«Эффект Бабочки: никогда не изменить того, как мы ушли».
Оказавшись наедине с самими собой, они продолжали существовать в холле репетиционного зала. Руки по-прежнему ощущали температуру чужого прикосновения. Они оба снова испытывали страх, живот обоих скручивало в тягучие узлы от явственных воспоминаний. Тела испытывали морозящие мурашки, ознобом проносящиеся по коже, обжигая.
***
Чон уперся взглядом в бархат темного, бордового занавеса балдахина над собственной кроватью. Едва касаясь пальцами подрагивающих губ, Чонгук перебирал снова и снова, день за днем каждую их встречу. Но картинка не становилась яснее.
Сон не мог прорваться сквозь перезвон принятия самого правильного и долгожданного момента. И несмотря на всю нежность их поцелуев, Чон по-прежнему страшился каких-то сокрытых фактов. По каким-то причинам разум не испытывал счастья, эйфории или блаженства. Он тонул в каком-то сожалении, в осточертевшем чувстве вины. Беспокойство мешало, словно маленький камушек в ботинке, заноза в пальце. Что-то крохотное, скрывшееся от самого Чона, отягощало совесть. Что-то мешало спать, есть, смотреть на
Него открыто. Какая-то мелочь, которую Чон не смог сразу же обнаружить, уже несколько месяцев умело пряталась от взора, но всё время напоминала о своем существовании путем телесных ощущений. Впивалась, мозолила, ранила. Чонгук знал, что Чимин не мог бояться его без причины.
Он помнил его глаза в первый месяц обучения: осторожные, но горящие желанием узнать, они сияли жизнью и смелостью. Всё рухнуло моментально, кто-то совершенно безжалостным образом потушил их огонь, словно варвар, пробравшийся в уютное селение. Это мог сделать лишь тот, кто обладал большим влиянием в школе. Кто-то очень распущенный, эгоистичный, надменный и самовлюбленный. Абсолютный идиот с замашками суперзвезды. И Чон Чонгук лично был знаком с одним ярким представителем расы подобных придурков.
Только картинка всё же не складывалась. Когда? Как? Почему Чон не может вспомнить ни единого инцидента? Беспокоило именно это: будто Чон не был хозяином своего тела, свои поступков, слов и воспоминаний.
Для того, чтобы узнать правду такой, какой она является на самом деле, нужно лишь поговорить с Чимином. Но они оба молчат. Вообще ничего не говорят. Что касается маленького хрупкого змееносца, то он взял себе в привычку прятаться от Чона.
Но сегодня, смог ли гордость золотого прайда исправить хотя бы что-то между ними? Сделал ли Чонгук шаг навстречу?
Так страшно засыпать.
В момент их поцелуя он был уверен, что завтра сможет, наконец-то, улучшить их отношения. Тогда казалось, что Чимин смог, наконец-то, подпустить его к себе. Может быть, он не простил до конца, но хотя бы слегка приоткрыл дверь в свою жизнь.
Лежа в кровати, просматривая кадры вечерних «переговоров» Чонгук понимает, насколько сильно он сглупил, когда отпустил малыша. Нужно было извиниться, признаться, сказать всё сразу. Сдать себя с потрохами в тот миг, когда Чимин трепетно и молчаливо спрашивал его о чём-то, стоя перед входом в гостиную змееносцев. Чонгук чувствует всем нутром, что еще пожалеет об упущенном шансе. И эта липкая жалость, словно отравленная медовуха, огорчает всю сладость их первого поцелуя.
В голове столько мыслей, начиная с той, чтобы отправить Ему письмо, заканчивая той, в которой он поднимается прямо сейчас, в час рассвета и ломится в спальню слизеринца, надеясь на то, что Чимин еще не охладел к нему.
Чонгук должен был действовать, но отпустил нужное мгновение, поэтому ему страшно.
Лежа в своей холодной огромной постели, он ощущает, что ничего он не изменил.
Паника накрывает с новой силой, когда в голову просачивается сомнение в добровольном исполнении поцелуя со стороны малыша. Пугающая реальность, в которой Чонгук не может справиться с мыслью, — был ли Чимин действительно не против поцелуя? Или, быть может, Чон заставил его?!
Воспоминания такие размытые, словно под расписной вуалью. Перебирать их так будоражаще волнительно. Только вот Чонгук так сильно хотел коснуться нежных пухлых губ с самой первой их встречи, что не успел отследить реакцию партнера на слияние тел.
Глухой выдох.
Невероятно, мог ли он сделать лишь хуже или, не дай Бог, больнее?
Ведь Чимин — первый и единственный в секретном списке людей, которым никогда не должно было быть больно, только не от рук самого Чонгука.
Если он продолжить копаться в своей голове, то однозначно сойдет с ума!
Чон подрывается с постели, врываясь в морозное утро. Он буквально выбегает из гостиной гриффиндора, на ходу натягивая свитер и перчатки. Сегодня он не уснет, яснее некуда. Ему нужно сделать что-то, поэтому собрав всю свою смелость в кулак он… вылетает на поле для квиддича. Тренировка — единственное, что всегда помогало очистить разум от налета вины и страха. Возможно, лучшей идеей была бы навестить Чимина и поговорить, но Чон по-прежнему не знает, что должен сказать. Да и сам Чимин, наверное, спит, было бы неправильно будить его.
Идеально.
Чон снова смог себя оправдать, теперь он официально разрешает себе бездействовать.
«Эффект Бабочки: я не могу быть собой без моих шрамов».
Холодно.
В подземелье всегда влажно и холодно. Сколько бы носков Чимин не надевал, его ноги всегда мерзнут, к этому, похоже, не привыкнуть. По крайней мере Чимин не смог.
Уже почти полгода он коротает ночи в этом морозильника, точно осознавая, что всегда недолюбливал низкую температуру.
Неужели ребята-однокурсники не ощущают дискомфорт, что витает в воздухе каждого уголка гостиной. Лично сам Чим почти окончательно замерз, ему так морозно, что сердце вот-вот остановиться.
Еще эта темнота Черного озера награждает помещение еще более холодной атмосферой.
Чимин устал и очень замерз.
Он хочет снова оказаться рядом с Ним, таким большим, теплым, согревающим, словно печка. Чим осматривает помещение уже больше получаса или того дольше, и ему становится не по себе. Стены будто бы подслушивают его мысли, грозясь рассказать всем вокруг.
Раз за разом мальчик пробегает глазами по залу, вокруг лишь холод. Чимин не любит холод.
Ему здесь не место, где угодно, только бы не здесь. Он не хочет находится здесь ни сейчас, ни завтра, никогда-либо еще.
Выбегает в коридор, запинается, падает, встает и бежит дальше. Туда, где так же холодно, но зато видно хотя бы небо и звезды, которые дарят крупицу надежды.
Отдышавшись и замедлив шаг, он тихой поступью крадется мимо гостиной гриффиндор, в сторону Астрономической башни. И только когда устраивается с ногами на полюбившемся каменном отступе, направив взгляд наверх в небо, он понимает, куда на самом деле стремился с такой скоростью.
Страшно.
Эти мысли, эти знания — это страшно.
Несколько месяцев Чим прятался от Него лишь заслышав его запах, голос, шаг. Он считал Чонгука обидчиком, хулиганом. Он опасался его сильнее всех из обитателей нового магического дома. И это было абсолютно заслуженно, ведь: Чонгук бил его — нет, Чонгук — прилюдно унижал его — нет, подставлял — нет, оскорблял — да.
Тот раз был единственным, но весомым.
Чимин каждую ночь вспоминает те пьяные жадные глаза, что горели обидой и чем-то очень опасным. Чонгук говорил с ним так грубо, держал его так жестко. Он был резким, злым, большим, сильным, таким высоким, и руки у него были очень крепкими, такими горячими. Сегодня его руки были тоже очень сильными и горячими, но согревающими, а не обжигающими!
Чон Чонгук!
Что ему вообще нужно?
Всегда такой большой, и следы оставляет после себя глубокие. Только вот, как справляться с порезами от безразличия или тех оскорблений, Чимин уже выучил, научился. Каждый раз, когда Чимину плевали в душу, зажимали по углам, каждый раз, когда ему причиняли боль, он смело записывал эти «подвиги» на счет самого Чона.
Чимин не понимал его, не знал и не хотел знать, но тот факт, что ребята просто исполняли его приказы — был неоспорим.
На такого злого и плохого чейзера гриффиндорской команды Чимин реагировать научился. Но что делать с тем, кого он увидел сегодня, как реагировать на этого золотого льва — не понятно.
Это был не тот Чон Чонгук.
То есть, разумеется, внешне он оставался таким же устрашающе большим и сильным, опасным. Но Чиму показалось, что поменялась траектория, будто бы все эти его недостатки обратились на сто восемьдесят градусов от Чимина, превращаясь не в угрозу, а защиту. Сегодня Чимин впервые почувствовал себя в тепле и безопасности рядом с человеком, которого считал ледяным айсбергом среди океана.
Но ведь Чонгук — плохой, так по-детски, искренне веря в свою правоту, убеждал себя Чимин.
Он плохой, потому что обижал его, пусть лишь раз, пусть по пьяни, но те угрозы звучали не менее болезненно оттого.
Он плохой, потому что всегда смотрел на то, как Чимина унижают, смотрел своими теплыми глубокими глазами и ничего не делал. Смотрел так пристально, будто держал под контролем.
Он плохой, потому что не защищал, потому что Чимин много-много плакал из-за него. Потому что был грубым, резким, высоким, большим и сильным, а еще очень горячим, Чим же упомянал об этом?!
Потому что каждый раз, когда Чимин был уверен, что на этот раз окончательно замерзнет, тот снова согревал его своими теплыми глазами.
Плохой-плохой Чон Чонгук, а сам Чимин очень глупый, раз позволил ему поселиться в сердечке так основательно и навсегда.
Чимин прикрывает веки, крепко обнимая продрогшие плечи. Сидеть здесь, под столкновением ветров, в это морозное утро и мечтать о своем обидчике. Пак Чимин — глупец, только вот ко всему прочему, похоже, еще и мазохист.
Просто идеально, десять из десяти. Но если подумать с этой стороны: садист и мазохист, разве это не идеальное сочетание? НЕТ! Чимин не хочет так.
А в маленькой головке уже рождается новый день, новая жизнь, так радикально сильно отличающаяся от предыдущих месяцев.
Чимин не уснет сегодня, — это понятно. Наверное, так будет даже лучше. Если он не закроет глаза и не провалится в мир господства Морфея, то значит новый день и не наступит. Значит будет продолжаться их общее вчера, в котором Чонгук держал его так нежно, трепетно.
Смогут ли они остаться с теми же мыслями, с которыми расстались несколько часов назад? О чем Чонгук думал? Что он чувствовал, прикасаясь к нему таким откровенным образом?
Морозный рассвет оставляет румянец на щечках, проникает сквозь щелочки сомкнутых глаз, уговаривает улыбнуться, обещая, что теперь всё будет хорошо.
Змееносец не в силах сопротивляться, слегка смущенная полуулыбка расплывается по разнеженному личику. Он снова плачет из-за этого самодовольного индюка. Организм в стрессе, не понимает, как ему реагировать на ласку со стороны того, кто, казалось, не способен на нее.
Казалось, думалось, а оказалось совсем иначе. Потому что Гук способен и на заботу, и на нежность. Чимин собственными губами ощутил это манящее болезненное тепло.
— Гуки…
Боже, сумасшествие какое-то.
Чон Чонгук поцеловал его. Почему? Зачем? Невероятно.
То ли солнышко, то ли трепетное воспоминание о поцелуе согревает хрупкое тело, теплым пледом оборачиваясь вокруг продрогших плеч.
Чимин щурится, но продолжает подставлять лицо под лучи теплых неосязаемых губ. Кристальные слезы продолжают увлажнять стройными дорожками щеки, подбородок, скатываются по шее под рубашку.
В голове пусто. Что делать непонятно.
Может ли Чимин подойти теперь к Чону просто так, без каких-либо поводов и оправданий? Может ли спросить его? А быть может, Чон сам сделает еще один шаг навстречу?
Головку осаждают миллион и еще один противоположный последнему вопрос!
Нравится ли ему сам Чимин? — Глупости!
Зачем он тогда был так жесток с ним? Зачем угрожал ударить, зачем дал прозвище бездушной куклы, зачем хватал за волосы и сжимал так сильно, зачем он тогда напился и превратил его школьную жизнь в Ад?
Зачем сегодня касался так нежно, зачем обнимал? Зачем поцеловал? Почему отстранился, почему не воспользовался им? Зачем это всё?! И самое страшное, что Чимин может с этим сделать?!
Он больше не хочет так, как было раньше. Не хочет быть куклой. Чимину кажется, что теперь попросту не выдержит, если Чон станет прежним. Если сделает вид, что между ними ничего не было.
Нет, только не это, пожалуйста.
***
Оказавшись наедине с самими собой, они продолжали существовать в холле репетиционного зала. Руки по-прежнему ощущали температуру чужого прикосновения. Они оба снова испытывали страх, живот скручивало в тягучие узлы от явственных воспоминаний. Тела испытывали морозящие мурашки, ознобом проносящиеся по коже, обжигая.
«Эффект Бабочки: в конце концов, мы оставили свой крохотный след».
Рассекая небо на метле последнего поколения, Чон забрасывал вымышленные мячи в ворота противника. Один за другим. Обычно в часы тренировок голова полностью отдавалась процессу, вот именно на это и рассчитывал потерявшийся в собственных чувствах и мыслях молодой чейзер.
Прошло уже больше часа, а он лишь бессмысленно носится по воздушному пространству, пытаясь сбежать от себя и принятия важного решения.
Трус. Глупый и трусливый ребенок.
Давненько он не ощущал себя так паршиво. Хотя кому он врет, весь этот год, начиная с самого неудачного знакомства с красивым темноволосым очарованием, он каждый день чувствует себя паршиво.
В добавок ко всему, после украденного поцелуя, в голову пробрались омерзительные кадры с участием его и Мини. Чон и сам не знает, откуда в его фантазиях столько жестокости. Разве он на самом деле хотел Его взять так грубо?
Проходят минут десять-пятнадцать, после которых охотник окончательно сдается своей разбушевавшейся фантазии.
Хватит.
Он перестает бороться с всплывающими картинками, в которых красивое личико хрупкого очаровательного создания тянется всё ближе. Алые, налитые кровью губки блестят, горят от поцелуев. Боже, какие притягательные.
Фантазия граничит с реальными воспоминаниями.
Чонгук зависает на метле, полностью прекращая полёт.
Под веками образ хрупкого и такого податливого мальчика становится все более осязаемым. Скрывать, по крайней мере от себя, бессмысленно, — чистый, невинный образ юного волшебника уже был осквернен и ни один раз в извращенной голове гриффиндорца.
Чон представлял их первый раз в самых подходящих и неподходящих для этого местах и временных условиях. По каким-то необъяснимым причинам любимым местом для фантазий почему-то всегда была Большая школьная Библиотека.
Воображение самовольно поработило разум, подкидывая кадр за кадром. Вот он прижимает мальчишку к книжным стеллажам, тот, разумеется, слегка пугается, но тут же успокаивается, когда понимает, кто перед ним.
В фантазиях Чона малыш всегда очень податливый, послушный, ласковый и такой открытый. Он всегда отдается самовольно, до конца. Чимин никогда не противится, потому что доверяет, потому что сам хочет этого.
Выдох.
Чонгук возбуждается слишком быстро, ему нужно вернуться в свою спальню, чтобы позволить себе всё то, чего он хочет.
Следующая картинка вырисовывается впервые настолько правдоподобно: губы ощущаются так явственно, потому что Чон не позволит себе забыть их вкус. Маленькое личико в его руках, а кошачьи лапки-ладошки его совершенства одобрительно зарываются в волосы Чона.
«Прервешь меня еще раз, и я тебя ударю, понял меня?»
Что за чертовщина, Чон едва успевает ухватиться за рукоять метлы, когда фраза, произнесенная его же голосом, ударяет обухом по голове.
Чонгук теряется настолько неожиданно, что перестаёт контролировать процесс управления своим любимым воздушным транспорта. После тщетных попыток предотвратить собственное падение, Чон ощущает, как некогда послушная метла отправляет всадника в опасные петли и воронки. Она стремительным ходом летит по смертельной траектории, бороздя телом Чонгука по крышам башен замка. Чонгук ударяется головой о каменную укладку Астрономической башни с особой силой, звук прошлого застегает ударом в гонг, совершенно в самое неподходящее время.
В тот момент, когда тело спортсмена заученными рефлексами пытается усмирить смертельный полет, голова борется с ужасными кадрами из затерянных уголков омута памяти:
«
растерянное личико, готовое вот-вот впасть в пучину отчаяния; обиженный носик, что садит от не рассчитанной примененной силы; неужели родители не говорили тебе, что перебивать старших — не красиво; несмотря на твое неподобающее со старшими поведение, тебе нужно подобрать подходящее имя — Пиноккио; только посмей меня проигнорировать в следующий раз, легкими ссадинами не отделаешься; моя безмозглая куколка из палена, я гарантирую тебе аншлаг».
— Я не мог, не мог. Я этого не делал. — Опрометчиво хватается обеими руками за голову, которая разрывается от боли. Чон представлял сотворить с Чимином разное, но никогда даже в мыслях не был с ним груб, не проявлял и капли насилия. Откуда же тогда столь правдоподобные кадры с его напуганным, едва не рыдающим мальчиком. Не мог он сказать такое своему очарованию, не мог касаться его так жестоко, оставляя болезненные покраснения. Не мог сжимать мягкие пряди, рождая всхлипы. — Нет, нет, только не я. Не его, пожалуйста.
Перед глазами уже более смазанные картинки колбочек, баночек. Какое-то зелье, что за чертовщина?!
Метла отскакивает от камней, выступов, приходя в полную непригодность для полетов и будущих соревнований, но сейчас она совершает свой последний лебединый полет. Сам Чонгук тонет в панике, вызванной осознанием ошибки, он сделал что-то непростительное. Он сделал больно Чимину. Все эти осторожные, напуганные взгляды были неспроста.
***
Чимин чуть не валится прямиком кубарем вниз, когда видит летящего в его сторону волшебника на метле. Ему сложно понять происходящее, кто вообще решил тренироваться в столь раннее утро, Чим не уверен, который час, быть может еще нет и четырех утра. Но кому-то явно не спится, и этому кому-то явно стоит научиться летать прежде, чем залазить на такую высоту. Этот кто-то никто иной как Чон Чонгук, лучший летчик среди всех чейзеров школы Хогвартс. Едва удержавшись за колонну, Чимин вскакивает, чтобы лучше вглядеться в происходящее. Только вот сам Чон, похоже, совсем не контролирует ситуацию. Держится за голову со сомкнутыми глазами. Чимин, конечно, не специалист полёта, но что-то подсказывает, что так быть не должно. Чон определенно должен открыть глаза и взять метлу под контроль, иначе он может серьезно пострадать. Но всё что делает Чонгук, это раскачивает метлу в еще большую амплитуду.
— Чонгук, — из-за всех сил кричит Чим. Тот должен открыть глаза, он ведь летит прямиком на Чимина, а точнее на камни. — Чонгук, Чонгук, стой, открой глаза! — Что происходит, что происходит с этим гриффиндорцем? Расстояние между смертельным на взгляд Чимина столкновением сокращается слишком стремительно.
***
Чонгуку страшно.
Сознание будто борется, открывает и тут же закрывает замки, смазывая реальность и иллюзию в одно целое месиво.
Кажется, он сошел с ума.
Ему мерещатся заплаканные глаза, мерещится что-то темное, холодное, с костлявыми кистями рук. Темные стражи в капюшонах, завядшие цветы, мороз, крик. Знакомый крик, он принадлежит Ему! Чимин зовет на помощь, он боится так сильно.
И Чонгук чувствует кожей этот панический страх, но он не принадлежит ему. Он исходит из сознания прекрасного маленького змееносца.
***
— Чонгук, пожалуйста! — Чимин хватается за собственную палочку, знает, что бесполезно. За всё время обучения он не смог совершить абсолютно ничего волшебного. Из-за этой его неспособности колдовать хотя бы плохо, у Чимина появился целый фандом недоброжелателей, которые осыпали его оскорблениями и насмешками. Жить становилось тяжелее потому, как Чимин попал на факультет любителей чистоты волшебной крови. А тут в их гостиную заселяют человека, лишенного не только памяти, но и каких-либо магических способностей. — Стой, пожалуйста!
***
Он зовет его. Его малышу страшно. Чонгук больше не видит знакомых обрывков пейзажа Хогвартс. Его разум одолевает всё большее количество незнакомых кадров.
Дом.
Маленький, уютный и теплый. Вокруг деревья, коренастые древние дубья, прячут обитель от посторонних глаз. Небольшая кухонка, совмещенная со спальней. Расправленная двухместная кровать под самым окном, освещается утренним предрассветным лучом, самым первым. Пуховое одеяло прячет бугорок, едва вздымающийся и опускающийся от дыхания. По подушке разбросаны светлые кучерявые отросшие пряди. Бугорок издает очаровательное мычание и сопение. Открывающийся вид создан импрессионистом, чтобы увидеть облик, стоит оставаться поодаль от картины. Чон не решается подойти ближе, но отстраненным взглядом видит, как собственная рука тянется к бугорку, нежно проводя через одеяло по предположительно спинке спящего создания. Тот, кто скрыт в тепле покрывал от колючего мороза, нежится, любовно ерзая от прикосновений. Одобрительное мяуканье призывает продолжать ласку. Любопытство берет верх, Чон решается приблизиться к сонному комочку, но движет телом будто кто-то другой. Собственные большие руки зарываются в пряди осторожно, ласково. Вот Чонгук склоняется над одеяльцем, улавливает самый знакомый и будоражащий запах всего того, что он любит на века.
— Чонгук, остановись! — Глаза распахиваются сами собой. Чонгук успевает встретиться с медовыми испуганными и отчаявшимися глазами. Последняя осознанная мысль, прежде чем Чонгук окончательно теряет сознание: «Снова, он снова боится меня».
***
Чонгук просыпается с полностью развороченным болезными воспоминаниями сознанием. Его обезумевший от минувших событий взгляд падает на трясущиеся руки, что фантомно помнят тепло нежной кожи, которую он только что сжимал в своем ужасающем сне. А на кончике языка вертятся три ингредиента для рокового «Зелья Забывчивости»: вода из реки Лета, валериана, ягоды омелы. Был ли это самый ужасный кошмар за последние несколько лет, или всё-таки картинки из губительной реальности, Чонгук без малейшего понятия. Главное не забыть его, а позже расспросить у Тэхена, если он вообще решится заговорить о таком.
Так, как там было…
Ягоды омелы…
Черт!
«Эффект Бабочки: Кто прячется в тени Запретного леса?»
— Дементоры в Хогвартс, второй раз за какие-то пять месяцев. — Голос декана вороньего факультета полон утвердительной решимости, будто хозяин, после долгих размышление, наконец-то, пришел к окончательному умозаключению. Очерчивая взглядом бессознательно лежащих на койках детей, он пытливо ищет в их расслабленных лицах ответы.
— Вы выглядите действительно обеспокоенным, Профессор Ким. — Директор Си умостился над одной из больничных кушеток. Его рука непроизвольно водила по-собственному подбородку, расчесывая седую бороду.
— За всю свою жизнь, до нынешних событий я не встречал их ни разу, будучи уверенным, что все они были истреблены во времена Золотого трио. Но стоило мальчику появиться на территории волшебного купола, как эти поистине жестокие существа появляются дважды. Пытаясь сохранить здравость рассудка, не поддаваясь панике, я хочу понять, что именно их притягивает к школе. Разумеется, есть логический ответ, объясняющий всё происходящее, Директор. — Ворон умело прячет истинную тревожность за сухостью выражений. Дементоры совершенно не те существа с которыми маг хотел бы видеться с такой частотой. Его птичий взгляд нашел свою цель в виде шестнадцатилетнего слизеринца, который своим появлением перевернул относительное мирное существование волшебного сообщества.
— Профессор ЧунМён прав, этот мальчик… — неожиданно поддерживает умозаключение профессор по зельеварению Чжан Исин. Учитель не видит смысла молчать о том, кто именно привел за собой дементоров.
— Совершенно безобиден! С самого его появления в стенах древнейшей школы, он не смог произвести ни одного заклинания, несмотря на то, что в нем течет волшебная кровь. — подхватывает Профессор Рейн, гриффиндорский декан ощущает опасность фибрами, четко осознает, что будущее обещает темные времена. Но обвинять в происходящем подростка, который даже перо приподнять не может — несправедливо.
— Является ли тогда мальчишка магом? Можно ли утверждать подобное, доверившись словам распределяющей шляпы, какова вероятность, что артефакт… — сомнения в магическом наполнении Чимина возникали хотя бы раз в голове каждого из присутствующих учителей. Факт остается фактом, профессор по заклинаниям прав, ни на одном из магических классов Чимин не проявил свою волшебную сущность, из-за чего всегда становился поводом насмешек среди сокурсников и не только. Поэтому Исин искренне не понимал, как шляпа могла распределить парнишку на факультет чистокровных волшебников.
— Магическая шляпа не ошибается, Профессор, никогда. — Декан барсуков, Профессор Джесси была миролюбивая, но стоило людям усомниться в важности традиций, как ее страстная натура брала верх над пуффендуйкой.
— Мальчик действительно полон загадок и тайн, — Директор Си дарит спящему небольшую улыбку, прежде чем окончательно обратить свое внимание на педагогический состав, — но это не означает, что ребенок является плохим человеком или же темным волшебник. Что-то заставило его оказаться в стенах именно нашей школы. Мальчик искал защиты, и я дал гарантию, что Хогвартс станет его безопасным пристанищем. — Лицо Директора как и прежде не выражало ярких эмоций, он говорил и показывал меньше, чем каждый из присутствующий хотел бы знать.
— Дементоры преследуют его по пятам, Директор Си. — Речь Профессора Ким становится взволнованнее, выдавая внутреннее сожаление о тех мыслях, что ему придется озвучить. Глубоко внутри он надеется, что кто-то из профессоров, а лучше сам директор остановит его словесный поток. Но небольшой наклон влево со стороны главы школы заставляет Сухо идти до конца. — Оставляя всё как есть, мы подвергаем опасности других учеников, которым так же гарантировали безопасность.
Си Хай Бан слегка поджимает сухие губы, но всё же одобрительно кивает на подобное заявление. Дементоры действительно не могут появляться в Хогвартс тогда, когда им будет угодно. Будучи директором, главным защитником каждого обитателя старинных стен, он обязан обеспечить безопасность всей школы. Оставлять ситуацию без должного внимания — значит подвергать доверенные ему жизни опасности.
— Вы тоже считает, что я поступаю опрометчиво, оставляя ребенка под куполом замка, Профессор Чхве?
Молчавший до сих пор декан змееносцев откликается не сразу. Но ни один из участников совещания не сомневается, что он слышал каждое слово, анализировал. Но самое важное, уже принял решение, от которого более не отступится. Его глаза привычно холодны, спокойны, но это только если не всматриваться в них.
— Сэр, я позволю себе отметить, что ваш патронус стал сильнее, его материальное воплощение поражает. — Профессионализм профессора защиты от темных искусств никогда не подвергался сомнениям, возможно, потому что скупой на эмоции учитель истощал энергию подавления любых вопросов к своей персоне, а возможно, потому что раз за разом доказывал свою компетентность в подобных умозаключениях.
— Я бы поблагодарил Вас, Профессор, но вы же еще не закончили свою мысль? — лукаво улыбаясь подевает Директор.
— Верно, Директор. — Топ делает шаг вперед, словно собирается читать лекцию нерадивым, но любимым ученикам. Его шаг сопровождается тяжелым выдохом, меняя атмосферу, отяжеляя ее, указывая на неотвратимость важного разговора. — Это говорит о том, что вы посвятили какое-то время практике этого защитного заклинания. Я смею предположить, что вы допускали вероятность возвращения этих существ, и поэтому готовились ко встрече с ними, Директор Си?
— Не перестаю восхищаться тонкости со коей работает ваш мозг, это попахивает гениальностью, мой дорогой друг СынХён. — И нет в его словах лести, лишь легкая доля самодовольства в исключительности своей «коллекции» особенных волшебников. — Я ждал нового столкновения, вы правы, но хочу признаться, что не так скоро, как это произошло.
Возможно, в планах директора было посвятить учителей в свои стратегии и планы, но тяжелые спешные шаги отлетавшего свое дракона заставляют переключить всеобщее внимание на новоприбывшего:
— Я осмотрел территорию школы, Дементоры покинули Хогвартс так же бесследно, как и появились в ней.
Анимаг дракона, профессор Джиён моментально оказывается возле кушеток. Его еще не успокоившиеся змеиные зрачки стремительно осматривают змееносца и гриффиндорца, убеждая волнующееся драконье сердце, что с учениками всё в порядке. Именно GD застал по-настоящему удивительную картину происходящего. Он запомнил это чувство страха, что пропитало воздух пять месяцев назад, когда он впервые столкнулся с волшебной нечестью: холод, страх, отчаяние, боль. Джиён не спал всю ночь, встревоженный знакомыми специями, что поперчили воздух вокруг замка. Драконья сущность никогда не подводила анимага, поэтому и в этот раз он не стал игнорировать предупреждение своего зверя. Ближе к рассвету темная магия окончательно легла пеленой на купол, поэтому дракон рванул на запах страха. То, что он увидел на площадке Астрономической башни, перевернуло мир на до и после. Самих дементоров видно еще не было, но он увидел, что именно привлекло их жадное внимание.
— Значит не стоит наводить панику, — слова директора буквально выхватили дракона из поглощающих мыслей-воспоминаний. Прозорливые глаза главы школы говорили порой громче и тверже всего. Директор Си проник в голову дракона с такой скоростью и легкостью, моментально прогоняя картинки из раннего утра. — Пусть ученики останутся в неведении. Сегодня на удивление красивый рассвет, вы согласны со мной? — А в голове звучало лишь «молчи».
***
Джиён покорно кивнул, но взгляд не сломил, смотрел в упор, надеясь найти ответы, или хотя бы пытаясь дать понять, что не оставит случившееся без своего в нем участия:
— До меня дошли слухи, что Министерство готовится предпринять меры по поводу проникновения в Хогвартс изгнанных существ. Многие родители недовольны тем, что в стенах школы не проводится публичное тщательное расследование о появлении Дементоров, некоторые из них, ставят под сомнение компетентность, — Джиён прочищает горло, ищет слова для смягчающей формулировки, но взгляда не отводит, — всего педагогического состава.
Их зрительная дуэль заканчивает тогда, когда в разговор вновь вклинивается Змееносец. Обращая на него взгляд, Директору и остальным открывается ощутимая разница угрюмого вида сдвинутых бровей. Чхве заметно помрачнел с момента его последней фразы. Видимо он так же вел невербальную борьбу, только с самим собой:
— Директор, я не привык прятать истинные мысли за образами фраз, поэтому, если позволите, я бы хотел высказаться по поводу происходящего.
— Продолжайте, Профессор Чхве.
— Игнорировать угрозу, которая повисла над замком после появления Чимина, — это опасно. — Каменная спина расправляет свои плечи, и профессор становится словно в разы выше, шире, непреклоннее. — Сейчас важнее всего принять решение: кем является сам мальчишка в нашем понимании. Принимаем ли мы его, как полноценного члена общества, ученика школы. Если мы берем его под свою защиту, то должны будем столкнуться с последствиями такого решения.
— СынХён?! — наконец-то вспыхивает дракон, будто только сейчас понимая, к чему ведет профессор зоти.
— Если же мы
не готовы взять на себя подобную ответственность, — голос становится по-настоящему суровым, баритон давит акцент на отрицательную частичку, будто ставя после неё бесповоротную точку, — то должны быть честны перед ребенком и сообщить об этом незамедлительно, Директор Си.
— Что же, это весьма справедливо. — Как же давно Хай Бан не видел этот ледяной огонь в глазах учителя.
— Я даже слышать подобное не хочу! — Выкрикивает дракон, чья кожа начинает заметно нагреваться. — Скажу так же открыто, что приму и поддержу лишь безапелляционную защиту ребенка. Как вы можете допускать мысль о том…
— Профессор Квон, на кону жизни сотен детей. — Аккуратно произносит Ворон, сейчас не время руководствоваться одними эмоциями, и декан Ким прекрасно понимает, что жертвы будут. Они были всегда. Если есть возможно предотвратить нападение, то стоит подумать стратегически.
— Вот именно! — Дракон делает шаг за шагом в сторону терпеливо выжидающего Ворона. И всё же тот позволяет себе сделать тяжелый вдох. Он не злодей, не бесчувственный кусок льда, но ситуация может стать слишком опасной. — Пак Чимин такой же ребенок, как и остальные ученики школы, — человеческого в Джиёне становится всё меньше, поэтому Сухо совершенно не опрометчиво готовит палочку к бою, — его жизнь не менее ценна! Она стоит столько же сколько и жизни десяти, сотен, тысяч детей! Один ребенок так же ценен, как и другой ребенок, как целая школа детей! И если я могу хотя бы попытаться защитить его, я ни за что…
— Да, мы поняли вас, Профессор, — рука директора осаждает плечо полыхавшего волшебника в ту секунду, когда тот был готов перевоплотиться. — Утихомирьте своего дракона, здесь и без ваше огня достаточно пылко, Профессор Квон.
— Не стоит разговаривать со мной подобным образом… — цедит по-прежнему разгневанный волшебник. Всё это время он был благодарным и послушным, но это совершенно не значит, что он позволит людям, обладающим властью, распоряжаться ценностью других людей, будто они пешки, которыми можно жертвовать ради здравия короны.
— Профессор Чхве прав, профессор Ким также прав. — Директор ни за что не стал бы держать в замке волшебника-дракона, если бы не имел возможности подавить его гнев, поэтому сейчас, обращаясь к виртуозным навыкам в области легилименции, он путем телепатии заставляет разум дракона усмирить свой пыл, унять страсть и гнев мыслей волшебника.
— Что? — Джиён даже не успевает осознать, насколько сильно разочарован в наставнике, как директор незамедлительно продолжает начатое предложение. Понять главу школы всегда было задачей не из простых, сегодня GD пришел к окончательному тупику, точнее сам директор подвел его к нему.
— И вы, Профессор Квон, так же абсолютно правы. — На бородатом лице снова расплывается теплая улыбка, пока он смотрит на успокоившегося дракона, словно на какого-то маленького ребенка. — Нам нужно расходиться, близится час подъема учеников, не стоит давать им повод для разговоров. Присмотрите за мальчиком, Профессор Чхве. — учителя расходятся незамедлительно. Но абсолютно у каждого распрямляются плечи, выравнивается стан, словно тяжкий груз остается позади. Профессор Топ-Чхве кланяется в почтительном уважительном жесте, всем своим видом выражая глубокую благодарность. Его крупная фигура свойственно тихой поступью приближается к слизеринцу, после чего он бережно поднимает его к себе на руки. Взгляд ледяного профессора наполняется озерами облегчения, после чего он дарит еще один поклон присутствующим. — Джи Ён, останьтесь ненадолго.
— Директор, — сам Джиён не знает, что может сказать в нынешней ситуации. Собрание закончилось для дракона весьма неожиданно, совершенно оставив без ответов пылающее сердце. Желтые зрачки переводят внимание с отдаляющейся громоздкой фигуры учителя с ребенком на руках на директора, который каким-то образом оказался возле спящего ученика с факультета гриффиндор.
— Вам не стоит принимать слова Сынхёна на свой счет. Судьба этого удивительного мальчика заботит сердце и разум нашего профессора Чхве не меньше вашего. — Вечно лукавый тон, знающий что-то наперед. Что же происходит в голове этого гения, дракон очень надеется, что однажды сможет понять его. — Он привязался к ребенку, хоть и не признается в этом никогда. Поверьте, Джиён, он не на секунду не давал нам возможность реального выбора, хах.
Директор давит добродушный смешок, качая головой из стороны в сторону. Уж кого тот пытался провести, своим отстраненным видом Си так и не понял. Неужели найдет хоть один волшебник, которого он бы смог убедить своей бездарной актерской игрой. Но стоит директору поднять взгляд с ребенка на дракона, как брови произвольно подлетают вверх. Да ну нет, не может быть. Профессор Квон выглядит так, будто поверил Змееносцу. Хах, ну надо же, значит спектакль удался. Топ способен на многое, чтобы сохранить свой образ неприступной крепости с полнейшим отсутствием слабых мест. Странно лишь то, что окружающие люди, которые провели с ним столько лет бок о бок, настолько слепы, раз не видят его сомнений и болевых точек.
— Этот добросердечный сухарь дал всем нам понять, что с того момента, как мы приютили ребенка в стенах школы, ответственность оковами скрепляет наши ноги и руки. Мы не имеем права отступать. — Сегодня он позволит профессору Чхве полюбить себя еще одному человеку, пусть и без его собственного разрешения.
— Но, разве он не говорил о том, что есть вариант отказа от Чимина. — Профессор Квон удивленно заламывает брови в попытке отыскать что-то важное. Что он упустил, пока пререкался с Кимом и самим Чхве?
— Возможно, я пропустил эту часть, потому как отвлекся на его сжатые кулаки в тот момент. Наш змеиный декан ни за что не отдал бы своего ученика без боя, вы можете быть в этом уверены. — Директор похлопывает Квона по плечу, словно мальчишку, которому открыли тайну происхождения Санта Клауса.
— Зачем тогда нужен был весь это абсурдный совет, Директор, я не понимаю.
— Что ж, полагаю, — учит ли кто-то директоров школы Хогвартс этим драматическим паузам и лукавому взгляду, или же это приходит со временем проведенном в директорском кресле. Может это ораторские уроки от распределяющей старой шляпы?! Не может же эта чудаковатость передаваться по службе, — Профессор Чхве таким образом заявил о своем единогласном покровительстве над дальнейшей судьбой ребенка.
— Разве нельзя было сказать всё прямо? — огорошенно шепчет дракон, вспоминая, что и сам видел те сжатые кулаки, просто не придал этому значения в силу своего вспыльчивого характера.
— Можно было бы, но СынХен не вы, Джиён. Возможно кровь, что льется по его венам не такая страстная, горячая и пылкая, но она не менее благородная от того. Я доверяю профессору Чхве, так же как и доверяю вам, Профессор Квон. Поэтому попрошу вас приглядывать за Чон Чонгуком. Он оказался на пороге смерти, и если бы не Чимин, то был бы мертв, сами знаете. Отнесите ребенка в его спальню и позаботьтесь о том, чтобы сегодняшнее происшествие осталось без внимание, хотя бы до тех пор, пока мы не поймем, что скрыто от наших глаз.
— Мне стоит применить заклинание «Обливиэйт», Директор?! — лицо Си не выражало прежней игривости, и Джиён смог разглядеть в усталых глазах обреченную озадаченность. Не самое привычное выражение лица, но подтверждающее все догадки о предстоящих трудностях.
— Это лишь временная нужда, Профессор Квон. — Заломив руки за спину, Директор Си направился восвояси.
***
«Эффект Бабочки: представь, если бы мы никогда не встретились …
— Ах, — медовые глаза распахиваются с остервенелым вздохом-криком. Нехватка кислорода заставляет глотать воздух литрами, будто Чимин несколько минут был лишен его, пока тонул в глубинах темного океана. В чернеющих некогда медовых радужках отражаются чистый всепоглощающий страх, холод и тьма. — Чонгук!
моё сердце потерялось бы в груди».
***
