"И кровью прорастет трава"

Мяукающие звуки странной музыки встречают в душном от благовонных испарений Алькове. Ярко-красные подушки и свечи, ободранные стены, лишь слегка задекорированные шелками. Нищета и блеск куртизанок. Голова кружится от запаха мускуса и сандала, а огромное псевдо-египетское божество над дверью в Альков ухмыляется порочно-развратной улыбкой. Мне неприятно это место, меня передергивает от этой музыки и уже тошнит от навязчивого аромата. Но я должен. Ради Нее. В самом деле, что я теряю? Я ведь всего лишь хочу поговорить с той, что живет в таком мерзком месте, больше похожем на дешевый бордель, неудачно косящий под старину. Как можно спать на такой ужасной кровати, среди огромного количества свечей? Впрочем, это совсем не мое дело. Мяукающие завывания становятся громче, перемежаясь назойливыми ударными, и в конце обшарпанного коридорчика появляется высокий женский силуэт. Девушка стоит почти на выходе из круглого, ярко освещенного пылающим огнем, зала. Посреди пламени, на тонком мостике-переходе, заканчивающимся массивной пародией на трон. Какая дешевка! Клеопатры из девушки явно никогда не получится. Хотя гладкие волосы, уложенные в египетскую прическу, сверкают в неровном сиянии огня, словно драгоценная корона. Девушка поворачивается ко мне, и я невольно отступаю назад: ее платье совершенно неприлично, и слишком откровенно открывает маленькую острую грудь с карминными сосками, увитую тонкими ремешками и паутиной золотистого ожерелья. Кривая, понимающая ухмылка скользит на пухлых губах, внезапно обнажая острые зубки. Мне кажется, что кончики у них треугольные, словно кошачьи клычки. - Золотоглазый! – сладким мурлыканьем разливается грудной голос падшей богини Бастет. – Млаааадший бррратец! – она тянет гласные и почти мурлыкает, скользящими шагами приближаясь ко мне. – Ты явился. Я слышала про тебя. ТА, из Теплицы… - девушка пренебрежительно фыркает. – Ты ведь накормишь меня, Братец? Я голодна! – черные бездонные глаза смотрят прямо в мою душу. Такие страшные, словно две глубокие пустые бездны. Мне становится немного смешно: Там, в прошлой жизни… Мне не раз говорили, что у меня именно такие глаза. Безжизненные и пустые. Теперь… Она сказала «Золотоглазый». Что это значит? Но, если честно, я не хочу об этом знать. Хватит с меня прозрачности рук и пульсирующих сияющих сгустков. Я не желаю представлять, в какое чудовище превратило меня это перерождение. Девушка придвигается еще ближе: - Ну же, Братец! – тонкие пальчики, оканчивающиеся острыми алыми коготками, игриво теребят ремешки на груди. – Покорми! Меня! Она уже не просит. Требует. И в пустых глазах горят, мечутся какие-то дикие, голодные огоньки. Я не понимаю, что я должен сделать, но отступаю, слегка раздраженный ее настойчивостью, к стене. Как кормить это алчущее создание? И я уже не уверен, что у меня получится нормально поговорить с ней. Тем более, что сам я теперь лишен голоса, и даже не в силах спросить ее, что же мне делать дальше. Внезапно в мое сознание врывается тихий голосок моего серебристого ангела: - Милый, нарисуй Знак Донора. Янтарем. А потом – Знак Медиума. Она поймет… Вытягиваю вперед руку, но путаюсь, и вместо Янтаря с кончика пальцев вырывается Лазурь. Дева-Бастет шипит и отшатывается от меня, словно от прокаженного: - Братец?!! Что… Тебя прислали убить меня, да? Понимаю, что сделал глупость, но не знаю, как объяснить, и лишь качаю головой. Ава кривит пухлые губки и с легким, ленивым презрением цедит: - Золотоглазый, не делай мне больно! Я… пожалуй, прощу тебя. На ЭТОТ раз. Ты… новенький тут, и можешь не знать. Лазурь – яд для меня! Еще немного этого Цвета, и я погибну. Возможно, тебе все равно, но знай – для Брата нет большего греха, чем убить Сестру. Я не Твоя Сестра. Но Мой Брат не простит тебе этой выходки. Нельзя трогать чужую Сестру. Нельзя отбить чужую Сестру. Нельзя убить чужую Сестру. Это – табу. За него – смерть. Тебя разорвут на части и заберут все твои Сердца и Цвет. Если даже и выживешь – Промежуток добьет. Запомни это, Братец! Хорошенько запомни! У каждой Сестры есть Цвет, а то и два, которые могут убить ее. Но есть и Цвета, которые любы нам более всего в этом мире. Эти Цвета могут открыть нам Сердца, если мы соберем их в себе в достаточной мере. Братья жадны и боятся, что мы так сделаем, и потому кормят нас теми Цветами, которые нам противны, но не убивают. Это – вечная жажда, Братец. Этот голод сжигает нас. Мы не умираем, но и не живем. Эта агония – наше существование. Покорми меня! Дай мне тот Цвет, что оживит мое Сердце! И я клянусь, что сделаю для тебя все, что в моих силах! Понимаешь? Все! – платье с шуршанием падает на пол, и гибкая женщина-кошка прижимается ко мне своим обнаженным телом, ластится, трется об меня, но я… Я не люблю кошек. Это – личное. Это – кошка-соглядатай нашего завхоза, что вечно вертелась под моими ногами, выслеживая, карауля. Это – бывшая коллега, скорее даже, соперница, почти-недруг. Это фарфоровые шпионы Долорес Амбридж… Неприятные воспоминания. Неприятное животное. Вскидываю руку, буквально выплескивая ей в лицо янтарные брызги. Она довольно щурится и облизывается, а затем звонко хохочет: - Какой ты смешной, Братец! Ты боишься… женщин? У тебя никогда не было женщины, да? О, не бойся! Я научу тебя! – тонкие руки тянутся ко мне, но я уворачиваюсь от нее, гадливо передергиваясь от отвращения. Это не ее дело. Да, я любил. Давно. И меня отвергли. Но женщин я не боюсь. Просто, после Нее такие, как ЭТА, вызывают желание бежать от них, сломя голову. Словно от мерзкой выгребной ямы. От Авы буквально несет пороком и развратом. Она криво усмехается, словно читает мои мысли: - Что ж, я вижу, главную мораль ты понял – «не желай чужой Сестры». Молодец, Золотоглазый. Не соблазнился, - она меняется в лице и смотрит уже не игриво, а сурово. – Ну, а сражаться ты умеешь? Нет? Тогда, - она протягивает ко мне руку, в которой бьется, пульсирует бледный серебряный сгусток, - я дарю тебе вот Это! Твое новое Сердце. И твое оружие. Кровь за кровь, услуга - за услугу. Ты накормил меня – я помогла тебе. Неважно, что сделает со мной мой Брат, если узнает. Но запомни, Золотоглазый, если тебе понадобится совет или помощь – приходи ко мне. Это – все. Иди. К своей… Из Теплицы. И передай, - она вдруг хитро, но как-то светло усмехается, - ОНА победила. - Теперь – в Грот. Тебя ждет Ута, - мягкий шелест ее голоса заставляет мое сердце, настоящее сердце, сжиматься от какого-то предчувствия. – Спеши, милый! Спеши! «Что случилось, мой ненаглядный ангел? Что с тобой?» - так и хочется спросить мне. Знаю, что я не могу этого сделать, но она все равно как-то слышит меня и тихо вздыхает: - Братья… Они возвращаются. Они… захотят тебя увидеть! Молчи, ничего не говори им, откуда ты, и кто ты! Прошу тебя! «Но я же немой! – усмехаюсь я. – Я, даже если очень захочу, не смогу им ничего сказать, солнышко!» - Ты такой… - она украдкой всхлипывает и добавляет: - Никто не звал меня Солнцем. Знаешь, я ведь даже не могу себе представить, милый, на что оно похоже. Я же слепая. Замираю от какой-то немыслимой догадки: «Как? Как ты можешь… меня… СЛЫШАТЬ?» Она серьезно отзывается: - Но ведь я слушаю Сердцем! Но спеши! Ута… У нее есть кое-что для тебя, милый! Ныряя в воронку прохода в Промежуток, слышу брошенное в спину: - Милый, Цвета Уты – серебро и зелень! Зелень и серебро. Как мило! Мои, так сказать, «родные» цвета. Цвета факультетского герба, цвета флагов и деталей интерьера, что окружали меня в той, прошлой жизни. Цвета, лично для меня ставшие определенными рамками, понятиями. Тесно переплетенные с тем образом жизни, что я вел, с теми сторонами человеческих характеров, с которыми меня сталкивала судьба. Интересно, какая она, Сестра, что любит цвета моего факультета? Такая же высокомерная и лживо-злобная, как и большинство носящих нашивки с серебристо-зеленой змеей? Лицемерная и хитрая? Беспринципная? Несмотря на всю красоту зелени, я понимаю, что здесь и сейчас я почти ненавижу этот Цвет. И готов отдать его весь, без остатка. Грот Уты встречает внезапной сырой прохладой. Где-то вдалеке слышен легкий шум перекатывающейся воды, а нарастающие трели колокольчиков тревожно скребут по нервам острыми коготками. Тьма расступается призрачной зеленоватой поволокой тумана, парящего над разлитой неглубокой водой, а там, выше, с небес, с каменного потолка грота, обрушиваются редкие сияющие звезды, и впереди, почти рядом… Закрываю на миг глаза, но сказочная принцесса в стеклянном гробу на цепях, что парит над замершей в скорбной тишине водой, никуда не исчезает. Белая «ладья» погребального ложа светится мертвенным сиянием, словно осколок рухнувшей с небес Луны. И девушка, что лежит в ней, ужасающе красива. Той красотой, что несет в себе ранняя смерть и легкий флер драматизма. Белые, длинные рукава бессильно свисают, как два крыла подбитого в полете лебедя, по обе стороны этих странных качелей. Но, вопреки сказкам о мертвых, отравленных яблоками, королевнах, девушка жива. Она смотрит на меня огромными печальными глазами цвета расплавленного серебра и удивленно приоткрывает по-детски пухлые, обветренные губы. Затем она приподнимается, откидывая тяжелые пряди волос цвета плавленой платины, за спину, и протягивает ко мне свои руки-крылья. - Ты пришел! – тихо и торжественно говорит «мертвая королевна». – Пришел. Наконец. Заберешь меня отсюда, да? Нет, не говори. Дай, угадаю. Ты… жених Оле. Я слышала. Братья говорили. Только они не подпустят тебя к ней. Оле красивая. Красивее всех. И в ней еще много Цвета. Ее пока не выпили, как меня, как Аву, как… - она запинается и отворачивается. Затем встряхивает тяжелой гривой и продолжает ровным голосом: - Нас всех держат тут, как оранжерейные растения. Для того, чтобы потешить собственное самолюбие. Мы – Ключи от Промежутка. Мы умеем растить Цвет в своих Сердцах. Нас можно пить… А мы… Нам остается только вот это. Агония, жажда и мечты. Ты знаешь, Братец, о чем я мечтаю? Нет? Я хочу, чтобы ты забрал меня с собой, туда, наверх… Уйти отсюда. Я устала. Тут ничего нет. Только я и моя Луна. Но и ее я так редко вижу. Плохо. Я замираю, оторопев от такого признания. Я ожидал увидеть вторую Аву, порочную и умудренную опытом женщину без принципов и чести, но передо мной сидит… Девочка. Усталая больная девочка. Со странными серебристыми татуировками на бледном личике. Девочка, которая ждет в этой жизни только маленького чуда… Этот ребенок… Нет, не вяжется у меня она ни с серебром, ни с зеленью. Она тем временем легко спрыгивает со своей импровизированной ладьи и подходит ко мне, осторожно касаясь ледяными пальчиками, похожими на птичьи лапки, моего локтя: - Зелень и Серебро — странное сочетание... Терпеливое, сладостное волнение от близости недостижимого чуда. Взгляни на мою любимую Луну. Послушай, как она шепчет. Но моя луна никогда не приблизится настолько, чтобы тронуть ее рукой... А когда волшебство так близко, что, кажется, будто можно схватить, — это сводит людей с ума. Ты точно этого хочешь? И я просто обнимаю этого странного, заблудшего ребенка, поглаживая тяжелые пряди гладких волос: «Нет, милая, не хочу. Я и сам немного волшебник, и потому не надо волшебства. Но я хотел бы тебе помочь, если это в моих силах. Вот только, кажется…» - Тшшш! – девочка серьезно заглядывает мне в глаза. Она тоже… слышит? – Не говори. Ничего. Не обещай. Не надо. Мы все… Все будем просить у тебя одного и того же – уйти с тобой наверх. Будем делать это по-разному. Но в любом случае, мы не побрезгуем для достижения своей цели ничем: ни откровенной ложью, ни вероломством, ни предательством. Почему я говорю тебе об этом? Ты – не Брат. Ты мне нравишься. И я хочу предупредить – не верь нам. Никому из нас. Мы совсем не такие, какими ты нас видишь. А теперь, возьми Сердце, и уходи. Я не прошу у тебя Цвет. В этом, хотя бы в этом, я честна. Только сегодня, и только с тобой. Если ты дашь мне хоть каплю – я выжру тебя до дна, не останавливаясь ни перед чем. Я соглашусь на предательство и убийство ради тебя. Но и тебя я погублю. Уходи, Не-Братец! Иди! К Ней! Она еще не так порочна, как мы. Возможно, потому, что она не принадлежит ни одному из Братьев. Ведь она ждала тебя… Я разжимаю руки и отступаю к порталу, но в какой-то момент оборачиваюсь, прежде чем покинуть Грот. Она плачет. Обнимая рукавами-крыльями свое хрустальное ложе, она стоит на коленях в зеленовато-мутной воде, и падающие с потолка грота звезды мягко освещают бледное острое личико, обезображенное серебряными татуировками. И так хочется успокоить это покинутое дитя Луны, так хочется пообещать вернуться за ней, но, помня о ее предостережении, я стискиваю зубы и ухожу. Прочь от беспомощных слез покалеченного жестокой не-жизнью ребенка. - Ута… Неисправимый романтик, - хмыкает Ава, откидываясь на алое ложе из шелковых подушек. Путь в Бастион и пещеру-сад лежит через ее Покои, и мне вновь приходится встретиться с девой-Бастет лицом к лицу. И Ава, кажется, очень рада новой встрече. И особенно – новой порции Янтаря. Облизываясь, словно сытая кошка, она выгибается на подушках в самой вызывающей позе. Платье заброшено в угол комнаты и лишь алые лепестки чего-то, напоминающего земные розы, прикрывают ее тело. – Но и глупышка тоже! – она водит пальчиком по свечному огарку, словно пытаясь соблазнить, но я снова отступаю к стене. – Бррратец, да не шарахайся ты так от меня! Не съем! Хотя, знаешь, очень хотелось бы! – смеется она. – Ты… КРАСИВЫЙ. Я была бы не прочь, если бы ты сам захотел. Да и любая из нас не откажется. Красивый? Я? Давным-давно, Там, меня считали почти уродом. Высокий, бледный, очень худой и нескладный, с вечными горькими складками возле губ, громадным носом и давно потухшими черными глазами. Неопрятные волосы, как бы я ни бился, вечно выглядели настолько грязными, что мои студенты чуть ли не в глаза звали меня сальноволосым ублюдком. И вот теперь – я - КРАСИВ? Да, видимо, умереть стоило. Хотя бы ради этого. Я ехидно хмыкаю, но Ава хмурится: - Золотоглазый, только пойми меня правильно, но ты – Человек. С нормальными лицом и телом. А для нас это – уже Красота. Ты не видел Братьев. Чудовищ, с которыми мы вынуждены делить свое ложе. Видел бы ты спутников несчастных Эли, Эхо и Юны! Они ужаснее всех! Особенно Старший Брат. Патриарх. Куски гноящегося мяса! Бррр, у него даже головы нет! И после вот ТАКОГО появляешься ты. Даешь нам Цвет. Да ради этого только мы согласны умереть! Так что, Братец, если все же надумаешь… - она поводит обнаженным плечом. «Ута не взяла Цвет,» - мысленно сообщаю я, отворачиваясь от Авы. Меня больше не удивляет тот факт, что, несмотря на мою немоту, эти странные девушки могут меня слышать. - Совсем не взяла? – всплескивает руками Ава. – Ни капельки? Дурочка! Что она творит? Ее, что, так вдохновил пример нашей блаженной Имы? Эта идиотка решила, что спасет всех нас и Предел, если принесет себя в жертву Дракону! Х-ха! Но ее никто не предупредил, - голос Авы переходит в зловещий шепот, - что Дракона НЕТ! И теперь весь Промежуток смеется над ее сумасшествием. Впрочем, немудрено, немудрено… Так как она тебе? Красивее меня? – лукавая ухмылка раздвигает алые губки. Точно, кошачьи клычки! «Она – ребенок! - возмущаюсь я. – Как ты можешь?» - О! Не такой уж и ребенок! Ей достаточно лет, чтобы принадлежать своему Брату во всех смыслах! – смеется Ава, и мне становится противно. В Пределе нет не только жизни. Мораль тут, видимо, тоже давно уже не существует. - А ты ей, видимо, понравился! – хихикает падшая Бастет. – О, дааа! Да. И не говори, что это не так! Любая из нас ради тебя будет готова на все. Но мы понимаем, что выберешь ты только одну из нас. Да, только одну. И ее заберешь с собой. И мы все, да-да, Братец, ВСЕ, будем стараться, чтобы ты выбрал именно нас. И пойдем ради этого на любые жертвы. Ута совсем не ребенок, и не такая дурочка, если подумать. Тебя ведь тронул ее отказ, да, Братец? Не говори. Вижу, что тронул. А значит, ты ее ЗАПОМНИЛ. Лучше, чем, допустим, меня. А значит, она создала себе более выгодное условие. Братец-Братец! Ты наивен. Не все тут, в Пределе, так просто! Да, я порочна! Я этого не скрываю. Но я честна с тобой, и откровенно говорю, чего я от тебя желаю. Остальные не так открыты. Вовсе нет. Они будут строить из себя жертв и святош, будут молить и плакать. Но это – маски, Братец! Маски, и только. Все ради того лишь, чтобы покинуть Предел. Каждая – за себя и только за себя. На остальных – плевать. Мир умирает, так пусть он катится в Кошмар, вместе со всеми остальными! Главное, выжить самой, а цена не важна. Понимаешь, Братец? Зачем я тебе это говорю? Хочу пойти с тобой? Набиваю себе цену? Зарабатываю баллы? Нет. Хочу, да. Пойти с тобой. И хочу тебя. Надоели уроды. Но я знаю, что не меня ты выберешь. Чувствую. И я не пытаюсь тебя разжалобить. И, если понадобится, приму от тебя Смертельный Цвет. Или отдам тебе последнее Сердце. Понимаешь, мы – не те, кем кажемся на первый взгляд, и не такие, какими ты нас видишь. Мы – и чудовища, и жертвы. Одновременно. И только от тебя зависит, кем ты нас увидишь. Но в любом случае, Братец, не покупайся на излишне слезливые истории и сладкие мордашки. Это – не твое. Слушай не ушами, смотри не глазами. Это все, что я пока могу сказать тебе. И, да, проход через мои Покои для тебя открыт. Она отворачивается от меня, внезапно поникнув, вся сгорбившись на своем вызывающем алом ложе, и я впервые не знаю, что сказать. Пройдя Пещеру-сад и побывав на развалинах старой крепости, увенчанных огромными каменными фигурами, я нахожу еще два Сердца. За одним, в развалинах, снова пришлось лезть наверх, но теперь не было хлипких и шатких лестниц. Только выступающие из обломков стены камни. Забираться по ним оказалось не в пример легче. Но дальше Дорога ветвится внезапной развилкой. Направо или налево? Долго думать нет времени, и я выбираю правую тропу, щедро поливая ее Цветом. Перекресток выбрасывает меня в странное место, полное высоких покореженных зданий-башен. Они так похожи и на старинные рыцарские замки, и на безобразные маггловские небоскребы, которые я когда-то давно видел на картинках в дурацких журналах, отбираемых мною у нерадивых студентов, посмевших притащить эту дрянь на мои занятия. Старые бетонные балки, перекрытия, изуродованные остовы недостроенных домов. Черные резкие силуэты. Стараюсь не споткнуться на остром бетонном крошеве, впивающемся в босые ступни. Чувствую, что отсутствие одежды и обуви начинает нервировать все больше и больше. Для меня одежда всегда была своеобразной броней, в которую можно заковать свое неидеальное, некрасивое тело, и которая скроет не только внешние недостатки, но и мою неуверенность и нервозность. Но здесь нет моей любимой черной мантии, вечно застегнутой до самого горла, и без своего псевдо-панциря я ощущаю себя улиткой, у которой отобрали ее домик. Боковое зрение выхватывает достаточно ровную площадку, в центре которой на стальных тросах висит еще одна Луна. На сей раз – искусственная. Пошлый, какой-то картонный полумесяц, подсвеченный мертвенным светом люминесцентных фонарей. Эти развалины и Луна так и напрашиваются на гордое звание театральной декорации к какому-нибудь дешевому мерзкому фарсу. Прохожу мимо повешенной Луны, вдоль сваленных на землю балок. Свет картонного месяца выхватывает глубокую расщелину, пересекающую более-менее ровную площадку, на краю которой высится странное сооружение, больше похожее на пыточную дыбу или «железную деву». Има. Сумасшедшая. Та самая девушка, о которой так нелестно отозвалась Ава. Девушка красива какой-то странной красотой. Есть в ней и внутренний надлом, и явное, прогрессирующее безумие. Ее рыбьи глаза совершенно пусты, а гладкие, как зеркало, темные волосы заплетены в длинную косу. На ней подобие греческого женского хитона, но платье сшито из лоскутов серой старой кожи. Тяжелые браслеты кандалов охватывают стертые в кровь тонкие запястья. Эта несчастная сама себя приковала к жуткому сооружению на краю провала. Сама распяла себя. Дурочка. Мне нисколько не жаль ее, но я должен получить право пройти через ее Покои. Ради Нее. И я подхожу ближе, к этой эпатирующей самовольной жертве. Поднимаю руку, мазнув Лазурью, пытаясь привлечь ее внимание. Девушка медленно поворачивает ко мне свое бледное лицо и тупо таращится на меня своими пустыми глазами. - Гость! – ее голос полон мучения, тих и хрипл, но я помню и слова Авы, и предостережение Уты. – Ты пришел, да? Мой… храбрый рыцарь! В мою… Башню. «Башню?» - я недоуменно разглядываю Покой.- «Это вот – Башня?» - Башню, - строго произносит девушка и продолжает тоном оскорбленной королевы. – Да-да, Гость! Ты правильно меня понял. Это – моя Башня из Слоновой Кости! Я понимаю, что мои губы складываются в неуместную ухмылку: ну, чего я хочу от идиотки? Да Мерлин с ней, пусть и дальше себе заблуждается… Но так и хочется именно ей ляпнуть какую-нибудь гадость. Почему? Меня никогда не восхищали буйнопомешанные. Особенно те, кто свое сумасшествие пытался выдать за светлую идею, ради которой можно идти на смерть. И восторженные «жертвенные агнцы» тоже. Да, я и сам многое отдал ради каких-то странных идей, пожертвовал всем, что было в моей жизни, но… Я никогда не кичился этим и предпочитал акт самосожжения совершать молча и в полном одиночестве, как птица Феникс. Толпы сочувствующих псевдо-друзей и поклонников меня никогда не привлекали. Но девушка, распятая на остове каркаса стены, очень похожем на пресловутые кости, не понимает ни моих мыслей, ни моей иронии. Она просто ждет. Своего Рыцаря-Мать-Его-На-Белом-Коне. Или, на худой конец, своего грозного ящера, который должен по ее представлению, выползти из этой дыры. «Дракона ждем?» - нет, меня уже несет. Слишком уж этот спектакль похож на… о, даже не на фарс. Все гораздо хуже. Глупее и бессмысленнее. Девушка задумчиво смотрит на меня, сквозь меня, а потом – на края протянувшегося через площадку провала. А затем произносит все тем же пафосным голосом, от которого мне хочется рвануть из ее Покоев, к дементорам, подальше: - Дракон придет, Гость. Он уже в пути. Ты мне не веришь, да? Но он СУЩЕСТВУЕТ. И он знает, что я его жду. Что я согласна отдать себя ради свободы Сестер. Я качаю головой. Этот бред мне надоел. И, кажется, Сердца от этой идиотки я не дождусь, даже если мне придется утопить ее в Лазури и Зелени. Но рука все равно рисует чертов Знак. Донор. Девушка корчится и хрипит на своем пыточном столбе, а потом внезапно закатывает глаза и начинает сдирать с себя хитон. «Вот только стриптиза мне и не хватало!» - отстраненно проносится в голове. – «А что? Столб есть. Чем не шест? Тьфу! Мерзость!» На Име оказывается железный ошейник. Дурочка приковала себя к своей дыбе весьма и весьма основательно. И захочешь – не сразу освободишь. Тело ее такое же тонкое и невесомое, как у моего Серебряного видения, но гораздо более округлое и зрелое. Она извивается в своих оковах и хрипит: - Гость... Ты думаешь, что я просто хочу умереть? Нет. Не хочу... Я отдаю себя для спасения Сестер, а не потому, что отчаялась. Может быть, ты хочешь избавить меня от страшной смерти в пасти дракона? И этого тоже нельзя. «Я ухожу. Жди своего… Дракона» - я разворачиваюсь к выходу из Покоев, но внезапно меня накрывает теплая волна. Это ощущение стало уже знакомым. Сердце. Еще одно. - Возьми! – все тем же пафосно-строгим голосом произносит Има. – Тебе оно нужно больше. Ты же не ждешь Дракона. Но ты идешь. К своей… принцессе. Так иди, не останавливайся. И не возвращайся. Тут тебе делать нечего. Проход открыт. Идти дальше пока нет желания. Надо остановиться и обдумать. Что я, собственно, хочу? Освободить, да. Но кого? Свое серебристое видение? Это так. Девушка достаточно настрадалась. Но кроме нее есть еще и Ута, и Ава, и даже эта ненормальная Има. И еще другие. Их много. И каждая хочет уйти отсюда. И каждая согласна рискнуть, и пожертвовать всем. Но помочь можно только одной. Беда в том, что я уже не понимаю, кому из них я хочу помочь больше. И дело не в том, что я купился на их уловки, как предостерегали меня Сестры из Алькова и Грота. Нет. Просто… Просто я действительно их всех понимаю. Нет, это не жалость. Даже не жалость. Не сострадание. Но справедливость по отношению к ним, детям этого мрачного и мерзкого мира. Они не сломались, хотя давно должны были. Они все еще живы. И надеются. Хотя им и нельзя. - Что же ты? – слышу я голос моего слепого ангела. – Что случилось, милый? Ты растерян? Но времени у нас так мало, а тебе так много надо успеть. Братья уже в Пределе. Сейчас они в Покоях Уты и Ире. Туда тебе пока нельзя, милый. Особенно к Уте. Если Богомол поймет, что вы с ней говорили, он накажет ее. Но ты можешь сходить к Эли. Она может дать тебе еще один Знак-оружие. Только… не удивляйся, ладно? Эли… немного странная. «Странная? – фыркаю я про себя. – Похоже, здесь все так или иначе странные. И я сам – в том числе.» - Возможно, - вздыхает моя безымянная собеседница. – Ты прав. Все мы странные по меркам тех, кто пришел Оттуда. От вас. Но, видишь ли, мы такие, какие есть. И никто не говорил нам, что есть нормальность, а что – странность. С другой стороны, мы к этому привыкли, но то, что вы можете считать нормой, нас, жителей Предела, так же может шокировать, как вас – наша жизнь. Впрочем, это не так важно. Сходи к Эли. Пока ее Брат не пришел. Броненосец не такой злой, как Богомол или Яма, но он буквально помешан на Правилах и очень, очень силен. Если озлобишь его – придется с ним биться, а пока ты не готов к сражению с ним. «Спасибо за совет! – отзываюсь я. – Схожу к твоей Эли. Хотя… Послушай, а… у тебя есть имя? Как тебя зовут? Твои… Сестры, они называют тебя «Эта, из Теплицы». - … - она напряженно молчит, и я начинаю опасаться, что она обижена моим вопросом, но снова слышу ее голос. Очень растерянный голос. – Видишь ли, милый… У меня никогда не было имени. И Брата. Я… появилась тут, в Теплице, совсем одна. Никто из Братьев не захотел меня – Промежуток дал мне совсем мало Цвета. К тому же, в отличие от других Сестер, я некрасива и слепа… Никто не сделал меня своей Сестрой и не дал мне Имя. Имена… их дают Братья. Это – как клеймо. Как знак принадлежности. У меня нет имени, я ничья. Потому что во мне мало жизни, мало Цвета, и я обречена с самого своего рождения. Но я верила, что однажды ко мне придет тот, кому я буду нужна, и кто будет нуждаться во мне не меньше, чем я в нем. И ты пришел. Если… Если захочешь, можешь дать мне Имя. А если нет – я тоже пойму… - ее голос заметно задрожал, и я, сам не понимая, зачем это делаю, внезапно спросил: «Хочешь, я буду звать тебя… Лили? Тебе… нравится такое имя?» - Да! – ее голосок наполнился какой-то тихой, умиротворяющей радостью. – Спасибо, Брат. Это… очень красивое Имя. Я постараюсь быть тебе верной Сестрой. «Значит, Лили!» – в груди что-то заныло, но я упрямо тряхнул головой. Они так похожи! Какая теперь разница? Но… Мерлин мой, Северус, что же ты творишь? Мы сидим по Ее ветлой, и она осыпает нас невесомой светящейся пыльцой. В пыльце нет Цвета, она просто мерцает в воздухе, растворяясь без остатка. Лили блаженно улыбается, глядя прямо перед собой пустыми серебристыми глазами. Как она непохожа на других Сестер! Слишком хрупкая, почти прозрачная, нескладная и угловатая. Слишком нереальная. Тонкие холодные пальчики наугад касаются моего запястья. Сидеть на голой земле неуютно и прохладно, но ради Нее я согласен вот так… И не один час. - Знаешь, - Лили ведет пальчиками выше, по предплечью. – Я какая-то неправильная Сестра. Хотя… ты тоже совсем неправильный Брат. «Почему?» - мне не интересно. Я и сам знаю, что все то, что происходит, неправильно. Но я задаю этот ненужный вопрос. - Все Сестры, рождаясь, принадлежат Братьям. Но ты пришел намного позже, чем положено. И тогда, когда было уже поздно. К тому же, Твоя Сестра – Оле… «Не факт!» - я вспомнил слова Авы. Братья не захотят так просто отдать легкую добычу. - Ладно, - внезапно соглашается Лили. – Допустим. Но, видишь ли, Сестры рождаются с Именем. У меня Имени не было. До сегодняшнего дня. «Ты говорила, Имя дают Братья!» - возражаю я. Девушка немного напряжена: - Ну, да, но… Обычно Братья знают о том, что в Пределе родится новая Сестра, и Имя… Оно ее ждет. Меня Имя не ждало. Его не было. «Теперь оно есть», - пожимаю я плечами. - Есть. Хотя, для Предела мое имя неправильное, - она задумчиво закусывает нижнюю губу, а затем поясняет. – Обычно, точнее, всегда, в Имени Сестры только три буквы. Ава, Яни, Эхо, Има… А у меня этих букв четыре! Ли-ли… «Извини, не знал!» - я не огрызаюсь, хотя сейчас очень хочется: «Если не нравится…» - Нравится! Я же говорю, что я – Неправильная Сестра, - Лили снова смеется, а я уже ничего не понимаю. Ее это радует. Словно отличие от других Сестер – это благо. – Ты тоже, знаешь ли, милый, совсем не похож на других Братьев. «Мне уже сказали», - я слегка напрягаюсь, а в голове еще звучат слова Авы о том, какие Братья страшные и уродливые. Причем, не только внешне. Лили, словно подтверждая мои мысли, тихо шепчет: - Знаешь, милый, дело не только в том, что ты выглядишь так же, как мы, Сестры, а не как Они. Ты еще, как мы же, можешь использовать Знаки, растить в себе Цвет и отдавать его Промежутку. И у тебя есть Сердца. «У Братьев нет сердца?» - удивляюсь я. И дело не в том, что Братья – монстры, просто… Жить без сердца невозможно. Или я ошибаюсь? - Нет, - грустно говорит Лили. – У них его никогда и не было. Поэтому они могут только красть Цвет из Промежутка, копить его в себе, но никогда не использовать. Братья не умеют созидать, они только разрушают. Созидание – суть Женщины. Только женщина знает, что такое – давать жизнь. «Если ты заметила, я тоже не женщина,» - мысленно фыркаю я. Почему-то ее слова задевают за живое. - Заметила, милый, - Лили неловко мнет край своей белой накидки, теребит алую ленточку, перехватывающую ее запястье крест-накрест. – Это так, но ты… Я же говорю, ты Неправильный Брат. Ты Знаешь, как жертвовать собой ради других, ты Умеешь любить и страдать. И Цвет согласен прорастать в тебе. У тебя есть Сердце, и оно живое. Поэтому-то я и верю, что ты сможешь вырваться из Промежутка, - ее пальцы вновь смыкаются на моем предплечье, и я понимаю, что не зря дал ей именно это имя.