Проект Э.Р.И.К.

Тело Кайла двигается на автомате, поворачиваясь как раз достаточно, чтобы достать до замка и вставить в него ключ. Даже поворачивая его и дожидаясь щелчка, краем глаза он следит за Эриком. Кайл вытаскивает ключ и дёргает дверную ручку, заходя внутрь. Он убирает ключ в карман. Стучит. Его сердце лихорадочно стучит в груди, приток крови по венам издаёт громкий шёпот в ушах. Он не может сделать глубокий вдох, а туннельное зрение превращается в широкоэкранное. С рукой, всё ещё крепко держащейся за дверную ручку, Кайл снимает рюкзак и ставит его рядом с вешалкой. Он стоит в шаге от порога и ждёт, пока что-нибудь сдвинется с места. Или случится. Что угодно. Но ничего не происходит. Кайл разворачивается и отпускает ручку только для того, чтобы схватиться за неё другой рукой. Эрик всего на волосок ближе, стоит сразу за порогом дома Брофловски. Руки всё так же в карманах, а взгляд устремлён на Кайла. Смотрит на него. Наблюдает за ним. Ждёт чего-то, хотя Кайл даже представить себе не может чего. — Ну? — спрашивает Эрик, в голосе ожидание каких-то действий. — Не пригласишь меня внутрь? Тошнота подскакивает от живота к груди. Тело Кайла качается с каждым ударом сердца, но это покачивание столь минимально, что его практически нет. Он чувствует его больше всего остального, бьющееся в грудной клетке и заставляющее холодный пот покрыть кожу. Он делает вдох. Шёпот. — Заходи. Эрик заходит. Более того, он вытаскивает руки из карманов, берёт Кайла за плечи и шагает вперёд, вынуждая его вслепую пятиться назад. Эрик пинает ногой входную дверь, и та с хлопком закрывается. Пульс Кайла ускоряется, но дыхание неведомым образом остаётся тихим и размеренным. Глаза округляются, и мальчик почти запутывается в собственных ногах, пока Эрик продолжает толкать его назад. Толкает, толкает и толкает, пока Кайл не натыкается задними сторонами голеней на кофейный столик. — Ты же рассказал ему, да? — Картман говорит так быстро, почти неслышно. Кайл мотает головой. — Я никому не говорил, — выпаливает он. — Я никому не говорил, клянусь, я никому не говорил. — Заткнись. Ты рассказал ему, ты рассказал Кенни, я знаю, что ты ему рассказал. — Я не рассказывал Кенни… — Эрик сильнее сжимает чужую руку, впиваясь вглубь порезов большим пальцем и кончиками остальных. Даже сквозь три слоя предплечье ошпаривает холодная боль. Непроизвольный стон боли вырывается у Кайла из горла, и ему удаётся вырвать руки из хватки Эрика. Необъяснимо, но этот порыв, этот всплеск адреналина и боевого инстинкта накатывает на парня, и он рявкает: — Ничего я ему не рассказывал! Хотел, но не стал, а теперь отъебись! Уверенность в голосе Кайла, кажется, удовлетворяет картмановскую жажду мести, в каком бы ебанутом смысле ни было использовано это слово. Сердцебиение Брофловски отказывается успокаиваться. Оно уже так долго бешено бьётся. Кайл даже его больше не чувствует. Хватка Эрика соскальзывает с предплечий до запястий. Уже не так больно, но всё ещё бесконечно неприятно. И становится тихо. Гостиная наполняется одними лишь дыханием Эрика и стуком крови в ушах у Кайла. — Ты ему не рассказал, — наконец подводит итог Эрик, как будто осознавая свою безопасность. Кайл сглатывает, после чего утвердительно кивает. В этот же момент давление на запястьях ослабевает, а после и вовсе исчезает. Эрик делает шаг назад и смеётся. Искренне, буквально смеётся от облегчения. — Господи, Кайл, ну и заставил же ты меня поволноваться, не делай так больше. Кайл молчит. Он потирает свои запястья, чтобы убрать с них ощущение такого крепкого сдавливания. — Так вот… — Эрик смолкает, и вдруг становится неловко. Как будто они случайные знакомые, а не люди, знающие друг друга всю свою жизнь. Как будто Эрик не рушит жизнь Кайла с каждой минутой всё больше и больше. Как будто всё нормально, и Кайл позвал Эрика в гости или же наоборот, и вдруг становится неважно, в чьём доме они находятся. — Ты дома один? — Да, — отвечает Кайл. Папа, вероятно, повёз Айка к доктору. Внутри так тихо, не может быть, чтобы тут был кто-то ещё. На диване осталось одеяло, под которым спал Айк. Кайл смотрит на Эрика, изучает язык его тела. Кайл наблюдает за тем, как Эрик вытирает ладони о бока своей спортивной куртки, как он задумчиво поджимает губы, как оглядывает гостиную, как будто никогда раньше здесь не был. Кстати об Айке… Кайл сглатывает. — Что ты делаешь? Эрик не устраивает свой обычный спектакль. На секунду он сильнее поджимает губы, однако быстро исправляется, произнося: — О чём ты? — Что ты делаешь? — повторяет Кайл, при возможности не желая выдавать ещё какую-либо информацию. На случай, если Эрик не знает о состоянии Айка. Кайл бы предпочёл не быть тем, кто ему о нём расскажет. Эрик молчит, бросая взгляд на лестницу, изучая потолок, как будто в мире нет ничего интересней. Кайл не может удержаться и не прикрикнуть. — Какого хрена ты делаешь? — Ай-ай, потише, — Эрик помахивает кистью вверх-вниз. — Ты о своём сопливом братце? — Так это всё-таки твоих рук дело, — лицо Кайла вспыхивает. Он отпускает свои предплечья и делает шаг вперёд, обвинительно указывая пальцем на Эрика. — Что ты с ним делаешь, говнюк? Что ты делаешь с моим… Картман стискивает зубы, и это единственный намёк на то, что сейчас что-то произойдет, после чего запястья Кайла снова перехватывают прямо в воздухе. Он сглатывает, лишь давясь собственной слюной. Лицо Эрика становится ближе — слишком близко для комфортного самочувствия, слишком близко для любого ощущения нейтральности. Кайл чувствует чужое дыхание на своём лице. Он чувствует запах одеколона Эрика, его пота и кондиционера, с которым мисс Картман стирает вещи. Кайл рычит. — Эрик… — Я бы на твоём месте следил за своим языком, — мычит Картман, излучая всё спокойствие мира. Он шагает вперёд, пока их грудные клетки не прижимаются друг к другу, на что не уходит много времени. Кайл инстинктивно пытается отступить, но некуда. Его выбивает из равновесия из-за того, что голени зажаты между журнальным столиком и ногами Эрика. Он почти наворачивается, но Картман отпускает его левое запястье, чтобы придержать рукой под спину. Кайл предпочёл бы упасть. — Я никогда не говорил, что как-то вредил грёбаному мальчишке…— хватка вокруг талии Кайла становится крепче. Его рука, обёрнутая вокруг парня, тёплая в самом плохом смысле. Тёплая настолько, насколько тёплое непрошеное и нежеланное прикосновение. Колючая настолько, насколько колючее нежеланное движение, как будто кожу Кайла разрывают зубцы гребня для волос. — Скажи, когда ты в последний раз видел, чтобы он ел, хмм? У Кайла сводит желудок. — Ну, божечки, Кайл, любишь же ты спешить с выводами, когда дело касается меня, да? Даже когда на самом деле я не при делах… — Картман отпускает его второе запястье и пользуется новоосвободившейся рукой, дабы погладить Кайла по щеке, вдоль его скулы и вниз по линии челюсти. Кожа Брофловски вибрирует, тикающая бомба, готовая взорваться. У Эрика глубокие тёмные глаза. Болотистые, блестящие. Его зрачки расширены сильнее, чем должны быть, на взгляд Кайла. Кайл извивается, толкает Эрика в грудь, пытается отстраниться, в итоге сталкиваясь лишь с усилившейся хваткой на талии. Другой рукой Картман прекращает играть с его лицом и вместо этого берёт за подбородок. Кайл предпринимает попытку вырваться, но Эрик сильнее него. Глаза Кайла округляются. Холодно. — Ну и как я должен тебя простить? — спрашивает Эрик мягко, практически воркуя. — Мне бы очень хотелось простить тебя, Кайл, я не хочу, чтобы ты был таким проблематичным, но я всё понимаю, это в твоих генах, с этим ничего не поделать… Уголки его рта приподнимаются в ухмылке. — Готова к своему новому заданию, Джульетта? — шепчет Эрик, дыхание у рта Кайла, горячее и плотное. Брофловски не смеет закрывать глаза. Он не смеет сглотнуть слюну. Эрик делает вдох, и, крепче придерживая Кайла за подбородок, с придыханием медленным шёпотом произносит: — Могу я сегодня быть твоим Ромео? Их губы встречаются. Это не поцелуй, Кайл никогда не назовёт это поцелуем, потому что поцелуи наполнены смыслом. Они романтичны, приятны и желанны. Этот не имеет ничего общего с любым из этих эпитетов. Это плоть против плоти, и тело Эрика против тела Кайла. Это неизбежное стискивание подбородка Кайла между указательным и большим пальцами Эрика. Это движение губ Картмана, когда он ищет интимности, которой никогда здесь не будет. Это клетка рук Эрика, в которую заключена талия Кайла так, что не дёрнешься. Это сжатие, с которым Эрик притягивает его ближе, пока их тела не оказываются прижаты друг к другу от головы до кончиков пальцев, и руки Кайла, ошеломлённые и неспособные пошевелиться, вынужденные схватиться за перед форменной куртки Эрика. Это глаза, закрытые из-за страха увидеть, что с ним делают. И это драка. Раздражение нарастает и нарастает, и нарастает, пока стремление бороться не затмевает инстинкт замереть. Кайл отклоняется назад, резко отворачивает голову и толкает Эрика с такой силы, с которой позволяют ему мышцы. Картман отпускает и отшатывается назад на шаг. Кайл не думает, прежде чем поднять руку и вмазать Эрику по лицу так сильно, как только может. Голова Картмана дёргается от шлепка. Тишина. Дыхание. Кайл едва что-то слышит. Только звон. Постоянный, дезориентирующий, однотонный звон. — Выметайся из моего дома! — рявкает Кайл, щёки горят, а глаза жжёт. Эрик полностью замирает, когда говорит: — Я тебя ненавижу. Сердце в груди Кайла пропускает удар. Эрик поднимает взгляд, глаза горят пламенем. Лицо у него ужасно красное. Эрик вдыхает воздух. — Я тебя ненавижу! — повторяет парень. — Я тебя ненавижу! Отчего-то пламя в его глазах гаснет. Эрик моргает, и огонь возвращается, теперь ещё ярче — блеск света отражается в его зрачках. Эрик громко сглатывает. — Тебя и твою идеальную родословную, тебя и твою идеальную семейку, тебя и твои маленькие идеальные традиции, увенчанные ёбаной свечой в твоей богом забытой миноре, Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Здание почти сотрясается от силы криков Эрика. Кайлу остаётся лишь смотреть. На то, как багровеют щёки Эрика. Как его руки по бокам сжимаются в кулаки и разжимаются. — Как ты не понимаешь?! — орёт Картман. — Неужели ты, блять, не понимаешь? У тебя есть всё, у тебя есть ВСЁ, У ТЕБЯ ЕСТЬ ВСЁ, А У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО! У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО, И МНЕ НУЖНО… Что-то внутри Эрика ломается. В мгновение ока его голос, который становился лишь громче, достигает пика, гремит. —… мне нужно что-нибудь! — Эрик практически хватает ртом воздух. — Мне нужна причина, мне нужна цель, мне нужно прошлое, мне нужно что-то, частью чего я могу быть! МНЕ ТОЖЕ НУЖНО СВОЁ МЕСТО! Тишину в доме нарушает лишь дыхание парня, звуки чистой ярости. Эрик сутулится, пропуская пальцы сквозь каштановые волосы и цепляясь, оттягивая пряди. — Но у меня его нет, — продолжает он. — У меня нет традиций, нет корней, у меня нет знания, откуда, блять, я взялся, кроме как из какого-то дерьмового задрипанного городишки в Небраске, Кайл, и тебе никогда не понять, как одиноко происходить из дерьмового задрипанного городишки в Небраске. Эрик поднимает взгляд. Глаза у него мёртвые. В этот момент. В эту долю момента. Кайл вспоминает Стэна в худшие его дни. Эрик рычит. — Ты идеальный еврей из Нью-Джерси, — выплёвывает Картман. Он разворачивается и выбегает из дома Кайла, захлопывая за собой входную дверь. Кайл остаётся один, шокированный до глубины души. Он ожидал реакции на своё освобождение, но… чтобы это? Что это вообще было? Это всё на самом деле произошло? Взгляд Кайла натыкается на место на ковре, оно слишком отчётливое. Глубже, чем остальная часть покрытия вокруг. Это пятно в доме, пятно в месте, где в остальном чисто. Он буравит его взглядом и раздумывает о словах Эрика. Их резкости, о том, как сильно покраснело у него лицо, как он выкрикивал их, что есть мочи. Умом Кайл понимает их смысл. Может их связать и понять, что именно пытался донести Эрик, но в то же время всё туманно и неясно. Очень быстро всё в голове путается, из-за чего парень чувствует на себе муравьёв, пытающихся пробраться ему под кожу. Он чешет запястья в попытке избавиться от ощущения, а когда это не приносит никакой пользы, трёт шею. Кожа на ощупь кажется липкой. Думается, это из-за пота. Он решает принять душ. Кайл запирает входную дверь и поднимается на второй этаж. Он берёт одежду на смену и запрыгивает в душевую кабину. Вода бьёт по коже и, по ощущениям, лишь подчёркивает то, как отвратительно себя чувствует подросток. Он трёт себя мочалкой до тех пор, пока кожа не начинает гореть (тактично избегая грубости вблизи всё ещё не зажившей раны), и выбирается из душа, только когда сердце начинает учащенно биться, а голова — кружиться. Кайл вытирается, хотя, когда дело сделано наполовину, ему приходится присесть на пол и перевести дыхание. Сделать полноценный вдох не получается. Чувствуя лёгкую тошноту, он размышляет, не стоит ли ему что-нибудь выпить. Или дело вновь в низком сахаре? Хотелось бы ему, чтобы сердце успокоилось. Кайл снова поднимается и заканчивает вытираться, а также одевается в новый комплект одежды. Приятно быть чистым даже несмотря на то, что, честно говоря, он не чувствует себя как-то иначе, чем раньше. Плечи ноют, а волосы вымокли. Он чистит зубы, чтобы избавиться от вкуса рта Эрика, и намеренно не смотрит на себя в зеркало. Выходит Кайл как раз в момент, когда открывается входная дверь. Спускаясь вниз, подросток видит, что это Айк и папа вернулись домой. Айк стряхивает с плеч портфель. После слов Эрика Кайл не может не обратить внимание на его руки. Мальчик выглядит так же, как и всегда. Кайл пытается вспомнить, когда в последний раз видел брата за едой. — С возвращением, — говорит он. Папа и Айк оборачиваются. — Привет, Кайл, как прошёл твой день? — интересуется отец. В памяти возникает кричащий на него Эрик, но Кайл отмахивается от этого воспоминания. — Скучновато, — пожимает плечами подросток. — Ходил на площадку и играл в баскетбол. — Я хочу сыграть! — вдруг воодушевляется Айк. Он улыбается. Папа выглядит немного напряжённым, когда бросается взгляд на младшего сына. — Уже поздно, и тебе нужно поесть, — говорит он. — Вам обоим нужно поесть. Айк дует щёки. — Но я хочу поиграть в баскетбол. — Мы уже наигрались, — Кайл спускается по оставшимся ступенькам и садится на диван. Айк всё ещё выглядит расстроенным. — Как прошло у врача? — Нормально, — бросает Айк. Папа так и кажется напряжённым. Ему потребовалось вдвое больше времени, чем обычно, чтобы повесить куртку на крючок. Кайл одаривает Айка взглядом, но тот, судя по всему, не собирается ничего объяснять. — Всё стандартно. Отметив про себя, что не получит ответов сейчас же, Кайл кивает и понимающе хмыкает. Он подтягивает ноги к себе на диван и натягивает кофту на кисти. Хотя парень весь покрыт тканью, ему кажется, что они могут увидеть его повязку. Айк уже знает о её существовании, но папа-то нет. Кайлу хотелось бы, чтобы так и оставалось. Под покровом, так сказать. Ха-ха. Очень смешно. Господи, Кайл ненавидит себя. — Я займусь ужином, — объявляет папа и идёт на кухню. Проходя мимо дивана, он треплет Кайла по волосам. Тот закатывает глаза. Папа исчезает за порогом кухни. Кайл берёт с журнального столика пульт. Айк усаживается рядом, когда подросток включает телевизор. Он пролистывает каналы. — Хах, кажется, в двадцать минут будут показывать «Уж лучше умереть», — подмечает Кайл. — «Уж лучше умереть»? — спрашивает Айк. — Что это? Кайл недоверчиво косится на брата. — Что значит «что это»? Это классика, Айк, а ты говоришь, что ни разу её не видел? — Я говорю, что никогда о ней не слышал. — Что ж, сейчас это изменится, — Кайл переключает канал, чтобы создать фоновый шум, пока они ждут нужный фильм, после чего откладывает пульт. — А это что за фильм? — Айк берёт пульт и жмёт на паузу. Он щурится, чтобы разобрать название. — «Настоящий гений»? — «Настоящий гений»? Сегодня что, день фильмов восьмидесятых? — Качество отстойное, — жалуется Айк. Кайл закатывает глаза. — Он был снят в восемьдесят пятом, Айк, естественно, качество отстойное. Кайл отнимает у Айка пульт и ставит на плей. Фильм продолжает идти, хотя и подвисает, чтобы поспевать за телевизионным показом. Кайл убирает пульт на столик и откидывается на спинку дивана, наблюдая за оставшимся отрывком концовки. — Погоди секунду, — говорит Айк. — «Уж лучше умереть» это тот фильм, который вы со Стэном постоянно пересматриваете? — Ага, — отзывается Кайл. — Любимый фильм восьмидесятых Стэна. Что-то в голове щёлкает. — Вот блин, — Кайл резко выпрямляется. — Будь тут, Айк, я пойду задам папе вопрос. Кайл идут на кухню, притормаживая у обеденного стола. Папа готовит курочку, нарезая её на куски. У него закатаны рукава. Наблюдать за этой картиной немного мерзко, потому что мясо курицы довольно склизкое. Кайл мотает головой. — Пап? — Да, Кайл? — мужчина не отвлекается от нарезания курицы. — Можно пригласить Стэна? — спрашивает Кайл. — По телеку идёт его любимый фильм, а мне кажется, он даже не знает. На долю секунды отец останавливается, подняв голову. В его глазах что-то мелькает, как будто он что-то знает. Он улыбается. — Конечно, зови. — Окей, спасибо, — Кайл было разворачивается, но успевает остановиться. — Ох, и можно он останется на ужин? — Если он захочет. — Здорово. Кайл выходит с кухни и идёт ко входной двери. Там он ныряет в ботинки и накидывает куртку, хотя она, вероятно, ему не понадобится. Хотя на улице холодно, но температура не настолько низкая, чтобы для такой короткой прогулки была необходима тёплая одежда. — Ты куда? — спрашивает Айк. Кайл поднимает голову как раз, чтобы увидеть, как младший вопросительно свесился со спинки дивана. — Пойду позову Стэна к нам, — отвечает Кайл. — Потому что скоро будет «Уж лучше умереть»? — Да. Кайл приседает рядом с рюкзаком и достаёт оттуда ключи, просто чтобы они были под рукой. Его голова в слабой панике поворачивается туда-сюда, когда их не оказывается внутри. Он машинально проверяет карманы. Естественно, они оказываются там. Конечно. Он забыл. Конечно, они у него в куртке. Эрик… — Эм… Кайл? — бормочет Айк. Его голос тихий и низкий, исходит прямо из горла. Напряжение в нём несложно заметить; оно окутывает воздух, как тёплая и тяжёлая зимняя одежда. Забавно. За считанные секунды он чувствует… что-то не так. Он поднимает глаза с рюкзака. Айк смотрит в окно. Его лицо подсвечено красным и белым. На протяжении приличной минуты Кайл, блять, понятия не имеет, откуда взялся красный и белый. Тени и яркие пятна не укладываются у него в голове. Именно лицо Айка заставляет его повернуться к сверкающему от смены цветов оконному стеклу. Красный. Белый. Красный. Белый. Много красного. Белый. И синий. Кайл вскакивает на ноги и к замку. Он не чувствует своего тела, даже когда распахивает дверь настежь и почти спотыкается об порог. Он с топотом спускается с крыльца и проносится по лужайке перед домом. Полиция. Скорая перед домом Стэна. Кайл видит огни. Красный, белый, чередующиеся цвета на передней части машины. Кенни здесь. Он стоит на тротуаре с телефоном в руке, устремив взгляд на те же огни, которые так ослепляют своим светом Кайла. Мир крутится вокруг, словно карусель, и Кайл почти спотыкается, запутавшись в ногах. Он пинает горку льда и снега, и та трескается из-за распространяющегося тепла очень ранней весны. Кенни оборачивается на звук. Кайл смотрит на парамедиков и продолжает идти. Бежать. Он бежит. Он не помнит, как начал бежать. Но он бежит. Он бежит, и бежит, и бежит, пока не натыкается на что-то твёрдое. Он видит, как открывается входная дверь дома Стэна, и видит, как Стэна вывозят на… на… блять, что это, каталка? Кайл никогда ещё не видел каталку в реальности. Он не двигается. Стэн не двигается. Глаза Стэна закрыты, и он не двигается. На лице Стэна кислородная маска, и Стэн не двигается, почему Стэн не двигается. Кайл проталкивается через что-то твёрдое, что заблокировало ему проход. Что-то твёрдое качается, но не пускает его. Он пытается снова. — Кайл, Кайл, не смотри, — говорит нечто твёрдое, обнимая его и удерживая на месте. Кайл смотрит. Медики, носилки и кислородные маски. Дальше по дороге стоит полиция. Один офицер разговаривает с работником скорой, а другой с ещё одним сотрудником полиции. Колёсики каталки наталкиваются на кочки и трещины в конце подъездной дорожки, из-за чего она подпрыгивает, а тело Стэна сдвигается. Медики аккуратны. Все они исчезают за каретой скорой. Стэн исчезает за каретой скорой. Кто-то кричит. Что-то твёрдое берёт Кайла за затылок и прижимает к своей груди. Кайл бьёт твёрдое нечто. Объятья становятся крепче. Мир качается так сильно, что разум Кайла разбивается на части. Он извергается, словно вулкан. Он пульсирует, словно биение кроличьего сердца. Всё, что Кайл сам того не понимая упускал, схлопывается. Всё. Он тянется вверх, хватается за плечи твёрдого нечто и выпутывает голову. Твёрдое нечто это Кенни. Кайл впивается ногтями ему в плечи. Кайл смотрит Кенни за плечо. На дом. Дом Маршей. Где живёт Стэн. Потому что он жив. Кайл пытается пройти вперёд. Кенни ловит его, снова притягивает к себе, обнимает крепче. — Хватит, — говорит Кайл, роняя голову на чужое плечо. Он вдыхает запах земли, снега и пота. Мускусный запах парки Маккормика. — Перестань, Кенни, мне нужно с ним поговорить. Кенни сцепляет руки на куртке Брофловски. — Кайл… — «Уж лучше умереть» идёт, — не успокаивается Кайл. — Стэн любит «Уж лучше умереть», он любит этот фильм, любит, он его любимый, мы собирались посмотреть его вместе, потому что его крутят по телеку. — Кайл… Очередная попытка продвинуться вперёд. Ступни Кайла давят на бетон. Более отчаянно. Он не сдвигается. Ещё больше сопротивления. Это один из тех снов. Где ему нужно бежать. Вот только чем больше он пытается, тем труднее становится двигаться. Это один из тех снов. Он в желатине. — Отпусти меня, — Кайл наваливается на грудь Кенни. Кажется, что Кенни наваливается в ответ. Чтобы не дать ему пройти? Чтобы держать его подальше? — Почему ты удерживается меня от него? Кенни, отпусти, мне нужно спросить, хочет ли он посмотреть «Уж лучше умереть». — Он любит тебя, — произносит Кенни. Ему будто сложно дышать. Как будто он пробежал несколько километров. Как будто ему не хватает воздуха. Его голос ломается, хрипит, скулит. — Он любит тебя, он любит тебя. — Зачем ты мне это говоришь? — спрашивает Кайл. — Перестань мне это говорить и отпусти, пусти меня! ПУСТИ МЕНЯ К НЕМУ! — Он любит тебя, — как заворожённым повторяет Кенни. Он утыкается лицом в углубление между шеей и плечом Кайла. Кайл чувствует его дыхание. Горячее. Влажное. Судорожное. — Он любит тебя он любит тебя он любит тебя он… — ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ К НЕМУ НЕ ПУСКАЕШЬ? —… он любит тебя… — Нет, нет, нет, ПРЕКРАТИ! Скорой больше нет. —… он любит тебя… — НЕТ! Кайл не знает, куда она делась. —… он любит тебя… — СТЭН! Полиция смотрит. —… он любит тебя… Кайл кричит, не имея больше слов. Крик похож на тот, что звучал раньше. Кенни продолжает говорить «он любит тебя» сквозь рыдания. Кайл продолжает кричать.