Танец Хаоса. Искры в темноте

- Это она! – уверенно проговорила Крол, глядя на то, как катится по дорожному полотну черная карета. Чтобы двигалась быстрее, карету поставили на полозья, будто сани для дров, и снег сейчас ей нисколько не мешал, как, впрочем, и лошадям. Восемь вороных, впряженные по парам, тянули карету вперед с завидной легкостью, вспарывая ногами глубокий снег так, будто его и не было вовсе. На козлах кареты сидела сухая фигура в черном, и Крол, взглянув на нее, зашипела от ярости. Тепловое свечение от ее тела было совсем тусклым, так светились только Псари. Не в пример ему горели ярким ало-рыжим светом другие твари. Дюжина псов Своры, размером едва ли не с лошадь, со светящимися в ночи круглыми глазами, растянувшись двумя цепями вдоль дроги, трусила вперед, охраняя карету с двух сторон от возможной атаки из леса. Двенадцать было и всадников на черных конях, сопровождающих карету, но эти выглядели так странно, что Крол поначалу вообще не поняла, что они собой представляют. Тела лошадей под всадниками просматривались бордовыми точками в свете цветового спектра, а на них сверху сидели серые пятна, светящиеся едва ли не так же тускло, как трава. Крол прищурилась, вглядываясь и пытаясь понять, что видит перед своими глазами. Всадники ехали верхом на лошадях, и они должны были быть живыми, но их свечение было лишь самую малость ярче, чем у Рабов. Что это означало? Что Сети’Агон умудрился подчинить себе Рабов и заставить их схватить Аватару? Эта мысль была настолько глупой, что Крол сразу же отмела ее. - Где она? В карете? – встревожено спросила рядом Китари. - Ничего не вижу в этой темноте! – раздосадовано буркнула Мефнут. Крол еще раз всмотрелась вниз, выискивая глазами этих странных холодных тварей-верховых. Двое из них двигались аккурат параллельно карете, и от их рук тянулись в оба окошка кареты два тонких шнура. Она изо всех сил всмотрелась, пытаясь понять, что это за шнуры. Будто веревки, которые держали кого-то, кто был внутри… Картинка сложилась сама перед внутренним взором, будто кто-то поднес ее прямо к внутреннему оку. - Ниера в карете, - отрывисто проговорила Крол, сосредотачиваясь на том, что видела, и пытаясь как можно точнее передать сопровождающим ее анай происходящее. – На ней ошейник, поводки от него идут к двум всадникам, что скачут параллельно карете. На козлах Псарь, вдоль дороги Свора и еще десять всадников. Всадники странные, мы таких раньше не видели. У них вообще нет цветового свечения, его еще меньше, чем у Псаря. Полагаю, это значит, что они не совсем живые или, как Псарь, могут перемещаться за Гранью. - И что нам с этим со всем делать? – неуверенно взглянула на нее Китари. Крол не успела ответить. Один из псов поднял голову, принюхиваясь к ветру, обернулся и взглянул своим огромным светящимся глазом прямо на них. Крол ощутила прикосновение его взгляда точно так же, как ощущала отсутствие глаз у Псаря, значит, этот пес был его Оком и вожаком стаи. Завидев их троих, он вскинул голову и хрипло жутко завыл. В следующий миг Псарь щелкнул поводьями, лошади с храпом пошли быстрее, и карета полетела вперед, все набирая скорость, а всадники по обеим ее сторонам дружно вскинули головы и уставились на них. Удар был странным и пришел из ниоткуда. Крол вдруг ощутила, как силы начинают покидать ее, как они вытекают из тела, будто вода из пробитой бочки. Ее всю стянуло в железных тисках, из нее выдавливали, вытягивали каплю за каплей, заставляя руки и плечи слабеть, крылья – закрываться. Рядом охнула Мефнут, вскрикнула Китари. Крохотный усик паники всего на одно мгновение поднялся в ней, попытавшись ввинтиться внутрь. Одна тень мысли о том, что сейчас ее силы кончатся, крылья закроются, и она разобьется о землю. Он прошел по грани ее существа, будто тень птицы, скользнувшая по поверхности воды, и Крол сразу же отбросила его прочь, не позволив ему пройти внутрь. Давление спало, тиски чужой воли разомкнулись, и удар слетел с нее, скатился, как с гуся вода. Она тряхнула головой, в недоумении глядя на то, как ускоряется карета, мчась на юг. Силы вновь были с ней, энергия вновь была ее собственной, и ее больше ничто не сдерживало. Всадники отвернулись от них, припуская быстрее за уезжающей прочь каретой. - Что это было? – хрипло вскрикнула Китари, держась за грудь. - Из меня как будто пили силу, - Мефнут мотнула головой, пытаясь прийти в себя. - Я думаю, это эти верховые так делают, - мрачно подытожила Крол, ускоряясь и двигаясь следом за каретой. Две другие анай, не сговариваясь, полетели за ней. – Должно быть, это их оружие – забирать силу, именно поэтому Ниера не может сопротивляться. - И как нам отбить ее у них, если они заберут любую силу, которую мы сможем против них обернуть? – обескуражено уставилась вниз Мефнут. - Саитри! – одновременно проговорили они с женой, и Кит лучезарно улыбнулась ей, отчего на один миг Крол ощутила себя так, будто они не болтались посреди ледяной ночи в небе над черными тварями, увозящими от них прочь Аватару Создателя. Кивнув жене, Крол повторила за ней: - Саитри – черные твари не выносят ее, это единственная сила, что может остановить даже Рабов. Вот это они точно не смогут забрать! - Я не совсем понимаю, что это и как ее призывать, - покачала головой Мефнут, с тревогой глядя на них обеих. - Это Великая Мани, Меф! – воскликнула Китари, настойчиво глядя на нее. – Не Небесные Сестры и кто-то из Них, не Песнь Земли, не сущности или энергия Источников, это Великая Мани! То золото в твоей груди, то самое золото, которое ты постоянно чувствуешь! Его просто нужно вывести наружу. - Как? – моргнув, уставилась на нее Мефнут. - Тянись ко мне! – приказала ей Китари. Крол ощутила это – как поднимается безымянное внутри Мефнут, будто рука, протягивающаяся через пустоту, будто измученные глаза, поднимающиеся в последний раз, чтобы увидеть солнце. Крол ощутила, как тянется она к Китари чем-то неназванным внутри себя, робким, истерзанным, испуганным, неуверенным в том, что имеет право на ответ… А в ответ взошло солнце. Мефнут шумно вздохнула, содрогаясь всем телом в полете, а Крол откинула голову, погружаясь в это ощущение, будто в теплые, прогретые летним солнцем волны горного озера. Последние барьеры между ними пали, обрушившись старыми трухлявыми досками, которые удерживали Крол в крохотном тесном и пыльном сарае, и солнечный свет хлынул на нее со всех сторон, неся с собой наслаждение простоты и легкости бытия, прикосновение истины, золотой градины ее существа, наконец-то вновь очутившейся в ковше огромных ладоней, что и подарили ее этой земле и этому миру. Великая Мани пришла. Мир наполнился тишиной, хранящей в своей потенциальности все звуки, ждущие лишь мгновения для того, чтобы запеть. Пространство углубилось, став однородным и бесконечно протяженным, став одним потоком, одной рекой, что лилась и лилась вперед, неся на своих золотых волнах бесчисленные песчинки жизни. Время остановились, перестав мчаться, будто угорелое, мимо, или это Крол нырнула прямо в его бездонное тело, оказавшись в невесомости мгновений, что больше не увлекали ее вперед. Это походило на то, будто внутри нее перемкнули какой-то невидимый рычаг, и она просто стала иной, физически стала иной, хоть еще мгновение назад была по ту сторону. Этот переход произошел так быстро, так незаметно, так легко, что она и не ухватила его сути. Просто теперь она смотрела на саму себя еще мгновение назад и не понимала, как можно было жить так, как было раньше? Как можно было думать, чувствовать, ощущать, двигаться и стремиться по ту сторону потока? И главное – зачем? Ведь здесь, здесь было так хорошо, так полно и так по-настоящему, что все другое казалось лишь бледной тенью сна, коснувшейся последний раз пробуждающегося сознания. Зачем они жили в том, старом, когда можно было всем телом жить в этом? Она взглянула на Мефнут, чувствуя ее существо целиком, моховое существо с ореховыми глазами, выросшее среди лесов и свободы с глубоко загнанной в самое сердце занозой боли, пришпиливающей это существо к его давно истертой и выветрившийся памяти, что никак не желала уходить. Взглянула на Китари, золотую ласточку, рожденную ради полета, переполненную сладостью летнего неба, золотых прибрежных песков, свежих перекатов разлившейся на приволье реки. Она взглянула на себя – прямую и твердую, будто стрела, изъеденную снаружи червоточинами, как древесина, над которой поработал короед, крепкую будто мореный дуб глубоко внутри. Она знала их всех троих сейчас и видела такими, какими они были на самом деле, и это казалось таким странным, таким несвоевременным, таким правильным именно здесь и именно сейчас! Удивление Мефнут и радость Китари текли теперь по ее венам, и очень важно было направить эту силу туда, к истерзанной человеческой душе, одной единственной измученной душе, которая больше не могла бороться в одиночку. - Я возьму на себя Свору, - проговорила Крол, чувствуя даже слова иными на вкус. Теперь они по-другому звучали в ее рту, самодостаточные, полные смысла, раскрывающие свою подлинную суть в каждом подзвуке собственного тела. – Остановите всадников. - Мы ударим по тем, что держат ее на поводке, - кивнула ей Китари, глядя вниз. – А затем остановим карету. - Да, - кивнула Мефнут. - Пошли, - скомандовала Крол, больше ни в чем не сомневаясь. Золотые крылья наполнились ветром, выталкивая ее вперед. Тело зазвенело от силы, что переполняла ее, такое же золотое, как и руки под длинными перчатками, теперь Крол ощущала его именно так, хоть на вид все выглядело как раньше. Устремляясь вниз, навстречу всадникам, Крол отстегнула пояс одним движением, заталкивая его в свой походный рюкзак, чтобы не лишиться долора. В снегу он дождется ее возвращения вместе с остальными вещами. Карета летела вперед теперь на полной скорости, развивались гривы черных коней, она слышала грохот их копыт и храп их дыхания. Всадники верхом на лошадях то и дело оборачивались к ним, и Крол чувствовала, как от них к ней тянется что-то сквозь ночную мглу, что это что-то бьется и лупит, пытаясь добраться до нее, пытаясь причинить ей вред. Будто длинное извивающееся тело черной пиявки, что пытается присосаться к ней, чтобы высосать из нее все силы, будто отравленное щупальце придонной актинии, коль оно могло бы впиться под кожу. Но только ничего не происходило. Ничто сейчас не могло тронуть ее, ничто не могло ей повредить. Великая Мани пришла к ним, а это означало неуязвимость. Свора тоже начала притормаживать, то и дело оборачиваясь назад, подвывая и бросая на нее полные ярости взгляды. Крол только того и надо было. Она разомкнула пальцы, позволяя своему вещмешку выскользнуть из руки и устремиться вниз на белое полотно снега, а затем закрыла крылья, отпуская следом за вещмешком и себя саму. Сомнений у нее больше не было, раздумий о том, как это могло быть и почему – все это осталось в прошлой жизни до того золотого мига, когда мир изменился для нее, а может – она сама для мира? Она просто знала, что теперь может менять форму тогда, когда захочет, и это было так естественно, как вдохнуть всей грудью свежий ветер с полей, позволив ему омыть себя изнутри. Тело ее уже в полете начало меняться, становясь иным, и когда она ударилась о твердую, будто камень, землю, золотые пылинки вечности со смехом взметнулись вверх, в вечном хаосе своего танца находя новое положение. Мягкие объятия снега взяли ее тело, убаюкав его в своей перине. Золотые ладони Великой Мани сложились над маленьким зернышком, погружая его в покой и безопасность, в поддержку и помощь. А в следующий миг распахнулись, выпуская Крол, позволяя ей самой встать, выпрямиться во весь рост, расправить грудь и сделать вдох. Золотые блики побежали по снегу от ее тела. Она выпрямилась в снегу, чувствуя, как переливается ослепительная сила по жилам, как звенит в каждой клетке, выводя для нее и только для нее свою чарующую бессловесную песнь. Она вскинула голову и запела в ответ, даря этой ночи и этому огромному миру ответную ласку собственного голоса, бросая в золотых переливах вечности вызов смерти, что уже неслась к ней навстречу сквозь чернильную ночь. Карета уходила дальше по дороге, и две светящиеся капли падали на нее с черного неба, чтобы изменить предначертанное. Навстречу ей летели раскаленные, едва ли не добела, тени Своры с глазами, переполненными яростью. Золотая волчица сорвалась в полет, позволив сильным лапам бросить ее вперед, побежала им навстречу, набирая скорость с каждым движением. Это были просто звери, позабывшие свою суть, позабывшие свою свободу и правду своего существа ради жестокости и доминирования над другими. Это были просто бешеные звери, которых нужно было уничтожить. Она взвилась в полет, чувствуя, как лапы поднимают с поверхности сугробов серебристый шлейф мириадов снежинок. А затем обрушилась на холку первого пса, хватая золотыми зубами черный загривок и со всей силы вырывая его в сторону. *** ГОТОВЬТЕСЬ. Голос Марны прозвучал в голове Мирвана, прокатился по черепу, заставив зубы задребезжать в деснах. Теперь она говорила так – напрямую, звуча прямо внутри его головы и не используя при этом Провидца как проводника своей воли. Его самого Редлог устроил на полу возле стены, заботливо обернув в теплый плед, и сейчас он сиротливо лежал на боку, прикрыв глаза и дыша размеренно и спокойно, погруженный в глубокий сон. Но око в его лбу снова открылось и смотрело на всех них одновременно – требовательное, пронзительное, неумолимое. Марна хотела, чтобы они сделали, и значит, они должны были сделать. Это было так странно! Впервые в жизни Мирван испытывал нечто подобное и не мог до конца определиться со своим отношением к происходящему. Ему доводилось в жизни подчиняться – родителям, наставникам, бесконечным Детям Ночи, которые смотрели на него свысока потому, что он был слабее них, даже Эве, когда она не желала слушать разумных доводов или упиралась и гнула свою линию любой ценой, но то было почитай что и не подчинение, а нежные просьбы по сравнению с тем, что делала сейчас с ним Марна. Ощущение было такое, будто она сжала железной рукой все его потроха, вывернула их в узел и тащила его туда, куда ей нужно было, не обращая никакого внимания на то, мог он туда тащиться или нет. Будто фигуру на доске для игры в литцу или доску, которую нужно прибить к забору именно вот в этом месте, будто он и не живой вовсе был. Впрочем, вряд ли ей было дело до того. И пусть это было неприятно, на самом деле это было просто захватывающе! Задыхаясь от восторга и хватки Марны, заставлявшей его подчиняться, Мирван не мог не восхищаться тем, что это вообще происходит и как происходит. Что создание, о существовании которого он сам не единожды вел философские дискуссии со своими наставниками, создание из тонких миров смотрело на него из вполне себе физического глаза на лбу живого материального человека из плоти и крови напротив него. Что это создание накладывало на него свою волю, делая его прямым проводником того, что нужно было сделать, просчитывая все миллиарды вариантов развертывания будущего и выбирая из них наиболее продуктивный, а затем подстраивая под него кусочки реальности так, чтобы все встало на свои места в необходимый ему миг в наилучшей точке пространства. Мирвану вдруг подумалось: насколько сама Марна обладала свободой воли и выбора того момента в узоре, когда она имела право вмешаться в его течение? Ведь по какой-то объективной причине в обычное время она не вмешивалась в происходящее в мироздании, позволяя ему разворачиваться самому, а людям – самим делать свои выборы и принимать решения, дабы не ограничивать их свободу воли. Но вот прямо сейчас, в особенно важный для мироздания момент, она явила себя во плоти. Тогда не создавало ли ее появление дисбаланса в узоре, перекашивая его в сторону упорядоченности и преднамеренности больше, чем было необходимо? Не означало ли это отката в сторону хаоса тогда, когда действие ее вмешательства закончится? Ведь по закону равновесия и баланса весь мир уравновешивал свои объекты, а значит… А ты можешь хотя бы сейчас подумать о том, что мы делаем, а не об этом вот всем? – раздраженные мысли Эвы в его голове вернули его к реальности. Да и смотрела она на него из темноты очень и очень выразительно. Нам надо сразиться с радупами за Гранью, чтобы освободить Аватару Создателя. Может, размышления о природе бытия мы оставим на потом? Он хотел возразить ей о том, насколько важно может быть само наличие отката после совершенного, но не стал. Эва волновалась, Мирван чувствовал ее смятение внутри себя, и это означало, что ему нужно было поддержать ее. Оставив размышления о Марне на потом, он сосредоточился на происходящем. Впятером они сгрудились в маленьком земляном помещении посреди тоннелей вокруг Эвы, держащей в руке шар света. Неподалеку от них виднелась земляная лестница, ведущая наверх, к люку, а свободное пространство вокруг занимали мешки с барахлом и груды награбленного добра. В бледном свете лица собравшихся выглядели особенно зловеще: борода Йори’Кана топорщилась во все стороны, а глаза поблескивали возбуждением, Димея угрожающе хмурила брови, то и дело поправляя тонкий кожаный ремень, удерживающей на ней ее разношерстные лохмотья, Бесноватый Вао что-то едва слышно бормотал себе под нос, прикрыв глаза. Судя по всему, все это время он вел диалог с Хаара Зу, то ли убеждая его помочь, то ли прося не вмешиваться, - этого Мирван по обрывочным словам, долетающим до его слуха, так и не смог понять. А последней была Эва, решительно глядящая на земляной потолок над ними, хоть Мирван при этом и чувствовал, как на самом деле трясет ее от волнения и страха глубоко внутри. Что ж, это было естественно. Никто раньше не нападал вот так посреди дороги на Крылатую Гвардию Сети’Агона, выпрыгивая из тоннелей под землей, будучи ведомым самой Марной Девой. С другой стороны, а что им вообще было бояться в этой ситуации? Их ведь вело существо, которое само создавало Узор, неужели же тогда могло оставаться место для сомнений и тревог? - Что ж, друзья, вот и наш шанс! – Йори’Кан потер друг о друга ладони, глаза его горели неподдельным энтузиазмом. – Исторический момент, когда Анкана наконец-то протянут руку помощи Аватарам Создателя, не просто вмешавшись в ход событий, но коренным образом изменив их! И семь тысяч лет позорного молчания, вины и попытки оправдаться за собственные ошибки останутся позади. А впереди нас с вами ждет совершенно иная история – история Дома Ночей, поддержанного Аватарой Создателя, история величия и возвышения тех, кто потерял все. Это и впрямь стоит того, чтобы в это ввязаться! - Что? – Эва вытаращилась на него, будто на безумного. – Создатель, да и вы сейчас думаете не о том, как ее спасти, а о том, чтобы изменить историю Дома Ночей?! - А почему нет, птичка? – лукаво взглянул на нее отшельник, и Эва только пораженно заморгала. – Где противоречие? Спустя семь тысяч лет невмешательства истинные Анкана наконец-то поднимаются, чтобы по-настоящему поддержать Аватару. Ты не считаешь это историческим событием? - Истинные Анкана! А мне нравится! – довольно крякнул Бесноватый Вао, а Димея’Кан хихикнула и подтолкнула его локтем: - Так меня еще не называли! По крайней мере, за тот период времени, который я помню. - А об Аватаре кто-нибудь из вас думает? Об ее безопасности? Ее выживании? – обводя их потрясенным взором, вопрошала Эва. В ответ Йори’Кан ослепительно улыбнулся ей: - Разумеется, думаем, птичка! Мы же здесь для нее, разве нет? Эва только застонала и закрыла рукой лицо. Впрочем, в следующий миг все это исчезло, выгорев одномоментно и рассыпавшись пеплом вместе с истлевшим временем, потому что голос в голове Мирвана приказал: ИДИТЕ. - Пошли! – сорвалось с его губ, когда ноги сами подбросили его с места в сторону земляной лестницы наверх. Его спутники заспешили следом, но Мирван обогнал всех, первым взлетев по ступеням и ударив плечом в отчаянно заскрипевший и с огромным трудом подавшийся вверх люк. Ощущение было такое, будто сверху на него навалили мешков с зерном, и Мирван крякнул, изо всех сил напрягаясь и все-таки выталкивая его наружу. На голову посыпался белый снег, а с ним и запоздалое понимание – сугробы завалили все вокруг сплошной тяжелой шубой, - а затем холод ворвался в его легкие, а крышка со скрипом откинулась назад. Не теряя времени, он выскочил наверх, обрушивая вниз на головы карабкающихся следом за ним спутников огромные кучи снега. Вокруг него поднимались голые заснеженные деревья, а впереди белела во тьме дорога, кареты еще не было видно. Следом выкарабкалась Эва, уже успевшая погасить энергетический шар – радупы еще издали чуяли прикосновение к энергиям. Вид у нее был решительным, брови хмурились, в своей огромной шубе без рукавов она показалась Мирвану похожей на какую-то полудикую богатыршу из лесных людей, о которых в детстве мать рассказывала ему сказки. Это комплимент? – нервно вздернула она бровь, глядя на него. Он чувствовал, как сильно она волновалась сейчас, пытаясь отвлечься на что угодно, лишь бы вернуть себе внутреннее равновесие перед битвой. Разумеется, это комплимент. Тебе очень идет! – подтвердил Мирван, вкладывая в эту мысль всю честность, что только у него была. Эва в ответ фыркнула и закатила глаза, но он ощутил, что ей приятно было это услышать на самом деле. Следом за ней из-под снега вырвался переполненный энтузиазмом Йори’Кан, почти сразу же приглушенно зачастивший: - Вы помните наш план! Уходим за Грань, как только появится карета, подключаемся к Эве, как к Фаишалю, и сразу же бросаемся на них. Расстояния за Гранью совсем другие, поэтому вы делаете один шаг и остаетесь на месте как можно дольше. Они будут очень медленно проползать мимо вас, вам хватит времени на то, чтобы нанести удар. Если возникает угроза жизни – уходите, но не раньше, потому что слишком велик шанс промахнуться с расстоянием и не выйти обратно на то место, где окажется карета Вы все поняли? - Да поняли, ну! – ворчливо отозвалась за всех Димея’Кан. Сердечно взглянув на Эву, она добавила: - Дай Создатель, девонька нам откроет доступ, и мы их с первого удара всех и вынесем. Ну а коли нет, попрыгаем, чего уж тут. - Как только появится карета, - вновь повторил Йори’Кан, растирая друг о друга ладони, – соединяемся с птичкой и уходим за Грань. Что-то блеснуло вдали над лесом. Мирван прищурился, глядя туда и пытаясь понять, что видят его глаза. Какие-то три светящиеся точки двигались в их сторону над кронами деревьев, быстро приближаясь, но дорога в этом месте делала петлю и не просматривалась на всю длину, скрываясь за поворотом. Это могут быть анай, - предположила в его голове Эва, вставая рядом. В чувствах ее прокатилось восхищение. Они и впрямь летают, будто птицы… Мирван не успел ничего ответить ей или изумиться. Одна из огненных точек вдруг исчезла, а две другие резко двинулись вниз, а в следующий миг из-за поворота дороги вылетела им навстречу запряженная восьмеркой лошадей карета. - Давайте! – крикнул Йори’Кан, и одновременно с этим в голове Мирвана прозвучал оглушительный неумолимый голос: ПАДАЙ В СНЕГ У ДОРОГИ. ТЫ ДОЛЖЕН ЗАБРАТЬСЯ НА КОЗЛЫ. - Что? – переспросил Мирван. Пространство дрогнуло за его спиной, переполняясь энергией. Ощущение было таким, будто кто-то проткнул пальцем дыру в узоре, ведущую на ту сторону, туда, где лежало безграничное море Источников, и они полились в мир, хлынули в него, будто вода. Одновременно с этим он чуял, как поднимается и нарастает внутри Эвы неконтролируемый невероятный восторг, когда все это озеро мощи устремилось через нее, когда полилось оно на отшельников и на него тоже, заполняя его тело, заставляя его чувствовать себя невероятно живым… ПАДАЙ В СНЕГ У ДОРОГИ! Все его потроха вывернуло в хватке, и он поковылял по снегу вперед. Проходы открывались за его спиной за Грань, уводя туда отшельников и Эву, но он не мог противиться Марне, не мог противостоять ее воле, даже несмотря на мощь, что неслась сейчас через него, даже несмотря на то, что он хотел совершенно другого. Он бежал на неслушающихся ногах через снег к дороге, и в голове его звучал крик Эвы: Что ты делаешь?! Я не знаю! Но так нужно! – отчаянно крикнул ей в ответ Мирван, падая в снег у самой дороги, проваливаясь глубоко в сугроб так, что его еще и присыпало сверху, пряча от посторонних глаз. Он слышал глухой грохот копыт по земле, чувствовал, как она содрогается все сильнее оттого, что лошади скачут прямо на него, слышал их хриплое ржание, какие-то жуткие звуки свиста выше порога собственного слуха, которые, судя по всему, издавал кто-то из этих темных существ. Чувствовал сосредоточенность Эвы внутри себя, ее эмоции, похожие на резкие вспышки молний внутри его сознания, обжигающие его. Она сражалась прямо сейчас, а он… Копыта и рев загрохотали прямо над его головой. Неистовая сила подхватила его под глотку и швырнула вверх. Мирван сам не понял, как он это сделал, только он подорвался из-под снега и прыгнул с места вперед, во тьме слепо схватившись за что-то руками. И только тогда открыл глаза. Он повис на железном штыре кареты, на который крепился масляный фонарь, чтобы вознице было виднее, куда ехать во тьме. Грудь ударилась о бок кареты. Перед ним на козлах сидел Псарь, держа в руках длинные вожжи. Мирван впервые видел эту тварь так близко перед собой, но узнал сразу и безошибочно, стоило ей только повернуть закрытую капюшоном голову в его сторону – у этой головы не было глаз, а слишком большие для человеческого рта желтые зубы торчали из иссохшего безгубого рта покойника. Мирван не думал. Он рванулся вперед всем телом, запрыгивая на козлы, и каким-то чудом умудрился плюхнуться на сиденье рядом с Псарем. Почти сразу же черная рука выросла едва ли не из ниоткуда и схватила его за глотку, сдавив так, что из глаз искры посыпались. Мирван даже не мог вздохнуть или закричать, он только дернулся изо всех силы, слепо попытался схватиться руками за Псаря, и пальцы сомкнулись на холодной стальной рукояти клинка в ножнах на поясе Псаря. Хрипя и едва не теряя сознание от боли, он потянул на себя, выхватывая его из ножен, а затем ударил Псаря куда-то в грудь, и хватка на глотке сразу разжалась. Он успел вдохнуть воздух, сделав всего один вдох, и в следующий миг тяжелый кулак ударил его в поддых. Мирван резко сложился пополам от боли, зарядив головой Псарю в плечо. Рука дернула за рукоять, которую он до сих пор сжимал, выворачивая, проворачивая в ране сталь, и отвратительный взвизг, будто слышимый на грани слуха писк летучей мыши, над его головой едва не разорвал ему барабанные перепонки. Псарь толкнул его, Мирван с криком заскользил в сторону, изо всех сил налегая на рукоять ножа, а второй рукой кое-как цепляясь за сиденье. Псарь толкнул еще раз, но уже слабее, его рука попыталась ударить Мирвана, зацепить его, но сползла мимо. Только тогда Мирван сориентировался и разглядел, что происходит, одновременно с этим вскрикнув от изумления – его рука с ножом ударила Псарю точно в грудь, аккурат в районе сердца, и, судя по тому, что сейчас он слабел и умирал, какое-никакое сердце у этой твари все-таки было. Псарь откинулся назад и вбок, начиная сползать в сторону. Мирван вдруг очень отчетливо увидел, что поводья лошадей намотаны на его запястье, и успел сориентироваться в последний миг, когда тело уже падало с козел. Упав плашмя на грудь, он изо всех сил вцепился в Псаря, удерживая его вместе с поводьями на весу. Рывок был такой силы, что у него чуть руки из плеч не вылетели, и только колени, зацепившиеся за другой конец козел, спасли Мирвана, не дав ему рухнуть следом за Псарем. Он закричал от натуги, чувствуя, как бьется о снег внизу тело Псаря, которое он держал, как сползают его собственные пальцы со скользких латных наручей на кожаные постромки, обмотанные вокруг запястий мертвеца, вцепился изо всех сил в эти постромки. С хрустом разломились кости рухнувшего куда-то на землю в снег Псаря, а в руках Мирвана остались поводья с оторванным запястьем в латной перчатке. Из раны в лицо хлынул трупный дух, и он закашлялся, корчась, болтаясь, будто мешок с сеном поперек козел и с трудом удерживая поводья кареты. Хвала Создателю, твари эти были сделаны из праха, и прочности в их телах было так мало! Выдохнув и услышав в этом выдохе собственный нервный крик, Мирван кое-как заскребся на козлах, пытаясь выровняться и сесть. Пару раз чуть не рухнув следом за Псарем, он все-таки выпрямился, а затем принялся лихорадочно выпутывать запястье Псаря из постромков. Отбросив и его прочь, Мирван изо всех сил потянул на себя поводья, пытаясь остановить карету. Только ничего не произошло. Лошади понесли. *** Теперь открыть проход за Грань было так легко – куда легче, чем Эвари делала это раньше. Для этого не понадобилось создавать сложнейший рисунок, множество раз выворачивая его снова и снова. Нет, она просто увидела перед собой то, как энергетические нити сплетались в узор реальности, а затем раздвинула их в стороны, освобождая для себя место, чтобы шагнуть на ту сторону проявленного. Или провалиться в него, будто в глубокие воды реки – и то, и другое сравнения дополняли друг друга, демонстрируя обе грани одной реальности произошедшего с ней. Источники бесновались внутри нее. Это походило на бескрайнее бездонное море, волны которого вздымались насквозь прямо через ее существо, поднимая белые пушистые гребни блаженства выше ее головы, закручивая ее в золотистый водоворот спиралевидного движения, состоящего из мириадов песчинок восторга. Она была всем, распахнутая настежь, открытая и неуязвимая, потому что ничего не существовало по ту сторону всего, а значит, ничего не становилось для нее противоречием. И при этом каким-то чудом она все еще умудрялась оставаться самой собой, видеть собственными глазами, чувствовать собственным телом. Звука здесь не было, только ощущения тела, только образы, и Эва наблюдала их с интересом, застыв на бесконечное мгновение по ту сторону Грани материального и тонкого мира. Серое небо, серая земля под ногами, смутная темная полоса деревьев между ними, расплывчатый черный силуэт кареты, движущейся через пространство так медленно, будто мчался через вату или мед, а не через обычный воздух. Эва видела Мирвана, который дрался на козлах с Псарем, двигаясь так же медленно, как и все остальное, видела двух женщин, что падали вниз с неба на двух всадников, скачущих параллельно карете и держащих в руках какие-то длинные серебристые поводки, уходящие в окна кареты. А еще видела радупов-всадников, пока еще находящихся по ту сторону Грани, в своих физических телах. Это выглядело так странно. Казалось, их тела в материи удерживали только доспехи – тяжелые железные клетки для сгустков тьмы, что пульсировала по ту сторону плоти, наполняя пустую форму переливчатым смоляным дымом. И Эвари видела их будто через мутное стекло – так выглядело все, что находилось в мире материи, отсюда, из мира Теней. Она повернула голову, больше из любопытства, чем из необходимости, глядя на отшельников, что пошли сюда вместе с ней. Их тел она не видела, только нестерпимо сияющие для глаз сгустки серого света, переливающегося всеми оттенками от белоснежного до смоляного, соединенные с ней такого же цвета шнурами, по которым к ним текла энергия Источников. Она вновь обернула голову в сторону всадников на конях и беззвучно вскрикнула от неожиданности. Их тела по ту сторону Грани все так же медленно двигались вперед, но смоляной дым из них вытек сюда, по эту сторону Грани, обрел очертания высоких темных фигур, иссушенных и вытянутых. Руки и ноги у них были непропорционально длинными, а суставы на них шишковидными и раздутыми, будто от болезни, головы – маленькими и уродливыми с одним большим открытым глазом во лбу, почти как у Своры. Каждого такого дымного двойника с его телом соединяла тонкая ниточка черной связи, идущая от него прямо в пустой доспех верхом на медленно движущемся вперед коне. Один из них поймал ее взгляд, и на Эвари обрушился удар. Прочные будто сталь и острые как бритва нити ударили в нее, обволакивая со всех сторон в один черный кокон, причем на конце каждой из нитей имелось жало, тонкое, как игла. За мгновение до того, как они вонзились в нее, Эвари поняла, что именно так эти твари и иссушивали, выпивали своих жертв, будто ядовитые насекомые, выбрасывающие тонкие щупальца, и что если эти нити коснутся ее, ей конец. Но неуязвимость Источников при этом никуда не делась внутри нее, как никуда не исчезло ощущение ее слитости с окружающим, даже наоборот, стало как будто больше. Эти нити, что были направлены на нее, на самом деле были всего лишь частью всего остального узора, точно такой же, как воздух, ее тело, камни под ногами или ощущение восторга внутри, и раз она была всем, значит, она была и ими тоже. Сама не понимая, как, она подалась навстречу этим щупальцам и вошла в них, став их частью, слившись с ними и приняв их в себя ровно настолько же, насколько они впустили ее внутрь себя. Опасность исчезла в тот же миг, как и возникла, никакого удара не произошло. Эвари просто соединилась в одно с радупом, что застыл напротив нее, переполненный смятением – это слово было наиболее подходящим к тому, что сейчас испытывало это искалеченное, едва ли живое существо, в котором от разумного и сознательного остался разве что взгляд, способный видеть сквозь пространство и воспринимать информацию. Эвари сощурилась, разглядывая его, поразительно спокойная сейчас, распахнутая и открытая едва ли не настолько же, насколько она открывалась камню во время его Песни. Может, виной тому были Источники в ней, может, Мирван, к присутствию которого в себе она успела привыкнуть, может ее собственное физическое присутствие за Гранью, когда все вокруг ощущалось куда менее реально существующим, нежели она сама, а потому и куда менее опасным, но страха она не испытывала совсем. Только напряжение контакта и осознания, что происходили в ней вспышками молний, раскрываясь одно за другим. Это существо перед ней лишилось всех способностей восприятия, что было у живых, оставив себе одну единственную – власть воли, ту самую власть, что существовала по эту сторону Грани, безграничная и неостановимая. Эта Воля сминала и подчиняла себе тонких существ, заставляя их соблюдать закон и действовать, как им было приказано. Подчиняла она себе и живых существ по ту сторону Грани, высасывая из них все силы к сопротивлению и благодаря этому усиливаясь. Но она ничего не могла сделать с живым существом, которое вошло за Грань во плоти. Два разных паттерна действия накладывались один на другой и нивелировали друг друга. А почему? Потому что Эвари отказалась подчиняться. Она вдруг засмеялась, хоть и не слышала собственного хохота, лишь ощущала его, засмеялась от глупости и простоты этого открытия, от легкости способа, которым их можно было одолеть. Им просто нужно было сказать – нет! Просто нужно было отказать! И она отказала. Сделав это существо своей частью и пустив его в себя, она отказала ему в существовании. Черный сгусток дрогнул, а затем мягко растворился в пространстве, рассеялся, будто его и не было. Взгляд Эвари скользнул дальше – на истаявшую нить его связи с телом и пустой железный доспех, который медленно-медленно опрокидывался из седла, чтобы рухнуть с него на землю. Так просто! Это было так просто! Ликование переполнило всю ее, захлестывая под самое горло. Она обернулась в сторону, туда, где справа от нее все пространство за Гранью тонуло в ослепительных вспышках энергии Источников. Там в полной тишине сражались с радупами отшельники, швыряя в них всю мощь Источников, принимая на себя ответные удары черных заостренных нитей. Энергетические рисунки выглядели так странно здесь – в мире, который они создавали, но который при этом был совершенно для них не предназначен. Жгуты энергии выглядели толще и материальнее людей, с рук которых они срывались, пространство дрожало вокруг них расступаясь в стороны. Столбы жидкого огня прожигали саму материю этого мира, заставляя ее плавиться и течь каплями ртути, ветер разрывал ее на части, разметывал в стороны, дух пронзал сияющий стрелой, вода пропитывала, а земля разрушала, заставляя рассыпаться каменными крошевом, раздавленным под тяжестью сапога. Отшельники сгрудились рядом, почти что соприкасаясь плечами, воздев над собой прозрачную защитную стену, в которую, будто черные пиявки, впивались одна за одной тонкие нити, выбрасываемые черными тварями. Дымные фигуры обступили их со всех сторон, окружили и теперь расстреливали этими черными пиявками, затягивая ими защитный купол, как паук затягивал в кокон несчастную жертву. Один из них вдруг вырвался вперед и ударился о купол, рассыпаясь, расползаясь по нему масляно-черным пятном, затягивая всю поверхность, вбирая ее в себя и пожирая. То же самое происходило и с потоками энергий, которые обрушивали на дымные фигуры отшельники – радупы впитывали их, разбухая, будто напившиеся крови клещи. И чем больше пили, тем жирнее становились. Эвари не могла крикнуть, чтобы привлечь к себе их внимание, чтобы отвлечь их от отшельников – здесь не было звука для этого. Но она могла сама слиться с ними, приняв их в себя точно так же, как приняла за мгновение до этого их собрата. Мгновение сомнения еще мелькнуло в ее голове: их куда больше, не один, как в самом начале, а девять, и справиться с ними будет тяжелее, но у нее не было времени думать – радупы уже почти дожрали защитную сферу над отшельниками. Она потянулась к ним, устанавливая с ними контакт так же, как до этого устанавливала контакт с тем первым, принимая их в себя как часть окружающего пространства, которая не могла ей повредить. Первый попался, перестав набрасываться на защитную сферу, за ним еще двое. Но сейчас это было сложнее, не так, как с тем, первым. Радупы стали больше, напившись энергии Источников, которую в них кидали отшельники, более плотными, более сильными. Эвари чувствовала их иначе, чем того, первого – они не растворялись в ней, как он, они скорее влипали в ее сознание, будто муха в паутину, застревая в нем, но не растворяясь, все еще имея силы на то, чтобы вырваться. И уничтожить их она не могла. Еще один радуп влип следом за первыми, за ним еще и еще. Эвари вдруг поняла, что не может пошевелиться. Она просто повисла в воздухе, соединенная с ними жгутами сознания, но при этом и распятая ими, словно ее растянули за руки и за ноги, и ровно так же, как они больше не могли дернуться в сторону и что-либо сделать за границами ее воли, точно так же не могла сделать ничего и она. Сейчас она держала семерых, а еще двое набрасывались на сферу с отшельниками, которая наконец-то перестала темнеть и уменьшаться. Тот радуп, что обволок ее, стек назад, вновь приняв человекообразную форму, и теперь они вдвоем с его собратом просто медленно кружили вокруг защитной сферы, сжирая потоки энергии, которые кидали в них отшельники по ту сторону, и становясь все жирнее, все мощнее и толще. Эвари вдруг с потрясающей ясностью поняла, что происходило прямо сейчас. Через нее как через Фаишаль отшельники поили безграничной энергией Источников радупов, отчего те становились только сильнее. А это означало, что совершенно бессмысленно было ей сейчас удерживать их. Чем больше они пили, тем сильнее становились. Сейчас между ними установилось равновесие силы, но как только те двое присоединятся к своим товарищам, или просто нападут на Эвари, ей по-настоящему и бесповоротно придет конец. Нужно было что-то делать и делать это очень быстро.