Meet death blindly

— Так значит вы художница? Такое простое умозаключение вызвало на губах девушки лёгкую, едва заметную улыбку. Они сидели в баре, название которого было весьма далеко от романтичного. «Ye Olde Mitre» – старый лондонский паб, основанный в первой половине шестнадцотого века. Майкрофт не был любителем подобных мест, он вообще не понимал всей той шумихи, которую люди создавали вокруг них. Но ради своей спутницы, промокшей насквозь под дождём, он решил сделать исключение и именно поэтому сейчас был вынужден терпеть общество пьяных, развесёлых посредственностей за соседними столами. — Художник-реставратор, если быть точнее, — Джун улыбнулась, сделав глоток виски. — Я с детства мечтала связать свою жизнь с искусством, всегда любила живопись. Особенно старые холсты, времен династии Тюдоров или Стюартов. — Это неудивительно, — мужчина хмыкнул. — Такие картины в современном искусстве большая редкость. Наверняка музеи платят вам огромные деньги за их восстановление. В словах Холмса не было ни единого намёка на насмешку, но вот в его голосе девушка услышала иронию. Лёгкую, едва уловимую, плавно пересекающую грань сарказма. С манерой общения Майкрофта она была знакома лишь по страницам досье, и в них не разу не упоминалось о том, что её собеседник обладает такой неутолимой тягой к язвительности. Вероятно, это была защитная реакция, отработанная в течение долгих лет службы, но уступать ему в этой нелепой игре слов она не собиралась. — Для искусства, мистер Майкрофт, не существует такого понятия, как цена, — невозмутимо заметила девушка. — Но я ценю иронию, так что ваши слова меня ничуть не задевают. — Отрадно слышать, а то я уж было подумал, что ошибся на счёт вас, — ответил Майкрофт, усмехнувшись. — Ошиблись на счёт меня? — Джун вопросительно вскинула бровь. — Вы что же, уже успели сделать обо мне выводы? — Для этого нужно не так много времени, как вы думаете. Достаточно пары минут, чтобы понять, что за человек находится перед вами. — И какие же мысли посетили вас, когда вы впервые увидели меня? Джун выжидающе вскинула бровь, и по её взгляду Холмс понял, что от своего вопроса она отступать не намерена. Осознание того, что он оказался в западне собственного произведения, настигло его не сразу. Лишь только когда затянувшееся молчание начало давить на черепную коробку, мужчина понял, что просто так от ответа он уйти не сможет. — Вы... Весьма привлекательны, — выдержав паузу, неуверенно начал он. — Обладаете очарованием, необыкновенной проницательностью и, как выяснилось сегодня, ещё и даром убеждения. Ваш интеллект определённо возвышается над многими здешними умами, и если бы не ваша излишняя чувствительность, он бы мог вам помочь добиться небывалых высот в различных областях. Также вам присуща некая бестактность, из-за которой люди порой могут подумать, что вы... — Излишняя чувствительность и бестактность? — переспросила девушка, не дослушав. — Не будете ли вы любезны прояснить мне этот момент, мистер Майкрофт? Кажется, я не совсем понимаю суть ваших слов. Джун ожидала несуразных оправданий, очередных насмешек с его стороны, но не получила из этого ничего, кроме улыбки. Искренней, без капли ехидства или же снисхождения. Его откровенно забавляло её замешательство и попытки понять то, что по его мнению для неё казалось недосягаемым. Холмс подался вперёд, внимательно посмотрев девушке в глаза. — В нашу первую встречу, мисс Джун, вы заметили, что я нуждаюсь в поддержке. Скажите пожалуйста, как вы это поняли? — Я... Я не знаю. Я просто почувствовала это и всё. Возможно, это было что-то вроде интуиции, голоса разума. — Эмпатия – это далеко не то же самое, что и интуиция, Джун. Вы ощутили моё переживание и осознанно посочувствовали ему. Как думаете, насколько восприимчивым должен быть человек, чтобы почувствовать чужую боль? — Полагаю, излишне восприимчивым, — тихо проговорила она, начиная понимать ход его рассуждений. — Именно, — Холмс вновь улыбнулся. — А также вопиюще бестактным, чтобы озвучить свои мысли вслух. Он потянулся к карману пальто и через миг вытащил оттуда зажигалку, в которой Джун моментально узнала свою. Пазл, сложившийся в её голове, наконец дал ей понять, к чему вообще был весь этот разговор про сантименты. Таким образом Холмс пытался оправдать самого себя и свой недавний поступок, касающийся принятия её небольшого подарка. Как будто было что-то постыдное в том, что он принял от неё такую сущую безделицу. «Для него, видимо, да», – подумала девушка, невольно улыбнувшись. — Сентиментальность является неотъемлемой частью нашей жизни, — произнёс Майкрофт, словно прочитав её мысли. — От неё невозможно избавиться, и порой её проявления кажутся нам чем-то сродни слабоволию. Что ж, отчасти это так. Но она свойственна каждому из нас, и даже, как выяснилось, мне. Чему я, прошу заметить, совершенно не рад. — Так уж и не рады? — девушка кокетливо склонила голову набок, заставив Майкрофта закатить глаза. — Если только чуть-чуть. В конце концов, если бы не моя сентиментальность и расположение к вам меня бы тут не было, — он смерил посетителей взглядом, не выражающим ничего, кроме презрения. — Терпеть не могу общественные места вроде этой забегаловки. — Вы могли бы сразу сказать мне об этом, — заметила Джун без улыбки. — И мы бы подыскали что-то подходящие вашему статусу. — Хм, мог бы, — согласился Холмс. — Но вы так обворожительно дрожали от холода, что я решил не испытывать ваше терпение. Вдобавок к этому, наша беседа явно затянулась, и из-за этого я пропустил очень важное собрание на работе. Было бы лучше, если бы никто из моих коллег не видел, как я в своё рабочее время сижу в каком-нибудь ресторане и болтаю с красивой умной девушкой о разнообразии человеческих факторов. Последние слова словно были брошены невзначай, но именно они оставили в разуме Джун отпечаток. Из её личных заметок о Холмсе-старшем можно было сделать несколько выводов; он педантичен, пунткуален, чопорен, а ещё чрезмерно компетентен. Его работа была его единственной страстью, и чтобы пренебречь ею ему требовался весомый повод, вроде дел, касающихся его семьи, или же... Внезапная догадка поразила девушку своей очевидностью и простотой. Подобное нельзя было вообразить наяву, но она решила рискнуть, просчитав, как минимум, половину возможностей оказаться неправой. Предлогом для недобросовестного выполнения обязанностей со стороны мистера Холмса стал всего-навсего обычный человеческий фактор – симпатия. Чувство устойчивой эмоциональной предрасположенности к ней не позволило ему пойти против самого себя и именно оно подтолкнуло его в её сети. Пускай Майкрофт этого ещё и не осознавал, но он крепко увяз в паутине, сотканной из нитей собственных сомнений. — Я рада, что не ошиблась на счёт вас, — внезапно выдала она, заставив Холмса вопросительно вскинуть бровь. — Не ошиблись в чём? — В вашей подлинной натуре. Вы не тот, кем кажитесь, мистер Майкрофт. Вы не бесчувственный и уж тем более не бездушный. Вы прячетесь за маской равнодушия лишь потому, что вас привыкли видеть таким: холодным, бессердечным, закоснелым. На самом же деле так вы стремитесь заполнить пустоту в душе, которую порождает ваше одиночество. Её слова, брошенные в воздух с такой лёгкостью, заставили мужчину усомниться в совершенстве своего слуха. Ему не могло показаться этого. Она действительно только что озвучила вслух то, о чём он порой задумывался сам, оставаясь наедине с долгими, безрадостными раздумьями. Одиночество – тяжкое бремя, но он готов был нести его и дальше, если это могло гарантировать Англии заслуженный мир и процветание. Холмс смирился с мыслью о том, что ни один человек не мог быть близок ему по духу, не мог быть равным по уму, но эта женщина... Она словно специально сбивала его с толку, заставляя сомневаться в убеждениях, не требующих опровержения. Просто невероятно! Один из самых великих разумов страны не мог противостоять особе, чей голос и возможности явно уступали по значительности его влиянию и власти. Абсурд! — Спешу вас разочаровать, моя дорогая, — Майкрофт ухмыльнулся, снизойдя до фамильярностей. — Я на самом деле такой, как обо мне говорят и думают. Я презираю и гнушаюсь любых проявлений чувств, эмоций и прочих слабостей, которые разлагают человеческий разум. Одиночество – мой удел. Бессмысленно приписывать моим качествам фривольный контекст, я – не выходец из толпы заурядностей и никогда им не был. Дискуссия здесь не уместна, как и ваши безосновательные догадки. Каждое слово своей громкой речи мужчина говорил, глядя девушке прямо в глаза. Он надеялся, что его тон и доводы смогут пробиться за завесу её суждений, заставят осознать поражение, отступиться от собственных выводов, в конце концов, но нет – Джун не унималась. — Поэтому вы, едва выпадет шанс, язвите и иронизируете? Боитесь, что кто-то сможет разглядеть вашу истинную суть? — Вам нужно поработать над чувством такта. — А вам нужно признаться самому себе, что вы – человек из плоти и крови, способный на эмоции и, тем более, чувства. Девушка упрямо скрестила на груди руки, не желая отступать от своего. Майкрофта одолевали смешанные чувства. С одной стороны её бесцеремонность его возмущала, с другой – как ни странно – восхищала. Во всей Англии не нашлось бы и дюжины людей, отважившихся сказать ему правду о нём самом. Но эта женщина... Она не была похожа на остальных. Идеальное сочетание ума и сердца позволяло ей видеть то, в чём ни он, ни его брат не смыслили от слова совсем – человеческую натуру. Несовершенство людской жизни, невозможность полагаться на здравый смысл, предпочитая ему волю чувств – загадки, которые никогда не поддавались работе его ума. Возможно, для них он был слишком высокомерным, пытался сконцентрироваться на чём-то более важном и именно поэтому упускал их истинную суть. Видел, но не наблюдал. В отличие от неё... Майкрофт украдкой взглянул на свою собеседницу, решив для себя, что в её словах есть своя доля правды. Наигранное прекраснодушие встречается довольно часто, чуть ли не на каждом шагу. Правда же, пускай и не самая приятная, гораздо реже, и от того её ценность в глазах смотрящих возрастает. Стоило прекратить этот нелепый конфликт прямо сейчас, пока он не перерос в нечто большее, о чём Холмс знать не хотел. В конце концов, хороший собеседник — это величайшая роскошь, недоступная большинству существ, родившихся под этим небом. Стоило ли самолично отказываться от неё, зная, что среди аквариумных рыбок ему вряд ли удастся найти хоть кого-то, отдалённо похожего на неё? Майкрофт решил, что нет. — Стало быть, откровенностью за откровенность? — спросил он, поставив пустой стакан на барную стойку. — Не боитесь ошибиться в собственных суждениях? — Раз на раз не приходится, — Джун пожала плечами. — Мы делаем выводы и в девяти из десяти случаях оказываемся не правы. Это теория вероятности, не более того. — Самый бесполезный раздел математики, — бесстрастно констатировал Холмс. — К слову, в неё я не верю также, как и в совпадения. — Я знаю. Просто сказала, чтобы поразить вас своими знаниями в прикладной математике. Думала, что смогу сумничать, но... Не вышло. Джун досадливо сморщила нос, и Майкрофт невольно улыбнулся её непосредственности. Она напоминала ему Шерлока. Столь же прямолинейна, эмоциональна и умна, но – в отличие от его сумасбродного братца – не так бестактна, пожалуй... Или же он просто этого не видит, будучи ослеплённым совершенно не свойственной ему благосклонностью. Холмс украдкой взглянул на её плащ, висевший неподалёку на вешалке, а после, как ни в чём не бывало, вновь перевёл взгляд на неё. — Согрелись? — Кажется, да. — Тогда я отвезу вас домой, — Холмс кинул перед барменом несколько купюр. — Если вы, разумеется, не против. — Сомневаюсь, что у меня есть выбор, — с улыбкой ответила ему девушка. — Формально есть, но... — мужчина замолчал, подбирая слова. — Я бы предпочёл продлить наше знакомство хотя бы ещё на полчаса. Вы не против, мисс Джун? В ответ она лишь улыбнулась ещё шире и, сняв с вешалки свой плащ, негромко произнесла; — Вовсе нет, мистер Майкрофт. Я буду только польщена.