Танец Хаоса. Искры в темноте

Ярость клокотала в горле, и у Миланы было такое ощущение, что еще чуть-чуть, и она взорвется будто бочка с кровью земли, брошенная в костер. Вырвется алое пламя из глотки, из носа и глаз вместе с ревом стихии, охватит со всех сторон комнату, спалит к бхариной мани ковер на полу, стулья из темного дерева, тяжеловесный стол, оплавит позолоту и серебрение каминной полки, заставив крупные лазуриты треснуть от жара, пожрет в одно мгновение шелковый каминный экран вместе с изображенными на нем фигурами двух пятнистых южных котов. Но этого не происходило. И она просто молчала, привалившись плечом к каменной стене буравя взглядом проклятую всеми безднами мхира королевну Гаярвион Эрахир, Хаянэ Орлицу Бреготтскую. Которая при этом невозмутимо игнорировала ее взгляды так, будто ровным счетом ничего не чувствовала по установившейся между ними связи. Вообще ничего. Она была хороша, зараза, до такой степени, что не клокочи в ней ярость, Милана не смогла бы отвернуться уже по иной причине. После коронации она облачилась в свой любимый цвет – густо голубой, словно небо в середине лета, украсила пшеничные волосы тяжелыми низками лазуритов, обхватила тонкие запястья массивными золотыми браслетами, а талию перетянула вышитым золотой нитью пояском. Смотреть на нее было невыносимо - Милана еще не встречала женщины, в которой хрупкость и невероятная сила переплелись бы столь тесно и столь притягательно. А не смотреть она не могла, и это бесило ее, приводя в лютую ярость. Ясное дело, Гаярвион оделась так для пира в честь коронации, повод у нее был, но Милана не могла отделаться от мыслей, что королева Бреготта использовала свою красоту и для манипулирования ею тоже, чтобы застить глаза желанием и заставить забыть о ярости. Что ж, если это было так, она глубоко ошибалась. Честь была бесценной вещью, и ее поругание не могло затмить ничто. А ведь ничего не предвещало беды. Коронация прошла успешно, Большой Зал наполнился радостными криками, свершилось то, чего Бреготт ждал так давно и так неистово – Хаянэ заняла Трон своего отца. А после того нараздавала милостей, будто торговка базарная, подкупая своих ближайших сподвижников деньгами и подарками. Что ж, низинники жили по другим законам, не по тем, что бытовали у анай, и какими бы дикими они ни казались Милане, а она уже почти научилась их принимать и понимать. Если за верность награждали деньгами, грош цена была такой верности, и Милана не стала бы доверять человеку, который согласился принять от нее плату за свои услуги. У нее дома происходило не так. У нее за верность платили верностью безоговорочно и безусловно, а власть была волей Небесных Сестер, а не торгом за то, кто больше даст. Впрочем, справедливости ради, надо были признать, что Гаярвион стала их королевой тоже не за одни деньги. Не просто же так они звали ее Хаянэ, не просто так просили благословить их и их детей – вряд ли бы они умоляли о том обычного человека. И Милана даже оценила тот факт, что ее Гаярвион награждать землями и людьми не стала – значит, прислушивалась к ее словам, значит, понимала. Хэлла Натиф росла в людских землях, а Рудо – в городе вельдов, где бытовали похожие взгляды на жизнь, что и по эту сторону гор, и их Гаярвион одарила щедро, осыпала милостями, включив таким образом в число тех, кто жил по законам ее земли. К Милане она отнеслась иначе, и это тронуло сердце, заставив его сжаться в груди – королевна оказалась поразительно чутка и деликатна. Впрочем, ненадолго. Неладное она заподозрила почти сразу же после коронации – пока слуги накрывали праздничные столы и пиршество, к ней один за другим потянулись бернардинские первые, чтобы поздравить и пожелать всего доброго в дальнейшей жизни. Они как-то странно говорили с ней: улыбались, качали головами, подшучивали над тем, как она отодвинула в сторону Торвина, жали ей руки и желали счастья. И пахло от них тоже подозрительно: удивлением, пониманием, от некоторых даже – насмешкой и презрением. Улучив момент, Милана попыталась узнать о значении вновь обретенного титула у королевны, но та отговорилась какой-то ерундой и поспешила продолжить совершенно ничего не значащий диалог с послом эльфов в Озерстраже. Тогда она спросила у Магдана Амавина, когда тот оказался поблизости, и он, донельзя удивленный и слегка смущенный ситуацией, что, впрочем, никак не отразилось на его лице, объяснил ей значение подаренного ей королевной прозвища. Любовница! Просто подстилка, о которой, к тому же, знает вся страна! Не жена, не равная и не спутница, а так, стоящая ступенью ниже и «на поиграть», давшая жизнь наследнику Бреготта, но не достойная того, чтобы быть признанной равной! От ярости она почти ничего не видела, а зубами во рту скрежетала так, что, кажется, этот звук перебивал звон колоколов над их головами. До власти ей, разумеется, дела никакого не было, как и до земельных наделов или громких имен – в эти игры играли те, у кого имелось слишком много свободного времени, а анай к ним не относились. Но она и не власти просила у Гаярвион. Когда она вытаскивала ее из-за Черной Стены, когда ради нее висела на дыбе у Авелах, когда сердце свое подставляла ударам одной из хасатр – разве же для того она это делала, чтобы ее назвали подстилкой?! Да еще и всей стране об этом рассказали вот так. Мол, с этой женщиной я теперь сплю, и вы будете ей повиноваться, потому что она – мой голос?! Милану трясло всем телом. Никто и никогда не поступал с ней так, ни единого раза в жизни. Да, у нее никогда не было близких и глубоких отношений с женщинами, обычно она с ними просто спала, а потом уходила с таким же легким сердцем, с каким и пришла. Но всех это устраивало, и они отпускали ее с улыбкой – так же, как и встречали. Не было в ее отношениях с ними никогда ни лжи, ни попытки манипулировать, ни желания обладать или использовать, нет. Это был просто танец, доставляющий удовольствие обеим партнершам, танец, что заканчивался, когда доигрывала музыка, а потом начинался какой-нибудь другой, под совсем другую мелодию, и это просто была жизнь, разная, настоящая, красивая жизнь, в которой Милана никогда не кривила душой ни перед кем. Так почему же тогда сейчас Гаярвион так обращалась с ней? Потому что была низинницей, потому что не знала ничего о чести? Проклятая женщина! Всеми бесами мхира целованная изворотливая змея! Как же ты унизила меня! Милана прикрыла глаза, тщетно пытаясь смирить дыхание и хоть немного вернуть себе спокойствие, хоть чуть-чуть. Но ничего-то у нее не получилось. Почти что до самой полуночи длился пир в честь восшествия Гаярвион на престол, и Большой Зал гремел от музыки, песен, праздничных речей и поздравлений, криков прославлений, которые она принимала благосклонно и царственно, склоняя коронованную Венцом Королей голову перед очередным говорящим и отвечая ему вежливо и по-королевски. И все это время Милана сидела рядом с ней, по левую руку от королевны, выслушивала произнесенные в свою честь тосты, поздравления, наблюдала все эти льстивые улыбки людей, которые теперь пытались заслужить ее расположение, чтобы заручиться поддержкой перед троном, а на самом деле воняли ложью и двуличием. Не все, конечно, а если по чести сказать, то даже очень немногие – большинство радовалось искренне и говорило от сердца. Ее даже Давьен Санти поздравил, кое-как оправившийся после заключения в казематах Озерстража и нашедший в себе силы заглянуть на пир. В своей сдержанной манере он пожал ей руку и пожелал долгих лет счастья, а потом, поддерживаемый под руки стражниками Гаярвион, удалился обратно в лазарет. Но Милане уже было не до того. Скрежеща зубами, она мечтала только об одном – остаться с Гаярвион наедине и спросить ее, о чем она вообще думала. Разве можно было так обойтись со своим любимым человеком? Чем Милана заслужила такое унижение? И почему хотя бы нельзя было предупредить ее заранее о собственных планах на нее? Почему нельзя было обсудить вместе всю эту ситуацию, как обсуждала с ней Милана пытки Авелах? Гаярвион могла быть королевой Бреготта и решать за всю страну, но Милана не давала ей никакого права решать за себя. Никто не имел права этого делать, даже Аватары, которым она присягнула на верность, посвятив им свою жизнь. И они, к чести сказать, ни единожды не воспользовались своей властью над ней, чтобы к чему-то ее принудить! А когда веселье достигло своего апогея, и подгулявшим гостям стало тесно под сводами Большого Зала, когда толпа вылилась за стены дворца и заполнила остров, Гаярвион пошепталась с Магданом Амавином и улизнула в свои покои, кивнув Милане следовать за собой. Всю дорогу ступая по ее пятам, Милана снова и снова крутила в голове, что скажет ей сейчас. И так злилась, что даже не могла остановиться ни на одном из вариантов. Потому что это было немыслимо! Это было просто невыносимо! И когда они вошли в приемную покоев проклятой королевны, а Милана уже набрала в грудь воздуху, чтобы разразиться гневной тирадой, там сидели Рудо с ведьмой! И оказалось, что Гаярвион их туда специально позвала! В глиняных чашках на столе курился парком травяной чай, королевна сидела в своем рабочем кресле, благосклонная и милостивая, аккуратными движениями накладывая серебряной ложкой щербет в крохотные пиалки для гостей. Хэлла Натиф украдкой позевывала, прикрывая рот кулаком так, чтобы никто этого не видел. Рудо ждал, склонив голову набок и поглядывая то и дело на Милану. Он видел, как ее трясет. Видел, как от ее ярости едва не трескается каминная полка, к которой она сейчас привалилась, чтобы не начать метаться будто зверь по приемной, круша мебель и рыча от ярости. От него, скотины, еще и смехом пахло в этот момент! - Я позвала вас сюда сегодня, как своих доверенных лиц, - приятным голосом заговорила королевна, улыбаясь ведьме и вельду будто хозяюшка, встречающая у своего стола дорогих гостей. – Вы сделали для моей страны столько, сколько не делал никто, и Бреготт вечно будет благодарен вам за вашу помощь. Но сейчас я вновь нуждаюсь в ней, и я буду просить вас о содействии в грядущей войне. Есть дело, которое я не могу доверить никому, кроме вас, и буду весьма признательна, если вы поспособствуете его осуществлению. Вот так говорила эта проклятая женщина! Тенета прекрасных дурманящих голову слов, неразрывная паутина манипуляций, в которую влипали наивные дурачки, польстившиеся на посулы и обещания, на красоту внешней формы! И эти двое тоже, кажется, поддались на ее обаяние. Во всяком случае, Хэлла Натиф так точно – вон как встрепенулась и глаза распахнула при ее словах, едва не подпрыгивая на своем стуле! - Честь служить вам, Хаянэ, - склонил голову предатель-Рудо, пряча в уголках губ насмешку. Смотри-ка, как его веселило все происходящее! Еще не понимал, дурак, во что ввязался, и чем это в итоге закончится. А ведьма, эта глупая маленькая девочка, и вовсе развесила уши, глядя на королевну так, будто та была так любимым ею Вседержителем во плоти! - Куда скажете, туда я и пойду, ваше величество! Честь и слава, Бреготт! Милана поморщилась, чувствуя невыносимое желание схватить ее за шкирку и трясти до тех пор, пока вся эта дурь не высыпется из нее на пол. Где она нахваталась этого всего? Какая честь и слава? Да когда они познакомились, ее не интересовало ничего кроме ее собственного крохотного носа, вздернутого так высоко к небу, что она едва на спину не опрокидывалась от этого! - Благодарю вас, друзья мои. Я знала, что могу на вас положиться, - благосклонно опустила ресницы Гаярвион, прихлебывая чай. Милана надеялась, что он раскаленный, но, к сожалению, это было не так. Отхлебнув глоток и отставив чашку, Гаярвион подняла глаза на сидящих напротив нее ведьму и вельда, и взгляд у нее стал цепким, будто орлиные когти. Ну вот вы и попались, идиоты! Кажется, скрежет ее зубов был слышен сейчас у подножья Черной Стены. – Я думаю, вы оба в курсе, что на юге началась война между Ильтонией и Рудным Стягом. Ее, естественно, никто не называет этим словом, но по факту это именно так. Ильтонцы, как и Лесной Дом – союзники Бреготта. К тому же, часть моих войск задействована в этом конфликте благодаря подписанному в Шардане воззванию, а значит, Бреготт тоже будет втянут в эту войну так или иначе в самое ближайшее время. – Гаярвион слегка поджала губы, выражая свои эмоции по поводу этого факта. Посмотрите-ка, ей не нравилось, что без нее что-то решили! - Сегодня я встречалась с послом Рудного Стяга в Бреготте, Ширазом Нифоном, и он подтвердил мне нерушимость договоров о ненападении и нейтралитете между нашими странами. Однако и обещанного Антиру не дал, что говорит об одном – скоро нам придется драться еще и с гномами. - Так себе перспектива, - заметил Рудо, цыкнув языком, и Гаярвион кивнула ему. - Именно, милорд Ферунг. И я хотела бы перспективы избежать, потому и призвала вас сюда. - Но как мы можем вам помочь в этом, ваше величество? – захлопала ресницами Хэлла Натиф, глядя на нее во все глаза. – Разве же могут два человека остановить войну? - Ну, хасатру Предательства вы остановили, - напомнила Гаярвион, бессовестно манипулируя этой глупой девочкой, у которой от удовольствия аж румянец на щеках полыхнул! – А раз так, думаю, на свете не так много преград, которые бы вам не поддались. - Ради Бреготта я сделаю все, что в моих силах, ваше величество, клянусь! – запальчиво выдохнула ведьма, и Гаярвион приняла ее слова легким наклоном головы. - Такие подход и рвение не могут остаться незамеченными Марнами, Спутница Хэлла. А это сулит успех нашему предприятию. – Взгляд ее посерьезнел, и она посмотрела на Рудо. – Я попрошу вас отправиться на юг, в Мадарру, и там, на месте, оценить обстановку и происходящее. Мне нужны точные конкретные сведения о том, чего пытается добиться Фризз Гранитный Кулак, атакуя западный берег Линтона. Поговорите с ильтонцами, с бернардинцами, по возможности с эльфами и мелонцами, которые защищают западный берег, соберите всю возможную информацию и сообщите ее мне. Донесения оттуда идут медленно, а меня часто не бывает в Озерстраже. Мне нужно четко понимать, что там творится на самом деле. Рудо был куда трезвее и вменяемее Хэллы Натиф, и наверное, только это сейчас спасало глупую ведьму, хоть она даже и не понимала, что это именно так. Поглядев на королевну, он, аккуратно подбирая слова, проговорил: - Мы соберем информацию, Хаянэ, по мере своих сил. Но на мой взгляд, о целях Гранитного Кулака можно судить уже здесь и сейчас. Судя по битве у Кьяр Гивир, он или на стороне нашего Врага, или очень близок к тому, чтобы ее принять. А значит, войны не избежать. - Вы правы, милорд Ферунг, - проговорила Гаярвион, - однако не учитываете одного факта – алчности гномов. Этот народ превыше всего прочего ценит богатства и почести, а значит, о верности и чести питает весьма расплывчатые представления, не примите в обиду, Спутница Хэлла. - Ну что вы, ваше величество! – горячо мотнула головой ведьма. - Это нам на руку, - продолжила Гаярвион. – Фризза Гранитного Кулака можно перекупить, переманить или перетянуть на нашу сторону, нужно лишь правильно подобрать предмет для торга. У нас уже есть преимущество – мы видели его людей, сражающихся на стороне Врага, и оружие, которое используется против войск союзников. Вы упомянете этот факт в стане союзнического войска, пока просто упомяните, без официального заявления короны. Вполне возможно, что Враг прижал Фризза и силой вынудил его предоставить часть войск в свое распоряжение, и тогда Гранитный Кулак захочет вывернуться из хватки и заключить уже иное соглашение, на этот раз с нами. Ему можно пригрозить оглаской, Аватарами, армией анай. Равно как можно и узнать, чего он на самом деле добивается и на каких условиях согласен закончить войну на юге – вполне возможно, мы сумеем ему это дать. - Прошу прощения, Хаянэ, но мне показалось, что в самом начале вы сказали, что мы едем на юг Бреготта, а не в Рудный Стяг, - пристально взглянул на нее Рудо. – Или я что-то неправильно понял? - Несомненно, сначала вы едете в Мадарру на юге Бреготта, милорд, - улыбнулась ему Гаярвион. – Но после того, как вы доложите мне о реальной обстановке там, я бы хотела, чтобы вы отправились в Утворн, в пещеры Рудного Стяга, и от моего имени договаривались там с Фриззом. - Ох! – брови Рудо взлетели вверх, он невесело ухмыльнулся. – Вы хотите сделать нас своими послами, Хаянэ? - А кого еще? – развела руками Гаярвион, остро улыбаясь ему. – Вы убили Авелах и победили хасатру. Это должно произвести на Фризза достаточное впечатление, чтобы он стал сговорчивее. Хэлла Натиф сморщилась и сжалась в комок - прозвучавшая идея ей совсем не понравилась, но Гаярвион и Рудо проигнорировали это, будто ничего и не заметили. - К тому же, - продолжила Гаярвион, - в пещерах Рудного Стяга, насколько я знаю, есть и еще кое-что, что меня интересует, и с этим сможете справиться только вы, милорд Ферунг. Насколько мне известно, гномы уже много веков прячут у себя одного из Драконов-от-Тьмы, Дарота Огнепастого. Милана сдержала заклокотавшее в глотке рычание лишь огромной силой воли. Эту информацию она пересказала Гаярвион накануне вечером как одну из историй Лиары Светозарной, заплетенную в сказки и песни. И вот сейчас Гаярвион использовала ее как орудие, использовала то, что ей дала Милана, ровно так же, как и использовала ее саму! Внутренний голос попытался было шепнуть ей, что коли в руке есть нож, то в бою только дурак его не будет использовать, но Милана сейчас была слишком зла, чтобы прислушиваться к нему. Гаярвион тем временем говорила: - Если Фризз перешел на сторону Врага, рано или поздно этот дракон обретет свободу и попадет в его руки, что очень сильно усложнит для нас всех борьбу на восточных рубежах. Но вы – наездник на макто, Рудо. Вы способны укрощать драконов, и если вы сделаете так, что Дарот примет нашу сторону, это здорово облегчит нам всем жизнь. Она еще не договорила, а Рудо уже качал головой в ответ с мрачным видом, и стоило ей замолчать – ответил: - Хаянэ, я боюсь, это просто невозможно. - Почему? – склонила голову Гаярвион. - Поймите, многие века мы растим макто, отбирая среди них те особи, которые хотят сотрудничать с человеком. Мы учим их годами, мы сами себя готовим к этому контакту, чтобы иметь возможность контролировать их волю. И получается это у нас с ними только потому, что их сознание больше похоже на сознание зверей. Настоящие же драконы разумны, насколько я слышал?.. - он дождался ее кивка, и продолжил: - Никто из вельдов никогда не пытался взять под контроль разумное существо. Я слышал, такое под силу Первопришедшим эльфам, и возможно, выбор одного из них для этой миссии был бы куда более удачным, нежели выбор вашего покорного слуги. К тому же, сознание макто загрязнено взвесью, которую мы отчасти контролируем, подпитывая их ярость. Эта взвесь в их крови от их прародителей, Драконов-от-Тьмы, как гласят наши предания. Мы столкнулись с огромными трудностями во время Великой Войны, когда Враг попытался использовать взвесь против нас, и это при том, что в крови макто ее совсем мало. Я боюсь, что я просто не справлюсь с Даротом Огнепастым, с прародителем макто. Я хорош, Хаянэ, но думается мне, не настолько. - Ваша скромность делает вам честь, Рудо, - дослушав его, спокойно проговорила королевна. – И я понимаю ваши опасения. Однако продолжаю считать именно вас лучшей кандидатурой для исполнения этой миссии. И потому, что вы – вельд, и потому, что вы – герой битвы за Кьяр Гивир. Вашей воли должно хватить, чтобы подчинить себе Огнепастого. Если же это сделать никак не получится, то сделайте все возможное, чтобы он не достался Врагу. - Хаянэ, я сейчас правильно понял, вы хотите, чтобы я убил одного из Драконов-от-Тьмы? – Рудо рассмеялся, но на этот раз в его смехе звучало куда больше мрачного принятия своей участи, чем веселья. - Именно, милорд Ферунг, - подтвердила Гаярвион, и улыбка Рудо стала еще более ожесточенной. – И я думаю, госпожа Спутница вам в этом поможет. Вместе вы точно управитесь. Но только в том случае, если не получится взять его под контроль. - Ваше величество… - пискнула Хэлла Натиф, и когда Гаярвион взглянула на нее, принялась ерзать на стуле и неуверенно скрести за ухом. Что ж, этого и следовало ожидать, мрачно подумала Милана. – Дело в том, что я… как бы это сказать… не совсем гномиха, и мне не очень-то можно под своды Рудного Стяга… - Но вы – Спутница Аватар Создателя, Говорящая с Тенями и Доверенное лицо Короны Бреготта, - неумолимо напомнила ей Гарявион. А вот теперь она давила, будто гора нависая над крохотной ведьмой, мечтающей лишь об одном – как бы вывернуться из-под нее и улизнуть отсюда. Вот только силенок ей на это явно не хватало, не с той бодаться вздумала. У Миланы теперь появился еще один повод напомнить Гаярвион о том, что она не имела на самом деле никакой власти над людьми и никакого права решать за них, что они будут делать, а что нет. Уж ей-то на это сил в отличие от маленькой ведьмы точно должно было хватить. - Да, это так… - промямлила Хэлла Натиф, отчаянно отводя глаза и почти растекаясь по стулу, но продолжить ей Гаярвион не дала. - Я уверена, вы с блеском справитесь с возложенной на вас задачей, - заключила она, оглядывая обоих. Рудо теперь смотрел на нее без улыбки на лице, напряженно и явно жалея о том, что вообще во все это ввязался, а Хэлла Натиф морщилась и не поднимала глаз, что-то едва слышно бормоча себе под нос. – И вот еще что, - добавила Гаярвион, - я слышала, что Фризз Гранитный Кулак держит при себе советников Анкана. Не знаю, правда это или побасенки, но такие слухи ходят. Дом Ночей пользуется дурной славой, однако не ввязывается в дела мира и изо всех сил на протяжении последних пяти тысяч лет убеждает мир в том, что не имеет никакого отношения к Врагу. И коли это так, вы можете найти союзника в лице Детей Ночи, а коли нет – использовать их присутствие возле Фризза как еще один рычаг давления на него. В любом случае, это тоже стоит проверить. - Когда мы отправляемся, Хаянэ? – спросил Рудо, глядя на нее. От него пахло нежеланием, но и смирением тоже – деваться-то ему было некуда, она крепко держала его за горло. Что ж, это Гаярвион умела делать блистательно – заставлять других людей выполнять ее волю. Но рано или поздно этому должен был прийти конец, и Милана намеревалась ускорить этот процесс. - Как можно скорее, - ответила ему Гаярвион. – Желательно завтра утром. Все необходимое в пути вы получите у сенешаля лорда Бивара, я уже отдала распоряжения. Связь будете держать через Теней Спутницы Хэллы. Я буду ждать от вас вестей в крепости Остол Офаль, защитников посылайте туда. - Хорошо, ваше величество… - промямлила вконец расстроенная ведьма. - Есть еще кое-что. Из-за военного положения мы не можем позволить Врагу и его соглядатаям среди граждан моей страны, кои к моему глубочайшему сожалению у него имеются, поддерживать связь или обмениваться сообщениями. Поэтому мои Говорящие с Тенями закроют Бреготт Щитом Молчания. Право на передачу сообщений останется лишь у нескольких шептунов внутри страны, один из них Гвадайн Белый Волк, глава Говорящих с Тенями Остол Офаль. До него ваши сообщения дойдут, так что общаться мы будем через него. Но связи с внешним миром и Аватарами у вас больше не будет. Даже несмотря на клокочущую внутри ярость, Милана не могла не оценить смелости и продуманности этого решения. Да, оно создавало трудности в контакте с Аватарами, но с другой стороны у Миланы всегда оставалась Связь с ними, по которой она могла передать что-то – просьбу о помощи или наоборот твердую уверенность, означающую, что все идет хорошо. Если, конечно, этот самый Щит Молчания, о котором говорила Гаярвион, не блокировал и такой вид связи. Могло ли быть так, что что-то подобное использовала Авелах, пока пытала ее? Ведь тогда Милана так и не смогла связаться с Вольторэ и попросить ее о помощи, как бы ни тянулась к ней по связи. Получилось у нее это лишь позже, уже во время коронации, когда Авелах ослабила хватку над ней, вот тогда Милана и нашла в себе Силу дать сдачи. Мысли об Авелах ей тоже хорошего настроения не прибавили. Давай, Гаярвион, отпускай их уже, мрачно поглядела на королевну Милана. Сил молчать и терпеть унижение у нее уже почти не осталось. - Ой! – вдруг подскочила Хэлла Натиф, хлопнув себя ладошкой по лбу, и Милана на мгновение отвлеклась от своей ярости. Вскинула голову и Гаярвион, слушая, как ведьма зачастила: - Ваше величество, я забыла ведь совсем! Там, под горами у гномов царство Теней, там моя сила не будет работать! Человеческие ведуны неспособны звать Теней глубоко под землей, это очень опасно, это верная смерть! Так что я не смогу ни связываться с вами оттуда, ни делать что-то своей силой, и Рудо я тоже никак помочь не смогу! - Но эта сила будет у вас до тех пор, пока вы не спуститесь в горы, а там с вами пребудет милость, позволившая вам одолеть хасатру, - на этот раз в голосе Гаярвион больше не было ни мягкости, ни понимания, ни желания поддержать. Только ледяная уверенность и едва слышный намек, что спорить с ней не стоит, а еще лучше уже собираться уходить, ибо все важное проговорено и распоряжения отданы. - Но, ваше величество… - забормотала Хэлла Натиф, беспомощно оборачиваясь на Милану, будто та хоть как-то могла ей помочь, что еще больше взъярило ее. - Вы справитесь, Спутница Хэлла, я верю в вас обоих и желаю вам доброго пути и благосклонности Марн на всем его протяжении! – пожелала Гаярвион, уже совершенно точно ставя точку в этом разговоре. – И буду ждать ваших сообщений с каждого из отрезков маршрута. - Как прикажете, Хаянэ, - так же холодно ответил ей Рудо, поднимаясь со своего места и кланяясь ей. Спина у него гнулась с трудом, будто была деревянной. Следом за вельдом со стула кое-как сползла и крохотная ведьма с совершенно потерянным видом, бормоча слова прощания и умоляюще глядя на Милану. Рудо тоже посмотрел, тяжело кивнув, и она проводила его глазами до самого выхода. Что ж, всех их так или иначе связала Небесная Пряха с этим местом, и похоже, не торопилась так легко и быстро отпускать. Вот только если Рудо и Хэлла Натиф принимали это безропотно, то Милане все еще доставало огня пытаться с этим бороться. Я всегда буду сражаться Твоим именем, Огненная. Для того ведь Ты и создала меня в конце концов. В звенящей тишине вельд и ведьма вышли из приемной Гаярвион, прикрыв дверь за собой, а их нетронутый щербет так и остался таять на столе перед королевной. Которая аккуратно отодвинула в сторону свою чашку с чаем, сложила пальцы в замок и подняла на Милану такой же ледяной взгляд, каким только что смотрела на Хэллу Натиф. - Ну? Слово повисло в воздухе последним камушком над пропастью, что балансировал несколько секунд на самом краю, а потом сорвался вниз, порождая лавину. Что-то внутри Миланы сорвало, как срывает ветром небрежно оставленную распахнутой ставню, и она зарычала в лицо королевне, трясясь от ярости: - Что «ну», Гаярвион? - Это я тебя хочу спросить, Спутница Милана, - ледяным тоном отчеканила та, давя и давя ее взглядом своих гранитных глаз. Только не на ту она вздумала так смотреть. – Ты весь вечер мрачна как туча, кипишь от ярости, и мне очень бы хотелось узнать причину такого поведения. - Причину? – вскинула брови Милана, чувствуя, как стреляет в виске. Гаярвион кивнула с таким видом, будто подбадривала ее говорить дальше, и рык сам сорвался с губ: - Причина в том, что ты посмела унизить меня, королевна! - И чем же? – уточнила та. В последний миг Милана удержалась от того, чтобы пнуть стоящий возле нее стул, немыслимым усилием воли заставив ногу стоять на месте. - Тем, что представила меня всему свету как свою любовницу!.. - Как свой Щит и возлюбленную, - поправила ее Гаярвион, но Милана не остановилась: - Как подстилку, как шлюху низинную, с которой ты кувыркаешься, когда тебе вздумается, и только потому она имеет право говорить и принимать решения! - Это не так, - покачала головой Гаярвион. - Это так! – рявкнула Милана, отталкиваясь от камина, в два шага подступая к столу и нависая над ней. Гаярвион окаменела, сидя с прямой спиной в своем кресле и глядя ей в глаза с вызовом. Вскинула свой проклятый длинный подбородок ровно так же, как тогда, месяцы назад, когда вызвала ее сюда на ковер, заставив битый час ждать у двери, будто псину цепную, а потом начала отчитывать за то, что она посмела спать не с теми, с кем Гаярвион было удобно! Ярость затмила собой весь мир, оставив лишь белую пелену перед глазами и огонь, что едва не хлестал из глотки Миланы. – Я предложила тебе стать моей женой по закону, как угодно то Небесным Сестрам! И ты мне на это ответила вот так? Сделав меня прилюдно своей подстилкой?! Своей законной шлюхой перед всем миром?! - Шлюхам платят, - зло сорвалось с губ Гаярвион. В следующий миг рука взорвалась болью, а чайный сервиз и дурацкие тарелочки с растаявшим щербетом полетели на пол, разбиваясь вдребезги. Кипяток опалил руку Миланы, а осколки впились под кожу, но она почти не чувствовала этого. - Ты носишь мою дочь! – проорала она в лицо Гаярвион. – И если я останусь шлюхой при тебе, то она станет просто очередным низинным выблюдком, не имеющим никаких прав и благословения Небесных Сестер! - Дочь Щита имеет право наследовать! – Гаярвион сорвалась с места на ноги, точно так же сверкая на нее глазами через стол. – Я сделала то, что могла, я нашла единственный способ узаконить и ее, и тебя, защитить вас и сделать вас частью моей страны! Я рисковала и своей короной, и своей шеей, делая иноземку своей официальной фавориткой, да не просто иноземку, а обвиненную в пособничестве Врагу иноземку! Ты думаешь, это так просто? - Ты королева! А я – убийца Авелах! Ты думаешь, кто-то не поверил бы в мою честность?! – В голове громко тикало, и Милана почти потеряла контроль над собой, крича от боли и ярости, которых в последнее время было так много, так много! Все упиралось в одно, вот она и сама признала свою связь с Авелах, и виновата в этом была женщина, что стояла напротив нее и смела унижать ее, мешать с грязью ее и ее ребенка. – Все дело в том, Гаярвион, что тебе просто нравиться манипулировать людьми! – зарычала она, выплевывая вместе со словами всю свою боль. – Ты манипулировала мной точно так же, как манипулировала Рудо и Хэллой только что, как делала это со всеми остальными, кто тебе нужен был для исполнения твоих целей! Может быть, и я тоже нужна была для того? Дать тебе наследника, который был так нужен Бреготту, чтобы не извиняться перед Торвином за то, что ты его не любишь? Перед глазами сверкнуло белое, а затем пришла боль, и голова откинулась в сторону. Милана не сразу поняла, что случилось, пока ожег пощечины не загорелся на щеке, пока она не увидела разъяренные глаза оскорбленной Гаярвион напротив. - Не смей так говорить! – прошипела королевна ей в лицо, щурясь, будто атакующая змея. – Не смей больше произносить таких слов никогда! - Не произнесу, - пообещала Милана, а затем развернулась и зашагала прочь от нее, как можно дальше от нее. Вот это было слишком, это было последней каплей на чаше ее терпения, и теперь все окончательно и бесповоротно закончилось. Никто не имел права поднимать на нее руку. Никто! И никто больше никогда не причинит ей боли. Милана готова была первого, кто в ее сторону просто пальцем погрозит, убить на месте сейчас же. А Гаярвион после всего, что знала о ней, после все этого еще и по щекам ее вздумала хлестать! - Милана! Не слушая, Милана рванула дверь на себя так, что та едва с петель не слетела, заставив двух охранников по ту ее сторону вздрогнуть от неожиданности. Не видя ничего перед собой, она бросилась в коридор. Нужно было как можно скорее покинуть это место раз и навсегда. Что бы здесь ни происходило, что бы ни случилось между ними с Гаярвион, что бы их ни связывало, все это сейчас не имело никакого значения! Ты хотел своего наследника, ты получил его, первый. Я чиста перед тобой, Бернард! Наш уговор исполнен! - Милана, подожди! Она не слушала, отмеряя длинными ногами метр за метром, оглядывая стены, увешенные отрезами шелка и старинным оружием в поисках выхода. Она бы и в окно сейчас прыгнула, раскрыла бы крылья да улетела отсюда, куда глаза глядят, да только окон-то не было! В стенах крепости были лишь бойницы, узкие настолько, что она и боком бы не пролезла, а значит, нужно было добежать до выхода, и самым ближайшим отсюда был тот, парадный, ведущий сквозь Большой Зал во внутренний двор крепости, где дворяне праздновали всеми богами проклятую коронацию. Ты унижаешь меня еще раз, заставляя убегать на глазах у всех! Ну что ж, королевна, твоя воля! Только ты запятнаешь себя на самом деле, ибо мои помыслы были чисты! - Да стой же ты, бхара тебя раздери! Милана слышала, как она побежала за ней следом – топот ног по полам, бряцанье золотых браслетов на ее запястьях, ее яростное тяжелое дыхание. Упрямство в ней подняло голову, уперлось рогом, ярость всколыхнулась огнем, и Милана побежала от нее прочь, на этот раз уже бегом, отстраненно понимая, как глупо все это выглядит со стороны: она, удирающая от королевны через весь дворец, Гаярвион, подобравшая юбки и бегущая за ней следом. Но глупость всего этого только разожгла ее ярость. Никто не смел смеяться над ней! Никто больше никогда не посмеет издеваться над ней и причинять ей боль! Каблуки прогрохотали по лестнице Большого Зала, в котором вокруг ломящихся от угощений столов лениво расползались люди. Слуги прибирали опустевшие тарелки и миски, подтаскивали новые угощения; отяжелевшие от еды дворяне лениво беседовали друг с другом, курили или даже дремали, развалившись прямо на лавках. В углу зажималась хихикающая парочка, и когда Милана пронеслась мимо них, мужчина что-то крикнул ей в след с хохотом. - Милана, да постой же! Не уходи! В этом крике уже зазвучал страх и первые нотки, которые можно было бы назвать отчаяньем, и это наполнило ее мстительным удовольствием. Пусть, пусть покричит от своей глупости, от своей напыщенности, самовлюбленности! Проклятая королевна, так высоко вздергивающая свой собственный нос, что не разглядела того, кто к ее ногам положил все свое сердце, всю душу и жизнь! Никто и никогда не будет любить тебя так, как я, Гаярвион! Никто, слышишь? Злые слезы так не вовремя навернулись на глаза, такие лишние и бессмысленные сейчас! Она вырвалась в холодную ночь сквозь распахнутую парадную дверь замка. Вырвалась в толпу людей, в грохот музыки, звучание песен, улюлюканье и смех. Бреготт праздновал, опьяненный своим счастьем, своим триумфом и радостью, и в нем не было места для разбитого сердца Миланы. На мгновение она застыла на ступенях, разглядывая все эти огни, людей, разноцветные краски, что размывали слезы в ее глазах. Можно было взлететь отсюда, у них у всех на виду, распахнув крылья и отдав себя небу. Но как же унизительно это было, как стыдно!.. Потому что она проиграла здесь, а раз так – она проиграла и Авелах. Ведь то, за что она так отчаянно боролась на самой грани жизни и смерти, выскальзывало из ее рук прямо сейчас. - Милана! Крик Гаярвион, громкий и полный отчаянья, на этот раз заставил обернуться не только ее. Люди внизу услышали его, заметили ее, начали шикать друг на друга и махать руками на музыкантов, поворачиваться в их сторону. Стихла музыка, на внутренний двор крепости стремительно падала тишина, и все смотрели на них, на то, как бежала за ней со всех ног, подобрав юбки, Хаянэ, коронованная Венцом Королей Орлица Бреготтская из Дома Эрахир. Что же ты наделала? Слезы обиды, боли и невыносимого стыда хлынули по щекам, и Милана поняла, что не контролирует себя. Совсем. Непослушное тело, которое она так хотела заставить уйти, убежать, улететь отсюда, само повернулось навстречу наконец-то догнавшей ее королевне. Гаярвион остановилась в проходе двери, раскрасневшаяся, тяжело дышащая, отчаянная. В глазах ее мелькали молнии, сверкая в невыплаканных слезах, губы дрожали, и страх исказил ее черты, страх, которого Милана не видела у нее даже за Черной Стеной. А что же делаешь со мной ты?! - Милана, не уходи! – сипло взмолилась Гаярвион, глядя на нее. Милана закрыла глаза, всем своим телом дрожа от невыносимой остроты момента. Все смотрели, и ей было так страшно. Но она не могла с места сдвинуться, потому что Гаярвион не отпускала ее. Королевна двинулась – Милана ощутила это кожей, - и глаза сами открылись, жадно ловя ее образ. Она подступила еще на шаг к Милане, вытянулась перед ней, вскидывая свою проклятую челюсть к небу, будто на бой выходила. – Я не смогу без тебя, - с трудом проговорила она так, будто бросалась головой в пропасть. – Я люблю тебя, - еще тише добавила она, но это было слышно всем. Над двором сейчас стояла такая тишь, будто дворяне затаили дыхание, будто сам огонь факелов перестал хлестать, с шумом пожирая падающее на него осеннее небо. – Молю тебя, Милана, не оставляй меня, - прошептала она, и вот это уже не услышал, наверное, никто, кроме Миланы. Это было невыносимо, так больно, будто ее тело наизнанку вывернули, и каждый нерв жгли огнем, не позволяя двинуться. Куда больнее, чем в руках Авелах. Да гори оно все огнем! Милана тоже вскинула голову, точно так же, как эта проклятая женщина, потому что была не менее горда, чем она, вытащила одним движением из-за пояса долор и протянула ей рукоятью вперед, как не сделала бы никогда и ни для кого больше в этом мире. - Тогда выходи за меня, Гаярвион дочь Бернарда. Не хочешь по законам Бреготта, выходи по законам анай. И я стану твоим Щитом навсегда. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и мир вокруг них молчал, обнажая себя и их самих в невыносимой искренности открытия. Точно так же, как в тот самый первый миг на безымянной горе, когда Гаярвион впервые по-настоящему взглянула на нее, и Милана поняла, что ее судьба свершилась. Все было предначертано на дорогах Огненной, все было предрешено и записано задолго до того мига, как люди это понимали, и свершиться иначе уже не могло. И не было никакого смысла противиться Року, коли он падал на голову однажды, рушился и погребал под собой, избирая для будущего. - Хорошо, - мягко улыбнулась Гаярвион, и слезы полились из ее глаз по щекам неудержимой волной нежности. Милана онемела, лишившись дара речи и переживая поразительную пустоту, огромную, будто само небо над ее головой. Гаярвион шагнула к ней, уверенная, удивительно легкая, звонкая будто весна, будто юность, будто первая любовь, коей и была она, и всем-всем на свете, что Милана так любила жадно и без оглядки. Гаярвион забрала из ее внезапно дрогнувшей ослабевшей руки долор и легко заткнула его за свой тонкий золотой поясок, и он внезапно лег на место, будто влитой, будто всю жизнь там и должен был находиться, а вместе с ним и сердце Миланы вдруг затихло и успокоилось, и все шторма, все грозы и бури исчезли в нем по легкому взмаху любимых ресниц. Гаярвион взяла ее за руку и развернула к толпе, безмолвно ждущей внизу их слова, опьяневшей от счастья, ошалевшей от удивления. - Под светом Богов в присутствии людей я принимаю предложение Спутницы Аватар Миланы дель Каэрос, дочери царицы Дочерей Огня, стать ее женой по закону анай, раз уж она стала моим Щитом по закону Бреготта. – И, обернувшись к Милане, улыбнулась ей сквозь слезы с такой нежностью и любовью во взгляде, что ни одно человечье сердце не выдержало бы того и разорвалось бы на мелкие клочки, как и случилось сейчас в груди Миланы. – Ну вот, Спутница Милана. Вот так. Ей было наплевать, кто и что по этому поводу думал, осуждал ли или не осуждал. Стыд исчез в одно мгновение, отпустив ее сердце, как она отпустила лезвие долора, отдавая его в руки Гаярвион. В конце концов, даже в этом они были честны, отдавая друг другу все без остатка, все возможное и невозможное, чем были сами и что могли предложить друг другу. Милана притянула Гаярвион к себе и поцеловала на глазах всех этих людей, что начинали гомонить, осознавая произошедшее, начинали кричать, то ли поздравляя их, то ли осуждая – этого Милана уже не понимала. И словно по улыбке наконец-то получившей то, чего так давно добивалась, Небесной Пряхи где-то высоко в небе над крепостью Озерстраж начали распускаться огненные цветы фейерверков, запущенные в честь дня коронации. Только Милана не видела ничего этого. На свете для нее не существовало больше ничего, кроме головокружительно мягких губ Гаярвион и сладости их общего бьющегося в унисон сердца.