Танец Хаоса. Искры в темноте

- Накажи ее! Ты не можешь оставить это просто так! Это немыслимая дерзость, это прямое нарушение закона и твоей воли! Трескучий, будто морозное утро, голос Старшей сейчас отчего-то раздражал Эней, заводил ее изнутри, будто крохотный колкий камешек, попавший в ботинок и перекатывающийся по ступне, впиваясь в кожу при каждом шаге. Она и хотела бы его игнорировать, но только внутри все дрожало, как желе, и чем громче этот голос звучал, чем активнее он настаивал, чем сильнее давил, тем больше раздражения вырывалось наружу. Ей казалось сейчас, что из нее выдавливают гнев, как выдавливают гной из дурной раны, и это сердило ее. Но это ведь Старшая, она ведет меня, она наставляет меня и помогает во всем. Она не может требовать от меня дурного и неправильного, я должна подчиняться ее словам, потому что дала клятву. Именно этому ты учила меня, ману моя. - Она нарушила лишь мою волю и мой запрет посещать Старицу. Она не причинила ей вреда, не попыталась вывести ее из места ее заключения. Ее вина недостаточна для наказания. От собственных слов Эней было гадко. Она будто оправдывалась сама, а не оправдывала Морико, она будто заслонялась ее фигурой от иссушенной Нэруб дель Раэрн с горящими будто печка глазами, и оттого чувствовала себя маленьким ребенком, неспособным принимать собственные решения и прячущимся за плечи мани, чтобы она сделала все это за него. А особенно остро это ощущение душило, потому что речь шла о Морико, ее наставнице и охраннице, той женщине, к которой Эней когда-то бегала, чтобы выплакать горькие слезы одиночества, той, что относилась к ней как к своей собственной дочери, а теперь по какой-то невыносимо жестокой случайности этого злого мира обернулась против нее. Почему ты предала меня, Морико? Почему ты не понимаешь меня больше? - Ты – Длань Небесных Сестер на земле! Ты приказываешь, и они подчиняются! А если они не подчиняются, ты должна покарать их! – глаза Нэруб сверкали неумолимым требованием, она не моргала, глядя на Эней и давя ее голосом, своей волей, своей верой. От этого взгляда плечи и руки опускались, от него хотелось отвернуться, хоть как-то закрыться, и Эней поднялась со стула, отошла к печи, нашаривая на ней трубку, чтобы хотя бы на мгновение избавиться от этого ощущения. Впрочем, это не помогло – затылок едва не пылал от прожигающего его взгляда Старшей. – Ты сама знаешь, какой миг сейчас настал, Эней дель анай. Ты знаешь, как борются в мире правда и ложь, вера и поругательство великих ценностей древности! Ты видишь, как праведность сражается с пороком! И ты обязана не дать пороку и всему дурному, что с ним связано, победить! Эней поморщилась, запоздало вспомнив, что Нэруб может это увидеть, но, хвала Небесным Сестрам, сейчас она стояла к Старшей спиной, старательно оттягивая миг, когда надо будет повернуться, забивая трубку в своих руках душистым табаком. Нэруб воспринимала этот мир очень четко, очень определенно, для нее все мерилось лишь правдой и неправдой, для нее не существовало полутонов. Мани тоже так делала, всегда, на протяжении всей жизни делала так, без конца твердя про свое нечто Третье, про время, которое однажды придет, про то, что они должны быть готовы. Их образы в усталой, перегруженной происходящим голове Эней порой и вовсе сливались в один, и тогда ей становилось так больно, будто старую едва поджившую рану кто-то снова расковыривал и тревожил, не позволяя ей затянуться до конца. Так ли я подхожу для того, чтобы вести вашу священную войну? Я ведь никогда этого не хотела… Но ты уже поклялась, что сделаешь это. Поклялась перед всей Рощей, что свергнешь Лэйк дель Каэрос. Был ли у нее еще шанс отвернуться, убежать от своего долга? Разве не малодушием и трусостью было сворачивать с того пути, который уготовили ей Небесные Сестры? Они выбрали ее Дланью Своей, они возложили на нее эту обязанность. Она должна была защитить анай, и она не имела никакого морального права бежать от своего долга. Эней поняла, что молча смотрит на неразоженную трубку в своих руках, не в силах сдвинуться с места. А Нэруб тем временем подступила вперед, обошла ее, назойливо заглядывая в глаза: - Морико бунтует против тебя, против войны, которую ты ведешь, - продолжила она, не мигая и едва ли не силой ловя взгляд Эней. – Она стоит на стороне Лэйк дель Каэрос, она открыто не подчиняется тебе и делает то, что ей вздумается. И я не верю, что она пришла в ту пещеру только для того, чтобы увидеть Старицу. Она пришла ее увести, украсть и упрятать, и не задержи ее мои Дочери, сейчас келья бы опустела, и наше положение значительно ухудшилось бы. Ты должна наказать Морико, потому что сама она не успокоится. Она будет мутить воду и перетягивать на свою сторону молодых горячих дур, тех, кто поддерживает Лэйк и эту безумную чужую войну. Ты должна остановить ее, Длань, иначе рано или поздно она вонзит тебе в спину нож предательства, и тогда уже некому будет спасти народ, что верит в тебя. - Хорошо, - устало поморщилась Эней, проводя ладонью по лицу. Старшая была во всем права, в каждом своем слове, но ей легко было говорить – не она принимала решения. Она лишь советовала, а вот наказывать женщину, к которой она относилась как ко второй ману, придется именно Эней. И наказывать ее лишь за то, что она не делала так, как Эней того хотелось. - Не сомневайся, будь строга и справедлива! Именно эту силу твоего духа она и пытается поколебать, игнорируя твои приказы и открыто потешаясь над твоей властью. Ты должна показать ей, что именно тебя избрали Дланью, и что именно на твоей стороне правда! – не унималась старуха, и что-то внутри Эней взметнулось в ярости загнанного в угол зверя. - Я же сказала тебе: хорошо! – рявкнула она, оборачиваясь к Нэруб и чувствуя, как пылает все тело в огне гнева. – Я накажу ее! Что ты еще хочешь услышать? - Как ты накажешь ее? – глаза Нэруб сощурились, она как будто и вовсе не заметила вспышки ярости Эней, вцепившись в слова, которые хотела услышать, будто голодный пес в мясную кость. У Эней возникло такое ощущение, будто из нее клещами вытягивают то решение, которое было нужно Нэруб, и она неохотно ответила: - Прикажу покинуть становище Рощи и забрать с собой тех, кто сочувствует ее взглядам. Хочет жить по законам Лэйк, пусть живет по ним, но не здесь. - А ей только того и надо! – еще яростнее зашипела Нэруб. – Изгони ее, и она понесет свою крамольную заразу по землям анай, начнет подговаривать других сестер, перетягивать на свою сторону! С ее уст льется горький мед лжи, поверь мне, он очень многих потянет за собой! Слишком много на нашей святой земле чистых душ, которых так легко обвести вокруг пальца лживыми посулами! - И что ты предлагаешь? – со злостью в голосе хмыкнула Эней. – Убить ее что ли? - Да! - с готовностью подалась вперед Нэруб, и это было так неожиданно, что Эней вздрогнула. Она-то лишь пошутила, пусть и глупо, а в глазах Старшей никакого намека на смех не было, одна только безумная решимость. – Казни ее за бунт против твоей воли, за предательство своего народа, за измену Небесным Сестрам! Анай всегда казнили за это, потому что нет страшнее предательства, чем предательство своей веры! Это священный закон старины и святая правда, которую позабыли предатели и неверные! - Ты с ума сошла, Старшая! – удивленно выпрямилась Эней, не до конца понимая, как вообще относиться к тому, что только что от нее услышала. – Морико всего лишь хотела поговорить с моей мани, потому что… - Со Старицей! – почти выплюнула Нэруб, перебивая ее. - … потому что всю жизнь служила ей, - упрямо договорила Эней, не позволяя себя прервать. – Она никого не убила… - Она напала на двух разведчиц! – вновь встряла Нэруб. - Она никому не нанесла вреда, - твердо закончила свою мысль Эней. – И я не вижу ни единого основания для того, чтобы казнить ее. Максимум – изгнать из Рощи, раз она не хочет жить по нашим законам. На взгляд Эней, и это наказание было чрезмерным. В конце концов, все анай имели право на свою точку зрения, имели право оспаривать волю своих цариц и бросать им вызов, а Эней ведь даже и царицей-то не была. Но у Нэруб на этот счет было другое мнение. - Ложь разит неотвратимее ножа, Эней дель анай! - зашипела она сквозь тонкие, туго стиснутые губы. – Ложь разъедает будто кислота! Она уже заразила тебя, раз ты не хочешь покарать изменницу! - Я покараю ее – изгнанием, - твердо ответила Эней, глядя на Нэруб и отчего-то ощущая очень стойкое нежелание разговаривать с ней дальше хоть о чем-либо. Иногда эта женщина бывала невыносима даже несмотря на то, сколько она делала ради Эней, в скольком ей помогала. И пусть Эней в такие моменты становилась в край неблагодарной, ничего поделать она с собой не могла. – Это мое окончательное решение. Теперь будь добра, Старшая, попроси Афаль привести сюда Морико. Я хочу сама поговорить с ней. Наедине. Несколько мгновений Нэруб смотрела на нее странным взглядом, который Эней прочитать не могла. Что-то в ее глазах перетекало, будто масляные узоры по поверхности воды, что-то вставало на место, она принимала какие-то решения для себя, но Эней не могла понять – какие именно. Эту женщину не прочитала бы и мудрейшая из Способных Слышать, слишком глубока она была, слишком непредсказуема. - Я подчиняюсь воле твоей, Длань Небесных Сестер, - наконец проговорила она, склоняя перед Эней голову в безукоризненном поклоне покорности. – Тебя ведет Великая Мани, и ты лучше нас всех знаешь, какие решения принимать, а какие нет. Что-то было в ее тоне такое странное, неприятное, что Эней на мгновение показалось, будто на нее свалили всю ответственность и за этот поступок, и за всю последующую цепь событий, к которой она уже никакого отношения иметь не могла. И на мгновение она заколебалась вновь – не в том, чтобы убить Морико – эта мысль была слишком безумной и нелепой из всех возможных, - но в том, что ей вообще нужно было продолжать весь этот маскарад с Дланью и дальше. Но выбора у нее не было, у нее никогда не было выбора. Дверь захлопнулась за спиной Нэруб дель Раэрн, и Эней поняла, что молча таращится на грубо обструганные доски, прокручивая в голове все, что она хотела бы сказать Нэруб. О том, что это место и должность должны были достаться кому-то другому, о том, что ей самой всего этого не хотелось, что она не подходила для этого… Однако, ты здесь. И пытаться убежать отсюда бессмысленно. Ты всю жизнь бежала, но они вынудили тебя остановиться и связать себя обещанием. А оно нерушимо. Запоздало припомнив про неразожженную трубку, Эней вернулась к столу и прикурила от горящей на нем свечи. Ей нужно было собраться с мыслями, ей нужно было взять себя в руки перед разговором с Морико. Слишком большую власть она имела над Эней, слишком сильно наполняла ее жизнь, прорастая сквозь нее молодой травой народившегося лета. Я не имею права иметь привязанности, я должна отвечать за весь народ. Она вновь и вновь повторяла это, пыхтя горьким табаком, пока дверь, наконец, не открылась. Эней вскинула глаза, чувствуя, как ёкнуло в груди сердце, и замерла, столкнувшись взглядом с вошедшей в комнату Морико. Афаль почти что втолкнула ее в комнату, скаля зубы и сыпля руганью, но выглядело все так, будто Морико вошла сюда сама, по своей воле. Руки у нее были связаны за спиной, Эней видела, как напряглись мышцы ее плеч под формой, но это все равно смотрелось так, будто она сама решила держать их в неудобном положении или сама позволила своим пленителям связать себя. Светлые, изрядно побитые сединой волосы падали на ее глаза, взгляд которых был странным – глубоким, ровным, абсолютно невозмутимым. Да и лицо спокойным и бестрепетным, каким-то мягким и задумчивым. Не так должны были выглядеть пленники и те, кто совершил преступление. И Эней вновь ощутила жгучую неуверенность и желание оказаться как можно дальше отсюда. - Вот она, Длань! – Афаль злорадно толкнула Морико в плечо, но та как будто и не пошевелилась даже, будто удар был куда легче, чем казалось со стороны. – Надумаешь ее хорошенько взгреть, позови Мартаб. У нее должок к этой бхаре. - Я разберусь, Афаль. Иди, отдыхай, - резче, чем хотелось бы, ответила ей Эней. Дочь Воды оскалилась, сверкнув клыком в лицо Морико, рассмеялась грудным смешком и вразвалку вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь. И они остались вдвоем, в тишине маленькой комнаты, глядя друг другу в глаза. Все звуки как будто и вовсе отрезало, они отступили куда-то, за толстые стены дома, в другой мир, которого для Эней больше не существовало. Для нее теперь была лишь Морико, которую она знала всю жизнь, которую уважала, которую любила, женщина, что учила ее, вытирала ей сопли, подставляла плечо. Богиня, как до этого дошло? Ей нужно было собраться, нужно было сделать то, что должно. Эней втянула дым всеми легкими, собираясь, сосредотачиваясь для того, чтобы начать говорить ей… - Ты выглядишь усталой, - тихо проговорила Морико, внимательно глядя на нее своими теплыми зелеными глазами. – Тебе нужно больше спать. Это взбесило Эней, заставив ее оскалиться почти как Афаль, хоть она даже и не поняла, почему так произошло: - Я знаю, что мне нужно! – Взгляд Морико изменился, став каким-то глубоким и совершенно невыносимым. Она просто разглядывала Эней, стоя со связанными руками так, будто это она судила Эней, а не наоборот. Выдохнув и вдохнув несколько раз подряд, чтобы смирить подступавший к горлу гнев, Эней вновь взглянула на нее и проговорила, тщательно контролируя собственный голос: - Мне нужно знать, что ты делала у Старицы. Зачем ты туда пошла? - Чтобы увести ее отсюда, пока вы ее не убили, - пожала плечами Морико, и Эней вытаращилась на нее во все глаза, совершенно неготовая к такому ответу. Она думала, что Морико будет отрицать свою вину, будет оправдываться, выгораживать себя. Она и не думала, что Морико сразу же во всем сознается! И уж тем более – обвинит Эней в чем-то подобном. - Убили? – Эней даже рассмеялась от неожиданности такого предположения. – Побойся Эрен, Морико, она же моя мани! - Ты заточила ее в ледяной келье под горой, зная, как она не выносит замкнутые пространства и толщу гор, - равнодушно отозвалась Морико, и Эней рассвирепела: - Это для ее же блага! И она не заточена там, она живет в покоях Великих Цариц и их Держащих Щиты! Это огромная честь с учетом того, что она больше не является первой первых! - Она была, есть и навсегда останется первой среди всех, кого знал мир, - мягко улыбнулась Морико. Рассерженный тон Эней нисколько на нее не подействовал, но это было ожидаемо, это было объяснимо. Убеждая саму себя, Эней запыхтела трубкой. Морико была предана родителям, как собака, следуя за ними тенью даже на смерть. Бессмысленно было спорить с ней и доказывать неправоту мани – это Эней поняла уже много лет назад, когда была совсем маленькой. Нужно было действовать по-другому, иначе, нужно было убедить ее в том, что существовали другие точки зрения помимо той, которой она придерживалась следом за ними. Но Морико опять опередила ее, вновь сказав то, к чему Эней была совершенно не готова: - Времени осталось совсем мало, Эней. Скоро она оставит это тело и возродится в другом. Чтобы перестать винить себя во всем происходящем, сходи к ней, поговори. Попрощайся с этим ее обликом, пока у тебя есть возможность. - Что?.. – вырвалось у Эней, и в глазах Морико внезапно засветилось такое невыносимое сейчас сострадание: - Она не умирает, как не умирала и Ману Небесная на земле. Для всех нас и в дар нам она сотворила невозможное наконец-то, и теперь ей осталось лишь сменить форму. Я знаю твое сердце, Эней, ты не сможешь не плакать по ней, по крайней мере до тех пор, пока не увидишь ее истинную форму. Но чтобы снять груз боли и вины со своих плеч, сходи к ней сейчас и попрощайся, чтобы потом не было так горько. - И ты туда же! – в сердцах рявкнула Эней, чувствуя, как все в груди начинает рваться на клочки от боли и обиды, поднявшихся изнутри и захлестнувших все ее существо. – Тоже несешь тот же самый бред, что и они обе! Морико, ну ты же умная женщина, так открой же глаза! Найди в себе силу признать простой факт: моя ману умерла, а мани умирает прямо сейчас! И они сами это сделали, они сами себя до этого довели, хоть могли жить еще сотни лет и быть счастливыми! Они – самоубийцы, Морико! Нет никакого нового рождения, нет никакой особой судьбы, никакого Третьего не существует! Есть смерть, грязная, страшная, отвратительная смерть, и это – правда нашего бытия! И другой правды у нас никогда не будет! Но ее слова просто канули в небытие, утонув где-то среди бесконечного невыносимого такого ненужного Эней сострадания в глазах Морико. Эта женщина не злилась, она жалела ее сейчас! Можно ли было сотворить с ней что-то еще более унизительное и страшное? - Я тоже не верила, - тихо проговорила Морико, и Эней закатила глаза, испустив стон отчаянья. – Веры не будет, пока работа не будет сделана. Но потом ты увидишь. - Что я увижу? – почти выкрикнула ей в лицо Эней. – Что, Морико?! Ожившие трупы моих родителей?! - Нечто Третье. Глаза ее были такими же золотыми, как и у мани, такими же безумными, и Эней поняла, что для нее это уже слишком. Это было таким чужим, таким болезненным, таким чуждым ей! Эта ложь, сгноившая и убившая трех ее самых любимых на свете людей! Может, Нэруб действительно права, и ты должна ее… - Нет! – выкрикнула она, заглушая свои собственные мысли. Вскочив с места, она обогнула стол, в два шага оказалась возле Морико и заглянула в ее всеми Небесными Сестрами проклятые глаза, рыча: - Скажи мне сейчас. Скажи мне то, что позволит мне тебя оправдать перед другими. Отпустить тебя. Скажи мне, что ты не собиралась похищать Старицу, а хотела просто с ней поговорить. Что силой заставила Аэру и Кабир пойти с тобой. И я смогу тебя отпустить, Морико. В глазах ее не было ни капли страха. Она молча смотрела на Эней, и та ощущала исходящую от нее любовь. Огромную, бездонную, всепрощающую, нежную, как первый рассвет любовь. - Это ложь, Эней. А я не лгу. - Значит, ради своей моральной чистоты, ты обречешь на наказание и других? – Эней трясло всем телом, голос срывался, говорить было невыносимо сложно. – Значит, сказать неправду, чтобы спасти своих близких, хуже, чем подвести их под суд? - Спасать нужно тех, кто боится, а у них страха нет, - пожала плечами Морико, улыбаясь Эней тихо и легко, как улыбалась в далеком, давно затерянном в прошлом детстве. – Они сами вызвались это сделать. И они будут презирать меня, если я унижу их выгораживанием. - Да как ты!.. – взревела Эней, но осеклась, понимая, что у нее просто нет слов, нет нужных слов, чтобы переубедить эту женщину, чтобы объяснить ей, как она неправа. На память пришел последний аргумент, и Эней с жаром подалась вперед. – А твоя жена, Морико? А Раена? Она ведь тоже участвовала во всем этом! Я знаю, хоть мы и не нашли ее, но я знаю, что она тоже была заодно с вами! Ее тебе не жалко? Взгляд Морико изменился, став глубже, еще невыносимее. - Жалость возникает тогда, когда жалеющий не уважает и считает ниже себя того, кто жалости достоин. Я никогда не унижу Раену жалостью. - Проклятье, раз тебе так нравится цепляться к словам, то давай я употреблю другое. Сострадание тебе сойдет? Сострадание хоть к участи своей жены ты способна испытать? – Эней смотрела на нее, как на сумасшедшую, каковой она и была на самом деле. – Ведь ты сейчас, отказываясь прикрывать ее, и ее подводишь под наказание! - Участь моей жены – золотой путь в будущее, которое наступает. Это величайшее благо, которым благословила нас Великая Мани, и ни одна благодарность не сможет окупить его, какой бы искренней и преданной она ни была. Сострадаю я тем, кто не способен увидеть этого. Кто настолько ослеп в своей гордыне и опьянении ложью, что видит вокруг себя лишь смерть, предательство и зло. – Эней не удержалась и фыркнула, и Морико слегка прищурилась, глядя на нее. – Ты ведь не всегда была такой, Эней. Я помню тебя, я знаю твое сердце. Я знаю, как тебе было тяжело… - Ты ничего не знаешь! – рявкнула Эней, в ярости отбрасывая в сторону трубку. Та с грохотом ударилась о стену, мундштук раскололся на двое, посыпались на пол тлеющие частички табака, но ей было все равно. Вот теперь Морико по-настоящему довела ее, задела за самое больное. Теперь она уже не могла остановиться. – Ты не знаешь, каково быть никому не нужной! Каково быть избранной, почитаемой всем своим кланом, воткнутой посреди площади святыней, до которой нет никакого дела тем, кому должно быть больше всего! - Им всегда было дело, Эней, - покачала головой Морико. - Им было дело только до своего бессмертия, на котором они обе помешались, доведя себя в итоге до самоубийства! Дело до меня было только тебе! Это вы с Раеной растили меня, как свою дочь, вы заботились обо мне и любили, были со мной тогда, когда у них на это не находилось времени! И поэтому мне сейчас особенно больно, Морико! – брови у нее вопросительно приподнялись, и Эней ощутила, как от разочарования и обиды голос ломается, начиная вырываться из груди каким-то хриплым кашлем. – Как ты могла так со мной обойтись? Как ты могла бросить меня сейчас, отвернуться от меня и уйти в ту ложь, что она городит все эти годы? Как ты могла меня предать? - Я не предавала тебя, Эней, - спокойно ответила та. - Да? Тогда почему ты сейчас не помогаешь мне? Почему ты делаешь все, чтобы мне помешать? – рычала Эней. - Потому что ты творишь беззаконие и ведешь свой народ к уничтожению, - сказала Морико. – Потому что рушишь все то, что твои родители строили с таким невероятным трудом, такой великой ценой. Это не должно быть разрушено. - Да ничего они не построили! – прокричала Эней. – Лишь науськали толпу, чтобы те шли умирать в чужой войне! Так же, как умерли сами! - Они сдержали слово, данное нами как зарок победы в Великой Войне, они исправили ошибку, совершенную две тысячи лет назад и терзавшую каждую из нас. Они встали на защиту всего мироздания, Эней. Презрев свои собственные интересы, переступив через страх и нежелание, через все невозможности для того, чтобы окончательно и бесповоротно победить смерть в том числе и для тебя. - Бред! – глотая слезы, фыркнула она. - Они всегда делали это для тебя, - Морико смотрела в глаза Эней и говорила, и слушать это было физически больно. – Великая Ману без конца твердила, что она завоюет бессмертие, чтобы ее маленькому перышку никогда не пришлось умирать. - Лучше бы она была со мной в моей смертности! Лучше бы она любила меня живой сейчас, а не боялась, что я когда-нибудь потом умру! – выкрикнула Эней. - Но они любили и любят тебя и тогда, и сейчас. Просто ты почему-то, по никому не ясной причине решила, что это не так. Проблема не в том, что сделали они, а в том, как ты это истолковала, Эней. Проблема в том, что ты продолжаешь лелеять эту боль и обиду вместо того, чтобы отпустить их. И только из-за своих раненых чувств гонишь свой народ к уничтожению. - Я?! Я его гоню?! – она не могла поверить собственным ушам. - Нэруб дель Раэрн развязывает не просто межклановую войну, она развязывает межрелигиозную рознь, священную войну против своих же сестер, понимаешь? – Морико настойчиво смотрела на нее, и у Эней от этого голова кружилась. – Она готова ударить в тыл войскам, которые сражаются в Танце Хаоса… - Они не должны там быть, - покачала головой Эней. - А где они должны быть? Здесь? Сидеть и ждать, пока сюда придут Рабы и перебьют нас всех, потому что помочь некому? – слова Морико били ее как ножи, и Эней хотелось ударить ее в ответ. - Помочь некому, потому что Данара ушла из гор вместо того, чтобы быть со своим народом! – отрезала Эней. - Она должна была уйти к своей душе, иначе мир бы погиб. Она Аватара Создателя, Эней, а не царица, даже не Великая Царица, она – Дитя Великой Мани, и она ведет наш народ. - Почему она, если дочь первых – я? – Эней поняла, что ее трясет от белого бешенства. Взгляд Морико изменился, в нем мелькнуло что-то, что еще сильнее разъярило Эней. Кажется, это было разочарование. - Так ты этого хочешь? Быть избранной Великой Мани? - Я этого не хочу, но это мое право! – огрызнулась Эней. – Вы тридцать лет звали мою мани Великой Мани Небесной на земле! Вы сами звали ее так! - Так вот, на чем играет Нэруб, - с грустью в голосе пробормотала Морико. - Она ни на чем не играет! – прорычала Эней. – Она говорит правду, которую вы все боитесь говорить! Она делает единственно верное сейчас, когда все буквально обезумели! Кто-то должен остановить убийство моего народа! Кто-то должен вступиться за веру! - И объявить войну своим соплеменникам? Разве это – защита веры? – спросила Морико. - Да, если эти соплеменники ее предают! - И что же, я тоже ее предаю? – печаль все сильнее прокаршивала черные зрачки Морико, но Эней уже не было жалко ее. Жалости в ней уже не осталось совсем. - Ты, моя мани, Лэйк дель Каэрос, все вы! Вы разрушаете мой народ, и я не позволю вам этого сделать! – пообещала она, принимая решение. Кричать ей больше не хотелось, ей хотелось убивать. Морико молчала, разглядывая ее своими печальными глазами, такая надменная, такая самовлюбленная сейчас, завернутая в свою сияющую святость, словно в непробиваемый щит. Как она могла стать такой? Или она всегда такой была, с самого начала? А я ведь верила тебе! Я любила тебя! - Что ж, - тихо и устало проговорила Морико, глубоко вздохнув. – Тогда делай, что должна, Длань Небесных Сестер. Раз ты выбрала этот путь, я не буду больше пытаться его заступать. - Ты и не сможешь этого сделать. – Эней потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с силами и проявить милость. Как четко сейчас видела она правоту Нэруб! Как ясно раскрывалась перед ней всей картина! И раз уж все они считали ее какой-то неумелой малолетней дурочкой, что дуется на своих родителей долгие годы, сейчас она по-настоящему принимала на себя ответственность, как никогда принимала. Но ей хватало при этом силы воли и милосердия пощадить ту, что когда-то была ей мани. Горло отвердело, и слова ее звенели, когда она произносила их вслух: - За преступление против народа анай и священного статуса Старицы, за бунт против воли Длани Небесных Сестер ты объявляешься вне закона, та, что когда-то звалась Морико дель Нуэргос. Теперь ты –безымянная. Я изгоняю тебя и твою жену, а также тех, кто помогал тебе в твоем преступлении – Аруэ дель Нуэргос и Кабир дель Раэрн – из священных земель Рощи и объявляю, что если ты когда-нибудь попытаешься вернуться сюда, будешь сразу же умерщвлена на месте. Мою волю и мой приказ объявят всем и каждому по всем землям анай и всем становищам, чтобы нигде среди них тебе и твоим товаркам не было приюта и убежища! Положи свой долор на пол и уходи, безымянная. У тебя есть час на то, чтобы покинуть Рощу вместе с ними! Морико вдруг хмыкнула, лукаво взглянув на Эней из-под длинной белой челки. - Долор тебе придется забрать самой, Длань, потому как руки-то у меня связаны. Злость вновь ударила в голову, и Эней подступила к ней на шаг, рывком вырвала из ножен волнистый кинжал с истертой неисчислимым количеством прикосновений костяной рукоятью и небрежно бросила его на столешницу. Морико проводила взглядом ее жест, даже не моргнув, затем вновь взглянула в глаза. И вновь в них разливалась эта печаль, такая пронзительная, что Эней хотелось бить ее по лицу до тех пор, пока вместо нее не появится хоть что-то другое. - Не позволь Нэруб дель Раэрн погубить Ильяни. Эта девочка, похоже, очень сильно привязалась к тебе, хоть сама не понимает, почему. И если мани и меня ты себе простить сможешь, то ее уже вряд ли. - Нэруб ни с кем ничего не сделает! – огрызнулась Эней, но получилось как-то коряво, потому что предательское сердце прямо в этот момент пропустило удар. Ильяни привязалась к ней? Почему? В чем была настоящая причина этого, о которой Морико ничего не сказала? - Я желаю тебе счастья на твоем пути, дитя мое, - мягко проговорила Морико, глядя ей в глаза, и на мгновение Эней показалось вместо ее лица другое, то самое, которое она так сильно не желала видеть больше. – Пусть дорога твоя будет светлой, и пусть она приведет тебя к истине твоего сердца! - Уходи, Морико! – сорвалось с губ Эней, и только тогда она поняла, что сама же нарушила собственное слово, сказанное мгновение назад, назвав ее по имени. Чувствуя злость и усталость, она приказала: - Уходи, безымянная! Я не желаю видеть тебя больше! Афаль! – крикнула она во весь голос, и дверь почти сразу же открылась. Дочь Воды заглянула внутрь со злорадным ожиданием в острых глазах, от которого Эней сейчас тоже было тошно. – Уведи ее! Она изгнана из Рощи вместе с Раеной, Кабир и Аэру. У нее есть час, чтобы собрать свои вещи, проследи, чтобы она не задерживалась. Злорадное ожидание на лице Афаль сменилось сначала разочарованием, а потом и злостью. Она мрачно сплюнула на пол сквозь зубы и метнула в спину Морико полный ненависти взгляд. - Не беспокойся, уж я прослежу, - буркнула она, грубо хватая Морико за плечо и выволакивая ее из комнаты. Эней смотрела ей в глаза до самого последнего момента, надеясь найти в них хоть что-нибудь человеческое: страх, злость, несогласие, желание отомстить. Но там была только печаль, и от этого было так больно, так больно! Когда дверь за ней закрылась, Эней отвернулась и зарыдала, зажимая себе ладонью рот, чтобы этого не слышали ее охранницы. *** В доме двуногой Аэру было холодно, так холодно, что не помогали даже шерстяные пледы, в которые Ильяни завернулась, стуча зубами. И как только двуногие умудрялись переживать зиму без теплой шерстяной шубы? Да, они придумывали себе съемные шубы, состригая шерсть с кудрявобоких овец и каким-то образом превращая ее в одежду и теплые вещи – Раена говорила, что это называется «ткать» или «вязать» из нитей. Но Ильяни все равно предпочла бы свою собственную шкуру этой, странно переделанной и совсем больше не пахнущей четвероногим. Печь никто не топил – не до того было. Все пошло наперекосяк, когда они ждали Морико и Главную Самку в той пещере под водопадом. Ильяни услышала, как кричат эти безумные двуногие возле входа в пещеру, как они крутят по рукам и ногам Морико и двух ее членов стаи – Кабир и Аэру. Ваэна рвалась помочь им, освободить их, но Нави не пустила ее, сказала, что это очень опасно, и что они не должны переводить все это в насилие, что кровь не должна проливаться в начале чистого дела. И они послушались. Ильяни не знала, что теперь будет, чувствовала только темную ночь за окнами, наступающую зиму, тревогу, что обуяла окружающих ее двуногих. С самого начала чувствовала все это, но не говорила им. Они горели, они стремились, они так надеялись! Их мир рушился у них на глазах, и они хотели хоть что-то сделать, чтобы остановить это разрушение. Этим и отличались двуногие от ее народа, и Ильяни не до конца понимала, как относится к этому. Раньше ей все было так понятно! Были огненный и мертвый глаза в небесах, были лета и зимы. Иногда бывало голодно, иногда сытно. Щенки росли, чтобы стать частью стаи, старики умирали, освобождая им место. Эта жизнь была проста, она звучала еще одной нотой единой великой Песни, и в ней не было места для того, чтобы думать – как будет, что будет, что сделать, чтобы изменить. Только двуногие думали – это Ильяни поняла сейчас очень четко, когда обрела новую шкуру, когда стала жить в ней, задержавшись так надолго. Четвероногие действовали, а двуногие думали – в этом и состояла разница между ними. И в каждой из этих дорог было свое счастье и свои открытия, каждая из них была равнозначна. И сейчас она понимала, почему двуногие мечутся вокруг нее. Они не следовали Песне, не жили в ней, но они обладали каким-то совершенно невероятным умением проникать внутрь ее ритма и менять ее течение, создавая все новые и новые, все более невероятные узоры, как мороз на лесных лужах. Иногда у них получалось, иногда нет, но они все равно с упорством одержимых делали это, как вожак обессиленной голодом стаи зимой, выходящий против сильного свирепого самца лося потому, что другого выбора его Песня ему не оставила. Ей ли было говорить им, что ничего не выйдет? Не она плела эту Песню, не она в ней звучала. Она лишь шла за ней туда, куда эти могучие ноты призывали ее идти. И иногда от этого внутри разливалась тихая грусть, непонятая до конца. Теперь, когда у нее были две ноги, могла ли она тоже, как они, петь сама? Могла ли она на это осмелится? - Я кого-то вижу! – резкий голос Ваэны заставил ее вздрогнуть всем телом, вырываясь из своих размышлений. Двуногая из стаи Морико стояла у маленького окошка, отдернув занавеску и глядя вниз, в ночь, сквозь ледяное, искусанное ветром стекло. При звуке ее голоса сидящие на узкой койке Нави и поющая Валай тоже подскочили со своих мест, а Раена хриплым голосом спросила из другого угла: - Кто это? Морико? - Кажется, да, но с ней еще четверо, - напряженно отозвалась Ваэна, не оборачиваясь от окна. – И она летит странно, не как обычно. - Она ранена? – тревожно спросила Раена. - Не пойму. Ее мотает в воздухе, как будто… у нее руки связаны! – вдруг почти выкрикнула она. – И еще у двух тоже! - Но почему они летят сюда, если они связаны и под надзором? – удивленно нахмурилась Раена. – Если бы собирались нас всех скрутить, они бы не взяли с собой пленников. И уж точно сторонниц Нэруб среди них было бы больше. - Я не знаю, но мне это очень не нравится, - Ваэна отвернулась от окна, оглядев их всех смурным взглядом. – Светлоликая, зрячая, спрячьтесь! Вас не должны с нами увидеть. И ты, Ильяни, тоже. - Я не буду прятаться, - упрямо нагнула она голову, исподлобья глядя на Ваэну. - Дитя, ты должна это сделать, - Раена настойчиво взглянула на нее, в глазах ее засветилась мольба. – Ты из другого народа, тебе здесь куда опаснее, чем нам. Если они узнают, что ты участвовала во всем этом, тебе несдобровать. Они безумны, ты сама это знаешь, они накажут тебя строже, чем нас. Не рискуй собой, я прошу тебя! - Но я хочу помочь Главной Самке! – набычилась Ильяни, глядя на Раену и испытывая такую огромную гамму чувств, что ей казалось, будто ее сейчас разорвет. И как только двуногие умудрялись чувствовать столько всего сразу и не сходить с ума? - Ты и поможешь. Ты, Нави, Валай, вы все поможете. Но сделать вы сможете это только, если будете на свободе. Потому, зрячая, прошу, спрячь их всех! - Я сделаю, как ты скажешь, - кивнула ведьма, и Ильяни ощутила телом, как пространство вокруг нее начинает меняться, утолщаться, будто что-то невидимое втискивалось между ней и остальными. Она и хотела начать спорить, но Нави потянулась к ней и мягко коснулась ее плеча, уложив на него свою маленькую теплую ладонь. Наверное, и впрямь она могла лишь следовать Песне, ведь таковой была природа ее самой. Наверное, даже обретя две ноги, двуногой она так и не стала. Это было… горько. - Они совсем рядом! – сообщила Ваэна, а Раена тихо добавила: - Уходите отсюда, когда все кончится. Не отдавайте свою жизнь за чужое безумие и глупость. Мы будем ждать вас в форте Серый Зуб. Сквозь щель в окне блеснули разноцветные отблески от крыльев, топот сапог и резкие голоса зазвучали по ту сторону двери. Затем она рывком открылась, и Ильяни оскалилась, когда внутрь помещения с вальяжностью зарвавшегося глупца и мерзкой улыбкой на лице шагнула та двуногая, Афаль, гнилая насквозь от своей нечистоты. - Так-тааак, - протянула она, оглядывая помещение. Взгляд ее скользнул по Ильяни, но соскочил прочь, будто капли с оперения водной птицы, и она сфокусировала свое внимание на Ваэне. – И ты здесь, смотри-ка! Твое имя Длань не упоминала, но твое присутствие и так доказывает твою вину и участие во всем этом. – Она взглянула на Раену, которая холодно смотрела в ответ, ухмыльнулась, прошлась взглядом по помещению и сплюнула сквозь зубы на пол: - О, и вещички уже собрали, молодцы какие! Не придется ждать, пока вы будете копаться! А теперь долоры на стол, взяли вещички и на выход. – Улыбка с ее лица пропала без следа, сменившись неприкрытой угрозой. - С какой стати? – подняла бровь Раена. - По приказу Длани. Вы лишены долоров, имен и принадлежности племени и изгнаны из Рощи и земель анай навсегда. – Каждое слово Афаль смаковала, будто сочный кусок мяса. – Я бы, конечно, перерезала вам глотки, чтобы трепались поменьше, но Длань милостива, и она отпускает вас. Так что выматывайтесь отсюда. - Жалко, что твою так никто и не перерезал, - оскалилась ей в ответ Ваэна. Взгляд Афаль моментально изменился, она положила руку на рукоять долора на поясе. - Повтори-ка, - вкрадчиво предложила она, склонив голову набок. – Тебя в списке Длани не было, так что тебя я могу казнить по своему собственному закону, и никто мне за то дурного слова не скажет. - Ваэна, не надо, - тихо, но твердо проговорила Раена, глядя на двуногую из стаи Морико. – Это того не стоит. Та несколько раз шумно вдохнула и выдохнула, а затем медленно и неохотно вытянула из ножен долор и положила его на столешницу слева от себя. - Клянусь, я вернусь и заберу его однажды, - тихо процедила она, глядя в глаза Афаль. - Возвращайся, - кивнула ей та. – Я с огромной радостью зарежу тебя им же. И буду права. – На ее лице отразилось искаженное дурное торжество. – Пришли новые времена, наконец-то настало наше время. А ваше давно прошло, так и сдохните вместе с ним где-нибудь в ущельях. Ну а я с радостью помогу, коли дадите повод. - Пойдем, Ваэна, - Раена вынула из ножен долор и спокойно положила его на стол, а затем подняла с пола увесистый вещмешок и закинула его на плечо. – Покинем это место. Двуногая из стаи Морико едва слышно выругалась сквозь стиснутые зубы, подхватила еще два вещмешка и вышла следом за ней из комнаты, не обернувшись. Афаль на мгновение остановилась на пороге, охватила пространство острым взглядом, который заставил Ильяни вздрогнуть, будто прикосновение чего-то кусачего, как огонь. А затем рывком захлопнула за собой дверь. Вновь побежали разноцветные отблески по стеклам, приглушенные голоса зашумели с той стороны, а затем стало тихо. Только ветер выл среди вершин за стеклами, только сердце в груди Ильяни стучало так громко, что она слышала его грохот в собственных ушах. Напряжение воздуха вокруг нее спало, она физически ощутила, как сняла с них защиту поющая Валай. И сразу же обернулась к Нави с вопросом: - Что произошло? - Их изгнали!.. – вид у Нави был потрясенным, глаза расширились, губы дрожали. – Их изгнали, лишив имен и долоров, как предателей, как самых страшных преступников! Великая Мани, почему, почему Ты позволила этому произойти? - Потому что они все безумны – эти старухи, эти гнилые двуногие самки! – Ильяни вскочила с кровати, сжимая кулаки и чувствуя, как захлебывается гневом. – Потому что все здесь обезумели, будто стая, перекусавшая друг друга! - А что с Мани Небесной на земле? – тревожно спросила, обращаясь ко всем, худенькая темноглазая Валай. – Она жива? - Я не знаю, - покачала головой Нави. – Никто не сказал… - Какая разница? – злость прорезалась сквозь клыки, полилась рычанием наружу из горла Ильяни. – Раз Морико ушла, теперь Главную Самку точно убьют. Никто этого не остановит! - Но ушла бы она так спокойно, если бы это было так? – подняла на Ильяни огромные глаза ее кровная сестра. – Морико никогда не бросила бы Мани Небесную, никогда бы не отказалась от борьбы. С этим Ильяни была полностью согласна, спорить тут было не о чем. В отличие от всех остальных Морико слышала Песню и жила в ней, будто рыба в теплой реке. Она никогда бы не оставила Мани, она бы даже не позволила себя схватить, сражалась бы до конца, как разъяренный вожак, бьющийся за свою стаю. Но она не стала сражаться. Значит, Главная Самка или была мертва, или приказала ей уйти. Других вариантов у Ильяни не было, о чем она так и заявила глядящим на нее двуногим самкам. - Но что это значит для нас? Что делать нам? – Валай смотрела испуганно, и пахло от нее страхом. Она совсем не хотела сражаться, не то, что Нави. Ей тоже было страшно, нос Ильяни говорил ей об этом, но и решимость в ее запахе была, такая же крепкая, как кости лося – сколько ни точи зубами, не сломаются. - Я остаюсь, - тихо проговорила Нави, оглядывая их обеих своими небесными глазами. – Раз Морико ушла, кто-то должен остаться, чтобы вразумить Эней. Я верю, она послушает, у нее доброе сердце. Я смогу достучаться до нее, я смогу ее переубедить. - Она же объявила твою ману преступницей и провозгласила против нее священную войну! – пораженно взглянула на нее Валай. – Она совершенно лишилась разума, Нави, ты же знаешь! Разве ее можно хоть в чем-то переубедить? - Великой Мани подвластно все в этом мире, и я не могу бросить Мани Небесную на земле, поэтому я остаюсь, - твердо проговорила Нави, а затем взглянула на Ильяни. – А ты, сестра, ты останешься со мной? Что толку было ее спрашивать об этом? Разве же решала она что-нибудь, находясь внутри волн великой Песни? Разве могла, будучи частью мира, как-то влиять на него? А разве ты сможешь просто отвернуться и уйти, сказав, что тебе нет дела ни до Главной Самки, ни до Эней? Так странно было слышать этот голос в своей собственной голове, голос, который был ее собственным теперь. - Да, Нави, я останусь с тобой, - тихо проговорила она.