"И кровью прорастет трава"

Ута не одна. Это я понимаю в тот же момент, как только оказываюсь в Гроте. Яма заметно бледнеет и пятится назад, к выходу в Промежуток. Но не успевает вынырнуть наружу. Его, впрочем, как и меня, замечают. Чудовище, высящееся посреди водяной глади Грота, угрожающе тянет к нам спицеобразные конечности и кривит рот в презрительной ухмылке: - А-а, Бра-аатец Порцион пожаловал! Как же, как же. Визит решил нанести, да? Как там с поимкой еретичек? Уже уничтожил свою мерзавку, или за помощью пришел? Что молчишь? Яма мнется, прежде чем выдавить из себя тихий ответ: - Да нет, Кастор, не нашел. Но найду. Да, обязательно! Ты только не волнуйся… - Х-ха! – чудовище скалит острые клычки в очень кривом подобии улыбки и презрительно фыркает: - Я? Волнуюсь? Что ты, дорогой Братец! Я не волнуюсь, Порцион! Это тебе стоит поволноваться. Сам знаешь, эти еретички… Мятежницы! Они… - он подозрительно смотрит на сжавшуюся на своем ложе бледную и заплаканную Уту. – Девчонка! Говорю тебе, выкини свою ересь из головы! Твои подружки – полные ничтожества! Как вы не поймете, безмозглые твари, из Предела НЕКУДА идти, кроме, разве что, Кошмара. Но вы же, глупые курицы, дохнете там, как мухи! Но нет! Медом вам, что ли, намазано? Как ни заботься о вас, тварях бессердечных, все смыться мечтаете! Эти две за теми в бега ударились, а тебе завидно стало? А знаешь, мразь, ЧТО тебя снаружи ждет? Нет? Смерть! Только смерть! Вы там все сдохнете. Без Цвета вы ничто и никто! Ну что, до сих пор мечтаешь окочуриться свободной? А кому нужна твоя глупость и твоя упертость? Беги! Хоть сейчас. Только сначала я вырву твое Сердце и заберу твой Цвет. И катись, сучка! – он выдыхается и переводит безумный от ярости взгляд на нас. Порцион еще больше белеет и пытается зажмурить глаза. «Довольно! – я не понимаю, что на меня нашло, но вскидываю руку в угрожающем жесте, чувствуя, как Цвет пульсирует в самых кончиках пальцев, готовый вырваться наружу. Цвет словно магия, он часть меня, моя плоть и кровь, и сейчас он переполняет меня праведным гневом. И мне совсем плевать на то, что чудовище в Гроте намного меня сильнее и больше. Я уже не думаю. – Хватит! Девушка не сделала тебе ничего плохого. Если тронешь ее хотя бы пальцем – я за себя не ручаюсь!» Яма вытаращивает глаза, и я ясно читаю в его взгляде страх и уважение. - Ты спятил, Северус! – шепчет он. – Кастор тебя убьет. Это не Ящер… Это гораздо страшнее. А самое страшное в этом то, что убив тебя, он останется прав… «Плевать, - я вычерчиваю указательным пальцем Знак, который тут же наливается багровым свечением. Как моя еле сдерживаемая ярость. Кастор с явным интересом наблюдает за мной, но, заметив, как капля алого Цвета сворачивается в огненный шар, отступает на шаг назад и брезгливое высокомерие исчезает с его мертвого костлявого лица. - Младший? – в его голосе явно слышатся вкрадчивые нотки. – Младший! Нам… нечего с тобой делить. Я знаю, ты тут совсем недавно…Скоро ты вступишь в нашу фратрию, Маленький Брат. Не возмущайся и не сердись — но это случится не сразу. Когда станешь одним из нас, ни один из запретов не сменится дозволением, но смысл их, сейчас страшный, станет яснее, и ты поймешь, что они — благо. А заодно поймешь, почему я так зол на свою Сестру. Да, наказывать их – табу. Но давать им лишнюю волю – куда как более страшное преступление! Они всего лишь – слабая плоть. Они не могут, как мы, выжить в Промежутке. Они умирают без тех крупиц Цвета, что мы добываем для них. Неужели это не стоит того послушания, которого мы от них требуем, а? Младший? Отзови свою… э-э… Штуку. Мы ведь можем поговорить спокойно, да? - Знак отменить нельзя, - тихо произносит Ута, опуская голову еще ниже. – Его можно только изменить или направить на что-то другое… - Знак? – Богомол угрожающе склоняется над сжавшейся в комочек девушкой, и она прикрывает лицо широким рукавом. – Знак? Это… Ересь? Это… Ваши штучки, тварь? - Это не ересь, - Ута внезапно выпрямляется и с вызовом смотрит на своего мучителя. - Он пришел. Он здесь. Откройте глаза, наконец! Обскур говорила каждому из вас! Но вы… О, вы слепы! Как Великий Червь. И как он, только и умеете, что пить соки Промежутка, иссушая его. Оглянитесь! Эта пустошь – ваших рук дело! Вы не захотели умереть, и поклялись стать Хранителями этого места, вам доверили Ключи. А вы? Храните ли вы то, что вам вручено? Разоряете. Уничтожаете. Грабите. Убей меня, как убил других Сестер, палач! Кинь в свой персональный Ад, откуда так спешил сбежать! Ничего вы не добьетесь, даже уничтожив все вокруг. Не будет вам прощения. Не будет и жизни. Вы сами умрете в ужасных мучениях. Обскур вернула нам то, без чего мы были бессильны. Она дала нам наконец Защитника. И он спасет нас всех! Спа… - тонкая спица-рука Богомола со всего размаху вонзается в грудь девушки, забрызгивая белоснежное платье… разводами серебра и ярчайшей зелени. На самом конце спицы трепещет и бьется серебристый комочек. Сердце. Ута отшатывается и падает в хрустальную ладью, заливаясь слезами. - Он вырвал ей Сердце! – с ужасом шепчет Яма. – Он сошел с ума! Нет, Братья могут вырвать у Сестер Сердца, но… для этого Проступок должен быть более серьезным, да и Сердце… Оно, если я не ошибаюсь, у Уты было последним… Он уже вырывал ей Сердца несколько раз. Я холодею от ужаса: «И что теперь с ней будет?» - Умрет, - с жалостью бормочет Яма. – Пара дней – и все. Если не отпоить ее Цветом, конечно. Однажды Патриарх так лечил Юну. Но Кастор с Утой возиться не будет. «Значит, не будет, да? – теперь мне точно плевать на все. – Ты, урод! Верни девушке то, что забрал!» - я швыряю в Богомола горящим сгустком, который взрывается в опасной близости от его лица. Кастор смотрит на меня внимательным немигающим взглядом, словно большая змея. Ненавижу змей. Ха, кто сказал, что я сам – та еще гадина? Пожалуйста, вот вам и подтверждение! Еще один шар летит в Богомола, попадая в спицу-руку. Раздается противный хруст ломаемой кости. - Убью, - холодно цедит Кастор, поднимая другую руку, в которой зажато странное длинное металлическое оружие, похожее на гарпун. – Ты поднял руку на Брата! Смерть тебе, тварь! Гарпун летит в мою сторону, но я успеваю отпрыгнуть, а потом поднимаю руку и рисую очередной Знак. - Ах, ты, мразь! – ревет Богомол. Огненный шар попадает ему в колено. – Я же тебя по стенке размажу! Как ты посмел? Сдохни! - Не трогай его, - кричит Ута, и бесстрашно бросается на своего Брата, повиснув на его ноге, как маленькая храбрая собачка. – Лучше добей меня! - Опомнитесь! – кричит Яма, стараясь переорать нас всех. – Драться из-за… С ума сошли? Если узнает Сириус… - А что тут происходит? – глубокий тягучий голос Патриарха заставляет нас разом замереть и уставиться на безобразную тушу, медленно вплывающую в Грот. Сириус приближается к нам, и я снова явственно чувствую его пристальный взгляд. Мерлин мой, как это возможно? У него и глаз-то нет. Тем временем Патриарх тянет: - Кастор, дорогой! Это никуда не годится! Девочка умрет. Она не настолько виновна, чтобы обрекать ее на подобное. Верни ей Сердце! - Он напал на меня! – брызжет слюной Богомол. – А она… Она ТАКОЕ тут говорила! Вот, и Поллукс свидетель! - Я ничего ТАКОГО не слышал! – мстительно шипит Яма. – А вот то, что ты хотел убить Сестру без видимой причины, и убил бы, если бы не Северус… «Я просто вступился за девушку», - пожимаю я плечами. - Ясно, - фыркает Сириус. – Брат, ты вернешь Сердце. И никаких возражений. Я не приветствую ничьих проступков, но твой был самым вопиющим сегодня и наказание понесешь ты. Найдешь достаточно Цвета, чтобы Сердце смогло снова прижиться в ее груди. Или Ута будет отдана Северусу. - Я убью этого щенка! – шипит Богомол. – Никогда, слышишь, Сириус, НИКОГДА он ее не получит! - А, раз так, - хмыкает Патриарх, - марш в Заповедник! Собирать Цвет! И чтобы к вечеру Ута была здорова! Богомол яростно шипит и, оттолкнув Яму, бросается к выходу из грота, но успевает пообещать мне: - Что же, Маленький Братец! Фаворит Обскур, да? Ладно, мы с тобой еще увидимся, и потолкуем. Без свидетелей, ты, Спаситель! Я только пожимаю плечами. Яма тоже тянется к выходу, но его останавливает властный голос Сириуса: - Хорошо. А теперь, Поллукс, может, все-таки расскажешь, что тут произошло? И, да, Северус, заступаться за Ключ – это хорошо, но я не всегда буду рядом, а твой враг прощать не умеет. Ключ? Я замираю, глядя на Сириуса. Он… знает? Знает, КТО такие Сестры? И кто – я? Тогда, в какую же игру играет с нами всеми Обскур? - Глупо, - говорит Сириус. – Очень глупо. Да, Ута не заслужила такого. Но она – не Твоя Сестра. К сожалению, Обскур позволяет убивать своих Сестер, если Брат сочтет, что они становятся неуправляемыми. «Я слышал совсем другое! – возражаю я. Да, меня несет, и я уже не могу остановиться. Это у меня нервное, наверное. К дементорам все. Девчонку чуть не убил этот урод. Какие ему могут быть оправдания? – Я полагаю, и ты сам слышал совсем иное. Иначе не сказал бы…» - Тшшш! Тише, Северус! – Патриарх понижает голос, а затем обращается к Яме: - Брат, предупреди Антареса. И покарауль ход до Колыбели. - Хорошо! – Яма коротко кивает, бросив напоследок настороженный взгляд на меня, а затем ныряет в Проход. - Так, - Патриарх задумчиво вздыхает, и его кресло натужно скрипит, словно он хочет встать. – Слушай сюда, Избранный, мать твою! Я понимаю, что ты уже пообщался с Обскур. И даже знаю, что она тебе сказала про Ключи. И Промежуток. И, да, когда-то тут было все по-иному. И небо было синим, и трава росла, как Наверху. Зеленая. Но все уходит. И это тоже правда. Мир умирает. А знаешь, Чья это работа? Их, - если бы Сириус мог кивать, то кивнул бы сейчас в сторону скорчившейся в своей ладье девушки. – Ты ведь ничего не знаешь ни о Них, ни о Нас, Братец. Ты позволил Обскур сделать тебя своей пешкой. Орудием. Что она тебе пообещала? Любовь? Жизнь Наверху? Силу? А теперь смотри на меня, Братец! Не отворачивайся! Я… когда-то давно я прошел все то, что происходит сейчас с тобой. Я был ЧЕЛОВЕКОМ. Да-да, мы все когда-то были людьми. Сильными, смелыми, красивыми. Умными. Но однажды умерли, как это не прискорбно. Каждый – в свое время. Кто-то погиб в битве, кого-то предали, а кто-то дожил до преклонных лет. А потом… Ты веришь в Ад, Братец? Не веришь? А зря. Он есть, этот Ад. И мы оказались в нем. Это страшно, Братец. Но, увы, я не могу тебе всего объяснить – почему-то ты попал сюда сразу. Не как мы. Просто поверь – для каждого есть свой ад. И каждый видит в нем те кошмары, которые страшат лишь его. Но никакими силами не остановить свои кошмары. Поэтому, когда пришла Она и предложила… надо ли тебе рассказывать, что мы все согласились на эту сделку. И на этот мир. Она обещала нам возрождение и жизнь. Но, видишь ли, она – Смерть, а потому не может создавать. Ей не под силу даровать жизнь. Она может только развлекаться. Играть нами. И ими. Этими созданиями. Ты думаешь, они, эти Ключи… Они живые? Нет, Братец. Они не живые. И никогда не были таковыми. Они – всего лишь грезы. Они такие, какими мы хотели бы видеть свою идеальную мечту. Но за эту мечту надо платить. И мы платим. Цветом. Жизнью. Кровью этого мира. Они, Сестры, пьют его, как вампирицы. Они уничтожают Цвет. Не мы. Мы лишь храним их и заботимся об их существовании. И надо бы остановиться и прекратить эту агонию – это ведь не жизнь, Братец! Но мы… пока мы еще слишком человечны, несмотря на внешность. Обскур отняла у нас наш облик, наши сердца, но душу пока забрать не властна. А душа, она, Северус, противится. Не может поверить в то, что эти хрупкие и прекрасные создания – лишь дочери Смерти, последние бредовые образы, не-райские гурии. И потому не можем мы их убить и покончить со всей этой историей. Жаль нам их. А жалость иногда страшнее самого ужасного оружия. «Знаю, - тихо вздыхаю я. – Но зачем все это Обскур? Где тогда логика?» - Логика? – Сириус невесело смеется. – О, а у Смерти есть логика? - Мы… - Ута цепляется за края ладьи и медленно встает, делая шаг к Сириусу. – Мы… живые. Нам больно. А Вы… Мы не пьем этот мир. Мы копим Цвет в себе. Потому что мы… - она кашляет и подносит руку ко рту. Затянутое белой тканью запястье внезапно расцветает… алым. Кровь? Когда Богомол вырвал у нее Сердце, брызнул Цвет, но сейчас… Ута понимающе смотрит на меня и качает головой. – Да, Младший, кровь. У нас она есть. Мы ведь такие же, как и вы. У нас есть Сердца и просто сердце. Как и у вас. Если вырвать нам сердце – мы умрем немедленно. Если вырвать Сердца – будем еще живы. Недолго, правда. Сердца ведь прорастают в нас, насквозь нас. Ты и сам знаешь это. Прислушайся к себе. Сейчас в тебе тоже живут Сердца, как и твое родное сердце. И они тоже стали частью тебя, как и частью нас. Вырвать нам Сердце – это то же, что вырвать нам, к примеру, глаз, или оторвать руку, или ногу… не смертельно, да? Но болевой шок добьет. Извини, Братец, я не буду спорить со словами Старшего. У каждого из нас – Своя правда. У Обскур она тоже есть. И нет тут ни виноватых, ни правых. Я… сейчас уже могла бы тебе рассказать. Мне ведь теперь все равно, только вот не успею, боюсь… Я… умираю, Младший. Прости, - девушка внезапно падает, как подкошенная, в темную воду Грота и тоненькие алые струйки веером растекаются от ее бледного лица. - Вот дерьмо! – хрипит потрясенный Сириус. – Сердце! Я бросаюсь к девушке, подхватываю ее за плечи, приподнимая ее голову и укладывая себе на колени: «Сириус? Ты… лечил умирающую Юну. Ты же знаешь, что нужно делать?» - Краска! Нужен Цвет. Ее Цвет. Много, - отрывисто бросает Патриарх. – Но у меня его нет! «У меня есть! – огрызаюсь я. – Скорее говори, что делать!» - Хорошо, - Сириус говорит более спокойным, деловым тоном. Кажется, он что-то про себя решил. - Возьми ее Сердце, приложи к груди! Я осторожно поднимаю кончиками пальцев серебристый комочек. Он щекочет мою кожу, словно пытаясь влиться в меня. Как Те, другие Сердца. Сириус сдавленно хмыкает, а потом цедит: - Северус! Не смей! «Что? – я удивленно смотрю на его угрожающую тушу. – Я ничего не делаю!» - Допустим. Сердце… Оно ВЛИВАЕТСЯ в тебя! – в голосе Патриарха еле сдерживаемая ярость. – Если ты его впитаешь, Ута умрет! «Я не идиот! – огрызаюсь я. – Но КАК я могу его от этого удержать?» - Обскур не объясняла тебе? – подозрительно интересуется Сириус. – Ладно, допустим, ты говоришь правду. Просто мысленно скажи «нет!» и представь себе, что оно покрывается коркой льда. И быстро прикладывай его к ее груди! Я прижимаю пульсирующий комочек к зелено-серебристым разводам на платье Уты. Сердце вспыхивает слабым зеленоватым сиянием и медленно вливается в грудь бесчувственной девушки. Прорастает. Ута медленно открывает глаза и смотрит мимо меня. Туда, где в потолке Грота зияет огромный провал, открывающий ледяной диск мертвой Луны. Глаза девушки пусты, и только тонкие серебристые ниточки слез стекают по мертвенно бледным щекам. - Хорошо, - успокоено бормочет Патриарх. – Теперь Цвет. Не бойся. Рисуй… Я знаю, что ты умеешь. «Можно подумать, вы не умеете!» – ехидно огрызаюсь я. Патриарх грустно вздыхает: - Не умеем. Видишь ли, Северус, ты… НЕ такой, как мы. Совсем не такой. И многие из нас не примут тебя, даже если я и Антарес вступимся за тебя. Поэтому будь готов, что Кастор – не единственный из нас, кто захочет твоей смерти. Я знаю о Знаках. Это… привилегия Избранного, и проклятие Сестер. И я понимаю, Кто ты. И понимаю, Зачем ты тут. Знаешь, я даже рад. Как и они, - он имеет в виду Сестер, и я снова явственно вижу, словно он кивает в сторону Уты. – Рисуй. С точки зрения Кастора, Знаки – это ересь. Но сейчас это нужно и важно. Я согласно опускаю голову и провожу над Утой ладонью, вычерчивая кончиками пальцев Донора. Зеленое свечение окутывает белую фигурку девушки мягким покровом, впитываясь в ее бледную кожу, и я вижу, как легкий румянец окрашивает ее лицо. Ута смотрит на меня печальными глазами и улыбается одними уголками бескровных губ: - Зачем ты это сделал, Младший? «По-твоему, я должен был дать тебе умереть?» - искренне возмущаюсь я. Но девушка переводит остекленевший взор на Патриарха: - А ты, Старший, почему? Почему не сказал ему, что теперь я – Его Сестра? Ведь Кастор убьет его за это! Я потрясенно мотаю головой: нет! Это ошибка! У меня же… У меня же есть Лили! Ута… Она не понимает, что говорит! Но я слышу мрачный голос Сириуса: - Промежуток должен, особенно сейчас, хранить равновесие. Если умрет хотя бы одна из Сестер, этот мир уже ничто не спасет. У нас не было другого выхода, ведь Кастор не пришел исцелить тебя. А Северус… Не бойся за него. Он не умрет раньше, чем ему позволит Обскур. Он слишком нужен Ей. Итак, Ута теперь – моя Сестра. Но это ровным счетом ничего не меняет. Даже если бы я знал о том, что вот так все сложится, все равно спас бы девочку. Просто хватит с меня глупых жертв. Хватит дурацкого гриффиндорского благородства и самопожертвований. Устал, знаете ли. За весь последний год, что я провел в этой чертовой школе, устал. Нет, я предвидел, что та тихая ненависть, которую питают ко мне ученики практически всех факультетов, со смертью Альбуса превратится в сжигающую меня волну. Мне не привыкать. Но кроме того, как каждый раз держать спину прямо и не вздрагивать, слыша за спиной сдавленное «предатель!», мне приходилось еще и вытаскивать этих чистоплюйных поборников справедливости из тех огромных неприятностей, которые они с такой настойчивостью себе искали. И ладно бы, это была только охота за крестражами. Так нет! Мелким идиотам этого было мало. Решили поиграть в «революционеров». По ночам писали на стенах всякую дрянь, а я в это время отвлекал Кэрроу всякими глупыми и незначительными поручениями, да обходил школу сам, старательно делая вид, что полностью ослеп и оглох и не слышу тихих шепотков за следующим поворотом коридора, не вижу крадущиеся силуэты малолетних «подпольщиков». История с мечом меня почти доконала, но объяснять детям, что я на их стороне - значило подписать и себе, и им смертный приговор раньше времени… Странно, но, пытаясь отвлечься от так некстати нахлынувших воспоминаний, я внезапно понимаю, что вот сейчас и здесь я ощущаю себя практически так же. Я снова лишь догадываюсь о своей миссии, ее значении, но обязан прикрывать местное «подполье», которое играет со Смертью в только им ясную игру. И кто я сейчас? Пешка, что скорее всего? Как обычно. Мной снова можно пожертвовать. А можно и выиграть партию, если очень постараться. Беда лишь в том, что «игроков» сейчас, как и всегда в моей жизни, несколько. А я, увы, на сей раз с правилами и взглядами сторон не ознакомлен. Ута мягко дотрагивается до моей руки и внезапно улыбается: - Возляжешь со мной, Брат? Я не сразу понимаю, что она мне сказала, но, когда смысл становится ясным, шарахаюсь от нее в сторону: «Это… необходимость?» - Нет, - отвечает за девушку Сириус. – Не обязательно. Просто ты молод, хорош собой, сравнительно НАС, и выглядишь, как обычный человек. Да, Ключи спят с Братьями. С теми, кто еще на это способен. Но тебе самому решать, воспользоваться ли телом своей Сестры, или же оставить все, как есть. Принуждать тебя никто не будет, даже если девушка сама этого сильно хочет, - он явно усмехается, а Ута внезапно краснеет и начинает поправлять перепачканное платье на своей груди. «Нет, спасибо! – отказываюсь я. – Извини, Ута, но я пока еще не настолько сволочь, чтобы заставлять кого-либо.» Я запинаюсь, понимая, что девушка улыбается и пытается меня обнять: - Но я не против, Братец! «Нет, - я краснею не меньше Уты, про себя проклиная свою неуклюжесть и полное невежество в подобных делах. Да, когда-то я любил. И сейчас люблю. Но судьба не позволила мне быть рядом с той, ради которой билось мое сердце. Она давно мертва. Да и не любила она меня. Я был ей всего лишь другом. Но дело не в этом, а в моем дурацком характере. Я просто не могу вот так, не любя. Я не умею просто пользоваться в свое удовольствие. Для Уты я сейчас, возможно, и герой, но вот она, к сожалению, не моя принцесса-греза. – Пойми, Ута, я… Просто я не могу, ничего к тебе не чувствуя!» Девушка отшатывается от меня, в отчаянии закусив нижнюю губу, и я мысленно называю себя сволочью. Да, гад. Слизеринская змея. Жестоко. Больно. Но лучше вот так, здесь и сейчас, чем ждать, что девочка привяжется ко мне. Потом ей будет намного больнее. Ута молча смотрит на меня, а потом вздыхает: - Ничего. Я понимаю. Ты… Она тебе дороже. Я знаю. Все нормально, Братец. Только, если не возражаешь, оставь меня ненадолго? Я хочу побыть одна. «И поплакать вволю!» - говорят ее глаза. Я киваю, поворачиваясь к Сириусу: «Похоже, нас попросили уйти!» - Ага, - внезапно веселится Патриарх. – Дождался-таки? Выгнали! И кто? Собственная Сестра! Хотя, да, наверное, вам обоим будет лучше пока порознь. Знаешь, Северус, не бойся за нее. Я попросил Яму поискать Китобоя. Он присмотрит за Покоями. Кастор не посмеет в открытую мстить девочке. Тем более, что в данной ситуации он сам виноват. Так что, иди. Тебе ведь в Колыбель? Я смущенно киваю. Сириус… Он это серьезно? Решил меня опекать? Тот, другой Сириус, из моего прошлого… Он никогда бы не… Я отгоняю мысли о прошлом прочь. Сейчас главное – не напороться на Кастора и добраться до Колыбели. Ради Лили. А теперь еще и ради Уты.