под пива и кивает в сторону амбала. — Пойдем, запишем тебя?       — Пойдем, — вздыхаю я, протягивая руку, чтобы выкинуть окурок в «мусорку» сяо.       У амбала нас встречает Вудс.       — О, Дон Антонио и его подопечный неогранённый алмаз, простите, бриллиант Фудзи, здравствуйте. Какие ваши планы на вечер?       Сяо Цзы хмурится, но отвечает с наигранной веселостью:       — А что? Хочешь сделать какое-то сомнительное предложение?       По всему виду Цзыцзы складывалось впечатление, что компания Вудса ему неприятна.       — Пусть первым кинет камень тот, кто сам без греха, как говорится. Если ты, Тони, намекаешь, что я звал Фудзи на вторую точку, то ты же сам был первым, кто пригласил его в клуб.       — Да, и я несу ответственность за это.       — И каким образом?       — Так, парни, у меня и у самого есть голова на плечах, — вставляю я.       — Эй, вы там, — обращается к нам амбал. — Если хотите что-то выяснить, в порядке предварительной записи и на ринге, пожалуйста.       — Кстати, о ринге, Фудзи. Ты видел, какой у тебя рейтинг?       Вудс, которого так нагло заигнорили, молча свалил в сторону бара. Решаю не спрашивать у мамочки-Цзы, что было у них с Вудом до моего прихода, и поднимаю глаза на стену. Рейтинг у меня теперь был между высоким и самым высоким, а разница с Бэйтменом сократилась от «1/98» втрое. От Американского психопата теперь я отставал на двадцать пять очков и двенадцать имен.       — Блять, и кого же теперь выбирать, чтобы не помереть?       — Ха-ха, — выдыхает Тони, — понимаешь, да? Чем лучше дерешься, тем сложнее зарабатывать. В принципе, если плохо дерешься, зарабатывать ты будешь тоже хреново. Палка о двух концах. Короче, предлагаю вот этих двух, — Цзы тыкает в одно имя повыше меня в рейтинге и одно пониже. — Вот этот чувак, — Цзы указывает на верхнее, — кажется, ему просто везет на ринге. Не сказал бы, что он сильнее тебя. Изворотливый, ловкий, но каждый раз происходит что-то, из-за чего противник просто ему сдается. Одному рассекло бровь и залило кровью глаз, другой случайно разбил голову о столб, третий…       — Ладно, я понял. А этот, — указываю я на нижнего.       — Это стабильность. Гарантия того, что окупится твой вход, сигареты и алкашка. Короче, твой способ заработать минимум, — Цзы тыкает в нижнее имя, а потом переводит палец на верхнее и добавляет: — А это — твой способ уйти с привесом в кармане. Но знай, если будешь выбирать противников выше, то дальше будет всё сложнее и сложнее. Ведь твой рейтинг повышается от выигранного боя к бою.       — Я это знаю.       — Ну, раз знаешь, тогда выбирай. Может тебе и самому что-то приглянулось. Не обязательно делать так, как тебе папочка Тони сказал.       — Мамочка Тони, — поправляю я. — Знаешь, это как выбирать беговую лошадь. Ты ничего про них не знаешь, и просто ставишь на ту, имя которой тебе больше приглянулось.       — Ты что, делал ставки на лошадей?       — Ага, в одной игре.       — Понятно. Тогда ты выбирай, чье имя тебе нравится больше, а я скоро приду.       Цзы отходит в бар, видимо, за новой бутылкой «Хайникена», оставляя меня один на один со стеной. Пока я стою и смотрю, за спиной раздаются звуки чужого боя и вой болельщиков. Драться, честно говоря, не хочется, но я обещал… Да и деньги нужны. Всегда нужны.       Я зевнул.       — Не спи, Фудзи.       Поворачиваюсь на голос:       — Бэйтман! Мне говорили, вы меня искали?       — Да, хотел приободрить, ведь теперь начинается самое сложное, — он приветливо улыбается и обводит рукой стену. — Чтобы добраться до меня, тебе надо победить сильнейших. Мы же устроим с тобой бой?       В уголках глаз у него собирается сеточка морщин, а желтоватые клыки чуть выпирают вперед над остальными зубами.       — Пока вы для меня Эверест…       — Ха-ха-ха! Парнишка! Все в твоих руках. Буквально.       — А теперь в твоих руках ещё и бокал с виски, рома у них не было, — говорит вернувшийся к нам Цзы, ставя мне в руку стакан с напитком. У самого него новая, покрытая испариной, бутылка пива. — Здравствуйте, Бэйтс. Можно вас так звать?       — Да, Тони.       — Простите, не знал, что вы тут будете. Так бы и вас чем-нибудь угостил.       — Можете угостить меня сигаретой?       — С радостью!       — Кстати, виски у них хреновый. Сильно не налегай, — обращается ко мне Бэйтман, протягивая руку за сигаретой.       Он достает из кармана брюк спички и эстетично прикуривает от зажегшегося в его ладонях огня.       — Прости, Фудзи, что ничего кроме хренового виски предложить не могу. Боря куда-то потерялся.       — Ничего. И спасибо!       — Кажется, я видел Борю у стульев с вещами. Он выпроваживал дятла, — между прочим сообщает Бэйтман.       — Хм, пожалуй, мне стоит отойти, проверить, как у них дела.       Цзыцзы машет рукой и опять уходит, а мы с психопатом остаемся перед стеной.       — Кого думаешь взять в противники?       — Тони советовал вот этих, — я указываю на имена рядом со своим в рейтинге.       — Вполне разумно. Ной, — Бэйтс указывает на того, кто значился выше меня, — парень, который стойку держит, только для того, чтобы прикрыть свою наготу, а не голову. Смущается он, что ли? Обращай на это внимание, когда будешь драться. Но вот этот, — указывает на нижнее имя, — серый кардинал. Ничего про него не знаю. Даже боёв его не помню. Как-то не запомнился мне и всё.       — Понял. Пожалуй, тогда их и возьму. Попробую раскусить этого, — я считываю имя со стены, — Рэббита.       — В схватке с тобой, пожалуй, я его и запомню.       Я записываюсь у амбала в очередь и отхожу в сторону. Виски в бокале кончается раньше, чем меня находят Цзы и Боря. Оба в воодушевленном предвкушении боёв друг друга.       — Последний раз видел, как ты бился, когда эта точка только начала работать. Тут человек-то было десятка с два.       — А я помню твой самый первый бой, — говорит Борис. — Жалкое зрелище.       — Эй, кого это ты тут назвал жалким?!       Вяло текущее время каждой проходящей минутой, срезало жирок с моего и так тощего сна. Я подумывал, не пропустить ли завтра на подработку в «Кэйрмолле». Начальство предупреждать нужно заранее, но если сказать, что я внезапно заболел…       — Фудзи, слышишь? Тебя вызывают.       — С кем? — спрашиваю я у Цзы.       — С Рэббитом.       — Раньше вас?       — Оказывается, он тоже тебя вызвал.        «Интересно», — думаю я и смотрю на расчищенное от людей поле, там стоит человек блеклой и непримечательной внешности. Обычный китаец, стригущийся машинкой. Наверное, недавно вернулся из армии.       Посттравматический синдром или он тоже за заработком? Если так, значит, я его мишень.       Парень оглядывает меня с ног для головы и щерится в толпу позади себя. Там, видимо, стоят его знакомые. Они там смеются надо мной?       Я тоже оглядываюсь на Цзы, ища поддержки. Он подмигивает мне правым глазом, а Боря только заинтересованно приподнимает бровь, разглядывая моего оппонента. Возвращаюсь глазами к своему противнику и почему-то вдруг не чувствую в себе сил.        «Что за аура у этого Рэббита такая?» — думаю я, ощущая мистическую уверенность в том, что проиграю. «Рэббит… Это намек на то, что мне нужно следить за его ногами?»       Бой начинается и сначала всё идет как обычно. Мы обмениваемся ударами, вальсируем на ринге, приглядываемся и оцениваем друг друга. Парень получает от меня удар в челюсть. Я пропускаю два удара в голову и ребро. Терпимо.       По телосложению этот Рэббит весит примерно столько же, сколько и я, хотя и однозначно старше. Закалённое трудом, моё тело не совсем походит на тело обычного школьника, но даже так, не дотягивало шириной плеч и ростом до Тяня.       Слева прилетает кулак и попадает мне прямо в ухо.       Как?!       Я понимаю, что надо выкинуть Тяня из головы, что мысли о нём мне мешают, но то ли алкоголь, то ли чертовщина, что случилась перед походом в клуб, не дают мне этого сделать. Всё чувства внутри скулят и тянут, говоря мне, что я должен быть не здесь.       Ещё один удар и пропуск. Снова то же ухо.       Рэббит, похоже, нашёл моё слабое место.       Решаю сосредоточить на этом своё внимание, но внутренне начинаю волноваться. Что я упускаю? Ведь я не вижу бреши в его защите.       В ухе звенит от ударов и музыки, подбадривающие крики других бойцов искажаются в мозгодробящую вакханалию.       Я прикусываю до боли губу, чтобы хоть как-то отвлечься, а происходящее вокруг вдруг замедляется. Причем это происходит только у меня в голове. Рэббит действует по-прежнему быстро. Я хорошо вижу, как он пытается нанести мне удар слева, и только тут до меня доходит — он левша.       Ставлю блок и меняю свою стойку относительно этого нового знания.       И как я сразу не заметил?!       Это же первое, что должно бросаться бойцу в глаза.       Но Рэббит меняет стойку вместе со мной, и теперь удары прилетают справа. Ставлю блок и гляжу на парня во все глаза.       Он амбидекстр?!       Такого противника у меня ещё не было.       Только я выстраиваю логику обороны и атаки с одной стороны, как парень напротив перестраивается и наносит удары по другой, незащищённой моей стороне.       И всё это можно было обдумать, выстроить план дальнейшего боя, если бы у нас были тайм-ауты, но у нас их не было. А значит, надо было искать логику обороны и нападения в процессе получения тумаков.       Бой длится до тех пор, пока один из бойцов не сдается, а сдаваться ради того, чтобы подумать и взять реванш потом, я не планирую. Ведь мне нужны деньги, а значит, нужно что-то придумать.       Итак, как победить того, кто умеет работать на обе руки, тем самым каждый раз, уворачиваясь, нанося по мне удар? И что это за техника такая? Кажется, я видел нечто подобное у Брюса Ли.       Чувак явно его фанат.       Теперь я вижу и подражание Брюсу в стойке. Рэббит будто танцует ча-ча-ча. Брюс был национальным чемпионом в этом направлении. И мой противник перепрыгивает с ноги на ногу на ровный счёт.       Раз-два-три, четыре, прыжок, поворот. Раз-два, прыжок. Три-четыре, шаг назад, два вперёд.       Закономерность! Шань, хватайся за нее!       Я понимал, что вижу, но усталый мозг не успевает обрабатывать информацию. Удар слева, два справа, прыжок, поворот, удар, блок. Подсечка!       Блять, я что, проиграю?       Рэббит роняет меня на пол и отходит, давая время подняться.       Позорно.       Кто-то наверняка сделал на меня ставку в этом бою, и где-то там наблюдает за схваткой Бэйтман.       Встаю, сплевываю кровь. Её много. Видимо, прикусил язык.       Горячая металлическая жижа заполняет мой рот. Неприятно. Неудобно. Не сплевывать же мне в промежутках между ударами? Приходится сглатывать, тратить на это своё внимание, отвлекаться.       Следи за ногами, Шань! Раз-два!       Рэббит делает выпад, но я остаюсь на ногах. Едва успеваю воспеть свою маленькую победу, как получаю удар в хребет.       Неожиданно!       Делаю несколько шагов вперёд, чтобы устоять. Слышу приближение кулака к левому уху. Вовремя оборачиваюсь и разбиваю ударом своего лба нос оппонента.       Рэббит отпрыгивает и улыбается мне кровавым оскалом.       Теперь и ты крови поглотаешь, дружище.       Бой длится дольше, чем другие, и болельщики это ощущают. Крики становятся громче. Ставки повышаются. Многие обращаются к букмекерам, чтобы интересный бой стал ещё более интересным. Уж я-то знаю, Боря показывал.       Мы продолжаем драться, и чем дольше это продолжается, тем больше я начинаю сдавать. Я подбираюсь и сосредотачиваюсь, только когда Рэббит оказывается рядом, но сам уже не нападаю.       Слышу выкрики своего имени:       — Давай, Фудзи! Я поставил на тебя!       И мне становится стыдно.       Впервые я думаю: «Это пора заканчивать».       — Чё там надо говорить, чтобы сдаться? — обращаюсь я в никуда.       Перед глазами кружатся лица. Где вообще амбал, где Цзыцзы, где Рэббит…       — ВСЁЁЁ! — кричит знакомый голос. — Противник сдался! Фудзи проиграл!       Это кричал Боря.       Ещё пара позорных мгновений, что я провожу на ринге: амбал объявляет результаты, в толпе слышатся разочарованные вздохи, видимо тех, кто ставил на меня. Я уважительно киваю победителю, а потом меня находят руки Цзы.       — Ты как, Скала?        «Ха! Теперь уже не Фудзи, а какой-то безымянный кусок горы?» — слабовольно думаю я.       — Классный бой, — говорит Боря.       — Нормально, — отвечаю, позволяя рукам Цзы меня ощупать и куда-то повести. — Я же сдался.       — И правильно сделал.       Я оборачиваюсь и замечаю Бэйтмана, разговаривающего с моим победителем. Теперь я не интересен Американскому психопату, у него появился новый «чемпион».       — Не извержение, а потухший вулкан, — констатирую я.       Цзыцзы:       — Что?       Боря:       — Отвезти вас домой?       Цзыцзы:       — Эээ… Ну, давай.       Я:       — Эй! У меня ещё один бой!       Цзыцзы:       — У тебя есть машина?       Боря:       — Ага. Стоит тут за углом.       Цзыцзы:       — Круто. А почему я раньше не знал?       Я:       — Это всего лишь один проигрыш!       Боря:       — А ты много ли вообще обо мне знаешь?       Цзыцзы:       — Ну… Честно говоря, я даже не знаю твоего имени.       Боря:       — Меня на самом деле зовут Борис.       Цзыцзы:       — А меня…       Я:       — Сейчас посижу здесь и приду в себя!       Я резко опускаюсь на корточки, а Цзы подхватывает меня за руку, будто боясь, что я упаду.       — Ничего страшного. Нужно лишь восстановить силы, — говорю я, не веря своим словам.       — О чём ты? Ты чего здесь расселся? — Цзыцзы тянет меня за руку, но я не поддаюсь.       — А как же Ной? Как же деньги?       — В следующий раз. Ты же ничего не теряешь от проигрыша.       Я думаю про себя: «Да, но ты угощал меня виски, и я тебе должен. А ещё я платил за вход, и теперь это не окупится». Но скажи я это, знаю, что Цзыцзы откроет свой кошелёк и займет мне деньги.       — Не теряю, — соглашаюсь я.       — Ну, вот и пошли!       — Но ведь… Ваши бои ещё не прошли.       — Ты хоть представляешь сколько по времени вы дрались?       — Нет.       — Это длилось минут сорок в лучшем случае! Наши бои перенесут. Многие расходятся. Сейчас два часа ночи.       — Ты сейчас серьёзно?       — А когда я был не серьёзен?! Ладно, глупый вопрос, согласен. — Цзыцзы двумя пальцами извлекает из кармана телефон. — Погоди, сейчас точно скажу: ваш бой длился тридцать семь минут!       Он показывает мне цифры на экране, и я вижу, что время 01:52.       — Реально столько?       — Да! Как серия какого-нибудь ситкома! Или артхаусный полнометражный фильм двадцатых годов.       — Бля, Тони, спасибо за уточнение. Я не про это спрашивал, но я понял.       — То-то же! Поднимайся, заберём твои вещи. Что тут твоё?       — Мы что, у стульев?       — Разуй уже глаза!       Я приподнимаю голову и вижу нагромождение вещей. Правда, их стало меньше, чем было, когда я только пришёл. Вот мои дырявые кеды, заткнутые мокрыми носками. Футболка почему-то валяется на полу. Возможно, кто-то из уходящих принял ее за мокрую тряпку и скинул.       Поднимаюсь на ноги и подбираю её с пола. Все тело болит, а спина от удара в хребет ноет.       Чувствую себя измотанно. Хочется пить…       — Вот это, — говорю я, прижимая к себе мокрую вещь. — И это, — я вытаскиваю носки, телефон и вставляю босые ноги в холодную, влажную обувь.       — И всё? Ты чё, пришел в одной футболке? Поди, ещё и на метро приехал. Попал под дождь.       — Ладно, — говорит Борис. Он уже одет. — Отведу его наверх к машине, ты едешь?       — Еду, только предупрежу амбала о переносе боёв.       Цзыцзы накидывает мне на плечи свою рубашку и говорит:       — Потом вернёшь. Я предупрежу в «Кэ…», короче, что ты завтра не выйдешь.       Во рту привкус крови.       — Да ладно. Я же не ранен.       Цзыцзы твердо смотрит мне в глаза:       — Просто скажи спасибо, а завтра отоспись.       — Спасибо…       Звучит больше как вопрос, но Цзыцзы не обращает на это внимания:       — А теперь шагай, Фудзи! На выход!       Мы с Борей уходим, и, проходя мимо людей, к своему удивлению, я слышу не «из-за тебя я просрал свои деньги», а:       — Классный был бой, Фудзи!       — Вы повторите это в следующий раз?       — Как ты менял стойку! Мне понравилось!       И тому подобное. Даже вышибалы на выходе сказали:       — Рыжий обещал нам шоу и Рыжий нам его устроил! Отдыхай, боец!       Мы с Борей выходим наружу, и я ежусь от холода, просовываю руки в рукава рубашки, застегиваясь на все пуговицы.       — Сюда! — Боря указывает на парковку перед кафе, где стояла черная, ничуть не хуже той, в которой сидел Тянь, машина.       Раньше, чем мы садимся, внутри зажигается свет и на переднем сидении оказывается водитель.       — Это кто? — спрашиваю я.       — Мой друг. Садись.       Борис придерживает мне дверь, и сам усаживается сзади. Машина имеет удлиненный корпус и шесть мест на заднем сидении. Диван для троих и два кресла напротив. Я занимаю место у окна слева, Боря кресло напротив дивана справа.       С переднего места высовывается короткостриженая голова и на плохом китайском обращается ко мне:       — Меня зовут Евгений! Привет-привет!       — Эм, здравствуйте.       — Ха-ха-ха! Здравствуйте-здравствуйте!       Евгений говорит Борису что-то на их родном языке, сразу став серьезным, Боря отвечает, а потом произносит по-китайски:       — Ещё одного ждём.       Цзыцзы появляется через пару минут, оглядывается по сторонам и реагирует, когда Боря открывает ему изнутри дверь.       — Это твоя тачка?! — бесцеремонно осведомляется Цзы. — Ещё и водитель?!       — Это мой друг, — сообщает Боря. — Евгений. Евгений, это мои друзья — Фудзи и Тони.       Боря поочередно указывает на нас рукой.       — Привет-привет! Приятно познакомиться, — отвечает тот. — Куда едем?       — Фудзи, говори адрес.       Я сообщаю улицу, номер дома и водитель заводит машину.       Спустя парковку и несколько кварталов, Цзы подаёт голос:       — Меня ты тоже до дома подвезёшь?       — Если ты хочешь поехать к себе… Можешь переночевать и у меня в отеле.       Я сгорбливаюсь и вжимаюсь в стекло.       Как притвориться, что меня здесь нет?       Я поднимаю глаза, так как ощущаю на себе взгляд, и сталкиваюсь с глазами Евгения. На его лице понимание, снисхождение и умиление.       — Конечно, я хочу домой! — с наигранной оскорбленностью заявляет Цзы. — Нет, на самом деле. В другой раз.       — Хорошо, — кажется я слышу улыбку в его голосе.       Мне интересно, как там Цзы, и краем глаза я замечаю, что Боря отворачивается к окну, но их икры плотно соприкасаются.       Евгений снова сталкивается со мной взглядом в зеркале заднего вида. Он ничего не говорит, но всё понимает. И, похоже, ему всё равно. Даже не так. Ему не всё равно. Ему радостно и смешно за этих двоих.       Машина останавливается где-то через двадцать минут, и меня высаживают у дома.       — Поспи, Фудзи, — на прощанье говорит мне Цзы.       Я поднимаюсь наверх и захожу в нашу с мамой тихую темную квартиру. Мне не хватает сил даже отправить себя в душ. Просто оставляю грязные вещи в корзине для белья и ложусь спать.       Наутро меня ничего не будит, потому что я забыл поставить будильник. Я в панике смотрю на часы: время ещё есть. Однако успеваю я только в школу.       Вспоминаю, как наказали Цунь Тоу за опоздание, и вытаскиваю себя из постели. Шевелиться не хочется, но я заставляю себя взять чистые вещи и пойти в душ. Выхожу и слышу, как мама гремит на кухне.       — Шааань!       — Я в ванную! И я опаздываю! — отвечаю я, закрывая за собой дверь.       Во рту пустыня Сахара, но заглядывать на кухню ради воды, чтобы услышать о том, о чём бы там мама ни хотела поговорить, тяжелее, чем терпеть сушняк. Когда чищу зубы, подумываю уже о том, чтобы напиться из раковины.       Скорей бы добраться до школьных фонтанчиков.       Принимаю душ, накидываю на влажное тело чистую одежду и заглядываю в свою комнату только чтобы взять ранец. Что у нас сегодня за уроки? А, впрочем, не важно. Просто сгребу в кучу учебники и тетради со стола, что-нибудь да прокатит.       Прохожу мимо кухни в прихожую. На мне тяневская школьная спортивная кофта, мои треники и жёлтая футболка. Чёртов жёлтый цвет. Натягиваю влажные кеды и, пока моё копошение не услышала мама, сваливаю за дверь.       Сегодня тепло, дождь вроде не обещали, поэтому я отстёгиваю от перил велосипед и спускаю его вниз по лестничной площадке. Лифта в нашем доме нет, зато есть сто пятьдесят ступенек, по которым я спускаю велик вниз.       Раз-два-три, прыжок.       Когда я добираюсь до школы, то смешиваюсь с толпой, проходя в ворота, на всякий случай избегая встречи с Тянем. И почему сегодня так много людей? Все резко поправились, что ли?       Прохожу в класс не пересекшись ни с кем из троедурков. Вот это везение! Сегодня, что — мой удачный день?!       — Оставляем сумки на входе в класс! — сообщает учитель очереди учеников выстроившейся перед дверью, где я встаю с конца.       Чего?       Замечаю макушку Цунь Тоу, но он слишком далеко, чтобы спросить, что происходит.       Вхожу в класс последним и оставляю ранец на стуле, прямо как в «Бойцовском клубе». Учитель выдает мне карандаш, я прохожу за свой стол и…       — Переворачиваем листочки!       Ой, да ну нахуй!       Пробный тест!       Удачный день?! Ага. Спасибо, Вселенная!       На белом бланке передо мной дохрена заданий: математика, биология, история, литература, даже чёртова химия… И как в этом всем разобраться?       Пока я ломаю голову, сгрызаю карандаш почти полностью.       — Ваше время вышло! — говорит учитель, спустя два часа. — Переворачиваем листочки с тестом!        «Фуф, наконец-то!» — думаю я, когда учеников начинают выпускать из класса.       — Мо Гуань Шань, задержитесь.       Да что за ебань?       — Я что-то не так сделал? — резко оборачиваюсь и спрашиваю у учителя.       — Ваша мама звонила…       Блять, я и не знал, что то, о чём она хотела поговорить, настолько важно.       — И что?       Учитель достает из стола бланк и заполняет его для меня.       — Это ваше освобождение на сегодня. Она просила передать, чтобы вы вернулись домой после экзамена.       Что же там такое, если это настолько важно, чтобы отпустить меня с уроков?       Выхожу на территорию школы, куда вывалилась большая часть учеников. Все галдят, обсуждая результаты теста, а я опять не у дел. Иду к парковке забирать свой велик.       Окрик из толпы заставляет меня оглянуться:       — Эй, Рыжик!       Цзянь И, обнимающий одной рукой Чжэнси за плечи, идет в другую сторону. Лицо у Сиси замученное, видимо, готовился ночь напролёт, а вот Цзянь, наоборот, как всегда доволен жизнью и собой. Улыбается своей клыкастой улыбкой, и думает, наверное, о еде, так как вторую руку прижимает к животу:       — Куда сматываешься? Прогуливаешь уроки? Хэ Тянь как раз искал тебя!       Я показываю придуркам своё официальное освобождение и прохожу мимо, показав средний палец.       Пусть знают, что я не прогуливаю!       Подъезжаю домой, смотрю на свой велосипед, на лестницу и тяжело вздыхаю… Что за вечный Сизифов труд?       Мама встречает меня в прихожей. Она полностью собрана. На ней серая юбка-карандаш, блузка и черный пиджак. Увидев меня, она перебрасывает сумочку через плечо, и носком подцепляет туфлю.       — Ма? — недоумевая, спрашиваю я. — Ты просила меня вернуться? Мы куда-то идём?       Она возится со второй туфлей и отвечает:       — Идём… Папа хочет тебя увидеть.       Мои брови сводятся к переносице, а желудок внутри переворачивается. Становится неприятно и больно.       — Он таки ответил тебе, да?! Ты об этом хотела поговорить сегодня утром?       — Да.       — Он правда хочет меня увидеть?       — Правда, Шань. Он уже ждет. Идём.       Она говорит это, мы выходим из дома, а я молчу, ведь я не знаю, что чувствовать.       С одной стороны боль и обида, потому что все это время отец игнорировал мои попытки с ним связаться. Мы не общались даже через маму по телефону. Видеть себя он тем более не позволял.       Я скучал по отцу. В детстве писал ему письма, рисовал рисунки, открытки, на всех уроках труда в школе гордо заявлял, что делаю ту или иную поделку для папы, а потом просил маму их ему отправить. Но однажды все одноклассники узнали, где и за что находится мой отец… С тех пор я стал помалкивать, реже заглядывал в альбом с его фотографиями, реже просил маму что-то передать, а со временем и вообще стал забывать, что у меня был отец.       И только спустя несколько лет, на свое шестнадцатилетие, я решил устроить папе сюрприз. Я уже был достаточно взрослым и думал, что на этот раз мы уж точно увидимся. Заработал на ингредиенты для лунного кекса, который папа очень любил, собирался его приготовить, но… итог был таким же, как до этого.       И теперь, внезапно:        «Папа хочет тебя увидеть».       И что?       И как я должен реагировать?       Здание тюрьмы встретило нас высокими черными заборами, тяжелыми металлическими дверями, серыми стенами. Всё разило стерильной стабильностью. Будто тут ничего никогда не меняется. У людей одинаково хмурые лица, подозрительные взгляды, одна и та же форма. Жесткость и четкость. Положи вещи сюда, пройди здесь, подними руки, опусти руки. Аж в дрожь бросало от того, что папа находился в этом месте постоянно. Моя желтая школьная футболка выглядела на фоне этого нелепо.       После всех махинаций по проверке и досмотру, нас, наконец, проводили в комнату для свиданий, где свободных по закону людей от несвободных отделяет стекло.       Офицер указал на место, к которому мы должны были пройти, и обозначил время, которое мы можем потратить на встречу, но мама сказала мне:       — Шань, иди ты…       Из-за перегородок между местами я не сразу увидел отца. Но папа уже сидел там и в действительности ждал.       Я подошел, сел напротив.       Папа поднял глаза, узнал меня и улыбнулся.       Я тоже узнал его и попытался улыбнуться.       Хотя какой там улыбнуться?! Я уже и забыл, как это делается!       Папа взял телефонную трубку, через которую мы могли говорить.       Я тоже взял.       — Пап…       Он был другой и такой же. На нем была полосатая форма заключенного. Его волосы были подстрижены иначе, нежели он стриг раньше. Папа ощущался выше и сильнее, хотя и заметно похудел, а глаза его блестели от слез.       — Ты так вырос…       Я смотрел на него, слушал, и внутри меня все обрывалось:       — Надеюсь, ты сможешь простить мне… Я не позволял тебе навестить меня так много лет, потому что не хотел, чтобы ты увидел своего отца таким.       И под этим «таким», он имел в виду «заключенным».       Ограниченное территориально здание, маленькая комната для свиданий с разделительным стеклом, одна и та же форма заключенных, другая стрижка папы…       Внутри все скручивалось и выворачивалось. Кости ломило, так хотелось протянуть к нему руку, дотронуться и обнять. Забрать его отсюда. Домой. Домой. Домой.       Как раньше…       — Гуань Шань… — папа протягивает руку и касается стекла. — У тебя… все хорошо?       Я начинаю отвечать, но чувствую, как болезненно сжимается ком в горле:       — У меня все хорошо… — отвечаю я. — Я хорошо забочусь о маме. Прихожу в школу вовремя. Я даже завел в школе друзей, — и горло сдавливает ещё сильнее, а слезы срываются из глаз и обильно катятся по щекам.       Я сжимаю трубку в руках и прислоняю руку к стеклу, ровно напротив прижимающейся также руке отца.       — И… — продолжаю я, — …я хотел в будущем стать таким мужчиной, который может нести небо на своих плечах, как ты, отец.       Слезы застилают глаза так, что я ничего не вижу. Я лбом вжимаюсь в стекло напротив и пытаюсь отдышаться в трубку.       В это время отец говорит мне:       — Я верю в тебя.       Когда нас уводят, моя голова ощущается как металлическое ведро, внутри ничего, кроме раскачивающегося и бьющегося о стенки маятника. На каждое движение: «БОМ! БОМ! БОМ!». Очень больно.       Только, когда мы оказываемся снаружи, мама спрашивает меня:       — Все в порядке, Шань? Ты как?       Она не шутит, не пытается ко мне прикоснуться. Просто стоит рядом и держится за сумочку. Сумочку, что я ей купил. Маме тоже нелегко пришлось. Она плакала всё время, пока стояла рядом с офицером, наблюдая за нашим с отцом воссоединением. Если это можно назвать так…       — Я бы прогулялся.       Она делает шаг в мою сторону, но я отшатываюсь и добавляю:       — Один.       — Хорошо, — говорит мама и снова крепче прижимает к себе ремешок.       Я оставляю её, а сам иду в метро. Спускаюсь в подземку, сажусь на первый подъехавший поезд, куда-то еду. В голове пусто, а раскачивающийся внутри маятник, кажется, скоро по швам раскроит мою голову.       Папа всё это время был там.       И пробудет там ещё много лет.       Я хватаюсь за голову.       Больно.       Испугавшись, что меня укачает и вытошнит или, что я расплачусь у всех на глазах, я выхожу на остановке и выбираюсь наружу. Пытаюсь отдышаться, но не получается. Слепо брожу по улицам, потому что глазами цепляю только небо. Так, устремив свой взгляд наверх, я старался удержать слезы. Дыхание через какое-то время восстанавливается, глаза перестает колоть.       Окончательно отпускает только тогда, когда я оказываюсь в знакомом районе. Совсем недалеко до дома осталось… Мама, наверное, уже там.       Возвращаться не хочется.       На глаза удачно попадается автомат с напитками. Я покупаю содовую и сажусь на ограждение во дворах, возле дороги.       Солнце несколькими тощими полосками света покрывает дом позади меня. В этом районе пространство между зданиями небольшое, дорога на одну машину, а потому и света не много. Да и вообще, место, где мы теперь жили, считалось местным гетто. Стены щедро исписаны граффити, дома для семей с маленьким бюджетом, снаружи вечно тусовались какие-нибудь бандиты.       Я допиваю содовую и, смяв жестянку в руке, отбрасываю её в сторону.       Плесь!       — Эй, Конопатый!       Поворачиваюсь, и из полосы света ко мне подходят несколько мужчин.       — Я и так был не в самом лучшем настроении, а теперь ещё и ты, мразь, на глаза попался! — я узнаю говорящего. Он коллектор, а бугаи вокруг него: физическая сила. Раньше они часто подкарауливали маму возле дома, терроризировали нас, наших соседей. Всё сошло на нет, когда мы несколько раз вызвали полицию. Теперь они действовали осторожнее. — Поднимай-ка свой зад, и пиздуй к мамочке за деньгами! Пусть возвращает долг.       Мужчина щедро затягивается сигаретой и выдыхает:       — А если у неё не достаточно денег, пусть сама выходит! Некоторые из моих ребят хорошо заплатят, если она поможет им расслабиться!       Рука сама собой сжимается в кулак и ударяет по лицу главному. Сигарета вылетает из его рта и падает на землю, а губы говорящего разбиваются в кровь.       Двое позади него пытаются схватить меня за руки, но я быстрее. Бью одного с левой руки по роже, а другому с правой заезжаю в живот.       — Он решил подраться!       Чему научили меня в «Бойцовском клубе», то и пригодилось.       Я огребаю по лицу, но даю парням главного несколько раз в ребра и голову. Один из них оказывается сзади, тот, что спереди хватает меня за спортивную кофту, не давая вывернуться. Получив удар под колени, я заваливаюсь на спину, а потом двое бьют меня ногами в живот.       — А ты был неплох!       Главный подходит ко мне и, схватив за шею, приподнимает с земли:       — Где это ты так научился драться, малыш? Дам тебе один урок, я не тот, с кем ты можешь вот так махать кулаками!       Мужик соскребает меня с земли и, подняв на ноги, впечатывает в стену. Он вполне может задушить меня. Я хватаюсь за его руку, пытаясь отнять от шеи, но сила его хватки такова, что кровь, которую сердце качало в голову, не спускалась больше обратно в тело. Лицо у меня багровеет, глаза лопаются от напряжения, но я всё равно произношу:       — Извинись, за маму…       — Ты прикалываешься?! Ха-ха… ХА-А-А! — мужик отлетает в сторону и как кегли, боулинговым мячом, сбивает своих подельников.       Наконец, обретши возможность дышать, я почти падаю, но слева оказывается рука, которая ловит меня раньше свидания с асфальтом. Первое, что я вдыхаю, это запах лимонов, сигарет и мяты.       — Даже не думайте сбежать, — говорит Тянь, и я, прижатый лицом и руками к его груди, чувствую, как вибрирует голос Хэ.       Как говорится, бойся своих желаний…       Не знал я, что мои желания осуществятся вот так, когда кровь носом, а губа разбита. Я кашляю и всё никак не могу надышаться этими лимонами и мятой.       — Постой в стороне, — обращается ко мне Тянь, и, аккуратно приобнимая за талию, пытается освободиться.       И я думаю: «Почему это я должен стоять в стороне?! Это ты вчера помирал от горячки!».       — Съеби… — говорю я, сам отталкивая его, но всё ещё задыхаясь. — Не лезь не в своё дело!       Однако Тянь не слушает, он выпускает меня из рук и выходит на коллекторов один.       — Эй! Хэ Тянь!       Но главный его уже заметил:       — Какое высокомерие! Кажется тут ещё один школьник, которому надо преподать урок!       Тянь обходит его стороной и бьет апперкотом левому в челюсть:       — Ууугх! — вырывается у него.       Второй подбегает и нарывается на локоть Тяня. Хэ действует так быстро, что я едва успеваю следить за его движениями. Теперь он бьет второго коленом в живот, помню, как ощущается этот удар на своей шкуре.       — Аргх! — вскрикивает мужик.       Тянь бьет со всего размаху ногой и роняет всех троих, как домино наземь. Один падает на другого, а снизу оказывается самый главный.       — ЭЙ! ТЯНЬ! Не раздави их!       Но он меня не слушает, продолжая и продолжая наносить удары. Когда он, наконец, заканчивает, то за грудки приподнимает главного из них. Рожа у того вся испачкана в крови.       — Извинись, — приказывает Хэ.       — П-прости… Я был не прав…       — Эй, парни! — раздается по другую сторону улицы. — Кишка не тонка, устраивать проблемы на моей территории?!       С другой стороны к нам приближалась банда, как минимум из дюжины таких, как эти. Тянь победил в сражении, но в войне…       — Сломайте ногу каждому из них!       — Бля! — вырывается у меня.       И в тот же момент маятник в моей голове останавливается металлическим «БАМ!», так как весь дух из меня выбивает труба, пришедшаяся по моей спине.       Тянь снова ловит меня за плечи, и мой нос и губы утыкаются ему в шею. Но сейчас не до этого! Ногой Хэ отталкивает парня, который ударил меня по спине, и заезжает ему по зубам. Я выныриваю из-под рук Тяня и нападаю на следующих. Какое-то время мы стоим спина к спине и отбрыкиваемся от нападающих, но людей становилось всё больше и больше.       — Гадство!       — Малыш Мо… — раздается в самое моё ухо. Тянь обернулся ко мне и легонько приобнял одной рукой. — Я расчищу тебе путь, уходи первый…       Секундой после он уже спрятал меня за спину, собираясь встретиться со всеми этими бойцами с трубами и битами наперевес.       Понимая, что от своего он не отступит, я раздраженно бросаю:       — Идиот! — а потом хватаю Тяня за руку, утаскивая следом за собой.       — За ними! — кричит толпа.       Какое-то время мы носимся закоулками моего района, и я тащу Тяня за руку, хотя вполне понимаю, что он и без моей помощи продолжал бы бежать. Кажется, таким образом, мы преодолеваем квартал или два, когда я, наконец, обращаю внимание — преследования больше нет.       Можно остановиться.       Я отпускаю руку Тяня ещё продолжая бежать, и останавливаюсь, когда нахожу предмет, на который смогу облокотиться: мусорный бак. Я заваливаюсь на него, а Хэ произносит:       — Похоже, они нас потеряли. Давай вернемся другим путем?       Я согласно кашляю.       — Ты в порядке? — взволнованно спрашивает Хэ.       Киваю, но мой кашель становится обильнее, а нос и рот внезапно взрываются фонтанчиком крови. Мы с Тянем оба удивлены, но он больше моего. Выражение лица у него напуганное, когда он произносит:       — ЭЙ! ЧТО С ТОБОЙ ПРОИСХОДИТ?       Тянь ловит меня под грудь, когда я уже сам не в силах держаться на ногах. Кровавые сопли стекают из моего носа и капают на безвольно повисшие руки. Остатками сознания слышу тяневское:       — Мо Гуань Шань…       А потом чувствую, как он поднимает меня на руки, и теряю сознание.       В себя я прихожу уже лёжа в постели от приятных ощущений в области паха.       — Хм? — произношу я, открывая глаза, и вижу, как Тянь одёргивает руку.       Голова болит, в носу и рту все также стоит привкус крови, однако, не смотря на это, я отчетливо чую запах больницы.       — Я часами ждал, пока ты наконец-то проснешься… — говорит Тянь.       Звучит это так… чертовски хорошо, что я позволяю себе попялиться в потолок секундой дольше, не нарушая повисшее после этой фразы молчание. Тянь сидит рядом со мной на табуретке, тело мое измотано бинтами, в запястье левой воткнут катетер от капельницы.       — Сколько сейчас времени?       — Почти полночь.       Полночь?! Значит я пропустил подработку в «Удобном», и мама наверняка беспокоится… Приподнимаюсь на локтях и говорю:       — Мне надо домой… К тому же, я не могу позволить себе остаться на ночь в больнице.       Все тело простреливает от боли, и я хмурюсь, когда сталкиваюсь с сопротивлением, в виде руки Тяня.       — За всё уже заплачено. И твоя мама предупреждена, она сейчас едет сюда.       Я немного успокаиваюсь, и Тянь всё же позволяет мне сесть в постели.       — Слушай, — начинаю я, решив раз и навсегда разобраться. Слишком многое я сегодня пережил. — Почему тебе обязательно влезать не в своё дело? Я не скажу тебе «спасибо».       И это буквально так! Я не сказал «спасибо» ни за один случай его героической заботе обо мне. И мне не понятно, почему он продолжает делать это…       Тянь с улыбкой смотрит мне в лицо, а потом дает щелбана по уху.       — Эй! Это больно вообще-то!       — Хорошо, — говорит Тянь, поднимаясь со своего места и продолжая улыбаться. — Ты снова стал строптивым, а значит, скоро поправишься…       — Я не настолько болен!       Почти вижу оголившиеся в смешке клыки Хэ, но отворачиваюсь, чтобы не выдать смущение. Он замечает это и говорит:       — Лучше тебе взглянуть на меня сейчас, — а когда я обращаю свой взгляд к нему, то Тянь показывает мне средний палец. — Я ухожу.       — Скройся, — отвечаю я ему тем же жестом.       Тянь покидает больничную палату, и я падаю лицом в ладони. Что блять сейчас было?!