Толкин vs. авторы-чернушники

      Я долго думал, что именно мне напоминает мартиновская формула «соткан из света и тьмы в равных долях», характеризующая особо «неоднозначных» личностей вроде принца Деймона Таргариена. Было какое-то острое чувство deja vu — из серии «я это всё где-то уже видел». И, наконец, до меня дошло. Да это же так называемый «сложный человек» Константина Богомолова, мужа пресловутой Ксении Собчак, из его «манифеста»! «Манифест» примечателен тем, что в нём Богомолов формулирует свой, не побоюсь этого слова, антропологический идеал. Идеал этот удивительно созвучен некоторым мартиновским мотивам — с той разницей, что у Богомолова, в отличие от Мартина, ввиду проживания в России, нет нужды мимикрировать под западную леволиберальную повестку (он мимикрирует под христианство, что, конечно, особенно иронично с учётом его подлинных взглядов, сквозящих из соответствующего текста), которую он ненавидит:       «Европа испугалась в человеке зверя, не понимая, что звериное — это такая же природная и органическая часть человека, как и ангелическое <…> Европа решила кастрировать сложного человека. Кастрировать его темную природу, навсегда замуровать его бесов <…> Новый рейх объявил войну смерти. Войну человеческому естеству, в котором увядание и смерть — часть непостижимого божественного замысла. Погоня за вечной молодостью стала внутренней идефикс нового западного социума. И очевидна причина: смерть непредсказуема и божественна <…> Европа быстро прошла путь от сексуальной революции, ставшей новым европейским постнацистским ренессансом, до тотальной борьбы с энергией секса — самой витальной, эмоциональной и неподконтрольной части человеческого бытия. Ибо секс — это свобода. Секс — это опасность. Секс — это звериное в человеке«[1].       Ну чем не Джордж Мартин? Тут и «свет и тьма в равных долях», только в иной формулировке («звериное» vs. «ангелическое»). Тут и идея, что самоограничение — кастрация, см. сплошной мотив кастрации и символической кастрации у Мартина применительно к организациям, подчиняющимся внешнему принципу, религиозному или нет. Тут и преклонение перед смертью как высшей силой, идея её «божественности» — ср. с танатоцентризмом мартиновского Планетоса, где самая могущественная религиозная организация — секта убийц имени бога смерти, а в сериале даже прямо озвучена формула о том, что «Есть только один бог — смерть. А смерти мы говорим лишь одно — не сегодня». То есть «божественность» понимается «номиналистски» (примат «Божественной воли» над «Божественным разумом») — как способность к непредсказуемому тотальному насилию, поскольку смерть есть высшая форма насилия над живым существом — его удаление из бытия. Наконец, секс понимается как форма «раскрепощения», где человек расслабляется, на время перевоплощаясь в свинью — см. мартиновских любителей этого дела, которые у него регулярно теряют человеческий облик (самый яркий пример — это, конечно, Эйгон IV Недостойный и его дальний потомок Роберт Баратеон).       Возвращаясь к «звериному» vs. «ангелическому» — как я уже отмечал ранее[2], аристократия мартиновского Планетоса на символическом (а порой и на буквальном — см. Старков-варгов) уровне имеет «звериную» природу — причём апогея данная тенденция достигает в случае валирийцев, «высшей расы» мира Мартина, которые «от крови дракона» (и, по слухам, это надо понимать буквально), вплоть до периодического рождения у них драконоподобных уродцев. При этом валирийцы, если сравнить их с эльфами, «высшей расой» мира Толкина, наделены в сравнении с обычными людьми ещё более экзотической внешностью — толкиновские эльфы выглядят как люди, просто более высокие, очень красивые и с сияющими глазами, в то время как у валирийцев волосы серебристого цвета[3] и глаза разных оттенков фиолетового. То есть валирийцы, с одной стороны, экзотически, «ангельски» красивы — а с другой стороны, проявляют «звериное» и на буквальном (связь с драконами, рождение драконоподобных уродцев), и на символическом (неконтролируемые страсти) уровне. Как хорошо сформулировал на этот счёт мой друг Джей: [для Мартина] «Самое прекрасное в человеческой природе — оно же самое страшное. Видимо, результат евгеники, особенная раса, спаривающаяся только между собой, сексуально свободная и извращенная одновременно«[4].       Подобное совмещение «звериного» и «ангелического» начал в качестве идеала «неоднозначного» героя интересно тем, что у Толкина — одного из авторов, с творчеством которых Мартин определённо знаком и на Мартина определённым образом (правда, в случае Толкина скорее по принципу «от противного») повлиявших — такое совмещение является атрибутом сил сверхъестественного зла. Не случайно низшие умайар, толкиновский аналог падших ангелов, систематически принимают обличье гигантских волков и пауков, гигантских рептилий, летучих мышей, сов — то есть животных (что характерно, хищных). Возьмём таких его злодеев, как Мелькор-Моргот и Саурон:       1) Мелькор-Моргот — сделавший своей «Кощеевой иглой» весь мир, вследствие чего победа над ним невозможна без уничтожения всего мира (см. «Кольцо Моргота»), способный манипулировать вероятностями (см. историю Турина Турамбара), создавать новые виды послушных ему чудовищ (орки и тролли), непревзойдённо обманывать собственных врагов («раскаяние» Мелькора перед Манвэ), а также манипулировать другими разумными существами (Непокой Нолдор)… и при этом мелочный самовлюблённый тиранчик (см. его беседу с Хурином), страдающий от любви к драгоценным побрякушкам (эталонный пример тут это Сильмарилы — но, по-видимому, у него это распространяется на любые сокровища в целом, причём данное пристрастие переняли такие его слуги, как драконы — которые у Толкина любопытным образом сочетают манерный аристократизм с жаждой сокровищ) и приступов неконтролируемой похоти, кончающихся для него неизменно плохо (Ариэн, Лютиэн). Из-за этого он даже регулярно превращается в персонажа мерзкого, но откровенно комичного[5]. При этом Моргот идеально соответствует типажу «Имитационного Правителя», которому соответствует и большинство политиков мартиновского Планетоса.       2) Саурон — глава тайной полиции и специалист по контрпартизанской борьбе (см. историю уничтожения отряда Барахира), великий волшебник (одна лишь система Колец Власти чего стоит, хотя там, конечно, они работали вместе с Келебримбором — но Ородрета с Тол Сириона он выгнал «чёрным облаком страха» без сторонней помощи), прогрессор (см. его «цивилизаторскую» деятельность на Юге и Востоке Средиземья), демагог-манипулятор похлеще своего шефа, умеющий к каждому найти свой подход (см. его работу что с Келебримбором, что с Ар-Фаразоном), специалист по управлению людьми через религиозные культы… и при этом патологический садист, порой даже во вред себе (скармливал воинов из отряда Финрода волку по одному вместо того, чтобы их нормально допросить с использованием соответствующих средств), порой терпящий позорные поражения исключительно из-за болезненного самолюбия (поединок с Хуаном, где он слепо положился на пророчество). Я уж молчу про его функции «лорда оборотней» (в поединке с Хуаном Саурон перекидывался из одного хищного животного в другое) — вот уж где «звериное» в сочетании с «ангелическим» в полный рост!       В общем, «свет и тьма в равных долях»©.       И у Мартина (и других авторов-чернушников) в художественном творчестве, и у Богомолова в его публицистике прорывается одна и та же идея, засевшая у них на подсознательном уровне — что творческая активность может быть только преступной (см. Квиберн, гнобимый «консервативными» мейстерами за свои «передовые» опыты), «не-кастрат» — только насильником. Взять хотя бы рглорианскую легенду о Азор Ахае, который создал волшебный меч, победивший силы тьмы, за счёт жертвоприношения собственной любимой жены. На этом фоне даже толкиновские злодеи как-то бледнеют — ни Саурон для создания Единого Кольца (предмета, созданного исключительно в дурных целях, для порабощения чужой воли), ни даже Моргот для создания Гронда никого в жертву не приносили (во всяком случае, я не помню у Толкина никаких указаний на это) — хотя, казалось бы, Толкин, рисующий Моргота и Саурона как максимально возможную степень приближения ко злу, был бы рад что-то такое нарисовать[6].       То же самое и с сексом. Если брать мартиновских «неоднозначных», то они в плане сексуальных пристрастий удивительно похожи на толкиновских злодеев — чуть ли не все как на подбор или явные любители «остренького» в сексе (как толкиновский Моргот), или нарочито отстранены от всяких там плотских глупостей (как толкиновский Саурон). Сам по себе этот факт довольно любопытен. Ведь, казалось бы, репрезентация «тьмы» в персонаже через его сексуальные пристрастия — ход довольно примитивный, и в скотском отношении к сексуальному партнёру или сексуальных перверсиях нет ничего подлинно-необычного, как-то выделяющего «неоднозначного» персонажа из общей массы, поскольку вести себя так может и заурядный обыватель. Если брать неоднозначных (без кавычек) персонажей Толкина — Феанора и его сыновей, Турина Турамбара, Ар-Фаразона, да хоть гнома Мима — то сексуальная жизнь у них была самая обыденная[7], хотя они все вполне себе совершали в том числе откровенно дурные в моральном плане поступки.       Конечно, можно вспомнить таких толкиновских персонажей, как Эол и Маэглин, из которых первый являлся откровенным домашним тираном (и в итоге убил свою жену Арэдель, пытаясь убить своего сына Маэглина), а второй пытался принудить свою кузину Идриль выйти за него замуж и убить её сына Эарендиля. Но, опять же, тот же Маэглин вошёл в историю не своей одержимостью Идриль (если бы он просто напал на неё и её сына и в ходе этого был убит Туором, его бы никто и не запомнил), а своими качествами воина и мастера (в положительном плане) и предательством Гондолина (в отрицательном плане). И, в отличие от большинства мартиновских "неоднозначных", у них есть какие-то положительные качества — тот же Маэглин исходно верно служил Тургону (несмотря на отрицательные качества вроде неприязни к людям и зависти к Туору как своему счастливому сопернику за руку Идриль), а предателем он стал лишь после попадания в плен к Морготу, где его сломали. В образе Маэглина есть всамделишняя неоднозначность, без кавычек, потому что можно поверить, что у него был шанс стать хорошим человеком (эльфом) — чего о, к примеру, принце Деймоне не скажешь.       По справедливому замечанию одного моего читателя, у Джорджа Мартина в книгах прослеживается неприятная идея, что есть будто бы некие особые люди, титаны, которые творят «великие дела» (великие преимущественно остающимися в результате горами трупов — никакого долгосрочного позитивного выхлопа, в отличие даже от деятельности толкиновского Саурона, там не прослеживается[8]) и при этом стоят над человечностью, законом, этикой и др. (см. сам концепт Таргариенов как стоящих над существующими в Вестеросе моральными нормами «сверхчеловеков»). Тут можно вспомнить и манифест Богомолова, сетующего, что к «сложным человекам», деятельно «сочетающим звериное и ангелическое», имеют наглость лезть с претензиями морального характера: «…сегодня на Западе исследуется под микроскопом не форма носа и национальная принадлежность, но этическое прошлое каждого успешного индивида: нет ли там, в глубине десятилетий, какого-нибудь хоть небольшого, но харассмента, абьюза»[9].       И несмотря на пресловутую «повесточку», подобный посыл прорывается не только в творчестве самого Джорджа Мартина, но и в современных его экранизациях. Взять хотя бы, к примеру, сериал «Дом Дракона». На первый взгляд, это типичный образчик «повесточки», то есть леволиберального прогрессизма — «злые мужланы не пускают сильных женщин во власть». Но на самом деле под маской «повесточки» — как и в случае уже упоминавшегося мною сериала «Властелин Колец: Кольца Власти» — скрывается апология безнаказанности «элит». Достаточно вспомнить о том, что чуть ли не самые обеляемые персонажи «Дома Дракона» — принцы Деймон и Эймонд Таргариены, в оригинальной мартиновской истории Танца Драконов («Пламя и Кровь») выступающие в качестве редкостных моральных уродов (хотя, конечно, Деймон хуже Эймонда — и, видимо, потому у Мартина он и побеждает его в воздушном поединке над Божьим Оком, хотя Эймонд имел бо́льший, чем его дядя-соперник, опыт боев с другими драгонрайдерами). Хотя, казалось бы, по современным моральным стандартам сексуальные пристрастия того же Деймона откровенно морально сомнительны, если не криминальны (любовь к проституткам, причём с уклоном в сторону «помладше»).       Вообще сериал, насколько я могу судить, откровенно продвигает посыл «жизни тех, кто не принадлежит к элите, не важны». Достаточно вспомнить омерзительный сюжетный ход сериала, где, чтобы Лейнор Веларион смог сбежать из страны, а его жена Рейнира — выйти замуж за принца Деймона, организуется убийство другого человека, которого выдают за Лейнора. Во время коронации Эйгона II Рейнис Почти Королева устраивает натуральную Ходынку, прилетая туда со своим драконом, но зрителям предлагается умилиться тому, что она не стала убивать своих родственников из Зелёной Партии — что смотрится крайне глупо с учётом того, что у Рейнис была возможность физически уничтожить всё руководство вражеской фракции. То есть все эти жертвы были исключительно ради красивого, но бесплодного политического жеста. И это делает «программный» персонаж, произносящий пафосные фразы вроде «мужчины скорее сожгут Семь Королевств, чем увидят, как женщина восходит на Железный Трон».       Проблема в том, что все эти идеи про существование якобы неподсудных обыденной морали «сложных человеков» не являются чем-то новым. В ницшеанстве и социал-дарвинизме нет ничего оригинального — даже для литературы в жанре фэнтези. Вспомнить хотя бы того же толкиновского Саурона — и его деятельность в Нуменоре в качестве советника Ар-Фаразона («великие короли не признают отказов и сами берут то, что принадлежит им»). Увы, сравнение снова не в пользу Мартина — поскольку нуменорцы у Толкина это великая цивилизация, изменившая весь мир (даже «Всеобщий Язык» толкиновского мира — это вестрон, диалект нуменорского адунаика), так что у них, как и обрабатывающего их Саурона, хотя бы были объективные причины так заноситься. А Таргариены у Мартина — самовлюблённые идиоты, даже сколько-то централизованную сословно-представительную монархию вместо феодального хаоса не сумевшие построить.       Подобная творческая неудача Мартина, о которой я говорил в предыдущей заметке — из серии «задумывался великолепный мерзавец, а получился самоуверенный мерзавчик» — особенно показательна в идейном отношении. У Мартина при завуалированной проповеди идеи, что, мол, есть такие великие люди, которые могут стать «по ту сторону добра и зла», великих людей почему-то в упор не получается нарисовать — и особенно в тех случаях, когда их величие прямо прокламируется автором («Порочный принц»). Кажется, о подобных коллизиях принято говорить «Логос не обманешь». Что же до идеи, согласно которой для «полнокровной», «не-кастратской» жизни «звериное» требуется непременно — проводимой Мартином завуалированно, а Богомоловым прямо и в лоб — мне вспоминается замечательный современный мюзикл «Джекилл и Хайд».       Данный мюзикл является переосмыслением произведения Роберта Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». У Стивенсона Джекилл становился Хайдом, чтобы в обличье Хайда предаваться тем желаниям, которые он считал постыдными для себя как для Джекилла. В мюзикле этот сюжет трансформировн — по его сюжету Джекилл, напротив, стремится, изменить человечество к лучшему, но в результате его опытов на себе он получил обратный результат, превратившись в чудовищного Хайда. Примечательна сквозная тема Хайда («Alive / Живой»)[10]:

It's the feeling of being alive! Filled with evil, but truly alive! It's the truth that cannot be denied! It's the feeling of being Edward Hyde! Это чувство — быть живым! Переполненным злом, но по-настоящему живым! Это правда, которую нельзя отрицать! Это чувство — быть Эдвардом Хайдом!

      Мюзикл, в отличие от Мартина или Богомолова, не пытается выдавать чёрное за белое — соединение «звериного» и «ангелического» в людях в мюзикле является следствием глубокой порочности того общества, в котором действуют герои повествования (взять, к примеру, откровенного злодея и извращенца, епископа-педофила Бэсингстока — одного из главных оппонентов Джекилла). Самого Джекилла становление «сложным человеком» приводит к жизненной катастрофе — из знаменитого учёного, собирающегося вступить в брак с любимой женщиной, он становится трупом. И, главное, в отличие от мартиновских «неоднозначных», Джекилл находит в себе силы остановиться — когда, перевоплотившись в Хайда прямо на собственной свадьбе, он понимает, что может причинить вред собственной возлюбленной, он велит своему другу, Аттерсону, застрелить его. [1] https://introvertum.com/manifest-konstantina-bogomolova-pohishhenie-evropy-2-0-polnyj-tekst/ [2] https://ficbook.net/readfic/11724143/31272261 [3] У Толкина, для сравнения, подобный экзотический цвет волос (серебристый) присущ лишь королевской династии линдар и, по одной из версий, Мириэль Териндэ, матери Феанора — большинство эльфов обычные брюнеты, рыжие или блондины. [4] https://7kingdoms.ru/talk/threads/13896/page-365#post-4589465 [5] https://ficbook.net/readfic/12588093? [6] Интересно, что современный сериал «Властелин Колец: Кольца Власти», продвигающий, как и творчество Мартина, «моральную неоднозначность», такую версию как раз изложил — якобы Саурон и Келебримбор создали Кольца Власти с помощью знаний, полученных Сауроном в ходе изуверских экспериментов над орками. [7] Турин Турамбар, несмотря на откровенно криповые моменты вроде женитьбы по незнанию на собственной сестре, в отношениях со всеми женщинами вполне себе джентльмен, и даже вожака банды «гаурвайт», в которой состоял, убил за попытку изнасилования. Ар-Фаразон по одной из версий силой вынудил свою кузину, королеву Тар-Мириэль, выйти за него замуж — что, конечно, характеризует его, если принимать эту версию, как дурного человека — но сделал он это в первую очередь для того, чтобы узурпировать её власть, а не чтобы извращённо насиловать её и издеваться над ней (как обращался, к примеру, Эйгон IV Недостойный со своей сестрой-женой, королевой Нейрис). [8] О такой картине мира хорошо написал Джон Мильтон в «Потерянном Рае»: "Ответствовал Архангел: «— Это браков Неравных, явленных тебе, итог. Совокупились в них добро и зло, Враждебные друг другу: их союз Безумный порождает сыновей, Чудовищных и телом, и душой, Подобных тем гигантам-силачам, Издревле славным, ибо в оны дни Лишь грубой силе воздадут почет, Ее геройской доблестью сочтут И мужеством. Одолевать в боях, Народы покорять и племена, С добычей возвращаться, громоздя Как можно больше трупов, — вот венец Грядущей славы. Каждого, кто смог Достичь триумфа, станут величать Героем-победителем, отцом Людского рода, отпрыском богов И даже богом, но они верней Заслуживают званья кровопийц И язвы человечества; но так Известность обретется на Земле И лавры, а носителей заслуг Доподлинных — забвенье поглотит»". [9] Обращу внимание — Богомолов жалуется не на то, что в результате этой кампании пострадал кто-то невиновный, а что к «успешным людям» вообще смеют прикапываться. [10] https://www.youtube.com/watch?v=VzVbFBRnk_s