Проект Э.Р.И.К.

— Что ты сказал Баттерсу? Как и всегда, Вэнди переходит строго к сути. Её руки сжимают больничное одеяло, которым накрыто тело Стэна. Медицинские аппараты ритмично пиликают. Они тихие. Постоянное жужжание. Грудь Стэна поднимается и опускается вместе работой аппаратов. Окно закрыто. Кажется, оно не открывается. А если бы и открывалось, Кайлу бы не хотелось видеть его распахнутым. На улице холодно. Стэн может замёрзнуть. Стэн заслуживает чего-то лучше этого. Стэн заслуживает участи лучше, чем лежать в постели, замёрзший, не имея возможности пошевелиться, сказать слово или намекнуть на то, что ему неудобно. Вэнди поднимается со стула, стоящего у койки Стэна. Её сжатые в кулаки пальцы отпускают одеяло. Оно покрыто складками там, где девушка его держала. Бледное, бесцветное одеяло. — Ответь мне, Кайл, — говорит она. Тон резкий; в горле у неё будто застрял ком. Она злится. — Что ты сказал Баттерсу? — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Кайл. Он делает шаг вперёд, не обращая внимания на напряжение, демонстрируемое языком тела Вэнди. Она хочет, чтобы он держался на расстоянии. Она хочет, чтобы он ушёл. Она хочет, чтобы он ушёл и никогда не возвращался. Забавно, но Кайл её не винит. — Что я имею в виду? — шипит девушка риторический вопрос, если это вообще вопрос. — Он замолк, Кайл. Слышишь меня? Он молчит, более того, Баттерс ведёт себя безучастно, а это так на него не похоже, что я даже описать не могу… Звук. Она издаёт его, звук. Глубоко в горле, он липнет к его стенкам, как наждачная бумага. Он сдавливает его. От него Кайлу становится нехорошо. Её лицо краснеет. Её взгляд становится колючим. Затем её глаза расслабляются. Они наполняются влагой, пока не становятся похожи на лужицы, и даже больше того. Дождевые тучи. Кайл глядит наружу, на чистое небо, на опускающееся за горизонт солнце. Как смеет. Как, блять, смеет… — Он становится таким же, каким был Крэйг! — кричит Вэнди. …небо быть чистым… — Был? — желудок Кайла окутывает льдом. Зрительный контакт, которого он старательно избегал, кажется идиотизмом; он поднимает взгляд и встречается с её глазами. — Его арестовали, идиот, — говорит Вэнди. — В пятницу его арестовали. Кайл должен был знать? Конечно, должен, так ведь? Учитывая тот факт, что он едва не задушил Крэйга до смерти, и то странное взаимодействие, которое у них было в ту самую пятницу, когда Крэйга арестовали, Кайл должен был узнать. Каким-то образом. Они живут в одном районе, всего святого ради. Кенни знаком с Крэйгом. Может, они даже друзья. — Я не… — Знаю, — перебивает Вэнди. — Я знаю, что ты не знал, потому что ты настолько эгоист, что не можешь даже взглянуть вокруг себя, Бога ради, Кайл. — Я… — Где ты был? — спрашивает Вэнди. Кайл видит, как её покидает ярость; он видит, как её плечи оседают и появляется сутулость. Он видит, как её отпускает. Он видит, как она обнимает себя. Её голос угрюмый, враждебный, и когда девушка снова обращает на него взгляд, глаза эти мрачны. — Когда у Стэна была передозировка, где ты был?

Где я был? На баскетбольной площадке.

Снова возникает чувство вины. Оно его съедает. Плоть на его костях, кожа на теле, всё это исчезнет. Он берёт себя за запястье и сжимает его, чувствует жжение от собственных ногтей, игнорирует тот факт, что кости упираются в ладонь. — А где была ты? — спрашивает он в ответ. Грудь изнутри обдаёт жаром. — Где, блять, была ты? — Откуда мне было знать, что его извинения были прощанием? — огрызается девушка. — Откуда я должна была знать, что он говорил не обо мне? Когда я сказала: «Я буду по тебе скучать», а он сказал: «Я тоже» — откуда мне было знать, что он говорил это о себе? — А мне откуда было знать, что он имел в виду, когда говорил «прощай»? — Кайл срывается в ответ, но, как только он это произнёс, его будто прошибает током. Как он мог не понять? Стэн заслуживает лучшего, нежели прощаться со всеми, когда они этого даже заметить не могут. И Стэн заслуживается куда большего, нежели чувствовать себя так одиноко, что его единственным вариантом становится суицид. И Стэн заслуживает большего, чем зависимость. И Стэн заслуживает намного больше, чем у него было. — О Боже, — выдыхает Кайл, его голос низкий и хриплый. Щёки горят, как и глаза. — О Боже, что мы наделали? — Ничего! — голос Вэнди дрожит. Она взмахивает рукой, указывая за себя. Отсылка. На прошлое. На то, что никогда не изменится. — Мы ничего не сделали, Кайл, в этом и смысл! Мы ничего не сделали, и это его убило! Её лицо напрягается, когда девушка всхлипывает. — Это его убило, это его убило, убило парня, которого я люблю, — шепчет Вэнди. Она проводит дрожащими жилистыми пальцами по волосам, которые на её голове будто не к месту. Слёзы стекают по щекам и капают с подбородка. Кайл наблюдает за тем, как они падают на пол. — Вэнди, мы не можем быть уверены, что он умер. — Можем! — вскрикивает девушка, её лицо становится ярко красным от злости. Она дышит рвано, как будто трахея пытается закрыться, не дав её телу кислорода. Из неё вырывается единственный нервный скулёж. — У него передоз, Кайл! Он пробыл в коме чёртову неделю и едва шевельнулся! Если он очнётся, то всё равно не будет в порядке! Не будет! Он будет слабоумным, Кайл, он будет грёбаным слабоумным, и я… Вэнди вздыхает, прикрывая рот. — Я не хочу его таким видеть, — произносит она, голос приглушён ладонью. — Это делает меня плохим человеком? Я не хочу видеть, как мой умный парень опускается в развитии до уровня пятилетнего ребёнка, это делает меня эгоисткой? И это только если он очнётся. Если, Кайл, если, потому что, скорее всего, он так и не проснётся! Комната погружается в тишину, не считая жужжания аппаратов и влажных всхлипов рыдающей Вэнди. — Он был таким хорошим, — стенает девушка на грани гипервентиляции. Дыхание прерывается между словами. — Он был таким хорошим, он был таким хорошим, он был таким хорошим… Она садится обратно. Она всё ещё плачет; всё ещё всхлипывает и хнычет; всё ещё слишком тяжело дышит, слишком часто, далеко от нормального; но она ничего больше не говорит. Сжав правую руку Стэна между своих ладоней, Вэнди горюет молча.