Танец Хаоса. Искры в темноте

В сумерках было так плохо видно, что ей пришлось привстать в седле и прищуриться, чтобы разглядеть того, кто заступил им дорогу. И даже так картинка не желала соотноситься у Крол с образами тех, кого они потенциально могли встретить на салематовой дороге. Расплывчатый силуэт сгорбился, низко опустив голову на грудь, в тенях невозможно было понять, мужчина это или женщина. Судя по всему, трудности были не у нее одной. - Кто это? – с тревогой спросил в тишине рядом Джонай, и тихий звук вынимаемого из ножен клинка разрезал ночь пополам. - Это Ренон? – поддержал его Длиннорукий. Крол втянула носом воздух, пытаясь по запаху установить того, кто стоял перед ними, но не успела. Без всякой видимой причины он сорвался с места и бросился на них. За следующие несколько мгновений она успела понять две вещи: да, это был Тваугебир, нет, они не успевали убежать. Двигалась тварь быстрее движения ресниц, и глаз с трудом успевал регистрировать ее перемещения, не говоря уже про остальное тело: Крол даже нож до конца вытащить из ножен не успела, как прямо перед носом ее захрапевшего коня что-то блеснуло, и Тваугебир вновь взвыл противным высоким голосом, отскакивая назад. - Что происходит? – в страхе вскрикнула Китари, и Крол и сама хотела бы знать ответ на ее вопрос. Тваугебир сжался в жесткий комок примерно в метре по ту сторону заслона из огоньков нойя, присев на полусогнутых ногах, низко опустив вдоль тела отчего-то сейчас казавшиеся очень длинными руки. Выглядел он дико, в ночных тенях это особенно бросалось в глаза – черные набухшие кривые полосы вен проступали на его шее и лице сквозь белую кожу, стекаясь к глазам, обросшим изнутри острыми ледяными кристаллами. Грязные волосы свалялись, кровь и грязь покрывали его одежду. Каким-то чудом он сохранил меч в ножнах за плечами, и Крол на мгновение понадеялась, что раз так, значит какая-то доля сознания Ренона в нем все же осталось. Впрочем, она сразу же развеялась, стоило взглянуть ему в глаза. Ничего, кроме сосущей черной ярости неистовства, в них просто не было. Пригнувшись и скаля белые клыки, будто зверь, он начал медленно обходить круг из огоньков нойя, то и дело вскидывая жилистую руку, сейчас похожую на хлыст, и нанося удары по невидимому щиту. Огоньки от его прикосновения на мгновение вспыхивали искорками и тут же гасли. - Он не может пройти! – напряженно выкрикнул Длиннорукий. – Барьер не пускает! - Слава тебе, Мать Мегара! – выдохнул Джонай, осеняя грудь знамением. Кадиль оглядел Тваугебира пристальным взглядом и неторопливо вытащил из ножен короткий меч из небесного железа. - Выглядит вполне живым, - заметил он, хмурясь в бороду. – Даже не ослаб за эти недели, паршивец! Путники застыли, внимательно следя за обходящим их по кругу Тваугебиром. Крол понимала, что смысла в этом не было никакого – он двигался куда быстрее взгляда, а потому они все равно не сумели бы от него никак защититься, да и барьер из искорок нойя не пропускал его. Но близость этой формы Ренона заставляла кровь стыть в жилах, потому попытка держать его в поле зрения хоть как-то ее успокаивала, создавая иллюзию контроля над ситуацией. - Алеор, ты слышишь меня? – Китари заговорила, тронув коня и выводя его самую чуточку вперед. Тваугебир вскинул голову, глядя на нее своими дикими замерзшими глазами. – Алеор, это мы! Мы пришли помочь тебе! Мы не бросим тебя здесь одного! Борись с монстром, вернись в свое тело! - Лучше бы бросили, - очень тихо пробормотал Кадиль, когда Тваугебир в ответ на слова Китари расплылся в жутковатой улыбке, а потом еще раз ударил рой светлячков рукой, заставив их сверкнуть в ночи. - Он не слышит тебя, Кит, - констатировала Крол, вкладывая меч обратно в ножны и наблюдая за тем, как Тваугебир ходит кругами вокруг их щита, будто дикий зверь, ищущий возможность напасть. – Что делать будем? – она взглянула на наемников. - Кдах его знает, - пожал плечами Кадиль. Помолчав, он добавил, с сомнением оглядывая Тваугебира: - Может, его по голове приложить, связать да отвезти в Шардан? Я слыхал, там у эльфов посольство есть, вот они пусть и разбираются. - И как ты это сделаешь? – осведомился Гелен. – К нему не подойти. - Предложи сам что-нибудь, раз такой умный! – сразу же ощетинился наемник, и Длиннорукий в ответ задумчиво проговорил: - Я слышал, что для перехода из формы в форму Тваугебиру нужна кровь. Обычно, убивая, он вываливается в крови своих жертв, и она заменяет его собственную, тогда Тваугебир уходит и появляется Ренон. - Да он тут за две недели, что нас не было, половину леса перебил уже, судя по всему, и что-то обратно не перекидывается, - проворчал в ответ Кадиль. - Можем попробовать слить ему кровь, - предложил Гелен. - Как? – почти рявкнул на него Кадиль. – Для этого по нему сначала попасть нужно, а он вон как прыгает! - Я могу попробовать подстрелить его, - предложил Гелен без особой уверенности в голосе, но Китари решительно отмела такой вариант: - Вы совсем с ума сошли? Это же Алеор! Да, он себя не помнит, но это он, наш друг и спутник! Мы не будем в него стрелять! - Малая, погляди на него! – призвал ее Кадиль. – Это Тваугебир, мать его за ногу, а никакой не Алеор! Он убил бы тебя за секунду, если бы мог. - Да, но это не значит, что мы должны убивать его! – твердо проговорила Китари. - Даже если это может помочь его вернуть? – с удивлением посмотрел на нее Гелен. - Как смерть может кого-то вернуть? – начала раздражаться Китари, но перерасти в перепалку их разговор не успел. Окружающий их воздух вдруг как-то резко изменился, сделавшись острым и холодным, впившись в кожу Крол ледяными иглами. Ни единого звука не сопровождало это изменение, но она встрепенулась, ощутив, как пришла опасность – темным взглядом, что пал на них, высвечивая их как на ладони. Тваугебир тоже это ощутил и замер всем телом, вскинув голову. - Что-то не так! – напряженно сообщил Джонай, и наемники заозирались по сторонам, на всякий случай выхватывая оружие. По наитию Крол вскинула голову и моргнула, глядя на то, как медленно опускаются с неба черные снежинки, похожие то ли на клочки сажи, то ли на обгоревшие птичьи перья. Медленно-медленно плыли они через тихий воздух навстречу искоркам нойя, причем не только сверху, но и с боков тоже, со всех сторон. А еще откуда-то издали послышался тихий-тихий звук на грани слуха. Крол вслушалась в него, пытаясь понять, что это такое. То ли писк, то ли визг, то ли жужжание, прерывистое и неровное, начавшее медленно нарастать, как хриплое тяжелое дыхание умирающего человека, сквозь которое едва слышно пробивалась девичья песнь без слов. Ужас вкрадчиво пополз по ней, пересчитывая ледяными пальцами позвонки. - Мертвая Голова! – хрипло прошептал Длиннорукий, и Джонай неистово принялся творить в тишине охранные символы, перекрывая ими грудь и голову. Голоса становились все громче, как и хриплое дыхание-свист. Крол почти слышала, почти могла разобрать слова, которые напевал женский голос, почти понимала их, но в последний миг смысл ускользал от нее, оставляя ощущение страха и угрозы, оставляя грязное прикосновение чужого зла, направленного на нее, наложенного на нее, будто наброшенный на плечи платок. Ей вкрадчиво обещали что-то прямо сейчас, но она даже не могла разобрать, что именно, и от того ее затрясло. Чтобы как-то преодолеть это ощущение, Крол приказала: - Сдвиньтесь в круг! Наемники задвигались, перестраивая лошадей в то время, как Тваугебир стоял по ту сторону барьера, склонив голову набок и глядя на порхающие перед ним в воздухе черные клочки с сосредоточенностью бешеного животного, напрочь лишенного разума и просто регистрирующего происходящее. С каждым мгновением хлопьев этих становилось все больше, теперь они походили на метель, что кружила вокруг убежища из искорок нойя, и вместо воя ветра и стихий ее сопровождали шепоты и голоса. - Аленна, защити! Вольторэ, дай нам силы! – расслышала Крол испуганный шепот жены, а в следующий миг глаз поймал движение. Медленно-медленно из вороха черных хлопьев выплыл бледный силуэт вытянутого искаженного человеческого черепа, который Крол видела когда-то на сложенных крылышках ночных мотыльков. Он увеличился, приближаясь к ним, вырос почти до величины человеческого тела, а затем резко опал, рассыпаясь на целый сонм серебристых искр, которые, будто озверевшие от ярости осы, с резким писком на грани слуха бросились на Тваугебира. Визг твари разорвал ночь на клочки, докатившись, кажется, до самого неба. Он упал и покатился по салемату, изламываясь всем телом, будто животное в агонии, и на белые плиты хлынул веер из черных капель крови, забрызгивая все вокруг. Серебристые блики облепили все его тело, и впрямь больше всего походя на кровососов, пытающихся ввинтиться ему под кожу, наносящих ему одну рану за другой будто сотни крохотных бритв. - Алеор! – закричала Китари, без раздумья бросаясь вперед. Крол забыла, как дышать, когда жена одним движением выпрыгнула из седла, взлетев над лошадью, а затем рванулась прямо сквозь золотое облако искорок нойя. На один миг Крол показалось, что прямо сейчас все эти белые точки бросятся на нее, иссекая и ее тело, но вместо этого золотые искорки отделились от основного щита, облепив ее, как один пузырь отделяется от другого, и черные клочки, почти полностью скрывшие под собой ночь, ничего не сделали ей. Впрочем, следующий удар сердца Крол тоже прошел мимо, потому что Кит, раскрыв крылья вокруг себя, почти что упала сверху на катающегося по земле Тваугебира, пытаясь накрыть его своей защитой. Визг разрезал ночь, Китари с криком отлетела назад, кубарем покатившись по салемату и путаясь в своих золотых крыльях, а Тваугебир подскочил с земли и со всех ног бросился бежать прочь, почти сразу же исчезнув среди черного марева хлопьев Мертвой Головы. - Держи! – приказала Крол Джонаю, что был ближе всего к ней, кидая поводья своего коня ему в руки и взлетая над дорогой. Она не оборачивалась и не смотрела, что происходит за ее спиной, у нее и мыслей не было никаких, кроме одной – Китари. Огненные искорки заплясали вокруг, на них со всех сторон бросились черные хлопья Мертвой Головы, но Крол было плевать. Она приземлилась возле жены, протягивая руки к распростертой на земле Китари. Та мотала головой, пытаясь оправиться от удара, но никаких видимых повреждений на ней не было. Помятая, но испуганная, она решительно спросила Крол: - Где он? Впрочем, ответить ей Крол было нечего, да она и не успела – голова зазвенела изнутри, перед глазами потемнело на мгновение, и чужой высокий голос, напряженный и дробящийся эхом медленно затихающих вдали голосов, прокричал какое-то слово, хлестнувшее ее, будто кнут. Кожу сдавило, все тело сдавило мертвой хваткой, и Крол поняла, что падает обратно на салемат, придавленная тяжестью, распластывающей, подминающей ее под себя, лишающей способности шевелиться. Держать глаза открытыми было так сложно! Будто на веки навесили пудовые гири, и они тянули к земле, точно так же, как и все остальное тело. Она поняла, что стоит на карачках, склоняя голову к земле, отчаянно сопротивляясь тому, что ее мяло, гнуло, давило. Немыслимым усилием она приподняла лицо, раскрывая глаза, чтобы хотя бы увидеть происходящее вокруг. Но это было бессмысленно – черный вихрь обхватил их со всех сторон, обращая весь мир в чернильную мглу, и силы иссякли. Крол плашмя рухнула на салемат, выдыхая из легких весь воздух, не в силах больше сопротивляться давлению. Она не могла больше сделать вдох, не могла шевельнуться, и раскаленная кровь кислотой побежала по телу, душа ее. Неужели это все?! Глаза не открывались, тело не слушалось ее, хрипящее и переполненное ужасом от неспособности вздохнуть. Паника объяла Крол, слепая и невыносимая паника, и никакого выхода у нее не осталось. Она вцепилась в градину посреди груди, в Вольторэ, в Силу, что стояла за ней, обнимая ее плечи раскаленными крыльями Роксаны. Она взмолилась неистово и всем сердцем, вытягивая из него последние остатки самой себя, пока сознание меркло, будто стремительно угасающий свет, который пожирала, выпивала из нее Мертвая Голова. Там, внутри, было пусто, и эта пустота, сосущая и страшная, смотрела на нее черными бессильными глазами. Крол отчаянно вглядывалась в нее, ища хоть чего-нибудь, хоть какого-нибудь знака, хоть чего-то! Кого-то, кто мог бы помочь. Кого угодно! Два внимательных глаза взглянули на нее с отражением морозной ночи на дне глубоких зрачков. Ледяное синее озеро в окружении гор, заснувшие до весны ельники под белыми шапками, колкие огоньки звезд. Лапы, с тихим шелестом продавливающие снег, снежинки на белой шерсти. Пар из пасти, оседающий инеем на длинных седых усах. Волк поднялся из снега, серебряный и прекрасный, как бледный луч луны, упавший в намерзшие на тонкой ветви клена льдинки. Волк отряхнулся, зевнув и потянувшись пушистым телом, выставив белый полумесяц хвоста к ночному небу. Мигнул ей золотыми глазами с черным зрачком и прыгнул в лицо. Крол закричала, вновь вдыхая воздух, изламываясь всем телом в судороге жизни, в страшном и неумолимом перевоплощении вечной победы над смертью. Крол завыла не своим голосом, когда это перевоплощение разорвало каждую клетку, каждую частичку ее тела, выворачивая ее наизнанку, переделывая ее, перестраивая ее. Вытягивались кости, обретая иную форму, ту, что помнили своей собственной памятью, вшитой в саму материю, из которой они состояли. Мышцы обвисали, а затем напрягались, меняя форму, иначе обхватывая эти кости, облегая их, чтобы они вновь были способны на движение. Кровеносные трубки утолщались и закручивались диковинными узлами, перестраивая свой узор, качая и качая густую сильную кровь, полную сладостной мощи, о какой доселе она могла лишь грезить. Тянулась сквозь плоть наружу густая шерсть, которой нипочем был ни мороз, ни жар, ни ледяные воды горных озер. Она очнулась, еще не до конца понимая, что происходит. Она подняла голову, отстраненно поразившись тому, как легко это было сейчас. Она раскрыла глаза, глядя на диковинный мир, раскинувшийся вокруг нее. Он выглядел одновременно и привычно, и совсем не так. Он был густым и полным, он был ярким, он ощущался на вкус на горячем языке, который холодил запашистый ночной воздух. Она видела его в цветовом спектре – алые тела лошадей и людей на серебристой лунной дороге, а за ними, чуть дальше, что-то серое, тонкое. Она уставилась туда. Это тонкое стояло в тени деревьев, что были теплее его, отсвечивая бледно-фиолетовым сиянием. В нем самом свет едва теплился, лишь самую чуточку выделяя его среди остального мира. Оно было сухим, как тронутые первым морозом листья. И голова у него была сухая и безглазая, бездвижная и мертвая, с провалившимися глазницами, почерневшими остатками кожи и провалами на месте исчезнувших носа и рта. Вокруг него кружились черные хлопья, похожие на снег, а вокруг нее – золотые искорки, похожие на светляков. Она принюхалась – эти черные были как будто пусты внутри, а еще от них пахло болью, стеснением, путами. Как от зверя, умирающего в человечьем капкане, обессиленного и неспособного убежать, изломанного телом и иссыхающего от жажды. А от искорок пахло летом, напившимися солнца соснами, пушистыми шишками среди смолистых иголок. Искорок было много, они как будто стремились навстречу к тем, черным и полым, к своему отражению, к пустой форме, которая хотела быть заполненной. Она поднялась, только как-то странно, не так, как обычно. Не на две ноги, а на четыре, и это было так естественно, так просто. Чья-то золотая ладонь легла на голову, даря ощущение ласки, надежности, силы. Крол знала эту ладонь, Крол звала ее, и ладонь ответила. Это просто радость. Радость быть собой. Черная женщина, венчанная мощью, как иные короной, улыбнулась, подпирая тонкими плечами вселенную, устраивая на себе плащ из созвездий и галактик, как иные легкую накидку, украшая чело свое солнцами, грудь – кометами, запястья – звездной пылью, как иные золотом. Она вскинула черные руки-крылья, чтобы пуститься в пляс, и в них вспыхнули символы, столь хорошо знакомые, столь много раз виденные. Шесть рук, шесть крыл, шесть символов. Чаша с огнем, цветок, колос, перо, а в двух оставшихся – трезубец, направленный вниз в неотвратимом замахе. Она кружилась, взмахивая крыльями, будто лезвиями. Она танцевала, хохотом своим сотрясая вселенные. Здравствуй, Вель. Так легко было прижаться к земле, чувствуя в сильном теле бурление истинной жизни, настоящей, мощной! Так легко было прыгнуть вперед, ощущая, как стелется перед ней золотая дорога, как принимает ее в себя окружающий мир, как она неотделима от него, как слита с ним! А вот то, напротив, сухое и жесткое, было мертвым, и ему не было места здесь. Это было очень просто, естественно и правильно – обрушиться золотыми лапами на его грудь, промявшуюся под ними, будто покинутый кокон давно улетевшей бабочки, дохнуть жаром вселенных в мертвое лицо с пустыми глазницами, что вспыхнуло на мгновение, на одно единственное мгновение в последний раз, как мотылек, рожденный чтобы умереть этим же днем и родиться вновь, как укравший солнце светлячок, а затем распалось пеплом и перстью, исчезнув без следа. Лапы коснулись земли, и она оглянулась, следя живыми и полными глазами за тем, как искорки, подаренные нойя, погружаются в темные хлопья сажи чужих томящихся душ, сливаются с ними на мгновение и тоже осыпаются на землю солнечной пылью, покрывая тонким слоем салематовую дорогу. Они покрыли и ее шкуру тоже, сверкая каплями росы на солнце, а затем отгорели и осыпались, наконец-то обретая покой. Она прикрыла глаза, вдыхая густой и тихий аромат окружающей ночи. Здесь было устало, в этом лесу, здесь было утомленно, как у постели больного, отгоревшего в лихорадке и наконец-то забывшегося на мгновение беспамятным сном выздоровления. Чаща вокруг нее затихла, после столь долгих лет она наконец-то была свободна. Как и Крол. Радость. Как давно я не чувствовала радости! Как это хорошо! Мир пел в ней, нежный и удивительно простой. Ее тело пело, вновь начав меняться под черными ладонями, что держали его, будто лепестки, сберегающие семечко от ретивого дыхания ветров и дождей. Оно выпрямлялось и сжималось одновременно, оно стелилось рекой и пело распускающимися почками вербы. Оно дышало радостью, переполненное ею без остатка. Глубина ушла, но осталась прямота, чистая и сверкающая, как отмытое до блеска оконное стекло. Крол засмеялась, потому что грудь переполняла легкость, потому что ей было хорошо. Шершавые салематовые плиты под спиной щекотали ее, ночной холод обхватил обнаженную кожу, зрачки ловили сырость под затянувшими все небо облаками. Она была жива, а еще счастлива, и это оказалось так просто! Разве же в этом было хоть что-то сложное? - Крол! Громкий топот ног, запах теплого сена. Крол улыбнулась, когда Китари рухнула перед ней на салемат, склонилась над ней, встревоженная, перепуганная и такая красивая. Испытывая чистый восторг прикосновения, Крол коснулась золотыми пальцами обнаженной руки ее щеки, вкладывая всю свою нежность в это касание. - Ты в порядке, Крол? Ты не пострадала? – в глазах Китари тревога медленно гасла, как последние остатки сумерек под всепобеждающими лучами солнца радости. Крол даже не понадобилось ничего отвечать – жена сама вдруг рассмеялась, вспыхивая, как небо на востоке: - Ты стала золотым волком, Крол! Как? Как ты это сделала?! - Не знаю, - растеряно улыбнулась ей в ответ Крол, не ощущая ничего, кроме переполняющей все ее существо радости. – Я не могу перекидываться в волка, во мне недостаточно сальважьей крови! Но… кажется, теперь могу! Китари, смеясь, обняла ее, прижимая к себе, покрывая поцелуями ее голову. Крол и сама поцеловала ее в ответ, чувствуя себя переполненной восторгом, будто какие-то давным-давно заколоченные двери распахнулись в ней наконец-то, выпустив наружу рассвет. И это все произошло так просто! Так просто! Кто-то негромко кашлянул за спиной Китари, а затем сдавленный голос произнес: - Я… это… вот плащ…. - Спасибо, Джонай! – лучезарно улыбнулась через плечо жена, а потом набросила на Крол плащ из эльфийской ткани, оказавшийся потрясающе мягким и приятным для кожи. Глаза ее при этом лукаво прищурились: - Давай-ка оденем тебя. Нечего другим пялиться на то, что принадлежит только мне. Только сейчас Крол поняла, что она голая до нитки. Салематовую одежду разорвало в клочья, пока она перекидывалась, сапоги тоже… Пояс! Мысль в голове сверкнула вспышкой, и Крол с тревогой вскинула глаза на жену: - Мой пояс, Кит! Что с ним? - Он оплавился и сгорел вместе со всем, что было на тебе, - неловко пожала та плечами, и радость на ее лице слегка померкла. – Мне очень жаль, Крол! Я обязательно тебе достану еще один такой же! - Наверное… уже не надо? – Крол вскинула на нее глаза, не в силах перестать улыбаться. Ведь правда, что теперь ей было до всех этих вещей? Она ведь всем телом обратилась в волка! Несмотря на то, что не могла этого сделать физически. - Пойдем, оденем тебя, - позвала ее Китари, поддерживая под руку и помогая подняться. Строящие возле лошадей наемники старательно отводили от них глаза. Гелен копался в своих седельных сумах с крайне занятым видом, Кадиль Медведь, сорвавший с глаз маску, хмурился и ковырял ее пальцем изнутри, будто что-то в ней нашел. А Джонай жевал лепешку, сосредоточенно и быстро, остановившимся взглядом глядя перед собой. Его маска болталась на луке седла. Жена подвела ее к лошадям, быстро вытащила из седельных вьюков обычный ее комплект одежды вместе с сапогами – белую форму Спутницы, и Крол принялась неторопливо одеваться. Лес вокруг стоял тихий-тихий, ни единого звука не слышалось в ночи. Будто они и не посреди Годваг Гивир были, а в самой обычной придорожной роще. - Я так понимаю, Мертвая Голова мертва, - резюмировал Кадиль, бросив на Крол косой взгляд и убедившись в том, что она уже почти одета. Кашлянув, он добавил: - Только я не понял, как это случилось. - Я тоже, - решительно кивнул Джонай. - Я видел, как искры нойя атаковали Рой, - вставил Длиннорукий, снимая с головы маску, и Кадиль почему-то сердито на него посмотрел. - Да, нойя атаковали Рой и, похоже, отпустили на свободу все те души, которые держала в тисках Мертвая Голова. А ее я растоптала, - сообщила им Крол, натягивая через голову белую рубаху. Стоило ей одеться, как все мужчины заметно расслабились, и сейчас это было даже еще больше смешно, чем раньше. Улыбнувшись, она добавила: - Я видела Вольторэ в ее истинном облике. Вот это действительно было потрясающе! - Вольторэ? Как? – встрепенулся Джонай, а Кадиль сдвинул к носу темные брови: - В каком еще облике? - Она была черной и вооруженной трезубцем, шестикрылой и шестирукой, - вспоминая собственное видение, Крол потрясенно покачала головой. – Она танцевала, неистовая и хохочущая среди звезд! И она помогла мне обрести мою форму – волка. - Аленна, как это потрясающе! – засмеялась, хлопая в ладоши и подпрыгивая, Китари. - Шестирукая? – недоуменно повторил Кадиль. – Но я же видел у нее только две… - Крыльев ты у нее тоже не видел, так-то, - посмеиваясь, заметил Длиннорукий, и Кадиль сердито развернулся к нему всем корпусом и рявкнул: - Ой, да закрой пасть, умник бхарский! Тоже мне, выискался тут, хохмач!.. - Волк был такой красивый! – слегка смущаясь, сообщил ей Джонай. – Весь золотой, сияющий, пушистый! Я бы тоже такое хотел! - Расскажешь нам, как ты это сделала? – поглядела на нее с ожиданием Китари. Наемники тоже воззрились на Крол все вместе, будто совята из одного гнезда. Как заразительно чудо! Взрослые радуются ему, как дети! Разведя руками, Крол честно призналась: - Ну вообще я ничего не делала кроме того, что чуть не умерла и звала Вольторэ. Так что и не знаю, что вам даже рассказать. – Вид у них стал таким разочарованным, что Крол посчитала себя просто обязанной добавить: - Молилась всей душой, сосредотачиваясь на связи с ней, обращаясь к ней. Вот она и дала мне его. - Может, это из-за того, что ты была в Источнике? – неуверенно уточнил Гелен. - Тогда малая тоже скоро превратится в какую-нибудь мохнатую бхарню, - уверенно кивнул Кадиль и усмехнулся: - Или в птичку маленькую. Ты похожа на птичку, малая. - Я тоже бы хотел научиться такому! – признался Джонай, с завистью цокнув языком. - Вот в следующий раз, когда какая-нибудь тварь попытается нас сожрать, обязательно научишься! – хлопнул его по плечу Кадиль, а затем обратился к остальным: - Ну что ж, мы тут вроде разобрались. Садовников больше нет, Тваугебир сбежал. Может пора в сторону Шардана двигать? Крол обернулась, глядя на бледно мерцающую салематовую дорогу, уводящую прочь. Алые капли крови пятнали ее, образуя дорожку, ведущую четко по самому центру потрескавшихся от старости плит. - Нужно найти его, - твердо проговорила она, и Китари согласно кивнула, подхватывая ее под руку. - Ты обхарела? – взглянул на нее, как на сумасшедшую, Кадиль. – Он нас убьет теперь, искорок-то больше нет. - Он теряет кровь, - пояснила Крол, указав на тонкую дорожку из капель. – Как только из него все вытечет, он снова станет собой. И было бы неплохо найти его к этому моменту, чтобы накормить хотя бы. - Сколько он в этой форме провел? Дней семнадцать? – прикинул Джонай. - Все зависит от разницы времени в Таалдар, - покачала головой Крол. Семнадцать дней без воды и еды. Не факт, что то, что они подберут на дороге, еще можно будет как-то откачать. – Поехали, - бросила она, забирая поводья коня у Джоная. – Время не ждет. - А если он еще свежаком будет? – нехотя уточнил Кадиль. – Тогда что? - Тогда придется драться, - пожала плечами Крол, не совсем представляя себе, как вообще можно было драться с Тваугебиром, пусть даже и с ослабленным Тваугебиром. Решив, что надо как-то успокоить наемников, она добавила: - Может, получится еще раз форму волка принять. - Не нравится мне все это, - вздохнул Кадиль. - Да ладно тебе уже каркать, - дружелюбно взглянул на него Длиннорукий. – Вон, Мертвую Голову одолели, а Тваугебир от нее удрал. Так что не пыли. Кадиль в ответ принялся цветисто ругаться, и Крол перестала слушать их диалог. Эти двое вечно перебрехивались друг с другом, будто престарелые женушки, до смерти надоевшие друг другу. Надеюсь, у нас с Китари такого не будет, взмолилась она Роксане, подгоняя коня пятками в бока. Впрочем, учитывая Танец и безумие всего происходящего с ними в последнее время, вряд ли стоило опасаться скучной ворчливой старости. Прерывистый след алых капель уводил вперед, никуда не сворачивая, впрочем, ей даже и видеть его теперь не нужно было. Крол прекрасно чуяла запах крови Тваугебира, хотя раньше для такого ей понадобилось бы как минимум склониться над дорогой. Что-то изменилось во время драки с Мертвой Головой, в мгновение, когда волк вошел в нее и слился с ней. Теперь все ощущения были как будто острее, да и сил тоже прибавилось значительно. Но ведь этого не могло быть! Сколько раз они с Миланой пытались разбудить зверей внутри себя! И дрались, причем серьезно, в полную силу, до крови сбивая кулаки и награждая друг друга тяжелыми ударами, получая потом нагоняй от Наставниц становища Сол, где драки между Младшими Сестрами были запрещены. И мерзли на холоде полуголыми, пытаясь пробудить древнюю силу, и сырое мясо жрали, по дурости надеясь, что это хоть что-то изменит. Однажды Крол даже чуть не утонула, решив вдохнуть под водой, чтобы страх смерти привел ее к необходимости перестроить тело на звериное. Тогда Милана ее едва откачала, и больше они подобных опытов не проводили, решив развивать до максимума то, что в их крови уже было – выносливость, остроту чувств, физическую мощь и способность залечивать раны. Причем сестре всегда больше нравилось что-то мощное, и она даже сумела научиться слегка перестраивать физическое тело, удлинять клыки и перераспределять нагрузку между мышцами. А вот Крол достигла куда больших успехов в развитии остроты чувств. Но даже так никто из них и на шаг не приблизился к тому, что только что произошло с Крол совершенно неожиданно. Расскажу тебе об этом, обзавидуешься, сестренка! Крол усмехнулась своим глупым детским мыслям о соперничестве, а еще почему-то вдруг подумала о Нави. Так давно она не вспоминала младшенькую, что внутри разлился стыд. Все времени не было, все без конца донимали мысли о собственных проблемах и трудностях, а тут вдруг всплыло – вот это ощущение легкой, как пушинки одуванчика, переполняющей грудь радости. Такое же ощущение у нее было и от Нави, этой маленькой певчей птички, всю душу свою отдавшей танцу и Богиням, посвятившей себя им. Крол это всегда было чуждо – слепое поклонение, радость принадлежать, молитвы и посты, все это слишком напоминало о ее собственной ране, и она бежала прочь, стараясь как можно меньше думать о том, как можно реже встречаться с Нави, пусть та и была ей сестрой. И вот так и вышло, что Милана служила между ними как будто связующим мостом, общаясь и с одной, и с другой. А теперь вдруг Крол поняла, как ей жаль, что так получилось, и сердце сжала тоска. Клянусь, как только смогу, я все наверстаю, сестра, пообещала она этому далекому прозрачному образу с голубыми как небо глазами, этой удивительной девочке, казавшейся почти чужой в их своевольной и строптивой семье. А еще Крол вдруг подумалось, что Китари чем-то слабо-слабо напоминала ей Нави в самом начале. Этой легкостью, своей радостью, своей вечной беспечностью. Может, оттого так и бесила? Почему я не могу испытывать радость? Почему я не могу расслабиться и просто жить – как все они? Ведь сегодня получилось на мгновения, и сразу же появился волк. Крол не знала ответа на этот вопрос, натолкнувшись на него, будто несмышленый теленок на стену. А ведь и правда! Она почти и не знала, что такое радость. То есть знала, но со стороны. Китари была радостью ее жизни, радостью была Нави, радостью был дом, но все это существовало снаружи от нее, все это не было ею, пусть ей так отчаянно этого и хотелось. Но почему она не знала радости внутри себя? Может, потому что ты без конца держишь себя за глотку? – усмехаясь, жестко спросил ее внутренний голос. Может, потому что ты не даешь самой себе смеяться и быть счастливой? Потому что боишься счастья на самом деле и думаешь, что его недостойна? Потому что изо всех сил делаешь вид, что ты гордая и независимая, а на самом деле лелеешь в себе этого израненного, обиженного ребенка, не желая от него отказываться просто потому, что привыкла и иначе не умеешь? Может, ты просто боишься взрослеть? Мысль поставила ее в тупик, и Крол вытаращила глаза, глядя в пространство перед собой. Вот уж чего она точно не ожидала от самой себя! Вот уж что ее по-настоящему удивило! И почему все это случилось в один день, почти в один час? Почему все так быстро, так молниеносно изменилось с того мгновения, как они вошли в Годваг Гивир? Потому что ты осталась наедине с опасностью, а потом и вовсе одна, оказавшись во главе отряда. Потому что тебе пришлось вести других, а значит, принять на себя ответственность за себя и за них. И это тоже было правдой. И что же, страшно? – лукаво спросил ее внутренний голос. Все это, золотой волк, истинный облик Вольторэ, Таалдар, Фаишаль, все эти чудеса – страшно? Стоило ли бояться этого на протяжении стольких лет? Ошеломленная совершенно неожиданным открытием, Крол и не заметила даже, как кто-то позвал ее, и только со второго раза услышала окрик Китари: - Крол, стой! Моргнув, она перевела взгляд на жену, сидящую в седле справа от нее. Та настойчиво указывала ей вперед, и Крол послушно повернула голову, глядя туда же. Сначала, она даже и не поняла, что видят глаза. Какое-то темное пятно лежало на дороге впереди них без движения, будто лужа грязи или тень от деревьев, или даже… - Он мертв? – с тревогой спросил Кадиль Медведь из-за плеча Крол, и та поняла, что на самом деле еще не до конца пришла в себя после совершенно поразительных и неожиданных открытий в себе самой. А стоило бы. Потому что они до сих пор находились в Годваг Гивир, пусть и убили уже всех Садовников, и впереди на дороге лежал, распластавшись всем телом, не кто иной, как Тваугебир. Ночная темнота скрывала черты его лица, и Крол не видела, в каком он состоянии, как не видела и того, вздымается ли от дыхания его грудь. - Алеор! – позвала его чуть громче Китари. Впрочем, голос у нее был не слишком уверенный. Эльф в ответ не шелохнулся. - Надо пойти, посмотреть, - проговорил Длиннорукий, но с места не сдвинулся. Как и остальные двое наемников, неотрывно глядящие сквозь ночную тьму. Крол вздохнула и перебросила ногу через луку седла. - Я посмотрю, - проговорила она, спрыгивая на землю. - Я с тобой! – сразу же пискнула Китари, но Крол покачала головой: - Нет уж, он уже один раз тебя отшвырнул, хватит. Если атакует меня, я постараюсь выпустить волка, а вы ждите здесь. - Защити тебя Мегара, Волчица! – пожелал ей вслед Кадиль с явным облегчением в голосе. Закатив глаза, Крол зашагала вперед, к лежащему на дороге Тваугебиру, мысленно собираясь. Чудеса и откровения были прекрасным делом, очень важным и нужным ей, но сейчас стоило бы проявить больше внимания, пока ее не прирезал посреди дороги ее же собственный союзник. Правда, в воздухе стоял стойкий тяжелый запах крови, так что вряд ли он сейчас мог хоть кого-то прирезать. И это подозрение подтвердилось, когда она подошла ближе и разглядела, что Тваугебир лежит не просто на салемате, а в луже собственной крови, растекшейся вокруг него довольно далеко. Голова его была отвернута прочь от Крол, но даже так она видела черные нити жил, пересекающие бледные как снег щеки. Умер ли он, так и не вернувшись обратно в форму Ренона? Мог вообще кто-то остаться в живых, потеряв столько крови? - Эй! – позвала Крол, остановившись в паре шагов от него. – Ренон! Ты слышишь меня? Ответом ей была тишина. Не шелохнулась грудная клетка, Тваугебир не издал ни звука. Крол вывернула глаза, глядя на него волчьим, тепловым зрением. Тело его все еще светилось, слабо-слабо, но все же ярче, чем бывало, когда человек умирал. Она подошла ближе, стараясь не наступать в лужу его крови, опустилась на корточки и протянула к нему руку: - Эй, Ренон! Ты жив? Золотые пальцы почти коснулись его плеча. В следующий миг он резко подорвался с места, да так, что Крол отшатнулась от него с криком. Лицо его испещряли крохотные мелкие язвы, как и шею, и из них сочилась кровь, скапливаясь в том числе и под веками, из-за чего его ледяные глаза, окруженные кровавой чертой, внушали откровенный ужас. Он оскалился на нее окровавленными деснами, вскочил на ноги и тяжело, хромая, побежал вперед, прочь от нее, прямиком по салематовой дороге. Одно было хорошо – теперь уже двигался он уже не так быстро, как раньше, и догнать они его могли и верхами. Развернувшись, Крол зашагала навстречу своим спутникам, которые уже погнали коней в ее сторону. - Далеко не убежит, - сообщила им она, взбираясь в седло. – Он очень ослаб. Я думаю, скоро тварь выйдет из него полностью, и мы сможем начать его лечить. - Если там вообще останется, что лечить, - мрачно проговорил Длиннорукий, глядя на лужу крови на дороге, мимо которой они как раз проехали. Крол взглянула на ковыляющую впереди фигуру, которая упрямо продвигалась на север, даже несмотря на то, что ее швыряло из стороны в сторону. Что-то ей подсказывало, что Ренон, несмотря ни на что, переживет эту ночь. Такие въедливые твари как он обычно неплохо справлялись, как показывала практика. И в отличие от тебя, он еще и порадуется этому всему, когда очнется, наставительно сообщил ей, будто специально насмехаясь, внутренний голос. Крол поморщилась, посылая его к бхаре. Этой ночью с нее уже достаточно было откровений.