Толкин vs. авторы-чернушники

      Когда чернушным авторам типа Мартина и Бэккера критики предъявляют за содержание их книг, они обожают отговорки из серии «дураку полработы не показывают» — мол, мы свои произведения ещё не дописали, когда убьют — тогда и приходите вот как допишем — тогда и критикуйте. Типичный образчик такой демагогии из серии «как вы смеете называть мой многотомный шедевр «Блудницы и драконы» садистским порнофэнтези, если я ещё даже не дописал до финального тома, где должен произойти гранд-финал?» можно наблюдать в исполнении Скотта Бэккера: «И пятое, история далека от завершения, мои критики выносят суждение по отдельным частям единого целого»[1]. Лицемерием здесь пропитано абсолютно всё. Возьмем следующий пассаж Бэккера:       «Все что им нужно делать после этого момента, это продолжать читать: у персонажа будет сотня мыслей, они набросятся на одну, включающую в себя секс. У этой мысли будет сотня возможных интерпретаций, они выберут одну, подтверждающую их критику. Сама смысловая плотность моих книг, начинает работать против меня. Все прочие объяснения отметаются, в особенности, если они толерантны. Чтобы предотвратить малейшую вероятность, что я делаю что-то более сложное, меня кидают в грязь различными способами <…> Виню ли я читателя? Да, мать вашу, именно это я и делаю. Книги — это не ботинки: клиент не всегда прав в мире письма. Но я всего лишь указываю слабости разделяемые всеми нами, постоянно нас взвинчивающие. У меня есть эти слабости. У Вас. Моральная интуиция задета, и обоснования идут бурным потоком. Я знаю, что эти обоснования убедительны: для многих людей они достаточны, чтобы признать меня виновным».       Что мы видим? А то, что Бэккер, при всей своей любви к постмодернистской демагогии про «зло — вопрос точки зрения», «я задаю серьезные вопросы» и «читатель должен интерпретировать происходящее изо всех сил» (ровно ту же самую обожает и его коллега Мартин) яростно возмущается, когда его произведения интерпретируют не так, как, по его мнению, правильно (а как же, спрашивается, «смерть автора»?). То же самое мы видим и у Мартина, протестующего против фанфикшена по вселенной «Песни Льда и Пламени», в частности, на том основании, что читатели, о ужас, могут взглянуть на его мир и героев не так, как надо ему[2], лишив Мартина удовольствия от демиургической власти над его творением[3]. Чернушники, ругающие Толкина за «навязывание своих оценок» читателям, недовольны… тем, что у них не получилось навязать «правильное» прочтение всем читателям. Не устраивающее их прочтение объявляется неправильным. Характерно, что авторы, обожающие смаковать всеобщие подлость или глупость (или оба-двое в самых замысловатых сочетаниях), очень обижаются, когда низменные мотивы и грязную подоплеку критики ищут у них самих («а нас-то за что!»).       Если вернуться к ключевому аргументу Мартина, Бэккера и их защитников — незаконченности их произведений — нельзя не отметить, что он, в сущности, аргументом не является. Например, толкиновское «Лэ о Лэйтиан», поэтическая версия истории Берена и Лютиэн, является незавершенным произведением. Более того, оно обрывается на трагической ноте, когда волк Кархарот, страж ворот Ангбанда, откусывает руку Берену, в которой зажат Сильмарил, только что похищенный героями у Моргота. Да, из других толкиновских текстов мы знаем, что путь Берена и Лютиэн завершился благополучно — но и «незавершенное» «Лэ о Лэйтиан» можно рассматривать как самостоятельное явление и делать выводы о авторской картине мира. Собственно, тот же Толкин так и не дописал главный свой труд («Сильмариллион»), который за него дописывал его сын Кристофер (и, строго говоря, мы не знаем, как выглядел бы «Сильмариллион» в версии самого Толкина). По «логике», в соответствии с которой недописанное нельзя критиковать, так можно вывести за пределы критики бОльшую часть толкиновских произведений — что было бы как минимум легкомысленно.       Судить о произведении надо не по тому, закончено оно или нет, а по тому, какая картина мира в нем присутствует. Если у Бэккера единственная дееспособная сила, способная хотя бы теоретически кого-то спасти от ада на Той Стороне — организация извращенцев-садистов (Консульт), а его противники — карикатурные неудачники (Друз Ахкеймийон) или изощренные подонки (Анасуримбор Келлхус), то всё с Бэккером понятно независимо от того, чем его цикл закончится. Если у Мартина положительные (с той или иной степенью условности) персонажи растаптываются с показательным глумлением (те же Старки), а одних негодяев пожирают другие, нередко ещё бОльшие (тут уж не буду приводить примеров — их даже слишком много) — то, опять же, всё с Мартином понятно независимо от того, кто у него в итоге залезет на Железный Трон.       Мне попадался тезис защитников соответствующих авторов — якобы истинные герои должны побеждать в развязке, поэтому торжество негодяев у того же Мартина служит нагнетанию конфликта (в случае Бэккера я таких отмазок не встречал — видимо, потому, что там авторская установка на тотальность зла слишком очевидна даже его симпатизантам). Спешу разочаровать защитников — нет такого «литературного закона», что положительные персонажи должны терпеть сплошные поражения до самой развязки. Более того, слабость этого тезиса в том, что он обнажает то, что ключевым вопросом в вымышленных мирах чернушников является вопрос силы («кто победит»), а сами они смешивают вопросы «победят ли протагонисты» (которые за время борьбы вполне могут развратиться) и «можно ли будет оценить концовку как положительную». Между тем, ключевой вопрос в действительности не то, «кто победит» — как показала нам экранизация Мартина, авторским произволом победу можно отдать хоть говорящему дереву («Трехглазому Ворону») — а авторская система оценок персонажей. Если автор систематически унижает немногих положительных персонажей всеми мыслимыми способами, выставляет их благородство глупостью, развращает их через взаимодействие с негодяями, то вопрос о том, «кто победит», уже откровенно несущественен[4].       Данный тезис уязвим ещё и с той стороны, что незаконченность произведений Мартина и Бэккера в определенном смысле характеризует этих авторов и их идеологический посыл. Хотя у подобной незавершенности есть и многие иные объяснения вплоть до (в случае Мартина, неспособного разродиться продолжением уже одиннадцать лет как) банальной лени и равнодушия к делам рук своих, она не в последнюю очередь связана с тем, что у Мартина и Бэккера хорошо получается описывать погружение придуманных ими миров в состояние полной катастрофы (или даже миры, уже на момент начала повествования безнадежно погрязшие во зле), но плохо получается придумывать выход из этой катастрофы, неважно, естественный или сверхъестественный. У того же Мартина Семь Королевств уже пятый (!) по счету том всё больше погружаются в состояние феодальной анархии, а конца и краю всё не видно.       Опять же, вот есть у нас экранизация «Песни Льда и Пламени», «Игра Престолов» — что, триумф приспособленцев и перевертышей в финале сильно похож на сколько-нибудь хороший конец[5]? Есть у нас вполне завершенные «Первый Закон» и «Эпоха Безумия» коллеги Мартина с Бэккером, Джо Аберкромби, где победа беспринципных властолюбивых циников предельно грязными средствами является константой. Есть у нас и концовки бэккеровских циклов «Князь Пустоты» и «Аспект-Император» — в первом из них над цивилизованным миром воцаряется местный аналог Антихриста (Келлхус), во втором — извращенцы-садисты из Консульта уничтожают Келлхуса и собранную им армию с помощью дьявола из машины (предательство Келлхуса Айокли и пробуждение Не-Бога). Что, кто-то правда до сих пор верит, что у писателей данного направления вообще предусмотрена опция счастливого финала в нормальном понимании, а не формата «игра была равна, играли два добра», как в противостоянии Консульта с Келлхусом?       Есть у этой проблемы и ещё один аспект. Те же Аберкромби и Бэккер по крайней мере знают, чего хотят: один смакует мамкин цинизм из серии «побеждает подлейший», другой — вышеупомянутый эффект тотальности и безальтернативности зла, обильно поливая это соусом из псевдофилософской софистики, чтобы представить обычную чернуху чем-то бОльшим, чем она есть. Мартин, в сущности, не знает, к чему он сам стремится (кто-то правда верит, что он продумал, например, такие вопросы, как в его мире работают метафизика и магия, а также кто такие Иные?), сплошь и рядом просто идя на поводу у своего подсознания (рождающего «шедевры» вроде «Свидетельств Грибка» или «Предупреждения благородным девицам» Корианны Уайльд); отсюда риторика о том, что он-де «не архитектор, а садовник», хотя настоящий садовник знает, что у него должно вырасти, если, конечно, он разводит у себя не сорняки на грядке. Данную особенность Мартина наблюдательные люди уже охарактеризовали ещё до меня:       «У меня даже есть специальное название для подобных фантазий (которым время от времени предаётся каждый писатель, включая и меня самого) — «бордель в подсознании». Это такое место, куда ты приходишь, чтобы снять с себя всякую ответственность за служение истине и красоте, которое лежит в основе творческой работы, и сказать себе — сейчас я не занимаюсь творчеством, а предаюсь фансервисным фантазиям и самоублажению. Сегодня я прошу сорок веков не смотреть на меня с вершины этих пирамид — я буду ублажать себя и заниматься интеллектуальным онанизмом.       И вот у меня такое ощущение, что авторы таких романов принципе понимают жанр фэнтези, как филиал подобного борделя в подсознании. В стиле — «мне было интересно, что получится». Как Мартин — нашел что-то интересное, и тут же — блин, как круто, а нельзя ли запихнуть это в роман? Ой, божечки, а вот ещё прикольный, многообещающий сюжетец. Сейчас, сейчас, допишу сцену про минет — и запилю новое государство под эту историю»[6].       Отдельно отмечу, что незаконченность произведений в случае того же Мартина, на которую защитники любят ссылаться как на некую индульгенцию, в действительности может быть и сознательным творческим решением приемом данного автора, почему он и не торопится дописывать те же «Ветра Зимы». Мартиновская вселенная стоит не в последнюю очередь на множестве псевдо-загадок в диапазоне от «кто родители Джона Сноу» до «каковы истинные причины Рока Валирии» (знакомые со вселенной Планетоса легко дополнят список). Эти псевдо-загадки придают вселенной Мартина видимость глубины и усиливают читательский интерес (толкая также читателей считать, что «тайная правда» внутри сеттинга Мартина соответствует именно симпатичной им версии событий), заставляя изо всех сил строить предположения «как же у Мартина всё на самом деле» и ожесточенно спорить друг с другом, в то время как на одни из них (связанных с функционированием мира и его предысторией) Мартин, возможно, и сам (ещё?) не придумал ответы, а в случае с другими их разрешение может разочаровать часть фанатов (как разочаровала большинство зрителей сериальная концовка). В случае Мартина незаконченность его книг — момент, работающий на автора (даже независимо от оценки идейного посыла его творчества), поэтому любые рассуждения читателей в духе «вот будут книги Мартина закончены, и тогда…» как минимум ненадежны.       Ещё одна характерная отговорка, изобретенная ещё маркизом де Садом и, вестимо дело, позаимствованная чернушниками для оправдания написанного ими — мол, не то что демонстрация, а неприкрытое смакование торжества зла в их вымышленных мирах вроде Эарвы и Вестероса (вроде всеобщего бесправия населения, тотального произвола власть имущих и массовой одержимости максимально извращенным сексуальным насилием на уровне, невиданном даже для реального Средневековья) не есть одобрение происходящего, а его «проблематизация». Чтобы понять всю лживость этой отговорки, достаточно вспомнить, что чернушники, по их собственным декларациям, не предлагают никаких решений, а лишь «задают вопросы» — то есть стремятся лишь обозначить проблему (что сомнительно) и добросовестно её сформулировать (что откровенно неверно). Даже если верить в их благие намерения (для чего читатель уже должен готов быть «обманываться рад»), такая «постановка проблемы» никуда не ведет.       Более того, тот же Скотт Бэккер в полемике с феминистками, критикующими его произведения за обилие сексуального насилия и сведение роли женщин до уровня мужской собственности, чуть ли не прямым текстом заявляет, что сексуально агрессивное поведение мужчин (и, видимо, всех людей) происходит не из особенностей того или иного социума (известно, что человеческие сообщества сильно различаются по распространенности сексуального насилия и иных социальных язв), а из некой примордиальной «человеческой природы"[7]. «Задавая вопросы» о природе социального зла (= занимаясь его неприкрытой демонстрацией в формате «педаль в пол»), авторы-чернушники, особенно Бэккер (как мы увидим далее, он с этой точки зрения гораздо хуже даже Джорджа Мартина, что уже успех) используют это не в духе Салтыкова-Щедрина с его «Историей одного города» (у которого гипертрофия общественных проблем и недостатков власть имущих содержит призыв их излечить), прямо или косвенно подразумевают (даже если не говорят это прямо) его вечность и неизменность.       Но в защиту Джорджа Мартина или Джо Аберкромби можно сказать, что у них среди персонажей хотя бы встречаются более-менее нормальные правители (у Мартина, например — Старки, Талли, Тиреллы, Доран Мартелл), порядочные люди (хотя и Мартин, и Аберкромби любят делать из них мальчиков для битья) и нормальные отношения любящих друг друга людей, при всей критичности того же Мартина к любви как чувству (у Мартина — Эддард Старк и Кейтилин Талли, Оберин Мартелл и Эллария Сэнд, Гарлан Тирелл и Лионетта Фоссовей, у Аберкромби более-менее нормальной парой можно назвать Гарода дан Брока и его жену Финри). Более того, чтобы получать поменьше (заслуженной) критики со стороны феминисток, Мартин обильно пихает фансервис и для них — от «копьеносиц» Одичалых и сражающихся наравне с мужчинами женщин семейства Мормонтов до дорнийских женщин-воительниц, или весьма боевых дамочек Алисанну Блэквуд и Сабиту Фрей, действовавших в Танец Драконов. Грубо говоря, при обилии трэшовых элементов в мире Мартина встречаются и нормальные, на которых, при желании, читатель или фанфикер может сконцентировать свое благосклонное внимание. То же самое и у Джо Аберкромби — придуманный им мир, в принципе, можно было бы почистить от разного рода трэша, отключить Байязу опцию всемогущества, и получилось бы относительно приличное место, где есть персонажи, которым можно сочувствовать.       У Скотта Бэккера нет даже этого. Для него принципиальна даже не навязчивая демонстрация победы зла, как для Мартина и Аберкромби, а его тотальность — и вечность этой тотальности. Абсолютное большинство правителей придуманного им мира — или религиозные фанатики, или аморальные манипуляторы (или два в одном — аморальные фанатики собственного «спасения», как Консульт). Большинство персонажей — или моральные уроды, или, на худой конец, нарочито унижаемые автором герои вроде Друза Ахкеймийона (на фоне которого у мартиновских Старков не жизнь, а сплошной праздник с редкими черными полосами). Нормальных сексуальных (во всяком случае, гетеросексуальных — Бэккер отчетливо тяготеет к яою, «крепкая мужская дружба» Сорвила и Цоронги в «Аспект-Императоре» не даст соврать) отношений у Бэккера тоже, по сути, не существует — потому что если брать личную жизнь того же Ахкеймийона, его отношения что с Эсменет, что с Мимарой, то, извиняюсь, какая ж это норма? Женщины, даже самые влиятельные (вроде Истрийи Икурей или Эсменет после становления императрицей), сведены в большинстве своем к функции утроб на ножках и «давалок» для мужчин. На фоне бэккеровской Эарвы даже мартиновский Вестерос выглядит чуть ли не оазисом адекватности, который хотя бы в теории исправим.        Бэккер сам прямым текстом заявляет, что для него отсутствие сильных женских персонажей — дело принципа, и представляет такое отсутствие чуть ли не как борьбу за равноправие: «Depicting strong women, ‘magic exemptions’[8], simply fuels the boot-strapping illusion that is strangling contemporary feminism: the assumption that the individual can overcome their social circumstances…». Между тем, даже в Средневековье, эпоху, мягко говоря, далекую от идей равенства полов, помимо женщин, представленных во власти (представительниц аристократии), были женщины-литераторы, женщины — религиозные авторитеты, женщины-врачи (и не только всякие там деревенские травницы, но и профессионалы Салернской школы), женщины-торговцы, женщины-ремесленники… женщины были представлены во всех сферах средневековой жизни, хотя позднее, с началом Нового Времени, их стали вытеснять из этих профессий. У Бэккера же женщины низведены до уровня… нет, даже не консервативной триады «Kinder — Kueche — Kirche», в которой у женщины хотя бы остается роль жены и матери. Социальная роль женщины в мире Бэккера — это проститутка и рожальный автомат, в идеале — лишенный разума, как у дуниан. Более того, бэккеровская постановка вопроса в скрытом виде подразумевает, что такое положение не изменится никогда (а значит, надо смириться).       Затронем и ещё одну отговорку, связанную со ссылками уже не на «правду жЫзни», а на «законы жанра» (как видим, чернушники не брезгуют в том числе и диаметрально противоположными объяснениями). Как пишет тот же Бэккер, «Neuropath caters to the pornographic sensibilities of men to shake them up, to twist and to problematize <…> Slashers are filled with sexploitation, so when I write a slasher, I embrace this convention with all the others. But since I have deep problems with the convention, I twist it, I try to take an effortless article of consumption — the serial rape and murder of women — and make it difficult». Мол, «да, я пихаю чернуху, потому что таковы законы жанра [в случае «Князя Пустоты» — гримдарка], но я показываю чернуху для того, чтобы объяснить, что насиловать женщин плохо». Это объяснение тоже нельзя признать убедительным.       Демонстрацию изнасилования можно одобрить с идейной точки зрения, если она акцентируется на страданиях жертвы и если в связи со случившимся показывается наказание насильника (скажем, у Толкина в «Преображенных Мифах» Моргот попытался изнасиловать деву Солнца Ариэн и был опален её светом)[9]. В случае изнасилований у Мартина (особенно в «Пламени и Крови», где пошли сплошные «королевы-в-борделях» и тому подобные «Свидетельства Грибка» и «Корианны Уайльд») и у Бэккера страдания жертвы, авторами неприкрыто смакуемые — сопутствующий фактор (наоборот, у бэккеровских инхороев есть чудо-сперма, использование которой заставляет жертв ловить мазохистский кайф), а акцент делается на удовольствии насильника от доминирования над жертвой, как в книгах одиозного американского порнографа Джона Нормана. Впрочем, Норман хотя бы не пытается выдать (если я не ошибаюсь) свои порнографические фантазии за «привлечение внимания к проблеме изнасилований». То есть Мартин и Бэккер являются ещё бОльшими лицемерами, чем он.       Чернушники, само собой, не только обороняются, защищаясь от обвинений, но и переходят в наступление, поливая грязью оппонентов. Вот, например, как это делает тот же Бэккер: «И если так, значит, вы направляете ресурсы критического мышления прочь от общества в целом, и таким образом укрепляете иллюзию, будто смыслы — это плёвое дело, будто всё можно оценивать по внешним признакам, будто мир на самом деле прост, и что «мы», кем бы ни были эти «мы», почти всегда и почти наверняка хорошие ребята. Если так, значит, вы подкрепляете магическую веру в однозначную интерпретацию, ту самую магическую веру, которая стоит за столь многими страданиями в нашем мире, за всем, начиная с угнетения и эксплуатации, и кончая интервенциями, и таким образом это вы повышаете вероятность, что однажды в грядущие смутные времена мы всё-таки уничтожим сами себя«[10].       Проще говоря, утверждает Бэккер, если не писать про черную сперму инхороев, то мир погибнет от написания чернухи (именуемой ни много ни мало «социально ответственной фатастикой») зависит выживание человечества. Тут Бэккер занимается тем, в чем обвиняет своих противников в статье про «зло как точку зрения» — пытается заткнуть возможным критикам рот с помощью идеологической риторики «за всё хорошее». Нужно ли пояснять, что его сентенции абсолютно лживы — не может же Бэккер быть глуп настолько, чтобы искренне верить, что все беды человечества проистекают исключительно из фанатизма (а не объективных предпосылок), в то время как черный цинизм с посылом «люди — мрази, мир — дерьмо, и это не изменить», может как минимум не хуже вести к «угнетению, эксплуатации, интервенции и самоуничтожению»! Но парадоксальным образом в этой же статье Бэккер сам себя высек, продвигая свою концепцию «моральной неоднозначности» и оправдывая чернушный фансервис:       «Однако остаётся ещё одна литературная иллюзия, аварийный выход, можно сказать, который необходимо поставить под сомнение, если уж не захлопнуть навсегда. Это представление, что большой писатель пишет для чего-то большего, нежели современность, будто он должен подражать Шекспиру и принадлежать, как провозглашает Бен Джонсон в Первом фолио, «не только своему веку, но всем временам!»». Итак, Бэккер постулирует человеческую ограниченность, неспособность выйти за рамки конкретных обстоятельств эпохи. Но в таком случае его разглагольствования о «моральной неоднозначности» и притязания посрамить «ограниченных моралистов» не стоят и ломаного гроша, ведь если человек и его творчество не способны выйти за рамки социума, то о какой «моральной неоднозначности», о какой «деконструкции» может идти речь? Как можно одновременно требовать от улитки смотреть на мир не из своей раковины — и одновременно провозглашать, что она эту раковину никогда покинуть не сможет? И из претендента на роль нонконформиста Бэккер, если следовать его же декларациям, обращается в зеркальную копию своих противников (только претендующую на то, что невозможно). [1] https://fantlab.ru/blogarticle16899 [2] https://7kingdoms.ru/2010/martin-rassuzhdaet-o-fanfikshene/ «Ну а теперь давайте взглянем на проблему с точки зрения писателей. Как бы сильно фанаты ни любили наших героев, мы все равно любим их больше. И вот мы наблюдаем истории, в которых другие люди вытворяют всякое с нашими детьми. То, чего мы никогда себе и представить не могли, не позволяли делать, нечто нелепое, отвратительное». [3] https://ficbook.net/readfic/9669442 [4] Для сравнения рекомендую читателям ознакомиться с «Дейрдре», прекрасной пьесой Уильяма Батлера Йейтса по мотивам ирландских легенд, заканчивающейся (частичным) торжеством жестокого и похотливого короля Конхобара и гибелью возлюбленных Дейрдре и Найсе. Но в отличии от современных чернушников, оценка случившегося у Йейтса является предельно здравой, и он не пытается изображать Конхобара как «неоднозначного» подонка персонажа — http://lib.ru/POEZIQ/JEJTS/deydre.txt. [5] https://ficbook.net/readfic/9158299 [6] https://author.today/post/176229 [7] https://fozmeadows.wordpress.com/2012/04/27/the-problem-of-r-scott-bakker/ Бэккер комментирует эту запись под ником rsbakker. [8] Иронично, что у Бэккера, именующего саму идею, что женщина может занять в обществе уважаемое положение «магическим исключением», единственные сколько-нибудь «сильные женщины» это… женщины с магическими способностями, то есть сильные за счет фактора, не существующего в реальности в принципе. Возможно, это ещё одно завуалированное издательства Бэккера над идеей равенства полов. [9] Если брать сюжеты с наказанием насильника в более реалистичном антураже, мне нравится вот эта немецкая средневековая баллада (героиня спасается «чудом Божьим», но отчасти это поэтическая условность) — https://natalyushko.livejournal.com/490753.html?. [10] https://spacemorgue.com/posthuman-literature/