***
Гоголь не успевает понять, что случилось. Всадник находит их в тот момент, когда он вздыхает с облегчением, готовый возвращаться домой. Сначала они уходят от лампы в темноту, чтобы не привлекать лишнее внимание, а потом Яков сжимает его руку еще сильнее, чем прежде. Прямо перед ними появляется темный силуэт в капюшоне, неподвижный, словно одна из его привычных галлюцинаций. Писатель может поклясться, что не слышал шагов, только что-то похожее на лезвие меча, должно быть, случайно скользнувшего по камню или дереву. И когда Гуро тянет его себе за спину, сердце начинает колотиться с невиданной скоростью. Рука держит и не дает двигаться с места, однако ожидаемой, но не желанной схватки не происходит — Всадник исчезает в темноте сразу же, как только становится слышен топот его темного коня. Гоголь понимает, почему ничего не произошло, в момент, когда Яков опирается на меч, вгоняя лезвие в землю, и после пошатывается так сильно, что писатель буквально ловит его сзади и не дает потерять равновесие. — Яков Петрович?.. Николай никогда не считал себя человеком безэмоциональным. Что бы ни отражалось на лице, — внутри всегда была буря, что реагировала на любые события, еще маленький он был очень чувствителен к миру. В иных обстоятельствах Яков Петрович сказал бы, что для писателя эмоциональность — это важная черта, одна из необходимых компонентов живой и интересной истории. А потом бы едва улыбнулся, видя, как млеет его слушатель от обнадеживающих слов, которые всегда собой заполняют пробелы в самооценке писаря. Сейчас же эмоции кажутся ему далекими и пустыми, а мир вокруг серым и мертвым. Когда страшнейший кошмар, вызывающий холодный пот и частые бессонницы, становится реальностью — даже руки от немого шока перестают дрожать. Все тело перестает реагировать, не давая мозгу и шанса на панику. Поэтому, видя длинный кинжал, торчащий из груди дознавателя, Николай думает только о том, что надо довести его до Бомгарта и как можно скорее. Сначала он пытается вынуть лезвие, но Гуро останавливает, говоря что-то о потере крови. Николай не вслушивается, только убирает руки от рукояти и пытается понять, в какую сторону идти. Вскоре он находит свет домов вдали и сразу же закидывает на плечо руку следователя, помогая идти. Хочется пафосно сказать, что это первый момент, когда он видит слабого и уязвимого Якова, уже не уверенного столь в своей силе. Хочется, но даже когда кровь пропитывает жилет — он молчит и упрямо смотрит вперед. С виду и не скажешь, что где-то во тьме из груди виден белоснежный кинжал. Только идущий вплотную Николай чувствует, как сильно дознаватель сжимает зубы и пытается глубоко дышать, кажется, думая только об этом, пусть и вырываются все равно только рваные шумные вздохи. К концу пути Гоголь чувствует, как Яков слабеет и опирается на него все сильнее с каждым шагом. Он делает паузу, чтобы удобнее его перехватить и случайно касается рубашки, что еще недавно была белой и чистой, а сейчас превратилась в липкую кровавую тряпку, от запаха которой начинает тошнить. При виде первых домов Николай кричит неожиданно громко, что для него совсем непривычно. В последний раз во весь голос он выкрикивал имя Якова Петровича, едва разглядев его в окне горящего здания. Выбежавшие на шум девушки и женщины, завидев рану у нелюдимого столичного следователя, в панике мечутся по сторонам, не знают, что делать и как реагировать. Кто-то сразу бежит за врачом, кто-то за Бинхом, а кто-то при виде крови едва сдерживает крик и скрывается в доме. Одна юная девушка пытается помочь донести тело. Гоголь не помнит, как огрызается, подобно псу, чью вещь хотят забрать, зато в памяти остается наполненное ужасом лицо, когда она, отшатываясь, бежит подальше от греха. Уже у дома их встречает подвыпивший для храбрости Бомгарт и Яким, помогающий первому с медицинскими инструментами. Николай вновь отказывается от помощи и по ступенькам поднимает Якова, прилагая все усилия, на которое способно его хилое тело. Страшно, что кто-то посторонний может задеть рукой кинжал или сильно надавить на рану, сделать только хуже. Он и сам держит его за здоровое плечо, практически полностью на себе, едва сжимая пальцами бок, чтобы держать равновесие. Первую ногу на ступень. Прижать к себе тело сильнее. Поднять. Вторую ногу на ступень. И так несколько раз. Гуро молчит и все еще дышит глубоко, только глаза прикрыты. В один момент Гоголь начинает дышать с ним в такт также рвано и только это помогает им обоим дойти до комнаты без происшествий. Он чувствует, как Яков выскальзывает из рук, но подоспевший Яким помогает положить его на кровать и сразу же забирает из рук барина пустую трость, про которую он забыл, механически сжимая ее пальцами, и пока неизвестный ему обруч. По комнате разносится короткий судорожный вздох и при свете лампы становится видно то, что не снилось Николаю ни в одном кошмаре: искаженное болью лицо Якова, дрожащие пальцы, сжимающие края пальто, и кинжал, торчащий из груди — старый, явно использованный много раз, если судить по царапинам на рукояти, но при этом с идеально чистым лезвием, которое почти что блестит при свете. И пропитанная кровью рубашка, торчащая из-под не менее кровавого жилета. Николай старается не смотреть на Гуро, когда помогает снять тяжелое пальто. Старается не смотреть и не позволять себе лишних и ненужных мыслей, сосредотачиваясь на своем дыхании. Уже когда Леопольд собирается доставать оружие из плеча, Гоголь отворачивается и отходит. Яким что-то быстро говорит ему, сжимает за плечи и пытается вывести из комнаты, но барин не двигается с места. Ему страшно, что выйдя, он больше может не увидеть Якова Петровича или не быть рядом, когда он будет нужен. Когда было плохо ему — Гуро не уходил почти ни разу несколько дней подряд, несмотря на гуляющего по округе убийцу. А ведь он уже тогда все знал… В зеркале напротив давно уже нет Оксаны. Она была свидетелем далеко не одного кошмара писателя. И была единственной, кто знал о его чувствах к следователю. Наверное, потому она и исчезла. Теперь в отражении лишь темное пятно, сжавшееся на стуле и бездумно смотрящее на себя. Оказывается, у этого пятна дрожат руки и слезы чертят две соленые дорожки на щеках. Его трясет каждый раз, когда очередной инструмент возвращается на место или выбрасывается красная вата. Он не слышит его дыхания и панически боится повернуть в ту сторону голову. Как простить себя за то, что случилось? Как исправить ошибку и вернуть время назад, чтобы его уберечь? В последнее время не было видений, только кошмары со смертью Якова, о чем Николай уже жалеет. Всегда от них хотел избавиться, но сейчас вдруг понял, что хочет проснуться. Это сон, это все ненастоящее. Гуро спит. И он спит. Ночь, все спят. И ему все снится. Никто не ранен… Горло невыносимо болит, но писатель сидит тихо, не издавая ни звука. Его состояние — ничто, в сравнении с тем, кто лежит перед ним. Однако в один момент он не выдерживает и выходит. Думает, свежий воздух поможет оклематься, но ноги сами идут дальше по коридору. Его комната. Почти точно такая же, как у Гоголя, только меньше признаков жизни: кровать аккуратно заправлена, будто на ней никто вовсе не спал; на столе сундук с уликами и документами, а в самом дальнем углу небольшой личный чемоданчик, который Николай видел еще в карете. Все такое ровное и безжизненное. Для Якова это помещение не было ни комнатой, ни кабинетом. Просто место, чтобы переждать ночь, а утром вновь пропасть на весь день, ища следы преступника. И все так пусто, что Николай судорожно вздыхает и садится на ближайший стул, закрывая лицо руками. Трясет, будто перед приступом посреди зимнего леса. Все еще нет эмоций, да? Думаешь, все можешь, такой стойкий. Именно поэтому через секунды на животный беспомощный крик сбегаются Яким и только пришедший Бинх. Стул разлетается на куски после многих ударов об пол. Гоголя находят кричащим на коленях, сжимающим до боли волосы перед тысячей осколков разбитого стулом стекла. Никто так и не узнает, что же он увидел в том зеркале.***
Дверь медленно и со скрипом открывается. В проеме появляется Яким с подносом в руках, который он аккуратно ставит на стол и собирается тихо уйти, но Николай открывает глаза и трясет головой. Не заметил, как случайно задремал, и теперь тело неприятно болит от неудобной позы. Первые секунды непонимающие и сонные глаза осматривают комнату. Это все был сон? Яков Петрович здоров? Или он сгорел в том огне? Взгляд падает на кровать. Не сон. Но в абсолютной тишине слышно равномерное дыхание, и тогда писатель сам выдыхает спокойно. Всю ночь он боялся засыпать, думая, что может не успеть, если Гуро станет хуже. И сейчас, задремав, увидел вновь кошмар с горящим домом. Испугался, что это правда. — Барин, вы бы поспали нормально. Давайте я посижу, да хоть еще кто, а то выглядите хуже смерти. Гоголь только качает головой и выпрямляется на жестком стуле, разминая шею и потирая закрывающие глаза. — Поешьте хотя бы. Я вам горячего супа принес. Холодно на улице, а вы и без того измучили себя. Если уж хотите сидеть здесь сутками, так хоть в голодный обморок не упадете. Пожалуй, это единственный аргумент, который заставляет его сесть за стол спиной к кровати и взяться за ложку. За окном густой туман, то и дело по дому гуляет ветер и даже максимально плотно, насколько это возможно, закрытое окно порой гремит после очередного порыва. Рядом садится Яким и настойчиво прожигает барина взглядом. Сначала тому все равно, но с каждым глотком горло не только обжигает, но и сдавливает немым нарастающим раздражением. Да уж, выводить барина на эмоции при любых обстоятельствах — в этом он мастер. — Яким, ты чего-то хотел? — Николай придает голосу недовольный тон, но выходит только невнятный кашель. После того взрыва эмоций всю ночь он молчал, сидя на стуле в одной позе и смотря в одну точку, где находится кровать. — Вы уж, барин, простите меня, — он замолкает, сверля взглядом пол. — Что я передал вашему следователю ту записку. Вы ж из-за него все эти дни убивались. Ложка замирает почти у рта. — Были у меня мысли об этом, но я не думал, что вы… такой. Думал, он поговорит с вами, сможет вразумить, столичный следователь как никак, умный — сразу видно. Да и вы к нему как прислушиваетесь. А он и сам знал, оказывается. Ложка возвращается в тарелку. Гоголь поднимает голову, кивком отбрасывая свисающие волосы назад, и смотрит удивленно. В глазах читается немой вопрос, который Яким, к счастью, понимает — что-то произносить вслух желания больше нет. — Он задумался сначала — когда записку уже дочитал. А потом попросил вам передать, чтобы вы подумали о Елизавете Андреевне, если… С ним что-то случится. Я ж не знал, что так все будет. Ладно, барин, вы обедайте, а я пойду. После недолгого молчания Яким уходит, поняв, что больше никому из них нечего сказать. Николай этого словно и не замечает — он отодвигает тарелку от себя, решив, что в ближайшие сутки обморок ему более не светит, и поправляет свой жилет. В комнату вновь врывается ветер и вызывает неприятную дрожь в теле. Как ни старайся писатель заткнуть тряпками щель в окне и под дверью — все равно холодно. Ладно бы только ему — но руки Якова намного ледянее его собственных, отчасти согретых горячим обедом. Гоголь еще сильнее подталкивает одеяло под тело и накрывает до самого горла, пряча в тепло и руки. А потом так и остается сидеть на самом краю кровати, теряя счет времени.***
В один момент, сидя вторые сутки и не отрывая от него взгляда, Николай начинает анализировать, когда же все началось. Первым в голову приходит объятый пламенем домик Ганны и мимолетный взгляд карих глаз. С той бессонной ночи и началось что-то новое, совершенно необъяснимое в жизни писателя. Паника, страх и истерика в подушку вплоть до самого утра, пока сам Гуро не показался на пороге. Целый и почти невредимый, радостный и обеспокоенный. В то утро Гоголь думал, что сошел с ума окончательно, не веря размытому от слез красному силуэту на краю кровати. Теперь он сам сидит на этом краю, как когда-то сидел Яков. Он уже тогда все знал и понимал, что происходит. И все равно был рядом, желая помочь своему писарю. А сейчас, когда помощь нужна ему, Николай не знает, что делать. Ему остается разве что также сидеть рядом, сжимать его руку и вслушиваться в сбивчивое дыхание. Единственное, что говорит Бомгарт — всему виной не столько глубокая рана, сколько острое кровотечение. Он не говорит, насколько оно серьезное и когда же Гуро поправится. Вторые сутки Яков не приходит в себя. Вторые сутки Николай не смыкает глаз, боясь, что в один момент дыхание остановится и он ничего не успеет сделать. Боится проснуться один, не доверяет заменять его никому, даже Якиму. Кроме Гуро здесь он никому больше не доверял так сильно. Да и Яков, он уверен, не доверил бы жизнь кому-нибудь другому в этом месте. Следующий раз его из мыслей выводит голос громкий и до ужаса неожиданный. Это не Яким и не заходящий периодически Леопольд, а Бинх. Он изначально не разделял всеобщего горя по состоянию Гуро, куда больше его волновала еще одна убитая девушка и обещание Гоголя, что в этот раз точно удастся всех защитить. Потому днем он занимался ее поиском, а вечером поиском каких-либо улик, заменяя отсутствующего следователя. Он что-то говорит, говорит, говорит и все без остановки мельтешит перед лицом, явно пытаясь привести Николая в чувство. А тот только сидит и смотрит на руку Якова Петровича, радостно вцепившись в нее, когда едва дрогнули его пальцы. Со временем Бинх все же уходит, закончив гневную тираду. Только тогда Гоголь замечает на его месте меч, оставленный там, где это произошло. А ведь Яков защищал его, Гоголя. Он так усердно искал Всадника в лесу, он взял с собой обруч, будто заранее точно знал, что все равно произойдет убийство и сам убийца будет рядом. Он предупредил Якима, знал, что с ним может что-то случиться… «Что-то в его плане изменилось и вы, видимо, этот план, Николай Васильич, и изменили» Всадник стал убивать жертв не только для своего обряда. В один момент девушки начали умирать почти сразу после знакомства с Гоголем. Но по праздникам убийца продолжил высасывать из них кровь. А потом… Потом Всадник решил убить и Гуро. Почему? Потому что тот нашел его? Или потому что и тот был знаком с Николаем? Гоголь приходит к окончательному выводу, что он — причина всех смертей и того, что случилось с Яковом. Пальцы осторожно касаются лезвия меча и скользят вверх, к рукояти. Величественная голова орла с ухмылкой. Вполне под стать хозяину. Николай переводит взгляд на лежащего перед ним дознавателя. Глаза закрыты и лицо расслабленно, но грудь из раза в раз быстро вздымается в рваных вздохах. Порой начинает казаться, что эти вздохи все тише и тише, но писателю хочется верить, что их перебивает шум ветра за окном. Рана скрыта под белой чистой рубашкой и толстым слоем одеяла, теперь о ней напоминает разве что бледный оттенок лица, застывшего в одном выражении, и капельки пота, особенно различимые при свете. «А потом попросил вам передать, чтобы вы подумали о Елизавете Андреевне, если… С ним что-то случится» Гуро все знал. В тот вечер он уже знал, что Всадник — это Лиза. Именно поэтому он так упрямо пошел искать труп среди ночи. Знал, что она будет там, чтобы убить его. «Он закрыл меня спиной не чтобы защитить, а чтобы я не смог побежать за ней один, рискуя своей жизнью» Должно быть, Яков Петрович не был до конца уверен, что Всадник именно она. Он мог думать, что за убийствами стоит Алексей, так удачно исчезнувший из их дома. Но девушки были убиты после знакомства с Гоголем. Из-за ревности. В тот вечер Лиза видела их с Яковом. Она поняла, что бессмысленно было ревновать Николая к тем девушкам. Поняла, что нашла именно того, кем были заняты мысли писателя. Значит, Гуро специально привел его именно к лесу?.. Николай шумно выдыхает и сжимает до боли волосы, не отпуская холодную руку Якова. «Яков Петрович, вы ведь все знали тогда. И не сказали. Потому что я бы не пустил Вас, не позволил бы собой так рисковать. Вы все знали, боже. Вы все знали, вы все знали, вы все знали» Николай шепчет эти слова, как мантру, и прижимает ко лбу бледную ладонь. Он даст себе еще десять минут, прежде чем вылететь черным вихрем из своей комнаты с мечом в руках, забыв про сонливость и холод.