Шеол

Сидя у постели спящего Макса, Денис пытался вспомнить, как всё вообще до этого дошло. Возможно, неплохой идеей было бы просто предупредить гостей заранее, чтобы не совались к озеру в ближайший месяц. Но как объяснить источник опасности, не скатываясь в голую и неприкрытую правду? Да и разве кто-то бы стал слушать? У них же третий глаз в жопе открывается, вон, только когда с нечистью лоб ко лбу сталкиваются и кого-то уже по-настоящему поджирать начинают. Да и вообще, не хозяйская это обязанность — следить за детским садом. Всё буквально с ног на голову кувыркнулось с их приездом. Опять же, кто-то разве звал? Он, вон, вообще дважды предлагал уехать, пока было не поздно. Но нет. И вот как теперь этих долбоящеров выпустить из Топей, почуявших кровь, Титов не представлял. Перед глазами вновь встала сцена у озера. Каким чудом от воды удалось оттащить заоравшего от ужаса Кольцова, который было ринулся спасать товарища, — известно только Денису, хлипкому на вид, но блядски сильному благодаря нечеловеческой сущности. В кольце худых рук Макс бился что есть мочи, но потом обмяк, осел, в одну точку уставился. Приоткрылась ему деревня с самой неприглядной стороны, по мозгам дала — будь здоров. Надо было что-то делать. Денис тогда его лицо холодными ладонями к себе повернул и заставил в глаза заглянуть. Скользнул ко лбу пальцами, по кудрям непослушным провёл, запустил прохладу в чужую голову. Она сработала как временный анестетик: Кольцов шумно выдохнул и глаза прикрыл, сдаваясь на милость хозяйскую. У него абсолютно не было сил бороться или что-то пытаться понять после такого нервного потрясения. Оно и к лучшему. Теперь, вот, спал, натужно и хрипло дыша. Денису не нужно было его виска вновь касаться, чтобы представить, какие кошмары отныне будут посещать несчастного журналиста. Цена за здравый ум в деревне была непомерно высока. Осторожно прикрыв за собой дверь в спальню, он вышел к Анне Петровне. Та как обычно суетилась тихонечко возле плиты, что-то помешивая в кастрюле и травки всякие разминая в каменной ступке. — Ты не беспокойся, — в полголоса проговорила она, не оборачиваясь, — я за ним присмотрю. Отварчиками своими отпою, ему полегче будет. Себя-то вспомни, как первый раз приехал. Чем больше он будет воды нашей пить, тем скорее свыкнется. Денис устало присел на стул, опустив голову на сложенные на столе руки. Ласковая старушкина ладонь тут же невесомо вскользь погладила по спутавшимся волосам. — Ничего, ничего, — шепоток звучал уже не вслух, а внутри головы. Титов послушно прикрыл глаза, позволяя себя убаюкать. — Всё проходит, и это пройдёт. Всё проходит, и будет легче. В монастырь тебе надо, к Сонечке. Монастырь Денис не любил. Его холод пробирал до костей. Ничего святого в этом месте не было, за исключением, разве что, поселившейся в нём Сони. Ступая по плесневелым от времени каменным плитам и мимолётно касаясь подушечками пальцев шершавых стен, он шёл всё глубже, чувствуя, как тьма постепенно сдавливает виски. В голове звенело от скребущихся о череп голосов неприкаянных душ. Они настойчиво шептали, царапали воспалённые мозги, рыдали отголосками, бубнили, застилали уголки глаз мажущими тенями. Справляться было тяжело. Отгонял наваждение только свет, тлеющий от встречавшихся по пути свечных огарков. Впереди маячила прогнившая от сырости лестница, ведущая на чердак. — Хозя-я-яин пожаловал, — расплылась в широкой улыбке Лиза, сверкнув подведёнными глазами откуда-то из угла. Денис благосклонно пожал её мёртвую руку, вдыхая полной грудью едкий запах формалина. — Давненько не виделись. Я уже успела соскучиться. — Немудрено. Лиза так и не научилась за годы выходить из монастыря на свет божий. Её обитель была на самом деле тюрьмой, где надзирателем по собственной воле оставалась младшая сестра. — Как жизнь в склепе? — Титов медленно обошёл большой каменный столб по оси, разглядывая пыльный полумрак чердака. Здесь всё осталось по-прежнему, как он помнил: неуютно, могильно, спёрто и с привкусом ладана. Сверху свисали клочья пыльной паутины, по стенам полз мох. По углам разбросана ветошь и какое-то старое тряпьё. — Ты хотел сказать, посмертие? Денис закатил глаза. — Файн, ворэва. Лиза рассмеялась и спрыгнула с насиженного места. Вплотную подошла, меря Титова с ног до головы; обогнула по кругу и как будто даже принюхалась, пока пристально разглядывала со всех сторон. С губ не сходила слегка плотоядная улыбка. — А вот от тебя жизнью разит за километр, — вынесла наконец вердикт, утягивая Дениса за локоть вглубь чердака; туда, где теплился отблеск вечно зажжённых свечей и кроткого оконного света. — Да разве ж это жизнь, — пробормотал он в ответ, на ходу волосы руками поправляя и ворот свитера оттягивая. Воздух оставался густым и неприятным. — Ты, наверное, единственный Хозяин за всю историю этой ебучей дыры, который не наслаждается своим положением. Титов только плечами пожал, отмахиваясь от ненужных мыслей. Старая шарманка. Вечный спор. — Здравствуй. Тихий голос Сони как-то разом заглушил все сторонние мысли и голоса. Лиза понятливо отступила назад, в полумрак, проведя напоследок подушечками пальцев по хозяйскому плечу. Денис сделал глубокий вдох и шагнул ближе к иконостасу, окружённому плотным кольцом тающих свечей. — Привет, Сонь. Они не виделись год. С прошлой весны много воды утекло; было время как следует подумать обо всём, что друг другу наговорилось в запале. Уже даже не вспомнить, с чего начался конфликт — наверняка, как обычно, с чего-то бесконечного. Про бога и дьявола, смирение и фанатизм, жизнь и смерть, судьбу и рок. Или они решили вспомнить Элю, которая как-то не вписывалась в ровненькую систему религиозных координат? Да хрен его разберёт. Сейчас просто важно было вовремя подхватить протянутую сонину ладошку: тёплую, не в пример сестринской; маленькую, хрупкую. Соня понемногу таяла, прямо как эти свечи, в стенах проклятого монастыря. Черты лица заострились, кожа казалась восковой, бледной, прямо как у мавок. Но это был её осознанный выбор, и Денис уже давно оставил попытки что-либо повернуть вспять. Они говорили долго — или не говорили вообще? Не имеет значения. Голубые сонины глаза, светящиеся изнутри чем-то нечеловечески глубоким, всегда имели особую власть над Титовым. Он пропадал, отступая от всех своих мирских убеждений; ненадолго обращался в одному ему понятную веру, связанную, правда, не с седым старцем на облаке. Она встала на носочки и поцеловала его в лоб, а затем по очереди в приоткрытые веки. Сухие губы обжигали, отзываясь под рёбрами ноющей болью: хтоническая часть Дениса Соню не переваривала. Рядом с ней просыпался человек. Денис опустился перед ней на колени и с тихим стоном прижался лицом к чужому впалому животу, скрытому под слоями грубой монастырской ткани. Тонкие девичьи пальцы мягко и невесомо вплелись в волосы на затылке. Он знал, что никогда не будет прощён и отмолен за то, что сотворил. *** Тот факт, что Богдану хватило смелости решиться на такую авантюру, Титова даже слегка восхищал. А то, что он не втянул в это Кольцова, так вообще конкретно радовало. Правда, сидеть, привязанным к стулу, было не особо удобно; но он из чистого любопытства позволил двоим бестолочам немного поиграться в главных. Не каждый день, в конце концов, слабые человеческие душонки зарятся поднять руку на самого Хозяина. Разбитая скула саднила, на потрескавшихся губах ощущалась едким металлом кровь, тёплой волной текущая из носа. — Вот тебе и рыцари, — Титов расслабленно улыбался во все тридцать два, не обращая внимания на боль в совсем неласково побитом теле. Жалко только, что любимый свитер бурыми пятнами пойдёт после этой заварушки. Аринку надо будет попросить их свести как-нибудь. Два спевшихся голубка нависали над ним в позах истинных карателей, несущих возмездие. Трусостью от них при этом воняло за версту; а при условии, что они устроили импровизированную допросную прямо в аринкином сарае, — ещё и непроходимой тупостью. Богдан заметно нервничал. Прихрамывая на простреленную ногу, он ходил туда-сюда перед носом Дениса, точно затравленный тигр по клетке. То и дело сжимал-разжимал кулак, которым пиздил Хозяина по морде. Костяшки, должно быть, тоже побаливали теперь. — Это ты Толика убил, мразь? Отвечай! — он наконец остановился, рывком подтянув к себе привязанного Титова за грудки. Потряс как следует: Денис даже поморщился, ощущая, как мозг изнутри о череп бьётся. — А этот вопрос обязательно именно в такой интимной обстановке было задавать? Дуралей ты, божий подарочек. Ей-богу. Андрей глядел на действо с большой опаской и тоже, кажется, чувствовал себя сильно не в своей тарелке. Очки всё теребил, молчал, губы покусывая, с ноги на ногу переминался. Дениса, к слову, пальцем не тронул: только верёвки на руках и ногах вязать помогал. Ну лапочка какой-то. — Я тебе щас ещё по ебалу дам, если будешь продолжать хуйню нести! — Ну дава-ай, — протянул Титов, слизывая кровь с верхней губы и улыбаясь уже совсем по-блядски. Глаза прищурил довольно, будто кот, обожравшийся сметаны. — Меня это заводит. И тебя тоже, кстати, как я погляжу. Богдан от изумления аж из рук его выпустил, от чего Денис тряпичной куклой обратно на стул повалился и зашёлся хриплым дьявольским смехом. — Слушай, может, не надо, а? — Андрея сильно напрягало всё происходящее, и он настойчиво потянул друга за рукав, разворачивая к себе и пытаясь вразумить. — Мы ведь понятия не имеем, что за чертовщина тут творится… Может, он вообще ни при чём… — Да ты ебало его видел? — Богдан в ярости махнул в сторону всё ещё хихикающего Титова, который жмурился от эйфории, связанной с металлическим привкусом на языке. — Он всё знает. Тут ничего без его ведома не происходит. Все эти выблядки деревенские под его дудку пляшут! Бля буду, это он убил! А если не своими руками, то приказал кому-то! Андрюха, как ты не понимаешь? У нас труп! — Вы что тут устроили, уёбки несчастные? Все трое по инерции повернули голову к распахнувшейся настежь двери сарая. На пороге фурией взвилась Арина, чьи и без того большие красивые глаза, казалось, увеличились от шока вдвое. Первичный ступор тут же сменился праведным гневом, и по мере того, как аккуратные бровки ведьмы сползались к переносице, двое здоровых мужиков как будто по чуть-чуть укорачивались в росте. — Ты… это, — Богдан, кажется, наглухо заткнул все свои внутренние инстинкты самосохранения, раз решился перечить разозлённой до белого каленья нежити. Он насупился зеркально, нервно плечами передёргивая и пытаясь вернуть себе доминирующую позицию. — Шла бы отсюда, Аринка. Не для твоих глаз это всё. — Слышь, сукин сын, — ведьма медленно сделала пружинистый шаг вперёд через порог, подобравшись, как будто готовилась к смертоносному прыжку. — А ничего, что это мой сарай? — Ну мы… ну, это. Уберёмся, когда закончим, — проблеял он всё ещё басом, но уже бочком пятясь в сторону стула со связанным Титовым. Как будто подсознательно хотел закрыть спиной творящиеся под крышей непотребства. Но девчонка всё увидела издалека, и смертный приговор был уже подписан. — Ты… Ты посмел руку на Хозяина поднять? Ведьму буквально трясло от негодования. Денис, со слабой улыбкой созерцавший происходящее, жестом остановил её в последний момент, когда она уже собиралась броситься на всё-таки сжавшегося от животного страха Богдана. Отступая назад, тот споткнулся о валявшиеся на полу садовые инструменты и грохнулся прямо на больную ногу, издав истошный вопль. Где-то неподалёку громким кудахтаньем на это отозвались соседские куры. — Ладно, поиграли и хватит. Легко высвободившись из плена верёвок, Титов поднялся, разминая затёкшие конечности и вытирая рукавом разбитый нос. Арина тут же рядом очутилась, цепляя за подбородок и внимательно разглядывая нанесённые увечья. — Ну не сахарный же, — Денис глянул в ответ с ухмылкой, трепля девчонку по щеке. Та только глаза в ответ зло сузила, всё ещё взбудораженная человеческой наглостью. — Свитер отстираешь мне? Загадил. Фак май лайф. Прямо тут же через голову привычно стянув, сразу вручил его в руки тяжело вздохнувшей ведьме и обернулся на замерших в ужасе журналистов. — А вам пизда, ребятки. Клин клином, как говорится, ю ноу? Защищать вас больше некому. Кто Толика забрал, тот и за вами придёт. А затем порхнул за порог, на свет божий, насвистывая что-то отдалённо похожее на «relax, take it easy». Как Макс его из окна успел заметить — одному богу известно; но тут же выбежал наружу, нагнал, и даже за голые плечи схватил, разворачивая к себе. Блять, подумал Денис. Не вовремя. Вообще-то, они не виделись уже несколько дней. Хозяин дал ему время и пространство, чтобы хоть немного прийти в себя. Кольцов не выходил из спальни всё это время; баба Нюра шёпотом сетовала, что отвары приходится всё крепче варить, чтобы москвич окончательно с ума от горя и непонимания не сошёл. Он даже осунулся как будто немного: не ел нормально и спал через раз из-за кошмаров. Чужой взгляд испуганно забегал по окровавленному лицу, шее, ключицам и торсу, на котором расцветали постепенно гематомы. Ну вот шёл же специально за шмотками, чтоб прикрыться, пока не зарастёт. Как обычно всё через одно место. — Кто? — только и смог выдохнуть журналист, крепче сжимая пальцы на чужих плечах. — Ну, не ты, вестимо. Друзья твои. — Андрей?.. — Да я тебя умоляю. Титов улыбнулся легко, чуть насмешливо. Макс оторопело брови домиком поднял. — Но у Богдана же нога… — Скакал козликом. Кулаками махать — дело нехитрое, знаешь ли, тут бедро особо не задействуется. В следующий момент Кольцов дёрнул его на себя, вдруг крепко прижимая к груди. Денис аж воздухом подавился: не понял, что вообще происходит. Замер, напряжённый, готовый отпор давать и глотку рвать. Но потом потихоньку дошло. — Макс? — воткнутый носом в чужую грудь, он звучал глухо, как из подземелья. — Я нихуя вообще не понимаю, что происходит, — неожиданно тихо забормотал Кольцов откуда-то сверху, над ухом, будто молитву читая. — Но чувствую, что ты здесь единственный, кто нам не желает зла. Ты пытался его спасти, я это помню. Видел своими глазами. У меня крыша едет, наверное. Я правда нихуя уже не понимаю. Мы тут застряли, да? Ты прости этих долбаёбов, им тоже до усрачки страшно. Чужие ладони жарко стискивали вечно холодную кожу, от чего вдоль торчащего позвоночника ползли вездесущие мурашки. Денис сделал глубокий вдох. А потом осторожно поднял руки и мягко погладил напряжённую кольцовскую спину через футболку в ответ. — Ты отвары Анны Петровны пьёшь? Макс молча кивнул, задевая подбородком чужую макушку. — Вот и пей. Позже с тобой поговорим, когда в голове всё утрясётся. На озеро только не ходи без меня больше, ладно? С Катей хорошо было молчать. Они вновь сидели бок о бок посреди вереницы серых угрюмых надгробий, прячась от всего мира и, в первую очередь, от себя. Денис с наслаждением затягивался сигаретой, свободной рукой рассеянно разминая чужие узкие ступни, покоящиеся на его коленях. Катя под нос бубнила какую-то полузабытую попсовую мелодию, периодически вздрагивая от случайной щекотки. Она плела венки из цветов, которыми поросли ближайшие могилы. Самый красивый, пушистый венок из мелких белых и крупных оранжевых бутонов уже лежал на плите, выбитой именем Эли Мусаевой. — Дело дрянь, — первым за несколько незаметных часов нарушил молчание Денис. Он задумчиво пожёвывал фильтр, глядя, как механически отлаженно работают катины пальцы. — Конкретизируй. — Так везде пиздец. Мавки уже сожрали одного журналиста, а поговорить не выходят. Первая кровь пролита, теперь оставшиеся трое дорогу назад не вспомнят. Чурки эти в лесу беснуются, тоже свежего мяса хотят. Ходят, рыскают по ночам, белок жрут и за собой не убирают. А как меня топор заебал, я даже описывать не буду. — Я понимаю, почему эти человечки тебя так парят, Дэн, — осторожно начала Катя спустя небольшую паузу. — Но это их личный бэдтрип. Нам вот никто сопли не подтирал. — Ну и где мы теперь? — Титов повернул голову, встречая слегка тоскливый девичий взгляд. — Старушка моя. — Да иди ты в хуй! Шутничок, блин. Лебядкина продемонстрировала средний палец, давясь усмешкой и затем возвращаясь обратно к плетению. Денис тускло ей улыбнулся в ответ и откинулся затылком на гранитное надгробие Эли, делая очередную глубокую затяжку. Кладбище вновь погрузилось в молчание. В какой-то момент Катя вдруг замерла и окаменела, глядя куда-то за спину Титова. Тот не сразу заметил — задремал умиротворённо, убаюканный шелестом листвы. — Денис, — шёпотом, едва размыкая губы, позвала она, немигающим взглядом уперевшись в одну точку. — Денис, он снова здесь. Титов вздрогнул, возвращаясь в сознание. Его аж подбросило на месте: мгновенно обернулся, прослеживая, куда глядела Катя. В отдалении, где за густым малинником начинался перелесок, стоял мальчик. Рваные шорты до колен, выцветшая и тоже хлипенькая футболка явно с чьего-то взрослого плеча. Волосы светло-русые растрёпанные во все стороны торчали. Ноги худенькие и руки все в ссадинах. Титов почувствовал, как вдоль позвоночника побежал холодок; волоски на руках встали дыбом. Эта сущность была его личным кошмаром, избавиться от которого до сих пор не представлялось возможным. Не то древняя какая-то магия, не то помутнение рассудка. Кроме него и Кати мальчик больше никому не показывался. Но от жуткого, полупанического ощущения страха перед ним Денис избавиться не мог. — Брысь отсюда, — на грани слышимости пробормотал он, во все глаза рассматривая незваного гостя. Мальчик утёр нос кулаком и исчез за деревьями. — Мне кажется, нам стоит это обсудить, — Катя поёжилась, когда через пару минут они оба отмерли и вернулись в прежнее положение. Она осторожно потянулась к Денису и водрузила ему на волосы венок из синих-синих васильков. Тот не противился, но в ответ хмуро покачал головой. — Нет. *** Ещё две недели тихо растворились в череде одинаковых дней. За это время Денису даже постепенно удалось наладить некоторые растрепавшиеся дела. К примеру, в пятое полнолуние из воды наконец показались во всей красе мавки. Он не зря караулил: нечисть пришла голодная и злая, несмотря на недавнюю удачную охоту. Еле вышло уговориться, чтобы не трогали людей, пока те сами в воду не полезут. Особенно кудрявого. Старшая мавка слушала-слушала, голову к плечу склонив. Потом хмыкнула задиристо, на древнем языке прошелестев что-то про хозяйских помеченных, неприкосновенных. А после водой окатила из-под тритоньего хвоста и скрылась в недрах озера, будто и не было её вовсе. Титов только сплюнул и глаза костяшками недовольно протёр, про себя сетуя на нужду снова менять комплект одежды. От самых суровых лесных чудищ особенно ничего слышно не было; Дениса это скорее радовало. Меньше проблем — легче дышится, особенно когда время весеннее, неспокойное по сути своей. К тому же, близился ведьминский шабаш, в котором ему, как Хозяину, своя роль была отведена. Богдан с Ариной друг на друга волками зыркали, но продолжали кое-как уживаться вместе. Гостю особо пойти больше некуда было, а девчонка его к хозяйству припахала и вроде как привыкла (хоть и злилась за безгранично простиравшуюся наглость). Вот и выходило, что коротышка таскал мешки с землёй, копал картошку, согнувшись в три погибели, сено собирал, ковры выбивал — но всё это с явной пассивной агрессией и периодическими сварливыми перебранками. Андрей в такой напряжённой атмосфере вроде как неприкаянным оставался, занимал крохотную комнатку, окончательно съехав от Анны Петровны. Почему — Титов особо не интересовался; но по слухам, после инцидента со стулом Макс с ними обоими перестал разговаривать из принципа. Сам же он с Кольцовым всё больше времени стал проводить. Странно, но тоже постепенно свыкся с присутствием чужеродной души, которая попиздеть горазда хуже любой из девчонок деревенских. Себе феномен объяснял тем, что жалко было журналиста: тот заметно маялся, не получая ответов на вожделенные вопросы; самостоятельно лазил по Топям, продолжал что-то вынюхивать, но уже более осторожно, не в лоб. Неспроста; Денис запретил ему задавать прямые вопросы до тех пор, пока кошмары не пройдут: отвары успокоительные должны были сперва хоть немного подлатать расшатанную психику. Вот он и привязался, хвостиком буквально ходил, а когда отставал — напрашивался в помощники всем подряд. Чаще всего его, конечно, Анна Петровна эксплуатировала. — Ну Максик, ну молодец, — нахваливала она в очередной раз, когда Титов в гости заглянул за травкой целебной, которую Катя добыть попросила. — Ну такой хороший парень. Моего Вениамина в молодости напоминает, о-о-ой. — Да неужели? — Денис щурился, пряча смешинки в глазах и улыбку за ободком чашки. — Ни минутки на месте не сидит. «Анна Петровна, дайте это», «Анна Петровна, ну что ж вы таскаете, давайте я». Золото, а не мальчик! — Что, оставить его вам в приёмыши? — Тю, — старушка замерла от неожиданности, всплеснув руками. — Что ж ты говоришь-то такое? Ох, Денис… А Титов и сам теперь не понимал порой, что мелет. Мысли разные голову посещали, настойчиво по воспалённому мозгу долбясь. Кольцов подозрительно хорошо вписался в застывший деревенский мирок: может, сказывалось, что сам вырос в похожей сельской местности (как он сам однажды рассказал). А может, настойчивостью своей всех вокруг брал. А главное, его, Дениса, то и дело заставлял о своём человеческом прошлом вспоминать. Денис старался обходиться общими словами, берёг все подсказки про Труток и бывший когда-то высоким социальный статус. Ни к чему было пуще прежнего разжигать праздное журналистское любопытство: не время ещё, да и вряд ли эта информация вообще когда-нибудь понадобится. Но где-то в глубине души, конечно, ему льстил такой неотступный интерес к своей персоне. Давно уже такого не было; всё осталось в той древней выцветшей фотокарточке. В один из таких стандартных будних дней Титов сам решил наведаться к своему новому приятелю, чтобы попросить подсобить с расчисткой бурьяна на кладбище. Работёнка не пыльная, а помочь больше некому: могильник у местных считался особым, тёмным местом, и лишний раз без надобности туда никто не совался. А если и совался, то из-под палки и криво. Поскольку Денис откровенно затрахался с ними бороться, попросить отзывчивого и неприхотливого журналиста казалось гениальным решением проблемы. Дом Анны Петровны встретил его непривычной тишиной. Старушка ушла в монастырь, судя по мятой записке, оставленной на кухонном столе. — Макс? — оклик растворился в пыльных бревенчатых стенах, оставшись без ответа. Странно. Денис закинул в рот дольку яблока, гостеприимно оставленную на блюдечке, и уже собрался уходить; как вдруг со стороны спальни ему почудился тихий стон. Как-то разом подобравшись, Титов с трудом сглотнул не дожёванные кусочки и бесшумно двинулся к источнику звука. Дверь тихо скрипнула, приоткрывая обзор на спальню. В комнате, несмотря на дневное время, стоял какой-то непонятный полумрак из-за наполовину зашторенных окон. Пыль танцевала в редких белёсых лучах, выхватывающих фигуру сгорбившегося, будто от спазма, на постели Кольцова. — Эй, — и снова без ответа; Денис подошёл вплотную, аккуратно поддевая чужой колючий от щетины подбородок. Однако всепоглощающий испуг, мгновенно исказивший лицо журналиста, заставил его по инерции одёрнуть пальцы и отступить на шаг. — Ты кто? — просипел в изнеможении Кольцов, отползая спиной вплотную к стене. Он схватился за голову, глядя на соседа в упор с непритворным страхом. Титов оторопел. Неужели кто-то предал древние заповеди и рассказал ему? Но ведь это невозможно. Смертников, настолько не уважавших закон деревни, в Топях отродясь не водилось. Медленно подняв ладони вверх в жесте примирения, Денис осторожно стал приближаться вновь, одновременно бормоча что-то успокаивающее и глупое: Максик, мол, ну ты чего, это же я, видишь, всего лишь я, нечего тут пугаться и глаза круглые делать. И вдруг на оконном свету, уже подобравшись почти вплотную, наконец разглядел. Журналист был под кайфом. Чёрные зрачки затопили некогда голубые радужки; Макс подвывал под нос и раскачивался из стороны в сторону, не отнимая рук от головы и глядя в одну точку. Паззл сложился в рекордные сроки: сладковатый запах из кружки, оставленной на прикроватной тумбочке, красноречиво указал на источник проблемы. Денис принюхался, разглядывая разводы на керамическом ободке. Анна Петровна явно переборщила с дозировкой грибов в своём утреннем отваре. Вместо лекарства сегодня Кольцов выжрал пол-литра отравы и теперь ловил нехилый такой приход. Денису пришлось забраться на постель, чтобы нависнуть над Максом и переключить его внимание на себя. Хотелось не то смеяться, не то плакать от долбоебического стечения обстоятельств, из-за которых журналиста так крыло. — Давай, посмотри на меня, — он аккуратно обхватил чужое лицо прохладными ладонями, приподнимая навстречу к себе. — Вот так, хороший мальчик. Что видишь? — Тебя, — прохрипел Кольцов, заламывая брови страдальческим домиком и напоминая потерявшегося в толпе ребёнка. — Почему из тебя лезут какие-то тени? Денис невольно поморщился, бубня под нос проклятия в адрес бабы Нюры. Пальцы сами собой заскользили по взмокшему лбу, лихорадочно горящим щекам, шее; переместились на ходящие ходуном плечи и грудь, а затем ниже, по торсу, к бёдрам, на которых уже практически сидеть приходилось, чтобы пациент не дёргался. А тот под лаской всё-таки успокаивался, сдавался вновь на милость хозяйской силе. — Лучше? — слегка севшим голосом поинтересовался Титов, ощущая, как тело постепенно предаёт его в самом человеческом смысле. Обмен магией всегда будоражил кровь, но сейчас оно ощущалось гораздо острее, чем обычно: сидя на чужих коленях, он едва удерживал себя, чтобы не прильнуть поближе к сильным рукам и вовремя отвести взгляд от затуманенных шалых глаз. Постепенно и собственная голова наливалась эйфорической лёгкостью: он вытягивал из Кольцова эффект от отравы, забирая себе и чувствуя, как слегка щекочет мозги отголосок грибного трипа. — Да, — Макс запоздало сипло выдохнул, кое-как фокусируясь наконец на Денисе. Кажется, к нему начало возвращаться сознание; иначе не объяснить резко потемневший, осязаемый кожей взгляд, мазнувший по хозяйскому лицу и задержавшийся на влажных приоткрытых губах. По загривку побежали мурашки, когда время словно бы увязло и замедлилось под влиянием психотропных. Титов упрямо качнул головой, понемногу отводя от себя наваждение и крепче вцепляясь пальцами в чужие плечи. От рук, неожиданно горячо огладивших поясницу, следом резко навалилось удушливое возбуждение, тугим узлом скрутившееся внизу живота. Он шумно выдохнул и облизал губы, ловя на себе тяжёлый голодный взгляд. Пи-и-издец.