Танец Хаоса. Искры в темноте

Все необратимо изменилось вокруг них, и в голове Крол не было ни единой мысли по поводу этого изменения, потому что она не осознавала его, она его чувствовала. Зверь внутри нее его чуял, поднимая узкую морду откуда-то из глубины ее существа, тараща разноцветные глаза в пространство вокруг, прислушиваясь к звукам. Он слышал, как поет ветер в кронах, чувствовал, как растут деревья, как дышит земля, ощущал, как вода протекает сквозь кажущуюся столь твердой породу, подтачивая ее, как ложится свет на все вокруг, образуя его форму, беззастенчиво демонстрируя ее нуждающимся в ней глазам. Он был. И Крол тоже была вместе с ним, молчаливая и переполненная, живая. Не переставая изумляться тому, она раз за разом втягивала в себя ставший иным воздух, не слыша больше шума в голове, шума в груди, шума в теле. Поразительно, как много было его раньше, а она даже не замечала того, даже не чувствовала! Таким привычным был бесконечный шорох в ней, все это трение разрозненных частей и кусков, что теперь, когда оно опало в тот же миг, как накрыл Белый Чертог Таалдар, она осталась стоять посреди бескрайней тишины и естественности собственного существования потрясенной до глубины души. Ни страхов больше, ни сомнений, ни шепотов, ни чувства вины, ни ярости. Только она сама – золотое семечко в венчике цветка, раскрывшегося навстречу солнцу, дарящего себя ему. Только она – и Китари. Странно было смотреть на нее, по-настоящему диковинно. Крол знала ее лучше, чем себя, влюбленная до одури и любующаяся каждым взглядом ее, каждым жестом, знающая каждую ее частичку будто свою собственную. Но при этом сквозь лицо Китари прорастало теперь и еще что-то. Иное знание, больше похожее на воспоминание. Будто они виделись уже очень-очень давно, в полузабытом сне, в давно миновавшем времени, от которого у Крол не осталось ничего, кроме расплывчатого ощущения. Будто другое лицо прорастало сквозь ее черты, другие глаза, но и те же самые при этом. Будто Крол вспоминала что-то о ней и ее – такой, какой знала когда-то очень, очень давно. В прошлом?.. Но разве могло так быть? А почему нет? – тихо шептали ей переливы золотого света на мягкой шелковистой траве под ногами. Почему тебе не помнить ее? Почему не знать ее? – пел ветер в мягких кронах, перебирая их в задыхающейся сладости первого прикосновения. Все существует снова и снова. Тысячи лет мы делим один и тот же путь, всегда новый, - мурлыкала вода, собираясь в ручейки, пробивая себе дорогу сквозь салематовые разломы на разгромленной площади Белого Чертога. Тысячи лет мы приходим сюда, чтобы вновь полюбить, - улыбался свет звезд, ложась на ее ладони и плечи. И если мы – Дети Солнца, то что для нас может быть невозможно? Крол не думала. Это само сердце в ней выстукивало беззаботно удар за ударом, выплетало череду догадок, становящихся откровением, становящихся истиной. Будто веретено, накручивающее на себя нить памяти, бесконечную, тянущуюся откуда-то из задумчивой темноты глубин под ее ногами. Сама Крол просто сидела на траве, подложив под себя ноги и подставляя короткие волосы легким поглаживаниям ветра. Рядом с ней на земле сидела жена, крутя в руках Лепесток Фаишаля, перекидывая его из ладони в ладонь, будто шарик для жонглирования. Подле них устроились Кадиль с Геленом, совершенно ошалевшие от всего происходящего и во все глаза таращившиеся на сидящего напротив них нойя. А тот держал у себя на коленях голову впавшего в забытье Джоная и раскачивался взад-вперед, что-то едва слышно напевая на языке без слов и водя рукой над его лицом. В ладонях у него плясали светлячки, закручиваясь и танцуя между пальцами, маленькие сгустки солнечного света, будто пятнышки на воде, и с каждой минутой лицо Джоная становилось все спокойнее, будто он сквозь закрытые веки тоже видел их. Пересказывать произошедшее было странно, но Крол как-то умудрилась это проделать, не ощущая внутри больше никакого эмоционального ответа на свои собственные слова. По правде, она уже и не помнила, как испытывать эмоции. В груди горело что-то – огромное, невыразимое, требовательное, что-то совершенно иное, такое знакомое и привычное, но такое интенсивное сейчас! Если Дар Роксаны и Связь с Аватарами можно было сравнить с крохотным солнечным ежом, то то, что сейчас развернулось в ней, напоминало всю вселенную, ужатую до размеров человеческого сердца. В нем была неумолимость и обезоруживающая нежность, и ликование творения, и ярость уничтожения, и задумчивая тишина сияния. В нем было все, и все было понятно ей от начала и до конца сейчас. Интересно, сколько это продлится? И кончится ли когда-нибудь теперь? Ее руки расслабленно лежали на коленях, и они больше не были золотыми здесь, в Таалдар. Они просто были ее руками, самыми обычными, зато по ощущениям казались куда более восприимчивыми и гибкими, чем все остальное тело. Иначе выглядел и нойя – теперь его волосы беспрестанно развивались, будто водоросли в воде, двигаясь медленнее, чем он сам, а свет вокруг его тела как будто размывался, при каждом его движении, на мгновение запоминая отпечаток его черт, бережно сохраняя его для вечности. Она смотрела на наемников, и видела их лица, и они тоже выглядели немного иначе. Будто сквозь грубые человеческие черты теперь прорастало иное – спокойствие, огромное и беспредельное, невозмутимое, нечеловеческое спокойствие. Они смотрели иначе – пристальнее и внимательнее, они слушали по-другому, каждое слово всасывая в себя, как сухой прошлогодний мох долгожданный дождь. И в них Крол тоже видела кого-то, кого давным-давно, очень-очень много лет назад уже знала. И они тоже как будто не удивились, хоть и поразились ее рассказу, хоть и потрясенно смотрели на Фаишаль в руках Китари, на свет на них и вокруг них, что заполнил Белый Чертог, превратив его в Таалдар. Они тоже знали сейчас, и в них тоже не было места мыслям или сомнениям, только тишина ответа, наконец-то услышанного и пережитого. Они тоже ведь были Детьми Солнца. Почему мы не понимали этого? Это же было так ясно с самого начала! Как нам не быть ими, коли мы носим солнце в своей груди? Это тоже была не мысль – Крол не могла думать сейчас, не помнила, как это делать. Мысли теперь виделись ей разрядами молний, сверкающих в черноте грозового неба, а то, что сейчас наполняло ее, было кружащимися лепестками яблоневого цвета, бесшумной игрой солнечных лучей, высвечивающих под темным пологом леса то травинку, то цветок, то вывернутый из земли корень, повинуясь игре ветра с листьями греющихся под негой солнца крон. Она закончила свой рассказ, и они замолчали, впуская в себя тишину. Время прорастало сквозь Крол вместе с неторопливыми ростками, жадно сосущими грудь земли. Ей не было дела больше до суеты на поверхности, она познавала песнь глубин и молчаливые ритмы вечности в бесконечно меняющемся кружении песчинок и гипнотизирующей пляске донных трав. А потом они спали, откинувшись на шершавую теплую поверхность салемата, и сны их были о тишине, об Истоке всего, о памяти, объединяющей их всех. В них кружились золотые пылинки, похожие то ли на снег, падающий отовсюду, то ли на белые перья облаков, и даже во сне Крол не понимала до конца, что видит перед собой. Быть может, это были Грезы, о которых ей рассказывала Данка? Быть может, она и не спала вовсе, глядя в небо, с которого бесшумно опускались вниз опавшие листья дубов, поднятые ветром, или светлячки, или шарики света над ладонями нойя? Когда она пришла в себя во второй раз, проснулся и Джонай. Он улыбался, будто мальчишка, светлый и свежий, искристый, как первый лед под лучами осеннего солнца ранним утром в горах. И его Крол тоже откуда-то знала, знала так хорошо! Время было совсем странным здесь, плавно развертываясь вперед мощной, непобедимой волной. И на гребне его лежали они, глядя в небо, принадлежащие лишь волнам, ветру и самим себе. И в небе этом восходило солнце и медленно катилось к закату, отмеряя шаг за шагом Жизнь Дарящей и Побеждающей, что несла свой Щит и для этих краев тоже. И вновь они сидели кружком, молчаливые и переполненные, сидели рядом, почти соприкасаясь локтями и коленями, а перед ними стоял нойя с глазами-изумрудами, улыбаясь им далеким детством с запахом лесов и степей, и птиц, и облаков, и бесконечной пыльной дороги, тянущейся в неизведанное. И Крол так хотелось спросить его об ином, о другом, об истинном! И, кажется, она спрашивала, а он пел в ответ, заливая ее то ли звуком, то ли словами, то ли потоком образов, накрывающих с головой. Все, что спросишь ты, спроси у себя самой. Полыхает огнями солнце в твоей груди - Светоч радости, знаменем поднятый на пути Мореплавателя, возвращающегося домой. Звездный свет устилает дорогу нагой души. Развернулся сияющий парус белого корабля. По волнам своей памяти кормчий к цели спешит К тихой гавани дома, не смыкая глаз у руля. Сквозь ревнивую ярь порожденных ненастьем волн Над ревущей бездной потерянных голосов Сквозь преграды навстречу рассвету стремится челн, Что рождается в месте слияния полюсов. Паруса наполняют сказки ушедших дней Тень грядущего рвет на куски весло. Среди черной ночи солнце всегда видней Среди грохота волн песня слышней всего. В белой гавани дремлют в мокром песке следы И волна бьет о борт позабытой давно ладьи. Все, что спросишь ты, горит у тебя в груди. Все, что ищешь ты, и то, что находишь, – ты. И он был прав. Крол сейчас так просто, так чисто понимала это! Сколько лет ковыляла она по сумрачным дорогам собственных мыслей, спотыкаясь о невозможности, о созданные ею же самой препятствия, проваливаясь в ямы боли, обжигаясь о горечь собственных сожалений. А ведь можно было не делать этого. Не разгребать бескрайние тенета собственных заблуждений, полусна собственных иллюзий, давящих и сжимающих голову раскаленными тисками. Можно было просто дышать и знать, можно было просто жить и любить, можно было быть полной без того, чтобы пытаться наполниться, можно было быть целой без того, чтобы изо всех сил стремиться собрать себя по кусочкам. Можно было быть. Ты дитя солнца, потому что все, что рождено под солнцем, несет в себе его семя. Для того, чтобы быть, тебе нужно лишь прорасти. Она плакала – слезы сами лились из глаз и не потому, что ей было больно или плохо, а потому, что что-то внутри открывалось. Сколько лет она ждала этого мгновения, даже сама не понимая того! Сколь сильно она стремилась к нему всем своим существом, пусть даже и не знала об этом! Все это время что-то в ней ждало своего часа, терпеливо, упорно, молчаливо, будто преданный, живущий ради милости Бога, и вот теперь, когда тишина упала на ее голову волей Небес, пришло его время. И получалось, что лишь она сама мешала себе услышать с самого начала. Лишь она сама и больше никто. Дело ведь было не в Таалдар – это Крол поняла, наблюдая за тем, как искрится солнце на бирюзовых разливах осенней воды в салематовых лужах. Таалдар был местом, в котором это случилось, но не причиной произошедшего. Он был следствием, он был тем, что реализовалось потому, что они смогли его реализовать. А настоящая причина была в них самих. Она текла сквозь грудь тягучим медом, она горела внутри рассветным солнцем, она расцветала жаром жертвенного костра, очищая весь мир вокруг. Саитри. - Что такое саитри, нойя? – спрашивала Китари, смеясь, будто лепестки цветов на весеннем ветру. – Что это такое? - Разве же ты не знаешь того? – смеялся ей в ответ дух, и весь мир улыбался им, простой и чистый, будто розовощекий мальчишка с глазами-солнышками и веснушками на облупившемся носу. – Саитри – это все. И Крол запрокидывала голову, падая в мягкую траву под целующим ее глаза небом. Анай ведь знали это с самого начала, с самого первого мгновения своего рождения, с первого вздоха, с первого взгляда. Да и не только анай, чего уж там. Она смотрела в глаза наемников, широко распахнутые, потрясенные, узнающие, и тоже смеялась вместе с маленьким духом и женщиной, осветившей своим светом всю ее жизнь. Из Истока всего текла саитри, наполняя и пронизывая все, манифестируя себя в этом. Внутри крохотных клеток хаотичным напряжением усилия создавала она новую жизнь, в бесконечных космических пространствах она ворочала солнцами и вселенными, в ретивом полете своем закручивая галактики в сияющие спирали. Страстью и жаром распаляла она величественное пламя, и огонь танцевал под ее указку, для нее и ею самой, неутолимый и стремительный в своем желании испить ее до дна. Смелостью и смехом заполняла она безграничные пространства, стремясь к горизонту, не знающая границ, не ведающая ничего, кроме пьянящей свободы, и ветра несли ее на руках, хмельные от ее близости, торжествующие в своем дарении ее бескрайности. Мудростью и вечным обновлением растекалась она вместе с падающими с небес потоками великих вод, и тихая тайна их стремилась выразить ее в беспрестанном извечном движении и изменении, несущем жизнь. Упорством и трудолюбием, распростертыми объятиями навстречу небу трудилась и трудилась она вместе с землей и в земле, упорно, шаг за шагом, преодолевая сопротивление, невзгоды, темные ночи, долгие зимы, бешенство стихий, создавая и создавая все новые формы, пробуя, изменяясь, порождая саму себя в бесчисленных творениях рук своих, которых отпускала в мир. Крол знала Ее, знала всех Их, Четырех, и теперь видела совершенно иначе. Не Мани и Дочерей, но единое, выражающее себя во всем, будто семя, что есть и солнечный огонь, и дыхание ветра, и средоточие воды, и дитя земли, объединенных неукротимой жаждой жизни – духа, заставляющего ее прорастать. Все они были здесь, во всем, везде, всем была саитри – и ей самой тоже была, и в этом не было противоречия. Только красота и величие, только поразительная простота открытия и чистая радость осознания, только бесконечная благодарность за все это и всему, и самому себе, и ей. Любовь, являющая себя снова и снова в тысячах форм. Время не имело значения больше, значение имела песня ветра, запутавшаяся в кудрявых шевелюрах лукавых дубов. Значение имели капли воды, вбирающие в себя чистоту раннего утра, чтобы подарить ее нектаром прилетевшим напиться бабочкам. Значение имели крохотные трудолюбивые тельца муравьев, топчущие теплую нежную-мани землю, стремящиеся возвести свои причудливые дворцы из веточек и чешуек, чтобы вновь и вновь благодарить Ее, чтобы вновь реализовать и манифестировать Ее в здесь и сейчас. Значение имело сердце, что колотилось в груди Крол, живое, горячее человеческое сердце, переполненное Ею. Значение имели глаза Китари, зеленые с золотым, будто Роур в закатном мареве долгого летнего дня. И не потому больше, что отогревали сердце Крол, не потому, что к ним она шла за спасением от одиночества, за теплом для окоченевшего тела, за долгожданным глотком нежности среди черной бездны отчаянья. А потому, что они просто были, и они были так прекрасны! Ей хотелось плакать, и она плакала. Ей хотелось петь, и она пела. И бегала по воде, шлепая босыми ступнями по бирюзовым салематовым лужам. И плела венки из трав и дубовых листьев, украшая ими солнечные волосы Китари. И, раскрывая крылья за спиной, дарила себя небу, отдавала себя Роксаниному Щиту, распахнув легкую грудь и впуская в нее дыхание ветров, что рождались где-то там, за самым краем мира. Спустя столько лет, она жила, по-настоящему, как умеют только беззаботные дети или дваждырожденные святые. А потом и этот день угас, и лишь светлячки – хранители солнца – похватали последние его искры под крылышки, сберегая их внутри своих крохотных тел до нового рассвета. И в бархатистой синей тишине не знающей страха ночи Китари увлекла ее прочь от разожженного огня, у которого наемники слушали песни нойя – чудные, древние, странные песни о далеких краях, о дремучих лесах, о духах с глазами из самого света и городах из небесного хрусталя, о странниках, что ищут свой дом и обязательно находят его среди великой запутанной вереницы дорог, в которую превращается свет, опадая на истомившуюся по нему землю. И голова ее кружилась вместе со светлячками и отражениями звезд в уснувших салематовых лужах, вместе с Китари, смеющейся и такой загадочной, такой древней Китари, увлекшей ее в безмолвный танец меж замшелых камней, меж болотных огоньков, меж стволов старых дубов с обжигающе-рыжими кронами. И ноги сами знали его ритм, извечный и прекрасный, дробящийся в каждом сердце, живущий в каждом теле, что однажды познавало радость рождения. И руки подхватывали ее, будто огненную птицу, будто лунный цветок лотоса, будто алмазные брызги горной воды, поднимая ее к небу, к звездному свету, к бесконечным полям свободы и безвременья, которым принадлежала она, пришедшая к Крол откуда-то из невероятных толщ прошлого, найденная вновь и вновь обретенная. Это было уже – Крол помнила это, смутно, неявно, расплывчато. Это было. Светлячки и ночь, и замшелые камни со странными символами, и безмолвная песнь в сердце, и сомкнутые руки, и танец среди безвременья, извечный и совершенный в искристой новизне каждого движения. Они танцевали так уже когда-то, глядя друг другу в глаза, Крол знала это. Двое в начале всего, нашедшие, творящие, единые и продолжающие друг друга, соединившиеся в бесконечном раскрытии, в непохожести и взаимном дополнении. Двое, что были всем, как была всем и саитри. В чистых чертогах счастья не осталось иного для них, кроме бесконечного пути от Истока к Истоку, кроме точки, в которой рождалось и умирало все прямо сейчас. А когда новый день родился в блеске чистой радости, пришли другие нойя. Со всех сторон вышли они к развалинам крипты и поляне перед ними, на которой разбили лагерь наемники, потерявшиеся где-то между сном и явью, позабывшие о том, что нужно есть и пить, следящие за солнечными бликами на воде, будто дети, впервые увидевшие весну. Серебряные тела, переполненные золотым светом, изумрудные глаза, искрящиеся смехом, тонкие ладони, что тянулись, чтобы дотронуться в благодарности ласки. И Китари плакала, обнимая каждого из них, прижимая их к себе, касаясь их прозрачных тел тонкими пальцами, и смеялась, и танцевала. Как и Крол. Как и наемники, оттаявшие, будто тяжелые снежные сугробы по весне. Все случилось так, как и говорил им тот, первый нойя, встреченный ими в Роще Паломников – искаженные нойя исцелились, войдя в Таалдар. - Мы не забудем никогда, - пообещал он им, внимательно глядя светящимися глазами. – И когда придет День Нового Рождения, мы выйдем к вам навстречу. Мы встретим вас, как вы встретили нас здесь. Крол не спрашивала его о том, что он имеет в виду, она и так это знала. Обещание висело в воздухе, будто распахнутый горизонт над холмами, скользящая по земле стремительная тень орла, венчик горечавки на черной скале. Обещание было дано и принято, а значит, не могло не исполниться. И они забрали осколок Белой Реки, а черепки печати оставили на земле – кровь вытекла из нее, впитавшись в почву и став новой травой, и толку от нее больше не было. Нойя вели их до самой границы, шагали по траве и салемату, шлепали по лужам подле лошадей, глядя невыразимыми своими глазами, дотрагиваясь тонкими ладошками. А когда впереди поднялась золотая стена от земли до самого неба, переливающаяся, будто поверхность Источника Рождения, они окружили спутников со всех сторон и воздели руки. И с каждой ладони сорвался крохотный солнечный ежонок, искорка, светлячок, что сотнями закружились вокруг спутников, образуя золотой вихрь. - Так вы пройдете мимо той, что ждет по ту сторону, - пояснил нойя, улыбаясь им напоследок. – Вы помогли нам, и мы поможем вам защититься от нее. Идите и не страшитесь ничего. Мы придем, когда родится Новое Солнце. Крол поклонилась им в ответ, как кланялась лишь Роксане и Великой Царице, и нойя махали им вслед, пока они проезжали сквозь золотую стену Таалдар, совсем непохожую по ощущению на Мембрану, которой она была раньше. Крол просто плыла в ней, будто в теплой воде прогретого летом озера, Крол просто двигалась расправившей крылья и положившейся на воздушные потоки птицей в небе. А потом кончилось и это. Копыта ее серого зацокали по салематовым плитам, ледяной воздух дохнул ей в лицо смрадом и опасностью, сеть черных ветвей затянула небо, укрытое серыми беспросветными облаками, и первые капли дождя упали на ее лоб, сползая под салематовую маску, растекаясь по щекам. Медленно затухало единение со всем миром, тишина чистого изменчивого покоя, сменяясь остротой ощущений, отделенностью, сумраком собственных мыслей и чувств. Крол понадобилось остановить коня на салематовых плитах и просто некоторое время подышать, привыкая к собственному телу, обратно входя в ту грубую и чрезмерную реальность, что окружала ее всю ее жизнь и казалась ей единственно возможной раньше. Тяжесть навалилась на грудь, мешая дышать, в голове зашумели обрывочные, лихорадочные мысли, в груди застучало, гоняя горячую кровь по жилам, тревожное и тоскующее по былой тишине сердце. Она смотрела в гриву коня перед собой, стараясь вновь найти равновесие в своем привычном, слишком глухом, слишком слепом, слишком неповоротливом теле. Лежащие на передней луки седла ладони вновь стали золотыми, и Крол горько усмехнулась. По ту сторону Таалдар они золотыми не были, все тело ее было золотым. Лишь рой чудных искорок, которыми нойя окружили их перед выходом из Таалдар, все еще продолжал крутиться вокруг, будто последнее напоминание об оставленном позади. В напряженной тишине леса вокруг них тоже не было ничего от того покоя, что еще мгновения назад переполнял весь мир и был естественен и прост. Здесь все будто бы затихло, затаившись между стволов и корней, наблюдая за ними острыми чужими глазами и ожидая мгновения, когда они ошибутся. Но неотрывного напряженного взгляда, что преследовал ее от самого форта Соло, Крол больше не чувствовала. Разумеется, Небесный Змей ведь ушел одновременно с Заиной. Воспоминания обрушились на нее тяжелой массой осознания. По ту сторону барьера было проще – там они являлись ее частью, способом ее существования, историей ее души, которую она просто знала и не нуждалась в том, чтобы обдумывать ее, выстраивать к ней свое отношение или как-то на нее реагировать. Здесь все было по-другому, совершенно иначе. Они нашли Фаишаль и нейтрализовали часть опасности для Вель, но Заину потеряли. Как и Ренона, который не явился в Белый Чертог даже по истечении четвертого дня, а ведь обещал прийти на третий. Зато научились пользоваться Лепестком, поняли, кто такие Дети Солнца, создали Таалдар и спасли нойя, обитавших в отравленной Чаще. Но как? И почему? И вот этого Крол больше не знала. Тот способ понимания, что был естественен по ту сторону, не работал здесь, и сейчас ей оставалось лишь горько смеяться над очередной шуткой Коварной, Жестокой и Мудрой Небесной Пряхи, что никогда не посылала в ответ на молитвы того, что человек у нее просил. Она давала иное – о, каким же чудесным могло быть это иное! – но в нем все равно оставалась загадка, которую требовалось разгадать, невозможность, которую нужно было преодолеть, чтобы открыть ее внутреннее совершенство, и просящий, разумеется, должен был сделать это исключительно самостоятельно. Наверное, Ты просто хочешь, чтобы мы сами добивались своих высот, чтобы наши достижения принадлежали целиком и полностью лишь нам. Крол улыбнулась собственным мыслям, переживая отголосок той нежности, что цвела в ее груди весенним садом еще какие-то мгновения назад, теперь казавшиеся давно забытым прошлым. Мир по эту сторону жесток и черств, и в нем мы молим о покое, который бы подарил нам осознание. А мир Таалдар полон осознания и покоя, но мы вынуждены покидать его и возвращаться сюда, на мгновение ощутив янтарную сладость солнечного меда и вновь лишившись ее. Зачем Ты так играешь с нами, бросая туда-сюда? Чтобы мы захотели соединить два мира? Мурашки побежали по плечам Крол, и она внезапно ощутила едва ли не сокровенный ужас от собственной догадки, отчего-то показавшейся сейчас такой истинной, такой верной! Неужели на то и была воля Небесной Пряхи? Неужели к тому Она и вела их всех, Детей Солнца, рожденных для того, чтобы увидеть Конец Мира? Чтобы на его развалинах они создали новый мир? «…когда родится Новое Солнце» - прошелестели в ее голове последние слова нойя, затихая где-то вдали. - Вот ведь бхара! – протяжно выдохнув, заявил Кадиль Медведь, и этим разрушил последние остатки легкого шлейфа вечности, что еще обнимали плечи Крол. – Никогда ничего подобного не чувствовал. И еще эти нелюди с прозрачными глазами… Чудно! - Кажется, мы и впрямь попали в легенду! – посмеиваясь, проговорил Длиннорукий. – Ренон-то такого уж точно не видел, а он, кажется, бывал просто везде. Китари подняла на Крол пронзительный взгляд, и Крол ощутила, как внутри сжалось сердце. Длиннорукий невольно напомнил им о том, о чем по ту сторону Таалдар она просто не думала. Выходит, эльф погиб? Или он просто не прошел через ограждающий Таалдар барьер? Но коли так, то, скорее всего, в живых его уже не было. Еды он с собой не взял, лошадь его путники сейчас держали под уздцы. Даже если он пришел в себя, вернувшись в свое обычное тело и отпустив Тваугебира, как бы он справился ночью в Чаще в одиночестве? - Какая разница по времени между Мембраной и нашим миром? Четыре дня? – задумчиво уточнил Джонай, сведя к носу темные брови. - Четыре, - кивнула Крол. – Значит, по меркам Чащи мы были под Мембраной больше двух недель. Если, конечно, Таалдар сохранил временную разницу, если не увеличил ее. Взгляд сам уперся в чащу вокруг них, которую ровной лентой прорезала белая полоса дороги. Мог ли человек продержаться здесь больше двух недель? Мог ли это сделать легендарный Тваугебир? - Рада Черный Ветер рассказывала нам, - негромко, но твердо проговорила Китари, - что однажды Алеор дошел до самого Остол Горгот, вошел в черную крепость и бился там со своим братом едва ли не у ступеней черного трона. И умудрился уйти оттуда живым. Я уверена, что он вернется и сейчас. – Крол взглянула на жену, и та дернула плечами, улыбаясь как-то легко и просто: - Это ведь Алеор Ренон Тваугебир. Он прошел Семь Преград, разрушил Гортенберг, взял вместе с Бернардом Эрахиром Вернон Валитэ, убил Стража Топей и отдал половину сердца за клинок и силу гномьей крови! Что ему какой-то лес, пусть даже и набитый доверху Аленна знает чем? Что ему Садовники или сами Эвилид? Вот уж за кого нам точно переживать не стоит! Крол с удивлением взглянула на нее, чувствуя в ней что-то иное, то, чего раньше не было. Или было, глубоко-глубоко внутри, но теперь проросло наконец наружу, разбросав лепестки навстречу солнцу. Взгляд ее скользнул и на лица наемников – они тоже изменились в пределах Таалдар. Они смотрели иначе, держали себя иначе, говорили по-другому, пусть и вроде обычно, но зверь внутри нее чуял разницу. Да и она сама изменилась тоже, она чувствовала это внутри себя. Что-то поднялось из глубин и заняло свое место, нестерпимо засияв. Как Фаишаль под тремя ладонями, творящий мир. Будто в ответ на ее мысли, Кадиль вдруг усмехнулся и огромной своей лапищей разгладил бороду: - А малая-то права. Что нам думать о нем? Догонит, это же Тваугебир. Куда важнее сейчас другое, - он вдруг широко улыбнулся, сверкая из своей черной бороды белоснежными зубами: - Мы – Дети Солнца. Как вам такое, а? Улыбка его была такой заразительной, что и Крол тоже усмехнулась в ответ. Джонай рассмеялся, качая головой, и довольно цокнул языком: - Как приедем в Шардан, отцу напишу. Вот уж он поразится! Он всегда считал меня ни на что не годным! - И припиши еще про Садовницу, - наставительно напомнил ему Кадиль. – Это не овцу подстрелить, так-то. - Нужно связаться с Вольторэ, - посерьезнела Крол, вспоминая разговор с Заиной. – Рассказать ей про Кота и Фаишаль. Она должна знать. - И про то, что уничтожать мы его не стали, - кивнула Китари, глядя на нее. - Уничтожать? – переспросил Кадиль, вскинув брови. – А что, кто-то хотел его уничтожить? - Да, - подтвердила Китари. Сейчас-то скрывать было уже нечего, так что она добавила: - Белый Источник заражен скверной и теперь небезопасен. Возможно, скоро все Белые Жрецы сойдут из-за этого с ума, так что Вель приказала нам уничтожить Лепестки Фаишаля. Это же ключ доступа. - Как это сойдут с ума? – открыл рот Кадиль. – Они ж жрецы! Их же берегут Боги! - Но при этом часть из них встала на сторону Врага, - пожал плечами Длиннорукий, глядя на него. – Жрецы такие же люди. Они тоже делают глупости. - Глупости – это когда ты ради забавы закваску в сортир кидаешь! – начал распаляться Кадиль. – А когда ты с Богами говоришь, когда силу их через себя проводишь, и тебе мозгов не хватает отличить одного от другого – это не глупости уже! Это по-другому называется, не при дамах будет сказано! - Может, они потому и перешли на сторону Врага, что уже сошли с ума? – Джонай с тревогой взглянул на Китари. - Они власти хотели, вот почему, - вместо жены проговорила Крол, тяжело глядя на него. – Я видела это в Ишмаиле, когда жрецы жгли и вешали людей просто за то, что те смеют не соглашаться с их взглядом на мир. Дело не в том, что их кто-то обманул. Дело в том, что они гнилые внутри, вот и все. - Но этому же должна быть причина! – не унимался Джонай. – Они же церковники, они служат Богам! Как Боги позволили осквернить Белый Источник? Как это вообще возможно? - Да бес его знает, - пожала плечами Крол. – Осквернить можно что угодно. Вон, Кот тоже не больно-то думал, когда пожирал душу Ярадана, только власти хотел и впустил в себя одна Роксана знает что, которое его в итоге и уничтожило. А я слышала, что по мощи он равен Дигнадару Кречету, что он один из сильнейших ведунов мира. - Кретины! – в сердцах буркнул Кадиль Медведь, качая головой. – Беспросветные кретины, чтоб их! Как можно было про… попортить Белый Источник? – он вовремя сдержался, кашлянув в кулак. Джонай выглядел все еще потрясенным до глубины души и не верящим в то, что они здесь и сейчас говорили, и Крол чуяла в его запахе страх. Чудно, что паренька так сильно все это задело. Ей казалось, он был крепче и спокойнее, но реакции низинников вообще плохо поддавались какому-то внятному осмыслению. Сама она старалась гнать от себя прочь мысли о загрязнении Белого Источника, слишком уж близко подходили они к мыслям о том, что анай больше не смогут иметь детей друг от друга. Вряд ли это проблема, о которой тебе нужно думать прямо сейчас, напомнила себе Крол. Танец Хаоса в самом разгаре, сейчас явно неподходящее время. - В любом случае, теперь Фаишаль у нас, и нам нужно как можно скорее покинуть лес, - резюмировала она. – Так что предлагаю ехать. Ренон говорил, эта дорога ведет в Шардан. - Интересно, за день-то доскачем? – задумчиво проговорил Гелен. – Не очень хотелось бы ночевать в лесу еще раз. - Поглядим, - буркнула Крол, пуская коня вперед шагом, и наемники двинулись следом за ней. – Меня куда больше сейчас интересует Мертвая Голова. Нойя говорил, что она будет ждать нас по эту сторону, и, боюсь, скоро мы с ней встретимся. - Кто-нибудь из вас вообще знает, кто она? – Китари взглянула на наемников с надеждой, пристраивая своего коня рядом с Крол. – Ни Алеор, ни Заина так и не рассказали ведь ничего. - Я слышал, что она – самая опасная из Садовников, - негромко проговорил Гелен в ответ. – Что вокруг нее – Рой из душ тех, кого погубила Чаща, и что она умеет напускать его на своих врагов. - Это та чернота, которую мы видели, когда проезжали под Мембраной? – спросила Китари, и Гелен пожал плечами: - Должно быть. Говорят, от нее живым еще никто не уходил. - Но кто-то ведь об этом говорит, значит, как минимум, один ушел, - заметил Кадиль, усмехаясь уголком рта. - И эльфы тоже ведь отбиваются много лет, - поддержал его Джонай. – Значит, все не совсем плохо. - Ну посмотрим, - Кадиль свесился было с седла, чтобы сплюнуть на дорогу, но остановился и не стал этого делать. – В любом случае, светлячков нам нелюди выдали, чтобы от нее защитить. Авось поможет. Крол взглянула на золотой рой, что кружился вокруг их лошадей, будто бабочки над растревоженным ветром лугом. Такое странное совпадение – рой искорок нойя против Роя Мертвой Головы, и совпадение ли это вообще было? Что-то изнутри тихо лукаво улыбалось ей, поднимаясь откуда-то из самой глубины ее существа, что-то очень знакомое, безымянное и мучительно нужное. Воспоминание о Таалдар, о том, что такое – быть по-настоящему живой, полной, способной выразить себя в каждом своем вздохе, теперь перекрытое сумятицей мыслей, страхов и несознания. И впрямь, скорее всего Ты это сделала, чтобы мы стремились это обрести, ворчливо подумала Крол, вспоминая Небесную Пряху. Что ж, как самая прекрасная из всех женщин, Она никогда не шла простыми и проторенными дорогами, и если кто мечтал ухватить Ее да поймать в руки, ему приходилось хорошенько для того постараться. Дорога тянулась вперед под серым небом, и темп они держали хороший. Лошади отдохнули и восстановили силы в Таалдар, как и спутники, и шли так энергично, что Крол начала подумывать о том, чтобы не останавливаться на ночную стоянку и не тратить время впустую. В себе она во всяком случае ощущала сейчас столько сил, что и бегом, кажется, до опушки леса добежала бы. Да и время поджимало – нужно было предупредить Вольторэ насчет Кота, а здесь не получалось: сколько бы Крол ни пыталась по связи с ней нащупать ее и позвать, как уже делала раньше, а все не выходило. Это уже не говоря про зов со стороны Ниеры, что тянул и тянул с каждым днем все сильнее. Сейчас, когда они покинули бестрепетные пределы Таалдар, это стало особенно остро ощущаться. Будто крюк под ребра вбили и теперь тащили за него Крол куда-то на север, и она без конца морщилась да потирала грудь, будто это как-то могло помочь снять давящее ощущение напряжения. И что мне теперь, разорваться надвое? С одной стороны Вольторэ в опасности, с другой Ниера к себе тянет… Интересно, остальные это чувствуют? Жена тоже порой рассеяно касалась пальцами груди, значит, ощущала притяжение Аватары, а наемники пока молчали. С другой стороны, они и присягу принесли позже, чем Крол, могли и не ощущать все это настолько сильно. А спрашивать их о том не хотелось. Если не чувствовали, Крол рисковала их только переполошить почем зря, ну а если ощущали, то сами скажут рано или поздно. Сейчас основной задачей было как можно скорее покинуть лес, об остальном они могли поговорить и позже. Таалдар и впрямь зарядил энергией, потому что время шло, а никакой усталости Крол в себе не ощущала. Свежими выглядели и Спутники, причем Кадиль даже начал травить какие-то байки про свою молодость, про то, как сватался к своей жене Анье, как ее мани его веником по всему двору гоняла, застукав их милующимися на сеновале. Чудно было слышать их смех в этом темном и дурном месте, но вместе с тем и так поразительно правильно. Каждый из них и впрямь изменился, побывав в Таалдар и ощутив саитри, и прошлые страхи, еще какие-то дни назад парализующие с ног до головы, теперь почти и не пугали, хоть до конца так и не исчезли. А еще она думала о саитри, без конца крутила в голове все, что узнала по ту сторону сияющей золотой черты, пытаясь разложить все это по полочкам и перестать наконец удивляться. Анай ведь и впрямь носили ее в себе, в своем сердце, думая, что это – лишь следствие их зачатия с помощью Источника Рождения. А потом ту же силу нашли и родители Данки, пришедшие в Данарские горы из низинных земель. И еще оказалось, что эта же сила устанавливает Связь между Аватарами и их Спутниками, и теперь она была уже не только у анай, но и у всех, кто присягал им с чистым сердцем. Что это означало? Что саитри пришла в мир, чтобы воплотиться в нем, воплотиться в каждом человеке? И было ли такое в предыдущих Танцах, раз Спутники и их Связь с Аватарами существовали уже тогда? Вокруг потемнело, но Крол, ушедшая глубоко в свои мысли, не сразу заметила это. Только когда искорки кружащих вокруг них сущностей стали вдруг как-то виднее, ярче на фоне окружающих деревьев, она поняла, что солнце садится. Поднялся туман меж стволов, но сейчас в нем не было больше льнущих к Заслону Теней. Да и ни одного шороха не слышалось, будто лес и впрямь вымер, оцепеневший от страха приближающейся ночи или парализованный выбросом силы, который они устроили с помощью Фаишаля, превратив Мембрану в Таалдар. Крол задумчиво взглянула на застывшие на фоне быстро темнеющего неба ветви деревьев. Они выглядели все еще больными и скаженными, но больше не шевелились при приближении Спутников. Что это означало? Что барьер из искр нойя скрывал их от взглядов отравленной Чащи? Или что сотворенное Китари чудо исцелило не только духов, но и весь лес? Но тогда нойя не предупредили бы нас о Мертвой Голове, подумала она, и в следующий миг ее конь вдруг резко остановился на месте и сдал назад, выкатывая глаза и хрипя. Крол вскинула голову, глядя вперед, и ледяные мурашки побежали по ее коже. На дороге перед ними кто-то стоял.