Иная сторона предназначения

james young — infinity

Ночь выдалась холодной. Но ей нравилась поздняя осень: деревья, лишённые листвы, будто обнажённые, были совершенно беззащитны перед опасностью, скрывающейся за каждым углом. Иссохшая под ногами трава, словно в её глотке шершавый ком из кусочков металла, мешающий дышать. Сырая земля напоминала мёртвое море и воздух — такой, который отдаёт чем-то покинутым, как настоящее искусство. Йеннифэр ценила тишину, обесцвечивание оттенков природной палитры и засыпающую жизнь. Небо залито тёмно-синей краской, звёзд совсем не видно, а луна — такая тусклая — скрыта где-то за плотными облаками, наверняка сгустками чьих-то размышлений. Возможно, её собственных. И всё же ветер сильнее, чем хотелось бы, он пробирается сквозь пальто и вязаный шарф, касается разгорячённой кожи, успокаивает ноющие мышцы, вынуждает смириться. Сил сопротивляться не осталось. Йеннифэр останавливается. Замирает. Поднимает голову, приковывая взгляд к бездонной пустоши, из-за которой в глазах искриться начинает. Ей хотелось бы чувствовать кого-нибудь рядом. В такие мгновения ненависть преодолевает допустимую грань. Зачем, спрашивает она себя, зачем эти страдания? Ради чего — кричит где-то внутри — должна жить бесчисленное количество лет в царапающем одиночестве? Ради кого приходится преодолевать годы слепых блужданий? Неужели кто-то заслуживает того, чтобы изводить меня до истощения, до забытья, до разбитых в кровь пальцев? Йеннифэр ненавидела весь мир, а в такие осенние вечера, пронизанные холодом, она ненавидела всю жизнь, остановившуюся для неё в момент, когда наступил сотканный кем-то рубеж. Не нашла, не успела найти человека, который предназначен именно ей, и теперь вынуждена платить за собственные ошибки — жизнь для неё замерла, возможно, навсегда. И не изменится абсолютно ничего, если она не попытается найти проклятый, но судьбоносный знак в чужом существовании. Ни магия, ни технологии, ничего не способно помочь ей. Все оставшиеся чародеи скованы Запретом. Ни одно заклинание не разрушит его. С судьбой невозможно играть. Только найти. И если он не найдёт её, то будет вынужден страдать вечность в холодном, как этот вечер, одиночестве. Ни тепла, ни семьи, ни истинной любви. Только долгие-долгие годы, проведённые или в скитаниях, или в забытье. Каждый сам выбирает свой путь. Поиск неизвестного сводит её с ума. Собственное сердце затеряно среди выжженных дорог. Теплота чужих рук не ощущается, всё давно кажется бессмысленным. Глаза жжёт предательски, и кости ломаются, и вены точно рвутся, ей хочется сорваться и побежать. Йеннифэр резкими движениями находит в небольшой сумке практически исписанный дневник. Тот самый дневник, что заменяет ей душу и хранит в себе вечность её маленькой вселенной. В её руках — заточенный карандаш, и красивым почерком начинают выводиться десятки искренних слов: «Я всегда пыталась выразить свои эмоции на бумаге, потому что не умела иначе. Возможно, моё сознание просто заражено той болью, кишащей вновь испорченной уверенностью, превратившейся в ежедневную заносчивость? Когда я наконец-то решалась искать тебя, моя неизвестность, признаюсь, только часть моего сердца следовала за мной. И огромное количество кофейных пятен в моём дневнике — это напоминание о депрессии, в которую я оказалась загнана. Из-за тебя. Смешно как-то, сколь виртуозным становится человек, когда его сердце разбито одиночеством. И самое осмысленное, что я могу сделать сейчас, — сердечную и головную боль преобразовать в графитные отрывки. Просто думаю о том, что однажды найду надежду в своих историях. В эту ночь, когда осенний шторм пробился к моему солнцу, я понимаю, что почти ничего не осталось. Чувствую себя бессильной без напоминания о том, что всё это может оказаться чем-то ненастоящим. Кажется, всё ещё верю в нас только потому, что мне надоело чувствовать пустоту. Или, может быть, я снова обращаюсь к жалкой потребности думать лишь для того, чтобы ощутить что-то настоящее… чтобы любое начало не было наполнено только слепой верой. Затем, когда начинаю ощущать умиротворение, внезапно начинаю скучать по былым утратам. Со всеми, с кем я была до тебя… Почему же я по-прежнему так одинока? Может, потому что слова, изложенные на бумаге, не заполнили моё сердце, и оно осталось пустым? Я обещаю тебе, моя неизвестность, мой человек, что отыщу тебя. Думаю, мне пока не слишком везло в этом. Быть может, разочарования невозможно избежать, и я снова обожгусь. Но это нормально, ведь я живу и вижу день, когда это всё же закончится. Пусть не сегодня, но я знаю, что буду свободна. Как и ты. Поэтому прости, мой неизвестный человек, обычно я гораздо более спокойная, а до тех пор: обещай дождаться меня. Сердце может чувствовать себя одиноко, но каждый раз, когда я говорю себе, что одинока, я понимаю, что просто лгу, ведь ты — моё предназначение. И если сейчас мне невыносимо плохо, думаю, это лишь напоминание о том, что я всё ещё дышу ради тебя. Возможно, ты не можешь быть рядом со мной в этот момент, но боль ранит глубоко и не забывает навещать меня, подталкивая идти дальше, к тебе. Знаешь, спасибо, что всё ещё веришь в меня. Ты не проблема, ты смысл моих скитаний. И я продолжаю жить, чтобы найти тебя». Аккуратно закрывая дневник, Йеннифэр устало опускается на ближайшую скамью, расположенную в крошечном парке. В руках — бесценная для неё вещь, и страницы впитали в себя многие мысли. Черноволосая прячет запечатлённую на страницах тоску обратно в сумку, потуже обматывает шарф вокруг тонкой шеи, скрывая обсидиановую звезду, ладони греет в карманах пальто. Плевать, вновь думалось ей, сегодня можно напиться в ближайшем клубе. Один такой не по случайности находился рядом. Йеннифэр, откинув прочь всякую ответственность, внезапно бодро зашагала к сверкающей вывеске через несколько улиц. «Чистилище» — отличное название, вдохновляет. Ответственность — пусть Роше беспокоится о соблюдении устава. Юлиан позаботится о порядке на её рабочем столе. Единственное, чего было не избежать, носило человеческое имя — Трисс. Детектив дала слово, что навестит её. Трисс. Та, возле которой мечется нетерпеливая смерть, смешиваясь с ароматом сладкой клубники. Венгерберг уже находилась у самого входа, как внезапно её телефон принялся адски вибрировать. На экране ожидаемое имя — Юлиан. Можно было бы проигнорировать звонок, выключить телефон и исчезнуть из воспоминаний вселенной хотя бы на одну ночь. — Что, Юлиан? — Ты можешь избегать меня, но это касается расследования, которое превращает тебя в одержимую. — Появились зацепки? — Ты узнала бы о них ещё в том тренировочном зале, если бы не умчалась, как мегера. — К делу, Лютик. Лютик — прозвище для мужчины, который заработал себе славу настоящего бабника, обаятельного джентльмена и «скользкого» оратора. Тот самый расфуфыренный щёголь, одетый всегда, словно на показ мод. Красивая внешность скрывала за собой острый ум. Чаще всего Йеннифэр не понимала, чем именно Юлиан привлекает стольких женщин; послушав однажды его страстные речи, отчасти приняла тот факт, что языком он всё же работает неплохо. Возможно, и в более неприличном смысле. — Как ты, не заскучала по нашей общей знакомой? — В каком смысле? — Филь, Йенна, это Филь. Имя, которое почему-то не попало в списки навещавших Трисс Меригольд в день нападения. И о котором почему-то умолчала сама Трисс. — Филиппа? Каким образом? Разве она не… — Нет, она покинула город вслед за тобой. Ты же знаешь, что… — Не будем об этом. Известно, где она сейчас? — «Чистилище», до одури пафосный клуб. Будь осторожна. Это плохое место. Идеальное для неё. — Как судьбоносно, — прошептала Йеннифэр, рассматривая сверкающую вывеску над своей головой. — Что? Я не услышал. — Ничего, Лютик. Спасибо. Но откуда ты знаешь об этом? — Скажем так, Йенна… не зря ведь я один из лучших детективов наравне с тобой? По интонации Юлиана можно было утверждать, что сейчас он сидел с самодовольной ухмылкой. Венгерберг демонстративно закатила глаза, сбросив звонок. Убрав телефон в карман обтягивающих брюк привычно чёрного оттенка, она расстегнула несколько пуговиц пальто. Внутри будет жарко. Йеннифэр привыкла, что подобные заведения — притон с хорошим финансированием. Всегда громкая музыка, пьяная толпа и беззаконие. Раньше, во время учёбы в академии, она часто посещала похожие места… не одна. Оказавшись в главном зале, сильно удивилась. Стены не вибрировали из-за оглушающих басов, мимо не шаталась бездумная молодёжь и воздух был предельно чист: без примеси сигаретного дыма, дешёвого алкоголя и одурманивающей похоти. «Чистилище» — было вдохновляющим названием, а теперь — неинтересным. Вдоль позвоночника неожиданно прошлась волна будоражащего холода. Йеннифэр знала с чем ей предстоит столкнуться в ближайшие минуты. Эйльхарт здесь. Выжидает. Как плетущий ловушки паук. Хищник. Долго преследующий жертву, теперь — смакующий момент. Она знала Филиппу, слишком близко. Слишком долго. — Наконец-то ты пришла. Раздаётся счастливый голос за спинами незнакомцев. Посетителей непозволительно мало, и не очень яркое освещение дополнялось плавными, стабильными мелодиями. Когда Йеннифэр поворачивается к раздающимся со стороны шагам, когда улавливает запахи шоколада и цитрусов, — маленькие ладони уже опускаются ей на плечи, так заботливо сжимая. Момент — и Йеннифэр, не успевшая сменить опору для всего тела, оказывается затянута в крепкие, властные объятия. Филиппа, запутавшись худыми пальцами в тяжёлых и вьющихся локонах, прижимается к Венгерберг и губы её находят небольшую родинку на шее детектива — расстёгнутые пуговицы светлой рубашки позволили Эйльхарт оставить на мраморно-белой коже Йеннифэр собственнический поцелуй-укус. — Филиппа, чёрт! Детектив шипит подобно разъярённой кошке, упирается в острые плечи Филиппы, пытается оттолкнуть ту от себя и не разразиться приступом брани. Попытки остаются тщетными, обладательница глаз оттенка янтаря мёртвой хваткой вцепилась в Йеннифэр. — Прости, Йен, но я скучала. Мурлычет та удовлетворённо, кончиком носа касаясь кожаного ремешка с обсидиановой звездой на шее. Филиппа жадно вдыхает аромат сирени и крыжовника, улыбается незаметно и зажимает между пальцев ткань тёмного пальто. Йеннифэр предпринимает попытку высвободиться — на этот раз Эйльхарт отпускает её, и черноволосая незамедлительно отступает на несколько шагов, проводя невидимую для чужих глаз линию между ними. — Нам надо поговорить, Филь. Венгерберг складывает руки на уровне груди, переносит вес тела на левую ногу. Фиалковые глаза неотрывно всматриваются в лицо напротив, и Йеннифэр замечает, что Филиппа вовсе не изменилась. Гордая, независимая и необычайно красивая: такой запомнилась она с юных лет. Отрицать, что Эйльхарт была одной из самых притягательных среди всех известных ей женщин, — никчёмная ложь. Одного взгляда горящего янтаря хватало, чтобы самые уверенные люди чувствовали, как разряд электричества пробегает у них по спине. Йеннифэр не исключение. — Для тебя всё, что только пожелаешь. Филиппа тянется к запястью Йеннифэр, мягко обхватывает его и тянет ту куда-то за собой — на этаж выше, где нет посторонних, надоедливого шёпота и косых взглядов. В помещение, где их ждёт тишина, холодные напитки и единение. — Ты же помнишь, что обещала мне? Спрашивает Венгерберг, когда Эйльхарт растягивает губы в томной улыбке, упиваясь нежностью кожи под своими пальцами. — Никогда не влюбляться в тебя. Но я плохо сдерживаю обещания, Йен. Детектив мысленно чертыхнулась: Филиппа бесчестный игрок. И предсказать её следующие действия – затея бесполезная с самого начала.