Танец Хаоса. Искры в темноте

Холодный промозглый ветер колебал стены походного шатра, и парусина шла волнами, искажая отсветы от пламени Роксаны в большом треножнике, пуская в пляс обрывки теней. Ветер дул с востока, не стихая ни на миг, нагоняя марево серых тяжелых туч, неповоротливо ползущих по небу, из которых то и дело вниз срывались струи ледяного секущего кожу дождя. К зиме Беспечная, Смешливая Среброкрылая меняла Свою форму, являя миру Свою Тень. Она становилась едва ли не такой же Яростной, как Грозная, Мстительной и Жестокой, и дыхание Ее из теплых переливов обращалось бешеной пляской бритвенно-острых лезвий. Жрицы говорили, это оттого, что Аленна заключала Ее в Свои объятия на это время, заполняла Ее сердце жаждой разрушения, жаждой яри и ледяного буйства, и вдвоем Они носились по небу, вытанцовывая пляску смерти и леденящей душу красоты морозной ночи. Лэйк уж успела решить, что в этих краях ничего подобного не начнется – слишком долго стояло над землей душное, ленивое, неспешное лето. Впрочем, возможно, таким образом Великая Мани давала им шанс провести войска до того, как болота юга вздуются от проливных дождей, и лошади начнут вязнуть в мокрой земле по брюхо, а телеги и вовсе встанут без возможности двигаться дальше. И погода подтверждала это – дожди хлынули на следующий день после того, как огромное объединенное войско кортов, сальвагов, вельдов и анай вплотную подступило к стенам Асфея. Она уже почти больше не задумывалась о том, как все это может происходить, как могут совпадать такие вещи. Она чувствовала внутри самой себя, как именно они совпадают. Из памяти туманно выплывали ее юношеские годы, и Лэйк усмехалась, глядя туда, вдаль, на саму себя, дерзкую, глупую, маленькую, позволяющую себе кричать в небо, взывая к Роксане и в наивности своей требуя от Нее ответа. Какой бестолковой она была, когда злилась, что Она не отвечает ей! Какой слепой! Разве мог быть ответ еще более ясный, чем ровный путь, выстеленный под ее ногами, и попутный ветер в крыльях, по прямой ведущий ее к ее цели? Роксане не нужно было отвечать, потому что Она делала. И сейчас всей плотью своей – как и твердила Эрис ей все эти годы – Лэйк чувствовала дело Ее рук. Им дали время, чтобы пройти и провести войска, дали время на то, чтобы закрыть Источник, и никто их не потревожил, никто не попытался их остановить. Атаки на войско закончились, никто из ведунов не ощущал угрозы извне, а потом еще и Вольторэ, смеясь до выступивших на глазах слез сказала им, что не имеет никакого смысла больше разделять Источники на Белый и Черный, потому что нет никакого разделения в них, есть только Единый Поток и ничего кроме. И Лэйк всем телом слушала ее слова, чувствуя, как все внутри нее трепещет в ответ, пока Воля Роксаны срывалась потоком звуков с губ этой девочки. Что это меняло? Что это означало для них? Все и ничего. И это тоже потрясало Лэйк, перетряхивая и переставляя с ног на голову и обратно все ее существо. Сияя светом Великой Мани из своих темных человеческих глаз, Аватара говорила им, что любой, кто пустил в свое сердце золото саитри – так она назвала эту силу – мог управлять энергией Источников, Тенями, сущностями, силой крови любого живого существа, самой тканью мира, мог овладеть любыми навыками и любыми способностями, доступными любому живому существу на этой земле. Потому что все было Одно, говорила она, потому что существовала лишь Великая Мани и Ее Любовь, и кроме этого ничего не было. И Лэйк каждой клеткой своего тела чувствовала правоту ее слов, переживала ее открытием и откровением, истиной, простой и удивительно понятной, которую все они искали столь долгие годы, бесцельно и безрезультатно цепляясь за обрывки, намеки, фрагменты ее лучезарной сущности. И сама она не единожды в жизни уже испытывала на себе неотвратимость этой силы – когда возродилась после смертельного удара Тьярда с крыльями за спиной, когда стала Великой Царицей, когда сражалась вместе с Царем Небо за проход сквозь Эрванский кряж. Эта сила была с ней и в ней, и ей не было нужды искать доказательства, для нее ответ стал очевидным и простым. Но для других он таковым не был. - Но Белый Источник ведь загрязнен, - твердил Ведущий кортов Хан. – Даже если мы будем использовать оба Источника, он все равно останется небезопасным. - Зрячие с трудом переучиваются на другой Источник, - устало докладывала совершенно вымотанная Найрин. – Белый требует контроля, а Черный – подчинения. Преодолеть привычку тянуть энергию способом, которым пользовался всю жизнь, очень трудно. Это как переучиться ходить или дышать. А уравновесить их в себе, чтобы овладеть обоими Источниками, и вовсе почти невозможно для большинства. - Даже если мы можем использовать Источники, какой смысл это делать? – ровным голосом неторопливо размышлял Дигнадар-джу Кречет. – Источники заражены, к тому же, их поле действия куда ограниченнее, чем сила ведунов, для которой нет препятствий ни в пространстве, ни во времени. Не говоря уже о том, что далеко не у всех ведунов открыт малхейн, через который возможно установление связи с Аватарами и Великой Матерью. - На данный момент мы видели лишь, как сила Великой Матери действует против Рабов. Я не совсем представляю себе, как ее можно использовать против людей, и можно ли вообще это сделать, - басовито говорил Черный Жрец Каярди Вард. – Насколько я понимаю, эта сила имеет созидающую природу, она творит, она наполняет жизнью то, что мертво, и оно растворяется, как соль в воде – так произошло с Рабами. Но природа людей – жизнь, и я не думаю, что эта сила будет оказывать на них какое-то воздействие. Скорее всего в силу самой ее сути эта сила просто не придет, чтобы противостоять людям, а значит, мы все равно остаемся безоружными перед всей мощью Великого Жреца Васхиля. Вольторэ молчала и улыбалась им в ответ. Они не понимали ее, потому что они не чувствовали того, о чем она говорила, не переживали этого. Потому что если бы хотя бы раз ощутили, то поняли всю бессмысленность слов. И также бессмысленно было объяснять что-либо, Лэйк это знала. Не существовало аргументов, способных убедить, не имело смысла описывать словами, идущими из головы, то, что могло ощутить лишь тело. Они должны были пережить все это так, как переживала Вольторэ, как переживали Лэйк с Тьярдом – единственные из всей этой толпы, кто понимал, о чем она говорила. Два мира плескались рядом друг с другом, будто два моря, разделенные тонкой невидимой пленкой. Но эта пленка была непреодолима и тверда как скала для тех, кто не хотел ее преодолеть. Лэйк только головой качала, вспоминая сестру. Тридцать лет Эрис потратила на то, чтобы объяснить им, чтобы показать им. Сколько часов провела она в Доме для Бесед, рассказывая молодым анай все новыми и новыми словами, твердя об одном и том же! Какой мощный, какой ослепительный поток обрушивала она на Рощу, проводя его через свое тело, чтобы они ощутили, чтобы они осознали и вошли в него! Свое собственное тело отдала она саитри, позволив той на физическом уровне начать менять структуру собственных клеток, свою физическую суть, чтобы они увидели, поверили и захотели! И что из этого вышло? Иногда ей казалось, что ничего – пока она была по одну сторону пленки. А в другое время, оказываясь по другую ее сторону в мире, где все было Одно, Лэйк смотрела другими глазами. Аватара Создателя Ниера с детства пила саитри из рук Эрис для того, чтобы вынести ее в мир, чтобы подарить ее всем, и сейчас другая Аватара Вольторэ, вторая половина ее души, напитывала ею все объединенное войско анай, не несколько сотен сестер в ограниченном пространстве Рощи, но всех, кто пошел следом за Лэйк, а вместе с ними едва ли не половину известного мира низинников, что присягнули ей на верность. Сама ткань реальности трансформировалась на глазах Лэйк, будто Великая Мани выступала из тьмы небытия и неведения, сбрасывая со своего тела оковы слепоты, которыми была все это время скована. Старые враги становились друзьями, объединяясь против того, кто нес смерть. Люди открывали глаза и просыпались, переполненные новой жизнью, оставляя позади свое собственное никчемное эгоистичное существование ради того, чтобы помогать и хранить других, ради общности куда большей и куда более значимой, чем различия, что разделяли их. Сила хлестала в мир, Лэйк чувствовала, как она, будто прорвавшее плотину весеннее половодье, хлынула через ее собственную грудь наружу, разливаясь вокруг так широко, что не видно было краев. И даже небеса смиряли свою ярость, давая время Аватаре на то, чтобы она выполнила задуманное. Был ли этот процесс хоть когда-нибудь столь масштабным? Нет – вот это Лэйк могла сказать точно. Эрис добилась куда большего, чем кто-либо из них когда-либо мог просто помыслить. То, что она создала в Роще вместе с Тиеной, сейчас заполняло весь мир неотвратимо и властно, как поднимающаяся вода, разлившись из одной крохотной лужицы на карте Данарских гор до бескрайнего океана, накрывшего весь Этлан Срединный. И ничто уже не могло этого остановить. Ни Дочери Мани, ни Сети’Агон, ни Аватар Хаоса, которого так настойчиво искала и никак не могла отыскать Вольторэ. Стоит ли мне в таком случае тревожиться, что тех, кто слышит Аватару, так мало? Стоит ли мне бояться того, что эта прослойка между старым и новым мирами кажется непроходимой для большинства? Лэйк смеялась, потому что это было смешно. Так же смешно, как глупая попытка противопоставить надвигающейся буре одну единственную крохотную травинку. Время менялось, и то, что рождалось, собиралось, назревало сейчас над миром, то будущее, которого все они так долго ждали, не могло остановить ничто. Решение уже было принято, ход событий был предрешен, оставалось лишь ждать пока то, что грядет, сметет без следа то, что должно было окончательно и бесповоротно исчезнуть. Что остается у нас, что не позволяет нам вступить во плоти в царства Твои, разлитые для нас повсюду в будущем, Великая Мани? Лишь время, все еще держащее нас в прошлом. Лэйк улыбнулась, вглядываясь в белый лист пергамента под своим пером. Эта фраза очень походила на те, что все эти годы снова и снова твердила ей Эрис, а она, будто глупый пес, стояла напротив и хлопала глазами, пытаясь понять свою сестру. И никак не могла этого сделать. Ветер хлопнул входным клапаном палатки, ночь на мгновение заглянула внутрь черными глазами, поколебав дыханием ветра пламя Роксаны в жаровне. Лэйк ощутила, как что-то изменилось, перестроилось, как пространство пошло волнами от приближения переполненной болью, скорбью и сжигаемой яростью души. - Махит, будь добра, принеси для Аруэ дель Нуэргос горячего чая с пряностями и что-нибудь поесть. Передашь через Рен, а сама подождешь у костра охранниц, - проговорила Лэйк, откладывая в сторону перо и закрепляя мысли на том, что нужно будет дописать в приказе для Каиры дель Каэрос, оставшейся за старшую в становище Сол. - Как прикажете, первая первых! Голос Махит дель Раэрн прозвучал неуверенно, после паузы, в нем проскользнули нотки почти суеверного страха. Она поднялась с места, низко поклонилась Лэйк, а затем выскользнула из шатра, стремясь то ли скорее исполнить приказ, то ли оказаться как можно дальше от Лэйк, способной видеть вещи в будущем недоступные другим. Что ж, многие анай этого побаивались, находя в подобном поведении что-то запредельное, невозможное или таинственное. Раньше и Лэйк так думала, а сейчас, открыв механизм того, как эти вещи работают, только посмеивалась. Никаких загадок здесь не было, просто осязание обострилось, позволяя ей ощущать тех, кто входил в ее поле или приближался к нему, точно так же, как когда она много лет назад будила в себе волка, обострялись ее зрение и слух. Аруэ не следовало видеть Махит. В лагере объединенного войска большинство анай верило Лэйк, потому, когда она приблизила к себе Махит, вопросы о невиновности девочки в убийстве Руфь отпали сами собой. Кое-кто, конечно, до сих пор продолжал коситься, но главы сообществ Раэрн сами наводили порядок среди своих сестер. Ну а те, кто совсем не могли принять произошедшее, покидали армию, улетая обратно в сторону дома, и Лэйк приказала их не задерживать. Но раны Аруэ гнили, мучили и терзали ее, и в ее состоянии никакой речи о вере быть не могло. Лэйк чувствовала ее боль даже на гигантском расстоянии, разделявшем Асфей и форт Серый Зуб, а боль туманила мысли, слепила людей, заставляя их действовать безрассудно. Аруэ и без того с трудом удерживалась на грани истерики, и вид женщины, обвиненной в убийстве Руфь, пусть и беспочвенно, мог спровоцировать ее на что угодно. - Будь с ней помягче, - сидящая на топчане Саира отложила в сторону книгу, заложив страницу лоскутком ткани, и подошла к раскладному столу, отодвигая себе стул и присаживаясь рядом с Лэйк. Глаза жены в приглушенном свете чаши с огнем Роксаны отливали двумя полированными ониксами, золотое око во лбу между бровей приглушенно светилось. – Она в ужасном состоянии. Любое неосторожное слово может переломать ее, будто тростник. - Так и сделаю, горлинка, - кивнула ей Лэйк. - Быть может, мне тоже стоило бы уйти? – задумчиво проговорила Саира, взглянув на входной клапан палатки. – Именно я отправила Танико в Серый Зуб. Вполне возможно, она винит меня в смерти жены. - Сейчас Аруэ весь мир винит в смерти своей жены, - негромко заметила Лэйк, глядя на Саиру. – Ты умеешь быть нежной, Саира. Аруэ потянется к этой нежности, и это может помочь нам стабилизировать ее состояние. - Возможно, - кивнула жена, рассеяно глядя в пространство. Она тоже начала ощущать иначе – Лэйк чувствовала это в ней собственной кожей. Они теперь говорили куда реже, чем раньше, и не потому, что за долгие тридцать лет вместе тем для разговоров у них не осталось. Огромная тишина лежала на них, объединяя и позволяя понимать без надобности произнесения звука, и Лэйк благословляла собственную дорогу, которую с ней пополам делила Саира. Издали послышались тяжелые шаги, приглушенные голоса, щелкнули сапогами охранницы Лэйк, выпрямляясь перед приближающейся царицей. Лэйк ждала, пропуская мимо ушей все звуки и прислушиваясь к своим ощущениям. Боль, трескучая черная беспросветная боль, отчаянье, сжимающее мертвой хваткой горло, желание убивать и ранить, желание вырезать из себя всю свою боль и сжечь ее в костре ярости. Нет, Аруэ не стало легче ни на йоту, только наоборот. Они с Саирой поднялись, когда приглушенное приветствие по ту сторону шатра отзвучало, и царица Нуэргос заглянула в шатер, приподняв входной клапан и нагибаясь. - Попутного ветра, первые первых, - прохрипела она, мазнув по ним мертвым взглядом. – Могу ли я войти? - Конечно, Аруэ, проходи, - мягко проговорила Саира, делая шаг ей навстречу и протягивая руку. Царица Нуэргос вошла в шатер, с трудом поднимая налитые чернотой веки, и жена, ни слова не говоря, обняла ее с такой потрясающей мягкостью, с какой обнимают маленьких детей или пушистых щенят. От неожиданности Аруэ замерла с поднятыми руками, а потом задрожала всем телом, сотрясаясь от рыданий. Ее пальцы судорожно вцепились в белую куртку Саиры, обхватывая ее и прижимая к себе, и даже несмотря на то, что Аруэ была выше и крупнее ее, сейчас она и впрямь смотрелась переполненным болью ребенком, прижавшимся к своей мани. Лэйк прикрыла глаза, помогая жене делать то, что она сейчас делала – насыщать изодранную иссушенную душу Аруэ покоем. Она призвала Великую Мани, сосредотачиваясь на сердце этой исстрадавшейся женщины и прося Милости для нее, прося для нее Тишины. И Тишина пришла, заполняя палатку неощутимым плотным звоном, сливаясь с тем же потоком, который вела сейчас через себя Саира, окружая Аруэ и втекая в ее саднящее сердце. Это было просто – насытить поле мощью, чтобы хоть немного подпитать ее, собрать ее обратно и дать силы дышать. Все это время она делала это, но на расстоянии все же было сложнее, чем в живом присутствии. Несколько минут Саира безмолвно держала царицу Нуэргос, поглаживая ее по волосам, и медленно-медленно Аруэ перестала вздрагивать. Пальцы ее на спине Саиры расслабились, прекратив комкать ткань, она задышала ровнее. Лэйк видела, как успокаивается ее поле, медленно приходя в более-менее сносное состояние, переставая колотиться в агонии пульсации, будто сердце крохотного зверька, оказавшегося в когтях хищника. Фон выравнивался, Аруэ приходила в себя. Еще через минуту она сама вяло и медленно отстранилась от Саиры, кивнув ей и тронув костяшками пальцев лоб, а затем тяжело рухнула на стул напротив Лэйк. Выглядела она прескверно. Помятая форма и грязные волосы говорили о том, как давно она себя забросила, лицо опухло от слез, веки налились чернотой, будто она не спала несколько ночей подряд. Сознание ее было мутным, хоть алкоголем от нее совсем не пахло, все человеческие чувства затуманились, отойдя на второй план, а на первый выступила острая как резак ярость, с двух сторон ограниченная пульсирующей усталостью. Аруэ нужно было поспать, но она не могла спать – это Лэйк видела очень хорошо. Ни слова не говоря, она потянулась под стол, нащупала под ногами вещмешок и вытянула из него бутылку ашвила, водрузив ее на стол. Аруэ только поморщилась, глядя на нее, но глаз не отвела. Она давно не пила, а значит, сейчас ашвил пошел бы ей только на пользу. Саира, ни слова не говоря, поставила перед ней на стол большую глиняную кружку ледяной воды, и царица Нуэргос благодарно просипела: - Спасибо! Они молча ждали вдвоем, пока Аруэ осушит кружку с водой, разместившись так, чтобы закрыть ее своим полем с двух сторон. Это походило на то, будто Лэйк пыталась восстановить разрушенный ветром и дождями домик из веточек и листьев, которые они так любили строить в детстве. Одну за другой она медленно и аккуратно выравнивала энергии царицы, и боль вместе с ними постепенно потухала, оставляя ее. Аруэ опустила кружку, устало и разбито глядя в столешницу перед собой. Они с Саирой не торопили царицу, давая ей время собраться с силами и начать говорить. К тому же, Махит приближалась с подносом еды, и нужно было дать ей время принести пищу в комнату, чтобы потом не прерывать рассказ Аруэ. Будто чувствуя это, Дочь Воздуха молчала, погруженная глубоко в свои думы. Махит передала поднос с едой Исайе, и та внесла его с поклоном и поставила на стол меж ними. Поле поколебалось от присутствия другого сознательного существа, Аруэ выпрямилась, морщась и закрываясь от них с Саирой. Впрочем, это не имело особого значения. В том состоянии, в котором она находилась сейчас, ей требовались месяцы для того, чтобы восстановиться. Даже если бы всю мощь Великой Мани они с женой сейчас обрушили на ее голову, вряд ли она приняла бы ее и согласилась выйти из своей скорби. Поразительно, но эти эмоции оказывались людям куда ближе и роднее, чем тишина и полнота, которую нес поток. И они и впрямь куда чаще выбирали боль и муку, чем избавление от них, просто потому, что этот выбор был привычнее, объяснимее, а его последствия – известны. Саира принялась расставлять тарелки с нехитрой едой, а Лэйк раскупорила бутылку, наливая ашвил в три небольших глиняных чарки. - Давай-ка, - только и сказала она, подталкивая Аруэ ее долю. Та рассеянным взглядом окинула чарку и поморщилась: - В глотку не лезет. - Тебе нужно уснуть сегодня, Аруэ. Ты не спала четыре ночи. Это поможет тебе, - Саира положила ладонь на ее запястье мягко и плавно, и царица Нуэргос не отдернула руки, кивнула, сдаваясь. А затем подняла чарку и прохрипела, глядя в пространство: - Я подношу тебе, свет моих очей. В память о тебе… Договорить она не смогла, только скривилась, сдерживая слезы, а затем с шумным вдохом одним глотком осушила чарку. Лэйк с Саирой тоже выпили, закусив ломтями солонины с хлебом, помянув Танико дель Нуэргос. Жена Аруэ была симпатична Лэйк, они не единожды делили вместе пищу и радость, в том числе и на свадьбе Аруэ. Ее смерть стала тяжелой утратой и для их с Саирой семьи тоже. - Расскажи, Аруэ, - мягко попросила Лэйк, глядя на то, как тяжело клонит голову царица Нуэргос, плечи которой опускала вниз гора боли. Она молчала еще некоторое время, бесцельно глядя перед собой, но потом постепенно, очень медленно и отрывисто, начала говорить. О том, как прошла церемония прощания в становище Фихт, о том, как она отдала небу тело своей жены. Нуэргос хоронили по другому обряду, не так, как Каэрос, оставляя тела близких на открытой всем ветрам площадке в горах, чтобы птицы вычистили кости, на крыльях подняв душу умершей в небо. Когда-то очень давно этот обычай казался Лэйк ужасным и отвратительным, но постепенно она поняла. Все в мире двигалось по кругу, все перетекало одно в другое, мертвое порождало новую жизнь и только так оживало само. Во всяком случае, по эту сторону пленки. Медленно оживала и Аруэ, с трудом выговаривая слово за словом, выводя из себя гной своей боли. Они с Саирой слушали, не прерывая, позволяя ей излить все это наружу, чтобы оно больше не сжигало ее изнутри. И как только интенсивность боли в Аруэ уменьшилась до того уровня, который она смогла переносить, глаза ее вспыхнули, наполняясь жаждой убивать. - Я рассказала, первая. – Она тяжело взглянула в единственный глаз Лэйк. – А теперь ты расскажи мне, кто ее убил. - Я уже говорила тебе, Аруэ, - стараясь звучать как можно мягче, ответила Лэйк. – Боевые Целительницы зафиксировали едва ощутимое присутствие скверны и искажение пространства. Ее убил Псарь. - К тому моменту, как они смотрели, прошло уже очень много времени, - заворчала Аруэ начинающим сердиться псом. – Откуда они узнали, что это был он? - Найрин осматривала место сама, и она уверена в том, что видели ее глаза… Лэйк не смогла договорить – Аруэ резко ударила по стоящей перед ней миске, сметая со стола посуду, с грохотом раскатившуюся по полу. - Да бхара знает, что она видела! – рявкнула Аруэ, вскакивая с места и нависая над Лэйк, глядя на нее налитыми кровью и бешенством глазами. – Мои ведьмы тоже смотрели и не видели ничего! Ничего, Лэйк! А они смотрели раньше Найрин! - Но у них нет ее мощи, - покачала головой Лэйк. - Плевала я на ее мощь! Мне нужен убийца! - Аруэ, ты прекрасно знаешь, кто наш враг! – Саира свела к переносице темные брови, надеясь достучаться до нее. Лэйк чувствовала, как поднимается в ней поток, чтобы окружить Аруэ и успокоить ее, убедить ее, но ярость царицы Нуэргос буквально отбрасывала его прочь, как ветер – сухие травы. – Ты знаешь, с кем мы сражаемся. И этот Псарь… - Это не Псарь! – рыкнула Аруэ, трясясь всем телом. – Нет ни единого доказательства, что это был Псарь! Все указывает на то, что это была анай! И я найду ее, клянусь вам! Найду и вырву сердце из ее груди голыми руками! - Кого конкретно ты подозреваешь, Аруэ? – подалась вперед Саира, игнорируя ее ярость. – Кто-то из Дочерей Мани пробрался в Форт Серый Зуб по-твоему мнению? Взгляд Аруэ остановился, и она очень внимательно уставилась на Саиру, глядя с безумным огоньком на дне синих глаз. - Я подозреваю ту, что стояла на страже у покоев моей жены, когда ей перерезали горло. Единственную, кто не отходил ни на шаг от этой двери все время, пока ее убивали! Ниду дель Каэрос, Клинка Рассвета из становища Физар! - Мы уже допрашивали Ниду, Аруэ, - терпеливо проговорила Лэйк, продолжая попытку успокоить ее и привести в себя. – Она поклялась кровью своих дочерей, что не отходила от двери и не слышала ни единого звука. - Ну конечно! Она что угодно скажет теперь, чтобы выгородить себя! – почти пролаяла Аруэ. - Я сама слушала ее, очень внимательно. Ты знаешь, у меня сальважья кровь и возможности Великой Царицы, я бы ощутила ложь, если бы она лгала. Но этого не было, Аруэ, - настаивала Лэйк. Царица Нуэргос только сокрушенно покачала головой, ероша короткие спутанные волосы. Лэйк продолжила: - Вспомни покушение на Тиену во время Великой Войны. Покушение, которое Псари устроили прямо посреди Серого Зуба. Тогда ведь тоже ее атаковали в ее келье, и никто из охранниц ничего не слышал… - Но она выжила, Лэйк! Зачем мне это вспоминать? – сверкнула глазами Аруэ. - Потому что ты собираешься убить невинного человека, Аруэ. Из пьянящей тебя ярости и боли ты хочешь отнять жизнь у невинновного. Богини не прощают такого. - Да плевать я хотела на то, что Они прощают, а что нет! – выкрикнула Аруэ. – Моей Танико больше нет! Ты думаешь мне есть дело до того, куда после смерти попадет моя душа? Думаешь, я ищу прощения, справедливости или утешения? Я ищу возмездия, Лэйк! Возмездия! Я хочу выпить всю кровь этой твари до последней капли и душу ее проклясть на веки вечные, чтобы она никогда не возродилась! - Я понимаю тебя, - кивнула ей Лэйк, и Аруэ в ответ только горько усмехнулась: - Не понимаешь. Ты ничего не понимаешь, потому что она жива! – ее палец ткнул в Саиру, которая только хмурилась, не вступая в беседу и позволяя им говорить самим. – Ты не знаешь, что такое – потерять того, с кем связан золотым эхом! Из меня душу вырвали, Лэйк! Оторвали кусок меня, а его остатки гниют у меня в груди заживо! И мне нет дела больше ни до чего, кроме мести! Она замолчала, прикрыла лицо рукой и какое-то время стояла так, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. Приступ ярости вырвал у нее последние силы, Лэйк видела, как Аруэ шатает из стороны в сторону, колышит, будто рваное полотнище на ветру. Сейчас лишь время и любовь могли помочь ей, и в силах Лэйк было немного ускорить это время. Она закрыла глаз, сосредотачиваясь на точке в груди и призывая Великую Мани в свою плоть и кровь. Мягкость легла на шатер, полный боли, и это походило на золотое марево, однородное и текучее, посреди которого зияла разорванная окровавленная дыра. Лэйк направила это поле, обнимая им Аруэ, медленной струйкой вливая силу в ее раны. Много нельзя было – она и так держалась с трудом, а интенсивный поток просто изодрал бы ее до конца, переломав окончательно. Но по капельке, неторопливо, по крохотной ниточке, по самому краю – так можно было. Сначала снять воспаление, остудить жар, уменьшить боль. Лэйк открыла глаза, наблюдая за Аруэ. Плечи той опустились, она вздохнула, окончательно теряя силы на то, чтобы кричать. - Присядь, Аруэ, - мягко предложила Саира, не нарушая этой тишины, не настаивая и не давя. Позвала, будто тонкую тропку открыла, по которой душа царицы Нуэргос могла сделать один крохотный самый первый шажок туда, где лежал ее истинный дом. Почему-то сейчас Лэйк казалось, что ее душа далеко-далеко от тела, там, на ледяной скале, где лежало мертвое тело Танико. И самое лучшее, что они могли сделать вместе с женой, это показать ей безопасный путь назад. Постояв еще с минуту, Аруэ медленно, как во сне, отодвинула себе стул и тяжело опустилась на него, навалившись на стол и спрятав лицо в ладонях. Лэйк чувствовала, как пульсирует усталостью ее тело – каждая клетка звенела требованием отдыха, но царица была слишком взвинчена, чтобы слышать этот бесшумный крик, и оттого ей становилось только хуже. - Мы не можем понять тебя, ты правильно сказала, - мягко заговорила Саира, и Аруэ всхлипнула, а на столешницу перед ней капнули две прозрачные капельки, оставшись темными пятнами на светлом дереве. – Только ты можешь по-настоящему понять себя. Только ты можешь услышать то, что говорит внутри тебя, что в тебе кричит. – Лэйк внимательно прислушивалась к атмосфере – в шатре стало самую чуточку легче дышать, боль Аруэ стихала, позволяя потоку смирить себя, уменьшить, сгладить. – И только ты можешь по-настоящему услышать правду своего сердца. Скажи мне, Аруэ, загляни в свое сердце и ответь, даже не мне, а себе самой, ты действительно готова обвинить Ниду дель Каэрос в убийстве своей жены? Или ты сейчас готова убить любого, на кого упал твой взгляд, только потому, что он жив, а она – нет? - Бхара тебя раздери, Саира… - простонала Аруэ, и плечи ее вновь начали содрогаться в бесшумных рыданиях. - Ты знаешь ответ, Аруэ, прекрасно его знаешь. Ты куда сильнее и глубже, чем то, что ты показываешь миру, именно поэтому ты до сих пор жива. – Аруэ замотала головой, но Саира не дала ей прервать себя. – И ты не убьешь невинного человека просто потому, что не можешь добраться до убийцы своей жены. Потому что если было бы иначе, ты бы уже это сделала. Аруэ всхлипнула еще несколько раз, затем с трудом отняла руки от лица и кивнула Лэйк на пустую чарку перед собой. - Налей мне, первая первых. Лэйк молча налила, и Аруэ осушила чарку одним долгим глотком, даже не поморщившись. Потом она подняла на Лэйк тяжелый, будто гора, взгляд и хрипло спросила: - Скажи мне, это был Псарь? Тяжеленные створки боли над ее сердцем приоткрылись, обнажив мягкое, уязвимое, истинно страдающее, и Лэйк обняла это силой Великой Мани, прижимая к собственному сердцу, будто дитя. - Это был Псарь, Аруэ. Даю тебе слово. - Почему? – она не моргала, и взгляд ее горел неистовством. – Зачем она им? - Чтобы сломать тебя, - честно проговорила Лэйк, и Аруэ застонала, с трудом переживая ее слова распахнутым сердцем. – Чтобы посеять раздор между нами. Чтобы заставить тебя потерять разум и броситься прочь, мстить всему миру за ее смерть. - Только поэтому? – плечи Аруэ вновь дрогнули, на этот раз от беззвучного истеричного смеха. – Ее жизнь за то, чтобы устроить хаос? - Только поэтому, - кивнула Лэйк, и Аруэ запрокинула голову, прикрыв глаза и тяжело втягивая носом воздух. Когда она разогнулась и взглянула на Лэйк, губы ее кривила ожесточенная улыбка. - Выходит, она мертва из-за меня? Из-за того, что я любила ее превыше мира всего? – рука ее сжалась в кулак на столешнице, костяшки побелели. – Ты, знающая Волю Великой Мани, скажи мне тогда сейчас, почему Она позволила этому случиться? Ведь Она должна быть за нас, за Своих дочерей, Она должна быть на нашей стороне, разве нет? Она должна хранить нас, чтобы мы победили Ее именем! Почему Она не вмешалась? Почему какого-то одного проклятого всем светом Псаря Она подпустила к моей Танико? Неужели Она не могла его остановить, коли в Ее воле жизнь и смерть? Ей было больно, и Лэйк должна была ответить на этот вопрос честно сейчас, потому что Аруэ обнажила перед ней душу. Но тот ответ, который пришел в ее сердце, был совсем не тем, который хотела услышать Аруэ. Лэйк ощутила взгляд Саиры, острый и ожидающий, направленный на нее с немым опасением. Но разве могла она сейчас уклониться от этого ответа? Аруэ ощутит ложь, какой бы эта ложь ни была, даже самой тонкой, даже самой прозрачной, просто потому, что в Аруэ сейчас не осталось ничего, кроме обнаженного, вывернутого наизнанку сердца. Лэйк взглянула в почерневшие от боли глаза Аруэ и заговорила, вплетая в свои слова всю нежность и милость, что спускались сейчас на маленький шатер посреди бескрайних просторов осенних степей Ишмаила. - Она мертва не из-за тебя, Аруэ, и не из-за того, что ты любила ее превыше мира всего. Она мертва потому, что Любовь – это единственная сила, способная победить смерть. Мы бьемся не против Сети’Агона, Аруэ, даже не против Аватара Хаоса или людей, что приняли их сторону из неспособности своих сердец увидеть истину. Мы вышли сюда биться со смертью, а смерть – самый заклятый враг Любви. И чтобы не дать Любви победить, она сделает все, что угодно, все, что только в ее власти. – Аруэ зарыдала, глядя ей в глаза, но Лэйк продолжала, позволяя словам Великой Мани литься и литься с ее губ потоком. – Много лет назад на развалинах Кренена дермаки преследовали нас, и Эней закрыла Эрис своей грудью от пущенной одним из них стрелы. Она умерла у меня на руках, и я видела, как свет жизни покидал ее глаза. И много лет после того я спрашивала у Эрис вновь и вновь, почему же так случилось? Почему Великая Мани позволила стреле того дермака ударить в грудь Эней, а не пролететь мимо? Эрис ведь была Держащей Щит всего народа, она знала, почему Великая Мани делает те или иные вещи. Но она не отвечала мне, сколько бы я ни спрашивала, сколько бы ни уговаривала. Берегла меня, скорее всего, не хотела причинять боль. Я узнала ответ на свой вопрос сама, когда сама стала Великой Царицей и смогла слышать Ее волю. Тогда я поняла. – Неистовая жажда в глазах Аруэ сверкнула почти мольбой, и Лэйк проговорила так мягко, как только могла: - Наши нити в Ее руках, Аруэ, и каждой нити положен свой срок. И каждая душа сама делает выбор, в какой момент ей уйти, так же, как Великая Мани одобряет или не одобряет ее выбор. Как бы ни была страшна смерть, сколько боли она бы ни несла нам, смерть – урок для живых. Урок об истинной ценности Любви. - Неужели я любила ее недостаточно сильно, чтобы мне нужен был урок, как любить сильнее?! – вскричала Аруэ, заливаясь слезами. – Неужели же этого было недостаточно?! - Ты любила ее, забыв в этой любви обо всем мире, - проговорила Лэйк, чувствуя неотвратимость узора, сворачивающегося узлом вокруг нее, слыша хриплый стон Аруэ, срывающийся с ее губ, когда Истина врезалась в ее распахнутое настежь сердце, дорывая в нем последние нити, такие жесткие, такие колкие невыносимые нити. – Ты любила лишь ее, Аруэ, только ее и ничего больше. Ни себя, ни окружающих, ни весь мир, но лишь ее. - Да! – закричала Аруэ, выкрикивая из себя всю свою боль. – Да! Да! Она и была для меня всем миром, Лэйк, понимаешь?! Всем, что только есть в этом мире, всем, за что его можно любить, за что можно любить себя! Разве это не есть истинный смысл любви?! - Истинный смысл Любви в том, что она есть все. В том, что она не может принадлежать только одному человеку. Истинный смысл ее в ней самой, Аруэ. И чтобы понять это, иногда нам приходится потерять то, что вызывает в нас это чувство. - Нет, - покачала головой Аруэ, не в силах принять услышанное. Лэйк знала, что так будет, знала, что будет дальше, но она не могла поступить иначе и сказать иначе. Не она говорила сейчас эти слова, не ей они принадлежали. В уроке, который сейчас познавала Аруэ, была воля не Лэйк, как и во всем, что должно было последовать после этого урока. - Ты – царица Нуэргос, Аруэ, - горло Лэйк звенело от того, что сейчас неслось через это горло, и она сама слышала, как гремят громом слова в ее пустом черепе, заставляя зубы саднить от боли в деснах. – Ты – первая среди них, ты – избранная судьбой ради них, и ты принадлежишь им всем так же, как принадлежишь и своей спутнице. Ты не можешь любить лишь одного вместо многих. Твой путь – вести свой народ, и для этого ты должна познать любовь к каждому из них так же, как к своей единственной. Только тогда ты выполнишь свое предназначение. - Мне не нужно мое предназначение без нее! – крикнула Аруэ, вскакивая с места. – Мне не нужен мой народ без нее, и сама я себе без нее не нужна! И если Великая Мани этого не поняла, то Она слепа и бесчуственна! И Она не нужна мне больше в таком случае! Я отрекаюсь от Нее и Ее воли! Отрекаюсь от Ее мира и Ее законов, если они столь жестоки и требуют от меня забыть себя в угоду другим! - Услышь меня, Аруэ, - Лэйк взглянула на нее, изо всех сил держа связь с ее сердцем, разрываемым от боли невыносимостью Истины. – Я молю тебя, услышь свое сердце. Ты способна выдержать то, что было сказано тебе, только потому оно и было тебе сказано. - Я не желаю слышать больше, Лэйк, прости, - Аруэ отступила на шаг, мотая головой, будто избитый пес, пятящийся прочь от занесшего руку хозяина. – Все это – жестокая невыносимая ложь, и мне она не нужна, как не нужна и та, что эту ложь породила. Я ухожу, Лэйк. Прости меня. И ты, Саира, тоже. Она почти выбежала из шатра, не оборачиваясь, вжимая голову в плечи, и звенящая тишина опустилась на них вместе с входным клапаном, медленно занявшим свое место. Лэйк сидела в тишине, ощущая, как воля Великой Мани медленно остывает в ее горле, будто оставленный после работы кузнечный горн. Ни одного слова она не сказала от себя в эти минуты, ничего не прибавила от своего сердца и своих мыслей, передавая лишь Волю обнаженной и такими словами, какими эта Воля шла через нее. И пусть Аруэ не приняла сейчас ничего из того, что было сказано, но семя упало в нее, крохотное семя, которое однажды еще прорастет – Лэйк знала это. Все было правильно сейчас, так правильно, как только могло быть. Пленка между прошлым и будущим была тоньше волоса и прочнее стали, и те, что жили в ином, с трудом могли говорить с теми, кто оставался в известном. Но им нужно было говорить, обязательно нужно, какие бы последствия это не имело за собой. Как нужно было Эрис не уничтожать Дочерей Мани в самом зародыше, как бы ей ни хотелось этого сделать. Саира смотрела на Лэйк, и глаза у нее были совершенно нечеловеческие сейчас. - Ты понимаешь, что нас ждет теперь? – тихо спросила она Лэйк, и та кивнула в ответ, проговорив встречный вопрос: - Ты понимаешь, почему это было сделано? Жена так же кивнула, глядя ей прямо в душу. Им действительно не нужно было говорить больше друг с другом, потому что все слова становились излишни. Время закручивалось в тугой страшный узел, душа всех, кто еще оставался в нем, не позволяя им больше оставаться там, выдавливая их из него наружу. Так рождалось будущее, в реве, отчаянье и ярости, так приходило оно, неумолимое, пожирая тех, кто не был способен с ним справиться. Но оно не оставляло выбора никому, и дорога у всех них была лишь одна – только вперед. Я молюсь лишь о том, чтобы Ты помогла им пройти, Великая Мани. Лэйк прикрыла глаз, чувствуя, как бушует в ней сила, поднимаясь ураганными штормовыми волнами бескрайнего океана. Я молюсь за них, за всех и каждого, кто еще там, по ту сторону. Будь Милостива к ним, Великая Мани, не оставь их, помоги им пройти. Помоги им!